Текст книги "Песня снегов"

Автор книги: Дуглас Брайан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Голоса.

Лежа неподвижно и ничем не выдавая, что очнулся и слышит, Конан напряг слух.

– Откуда кровь?

Это говорит Гунастр, определил Конан. Наверное, спрашивает про лужу возле решетки.

– Это вино.

Незнакомый голос. Видимо, принадлежит тому человеку с шестом, что сопровождал Гунастра утром.

– Боги, так он убил Инго...

Конан мысленно засмеялся. Придавил холуя – и это только начало. Жаль, что не удалось отнять у него ключ. Но рано или поздно такая же участь постигнет и хозяина, а там придет черед Синфьотли и его отродья маленькой ведьмы...

Чистое детское лицо Соль вдруг встало перед ним, как будто умоляя о сострадании, и Конан рассердился. Ведьма, упрямо подумал он, она – враг, она нечиста, в нее вселился темный демон... Но в глубине души киммериец уже знал, что не сможет убить женщину, что не поднимет руки на девочку. И это выводило его из себя.

– Он сломал Инго шею, – спокойно проговорил незнакомый голос. Синфьотли прав, настоящий медвежонок.

– Бедный Инго, – пробормотал Гунастр. Он наклонился над телом слуги, провел рукой по еще теплому лицу. – И ведь я сам послал его на смерть, в когти зверю. Он боялся, как будто чувствовал...

– Купишь другого, – равнодушно сказал человек с шестом. – Денег хватит, а рабы все одинаковы. Стоит ли расстраиваться?

– Это гладиаторы существуют лишь для того, чтобы умирать, – возразил содержатель казармы. – Другие рабы предназначены вовсе не для этого. Инго никак не заслужил такой участи.

– Не понимаю тебя, Гунастр. У меня на родине рабов для того и держат, чтобы свободным юношам было кого убивать, если захочется.

– К счастью, мы не в твоем диком Ванахейме, – напомнил своему собеседнику Гунастр.

Совершенно другим тоном тот согласился:

– Да, господин.

– Иначе я давно уже убил бы тебя – просто ради того, чтобы посмотреть, как ты корчишься.

– Разумеется, господин. Как тебе угодно.

Конан приоткрыл глаза, желая все-таки увидеть того, кто ударил его по голове, чтобы запомнить и сквитаться, как только подвернется случай. Он разглядел силуэт высокого, стройного человека, казавшегося хрупким рядом с широкоплечим, коренастым хозяином.

Гунастр рассмеялся и хлопнул собеседника по спине.

– Ваниры все такие, как ты, Арванд?

– Нет, я исключение. – По голосу слышно было, что Арванд улыбается. Не столь свиреп, сколь хитер – вот в чем моя сила.

– Не слишком-то помогла тебе твоя хитрость, не говоря уж о силе, когда тебя скрутили на боссонских болотах. Так что не хвались попусту.

– Ты, как всегда, прав, господин.

– И убери с лица эту ядовитую ухмылочку, иначе я разрежу тебе рот до самых ушей.

Оба засмеялись и ушли. Конан продолжал лежать неподвижно, обдумывая услышанное.

Легкий порыв ветра донес до него запах съестного. Неожиданно Конан ощутил прилив голода и пошевелился на полу, ощупал голову и, обнаружив на лбу колоссальную шишку, выругался и сел. Переждав, пока прекратится головокружение, варвар поднялся и приблизился к решетке. Миска с фасолью все еще оставалась там, где выронил ее задушенный слуга. Ключ от камеры уже унесли. Запах дразнил варвара. Он протянул руку сквозь решетку, но достать миску не смог. Скрежеща зубами, Конан сел на корточки и уставился на свой обед. Еда была совсем рядом, но, увы, – недосягаема. И Конан тупо смотрел и смотрел на нее остановившимся взором, пока в голове у него не забродило смутное подозрение: не совершил ли он ошибку, поддавшись необузданной ненависти?

5

Офирский купец вез в далекий северный город Халога – твердыню гипербореев – редкостный товар, закупленный загодя у торговцев Коринфии, Кофа и Заморы. В больших тюках были зашиты украшения для женщин и девиц пряжки, застежки-фибулы, бусы, браслеты, серьги, золотые нити для кос; благовония, дающие при сжигании изысканные ароматы и разноцветный дым, серебряная и медная посуда, светильники – и простые, и узорные, в форме диковинных зверей и птиц; шелковые ткани, платки, которые продеваются в тоненькое колечко... Хорошей будет выручка, размышлял он, окидывая взглядом свое добро, погруженное на телегу. Северяне эти хоть и дики и воинственны, но должны быть в то-же время падки на роскошь, как всякие дикари. Платить же за товар они станут шкурками чудесных пушных зверей, медом и хмельными напитками, вкус которых еще был неизвестен в южных королевствах. За все это можно будет потом получить изрядную кучу золота в Гиркании – там холодны степные ночи, и меховая одежда придется очень кстати.

Не желая ни с кем делиться прибылью, а уж тем более – показывать дорогу и сводить конкурентов с торговыми людьми Гипербореи и Асгарда, офирский купец взял с собой лишь трех рабов-кушитов, да и тех рассчитывал выгодно продать: авось гиперборейцы захотят ради экзотики иметь в доме слуг с черной кожей.

Офирский купец спешил. Продукты, взятые в дорогу, были на исходе. Пока что ему удавалось счастливо избегать встреч с разбойничьими бандами. Почти всю дорогу от Офира он проделал вместе с караванами, пристраиваясь то к одному, то к другому, но никому не выдавая цели своего путешествия. Теперь остался самый последний участок пути, и купец намеревался проделать его в одиночку. Тропа на Халога не тореная, караванов здесь нет, разве что редкий торговец забредет, – стало быть и разбойники обходят этот край стороной. Предвкушая долгожданный миг, купец улыбался. Несмотря на уговоры владельца постоялого двора, офит не стал задерживаться на ночь, благо ночи зимой в этих краях длинные. Перекусив на скорую руку и дав небольшой отдых лошадям и рабам, уже через четыре часа купец снова тронулся в путь. Луна светит ярко, ночь не такая уж холодная, к тому же путешественники успели обзавестись шубами, совершив выгодный обмен в приграничных поселениях, так стоило ли терять драгоценное время, отсиживаясь в харчевне? Небо ясное, пурги не предвидится...

– Э, здесь север, господин хороший, – сказал на прощание трактирщик. – Лучше бы вам послушать, что добрые люди советуют.

– А чем север отличается от юга? – беззаботно отмахнулся купец. Люди – они везде люди.

Трактирщик покачал головой.

– Да хранит вас Митра, – пробормотал он, и купец подивился: даже в этой дикой земле знают и почитают защитника людей, великого Митру. Люди-то они везде люди, но все же север...

Он не договорил, махнул рукой и скрылся в доме.

Вспоминая этот напутственный разговор, купец усмехался. Что с того, что здесь снег и холодно? Он сменил телегу на большие сани, лошадей на оленей, нанял проводника из местных, который, похоже, только с оленями и разговаривает, – а во всем остальном никакой разницы. Глупец он все-таки, этот трактирщик с его непонятными страхами.

Вдруг погонщик резко вскрикнул и остановил упряжку. Купец, задремавший было, чуть не упал с саней.

– В чем дело? – недовольно спросил он..

Дрожащим кнутом погонщик указал куда-то вперед. Купец вытянул шею, вгляделся в пустые снежные равнины, но ничего не заметил.

– Где? Куда ты показываешь?

Погонщик бросил кнут, выбрался из саней и, увязая в снегу, побежал сломя голову прочь. Шуба мешала ему, и он сбросил ее. Он мчался гигантскими прыжками так, словно за ним гнались духи ада.

Ничего не понимая, торговец растерянно озирался по сторонам. Затем вдруг затрясся и посерел от ужаса один из рабов-кушитов, за ним второй, третий – охваченные суеверным страхом, они сбились в кучу и принялись взывать плаксивыми голосами к своим чудовищным божествам-шакалам.

Подобрав оброненный погонщиком кнут, офирский купец начал охаживать им рабов, но те даже не замечали боли. Потом какое-то странное чувство заставило офита обернуться... и он замер с полураскрытым ртом.

Прямо на него шел огромный белый волк. В лунном свете серебрился роскошный мех царственного зверя; каждая ворсинка словно излучала сияние. Глаза на хищной морде горели алым огнем. Он ступал неторопливо, широким шагом, гордясь собой и своей прекрасной ношей. Ибо на спине хищника восседала юная девушка с распущенными волосами. Одной рукой она обхватила зверя за шею. Она улыбалась. Это было последнее, что успел увидеть в своей жизни офирский купец, – улыбку на нежном, почти детском лице.

Гладиаторская казарма гудела, как гудел в это утро весь город. Хоть бойцы во славу Игга – так именовали их в поэтических творениях рифмоплеты Халога – и были заперты в своих клетушках (лишь немногим разрешалось выходить в город), все же они не были полностью отрезаны от внешнего мира, и крылатое божество по имени Свежая Сплетня баловало своим вниманием этих мужественных людей не реже, чем хозяек, любивших посудачить возле колодца.

– Слыхал, Хуннар, – громыхал на весь двор рыжий Ходо, у которого веснушки проступали даже сквозь густую медную бороду, – волк задрал кофийского купца.

– Не, кофийского, а офирского, – поправил Хуннар.

– Тебе с твоего насеста видней, – добродушно огрызнулся Ходо. Его каморка размещалась на нижнем этаже, а комнатка Хуннара – наискось от него на верхнем.

– Не волки, а стая волков.

– Там видели следы одного волка. И такого крупного! А рядом следы босых ног. И кровищи, кровищи!..

– Не иначе, завелся оборотень! – заявил сосед Ходо.

– Оборотень? Во всяком случае, это не я, – поспешно сказал Ходо. – Я ночью спал.

– Мы слышали, – язвительным тоном заметил Хуннар.

Все рассмеялись. Жаль, что не я – этот зверь, подумал Конан. Улететь бы из клетки мухой и вернуться бы в Халога огромным волком, вцепиться в глотки Гунастру и этому подлому ваниру по имени Арванд... а потом убежать в горы, где воздух чист и на много миль кругом ни одного человека.

– Не знаю, как насчет оборотня, а вот черные демоны там побывали. Хвала Иггу, заморозившему супостатов своим ледяным дыханием.

– Какие еще черные демоны? – удивился Ходо.

– Да были там... – сказал всезнайка Хуннар. – Их-то волк не тронул. Побрезговал. Вот как их нашли: лежат в снегу возле саней трое, их окликают, а они не отзываются. Прикоснулись к ним – они холодные, заледенели, как сосульки. А как перевернули их-на спину – великие боги! так и испугались: кожа у них черная, волос вьется пружиной. На людей похожи, да ведь не бывает таких людей.

– А может, они от болезни почернели? – предположил худой, жилистый гладиатор с неприятным лицом. Левая щека у него нервно подергивалась.

– Вечно скажешь невпопад, Каро, – отмахнулся Хуннар. – Какая еще болезнь? Лучше уж сражаться с демонами, чем с неведомой хворью. Ну да ладно, как бы там ни было, а этих чернокожих положили на сани, да так, вместе с санями, и сожгли.

– Правильно сделали, – вставил Ходо.

Хуннар, недовольный тем, что его перебили, метнул на толстяка сердитый взгляд, на который тот ответил широкой, обаятельной улыбкой.

– Продолжай, Хуннар, – попросил другой сосед Ходо. – Не слушай этого болтливого, жирного кролика.

– Я – кролик? – возмутился Ходо. – Ну, ты ответишь мне за это, ходячее жаркое..

– Только не сейчас, – насмешливо сказал гладиатор, но на всякий случай отступил подальше в темный угол своей каморки.

– И вот, когда сани загорелись, – продолжал Хуннар "страшным" голосом, подражая профессиональным сказителям, – повалил разноцветный дым и по всей равнине распространился странный, удушливый запах...

– Да, – мрачно сказал Каро. – Неспроста все это. А что волк?

– Волк? Он перегрыз купцу горло, напился крови, сколько мог, но тело не изуродовал – сытый был, видно, убил для развлечения, не из голода.

– Или ради ритуала, – заметил Каро.

– Какие еще у волков могут быть ритуалы? – возмутился Ходо. – Дурака слушать – постареешь раньше времени. Что ты вечно глупости болтаешь?

– У волков – никаких, – согласился Каро. – А вот у оборотней, у черных заклинателей, у ведьмаков... Ты ведь говорил, там были следы человеческих ног.

– Да. Босых.

Каро выразительно пожал плечами, как бы желая сказать: "Вот видишь".

Разговор был прерван появлением во дворе Гунастра. Владелец гладиаторской казармы остановился, обвел пронзительным взглядом уставившиеся на него из-за решеток лица, хмыкнул.

– Ну что, черти, вам уже все, конечно, известно? – спросил он.

Ему ответил веселый, наглый голос:

– А как же! Ворона летела, новость обронила!..

– А что говорят по этому поводу старейшины, вам тоже ворона накаркала?

– Откуда нам знать такое, Гунастр! Свет мудрости старейшин не озаряет наши темные души, – с притворным сокрушением отозвался все тот же голос.

– Сейчас я, пожалуй, зажгу на твоей роже большой фонарь, Аминта, и у тебя разом наступит просветление, – пригрозил Гунастр.

– Смилуйся, – простонал Аминта, молодой, темноглазый парень, да так жалобно, что все, даже Гунастр, рассмеялись.

– Ладно, слушайте, остолопы, – сказал наконец хозяин. – Так говорит совет старейшин: с далекого юга, где живут колдуны, и старые боги не спят в своих гробницах, и бродят по земле демоны, пища которых – человеческие души, ехал к нам повелитель черных демонов, скрываясь под обличьем простого торговца. С собой он вез свой магический скарб. Но венценосный Игг не допустил, чтобы погибли мы, его дети, и наслал своего волка, а вослед ему отправил свое ледяное дыхание. Так погибли те, кто нес зло в землю гипербореев.

Стало тихо. Гунастр еще раз обвел глазами своих подопечных и добавил значительно:

– Могуч и непобедим Игг, а вы – бойцы во славу его.

Обхватив голову руками, Конан ерзал в своей клетушке. Игг наслал волка, как же! Глупцы! Богам вообще нет дела до людей. Киммериец был уверен, что знает правду. Ему не было никакого дела до офирского купца. Съели его волки, и черт с ним, – но если появилась возможность отомстить Синфьотли, использовав для этого его любимого брата Сигмунда, то упускать такой случай было бы крайне глупо.

6

Прошло уже больше суток с тех пор, как киммериец сломал шею слуге, пытаясь добраться до ключа и освободиться из клетки. Никто не приближался к конуре, в которой он был заперт. Еще трижды казарма наполнялась запахами съестного. Те, в ком Гунастр был уверен – а таких было большинство, выходили из камер, шли по галереям верхнего этажа и по портику нижнего, собирались в большой кирпичной пристройке в дальнем углу двора. Из раскрытой двери этого сооружения постоянно валил дым – там находилась печь и готовилась пища, сытный обед для более чем двухсот сильных, здоровых мужчин. Вторая дверь вела, видимо, в столовую. Оттуда после трапезы выходили гладиаторы, обтирая жирные губы, ковыряясь в зубах и звучно рыгая.

Остальным, скорее всего наказанным за какие-то провинности, пищу разносили слуги. Можно было предположить, что эти порции были куда менее обильными и сытными. И только к решетке, за которой притаился Конан, никто не приближался.

Желудок у него свело, язык распух от жажды. Он лежал плашмя на соломе и тупо смотрел, как две ленивые мухи ползают по потолку. Ему и прежде случалось голодать и страдать от жажды, но всегда он знал, что будет бороться за свою жизнь и в конце концов вырвет у немилосердной природы своей глоток воды и кусок мяса. Теперь же от него ничего не зависело. Он целиком и полностью находился во власти других людей, и именно это и делало его страдания невыносимыми.

Он услышал, как кто-то стучит по решетке его каморки, и приподнял голову. Действительно, перед конурой вырисовывался чей-то темный силуэт. Конан глухо заворчал, как потревоженный цепной пес. У решетки тихонько рассмеялись. Конан уловил при этом слабый плеск жидкости – видно, посетитель держал в руке флягу с водой или вином.

– Эй ты, – произнес в сумерках знакомый уже голос Арванда, – если не будешь валять дурака, то напьешься воды.

Одним прыжком Конан оказался у решетки и просунул наружу руку, растопырив пальцы. Молниеносно отскочив назад Арванд избежал хватки варвара и, стоя уже вне пределов досягаемости пленника, но все же достаточно близко, поднял флягу на уровень Конановых глаз.

– Потише, Медвежонок. Я – не безмозглый прислужник, и со мной тебе так легко не справиться.

Внутренне Конан заметался. Ему хотелось убить дерзкого ванира, который стоял в развязной позе и насмехался над ним довольно беззастенчиво, но ведь этот Арванд принес воду, а жажда терзала киммерийца все сильней и сильней. Он не хотел умирать. Еще не время. Слишком много их нужно еще убить.

– Дай мне воды, – хрипло сказал Конан.

Арванд наклонил флягу, и тонкая струйка воды потекла на плиты двора с еле слышным журчанием.

– Кап-кап-кап, – сказал Арванд. – А сейчас пошел дождик.

– Дай пить, – повторил Конан, не сводя глаз с фляги и гадая, осталось ли там что-нибудь после шуточки Арванда. Ему казалось, что это последняя вода на свете.

Арванд встряхнул флягу, и там булькнуло.

– Ладно, – сказал он и подошел к решетке. Одной рукой Конан ухватился за флягу, второй вцепился в локоть Арванда. Тот спокойно смотрел, как варвар, давясь от жадности, заглатывает воду.

– Учти, малыш, я тебя не боюсь, – заметил Арванд, когда Конан отбросил пустую флягу и обратил на ванира свой пылающий взор.

– Холуй, – прошипел Конан. – Тебя подослал Гунастр? Зачем?

– Фи, – сказал Арванд. – Во-первых меня никто не подсылал. Я пришел по своей охоте полюбоваться, как ты бесишься.

Конан заскрежетал зубами.

– А во-вторых, – продолжал ванир, разжимая один за другим пальцы варвара, сомкнувшиеся на его локте, – я вовсе не холуй, как ты изволил выразиться. Мое имя Арванд из Ванахейма, и я раздуваю мехи в этой кузнице Гунастра, где старик во славу Игга бьет своим молотком по душам молодых воинов.

Конан ничего не понял, но говорить ничего не стал.

– Люди быстро меняются, – продолжал Арванд. – Вчера пили вино из одного кувшина, а сегодня на арене перерезали друг другу глотки.

Конан внимательно следил за лицом говорящего. Его почти не интересовало, что говорит этот Арванд, но странная горечь, прозвучавшая в тоне ванира, удивила киммерийца.

Арванд был высок и худощав. На вид ему можно было дать лет сорок. Темные волосы и карие глаза этого человека удивили киммерийца – он не встречал людей с такой внешностью в Ванахейме. Впрочем, ванирам тоже случалось совершать набеги на южные земли, и они никогда не отказывались от сыновей, которых рожали им захваченные в плен женщины.

– Я назвал тебя холуем потому, что ты называешь Гунастра "господином", – пояснил Конан. – А поесть ты принес?

– "Холуй" – некрасивое слово, мой мальчик, и не стоит обращать его к тому, у кого ты просишь хлеба, – назидательно проговорил Арванд. – Я называл Гунастра "господином", потому что несколько лет назад он заплатил за меня серебром на рынке в Похьеле. Но тебе я все же посоветовал бы звать меня по имени.

– Дай хлеба, – еще раз сказал Конан.

Арванд засмеялся и вынул из-под куртки большой кусок черного хлеба. Варвар жадно затолкал в рот почти весь кусок.

– Где это – Похьела? – спросил он неожиданно для Арванда.

– К югу от Халога. Небольшой городок. Оживает только во время осенней ярмарки.

– Как же ты оказался там? Ведь ты из Ванахейма.

– Ха! А как ты сам оказался в Халога? Ведь ты из Киммерии.

Конан зашипел, как разозленный кот. Вот о том, как его взяли в плен, напоминать, пожалуй, не стоило.

– Меня взяли в плен, – спокойно продолжал Арванд. – Когда я хотел бежать, поймали и переломали ноги. Гунастр потом выхаживал меня, как родная мать.

– Почему же ты не сбежал от Гунастра, как только смог снова ходить? Он, кажется, не очень-то за тобой следит.

Арванд достал из-за пазухи еще один кусок хлеба.

– Лень, – объяснил он. – Да ты ешь, ешь. У Гунастра я всегда сыт и одет. Но есть и другая причина, важнее. В Халога я узнал, что такое слава. На арене я убивал, и все видели, что я сильнее других. В меня влюблялись женщины, не только потаскушки, – но и знатные дамы. Здесь, в Халога, нет, наверное, ни одной сколько-нибудь смазливой барышни, которую я бы в свое время не пощупал.

Конан слушал и недоумевал. Иметь возможность вырваться на свободу и все-таки оставаться в неволе?

– Зачем ты говоришь мне все это?! – спросил варвар.

– Хочу помочь тебе избежать лишних неприятностей, – пояснил Арванд. Слушай, Медвежонок, я дело советую. Веди себя спокойно. Через несколько дней начнутся кровавые игрища, и тебе так или иначе придется сражаться. Лучше быть сытым и немного поразмяться перед боем, не то убьют раньше времени.

Конан оскалил зубы.

– Ты что, ванир, вообразил, что я смирюсь с этой собачьей участью? Я – не ты.

– Можешь не смиряться, на здоровье. – Арванд пожал плечами. – Но тебе в любом случае неплохо бы остаться в живых.

Конан чуть-чуть подумал.

– Или ты считаешь, что я приживусь в этой конуре?

Ответ Арванда удивил молодого киммерийца.

– Да, – тут же отозвался Арванд. – Я уверен, что в конце концов эта жизнь придется тебе по душе.

– Почему? – гневно спросил Конан. – Почему ты так решил?

– Потому что ты с легкостью убил ни в чем не повинного человека, пояснил Арванд. – У тебя сердце дикого зверя.

Конан хлопнул ресницами, не зная, считать ли последнее замечание Арванда комплиментом.

Арванд был правой рукой Гунастра, его ближайшим помощником, учителем фехтования для новобранцев и молодых аристократов Халога. Изо дня в день он тренировался сам и обучал молодых воинов владеть длинным мечом и коротким кинжалом, занимался боем на шестах, на копьях, кулаках. Со временем и вся гладиаторская казарма перейдет от старого Гунастра к ваниру – у Гунастра не было других наследников.

Заглянув утром в каморку, где крепко спал Конан, Гунастр заметил крошки хлеба, прилипшие к губам пленника Синфьотли, и нахмурился. Значит, несмотря на все запреты, этот подлец Акун, повар, все-таки накормил мальчишку? Хорошо же... Отвернувшись от решетки, Гунастр рявкнул, перекрывая своим низким голосом расстояние от каморки до кухни:

– Акун!

Перепуганный повар – юркий, тщедушный человечек – выскочил из дверей кухни, обтирая на ходу руки о штаны. Следом за ним повалил дым и донесся запах подгоревшего мяса. Некогда белый, а ныне чудовищно грязный фартук свисал на бедра повара, прикрывая низ живота, точно пояс стыдливости у какого-нибудь дикаря из южных стран.

– Подойди ко мне, дрянь! – сказал Гунастр. И когда Акун боязливо приблизился и заморгал, хозяин наотмашь ударил его по лицу рукой в латной перчатке. Из носа повара хлынула кровь.

– За что? – плаксиво крикнул он, хватаясь руками за щеки.

Второй удар повалил его на землю.

Конан проснулся и сел на соломе. Гунастр избивал повара прямо перед каморкой нового гладиатора.

– За что? – приговаривал при этом владелец казармы. – За то, что я запретил тебе кормить киммерийца и давать ему воду!

– Я не кормил его! – рыдал повар, но старый вояка не слушал.

– За то, что ты ослушник! За то, что допрыгаешься со своей жалостью к голодным, и тебе тоже сломают шею!

– Я не ослушник! – вопил повар.

– Так лучше я тебя проучу, чем придется потом собирать твои кости по всему двору, – заключил Гунастр, сопровождая это отеческое замечание немилосердным пинком под ребра несчастного Акуна.

Конан смотрел на эту сцену и безмолвствовал. Он мог бы сейчас вступиться за повара, выдать Арванда и насладиться гневом, который Гунастр обрушит на строптивого ванира. Но почему-то киммериец не стал этого делать.

После полудня во дворе начались тренировки. Приникнув к решетке своей камеры, Конан жадно следил за ходом событий. Он старался не упустить ничего, ни одной, самой незначительной, детали. Ведь с одним из этих людей ему предстоит сразиться на игрищах в память Сигмунда. И потому от цепкого взора киммерийца не ускользала ни одна особенность. Он запоминал: у рыжего Ходо медвежья сила и быстрая реакция; чернявый Каро – левша и тем опасен; Хуннар – тот самый, кому непостижимым образом мгновенно становятся известны все городские сплетни, – любит один и тот же трюк, сперва направляя меч в глаза противника, а потом внезапно нанося удар в живот.

Киммерийцу было бы любопытно поглядеть, каков же в поединке Арванд. Но ванир лишь наблюдал, усмехаясь изредка вставляя замечание или награждая побежденного изрядным тычком своего неизменного шеста, обитого металлом. Несколько раз темные глаза Арванда встречались с синими глазами молодого киммерийца. Получалось, что они переглядываются, как заговорщики. Можно подумать, что их связывает некая тайна. Конан сердито тряхнул головой. Нет и не может быть никаких тайн у вольнолюбивого киммерийца с этим купленным на рынке холопом, который очень доволен своей презренной участью. И Конан хмурился, отворачиваясь.

Но его тянуло смотреть. Простую душу варвара буквально разрывали на части два взаимоисключающих стремления: он хотел не иметь ничего общего с этими подневольными бойцами, умиравшими и убивавшими друг друга во славу чужих богов... и ему смертельно хотелось принять участие в поединках, пусть даже просто ради тренировки.

Он так глубоко погрузился в свои думы, что не заметил, как рядом оказался Гунастр.

– Ну что, Медвежонок, – добродушно заговорил с ним старый воин, хочешь подраться?

Конан вздрогнул и отпрянул от решетки.

– Да, – выпалил он вдруг чуть ли не помимо своей воли.

Гунастр от души рассмеялся.

– Ладно, – сказал он. – Заодно и поглядим, на что ты годен.

Он снял с пояса ключ и открыл замок. Варвар сделал шаг к выходу, потом другой – и одним прыжком выскочил из каморки во двор. Движения его были гибкими и стремительными, как у молодой пантеры.

Конан развел в стороны руки и с удивлением отметил, что уже не чувствует раны на груди. Северяне вылечили-таки его своими вонючими мазями, приготовленными на бараньем жире. Конан присел на корточки, встал. Ноги не болели. Слегка подводило от голода живот, но это было чувство, привычное юноше сызмальства. Киммерийцы вообще частенько держали детей впроголодь – чтобы наесться до отвала, мальчику приходилось изрядно побегать по горам, загоняя оленя.

Гунастр с любопытствам смотрел на него.

– Меч или копье – что ты предпочитаешь?

– Меч, – сказал Конан и облизал губы.

Ему подали оружие – длинный меч с закругленным острием и совершенно тупой.

Варвар подержал его в руке, потом разжал пальцы, и медь зазвенела о каменные плиты.

– Я просил дать мне меч, а не палку, – повторил юноша и обвел лица собравшихся мрачным взглядом исподлобья. Однако никто и не думал насмехаться над ним.

– Полагаю, мальчик, тебе лучше наклониться и поднять то, что ты бросил, – мягко заметил Гунастр. – Неужели ты думаешь, что тебе кто-нибудь даст в руки настоящее оружие? Острый клинок ты увидишь только на выступлении.

Конан снова, к своей великой досаде, встретился глазами с Арвандом. Тот еле заметно улыбнулся и слегка кивнул, прикрыв веки. Это окончательно вывело Конана из себя. Он взревел и бросился на стоящего рядом Гунастра, норовя вцепиться ему в горло своими лапищами. Выставив шест, Гунастр ловко отбил атаку киммерийца, а следующим ударом пригвоздил варвара к каменным плитам.

Лежа на спине и яростно извиваясь, киммериец хрипло ругался. В углах его рта выступила пена.

– Не делай глупостей, сынок, – повторил Гунастр. – Бери то, что тебе дали, и покажи нам, годишься ли ты хоть для чего-нибудь.

– Убери шест, – выдавил Конан.

Гунастр освободил его. Кашляя, киммериец поднялся на ноги и подобрал то, что лишь в насмешку могло считаться оружием.

Против него выступил Хуннар. Конан прищурился. Отлично, подумал он, посмотрим, пройдет ли излюбленный прием гладиатора-сплетника с бойцом из Киммерии. Конан хмуро кивнул ему и поднял "меч".

Хуннар атаковал первым, почти не дав своему противнику времени собраться. Но Конан, быстрый, как змея, увернулся и в свою очередь нанес удар, нацелив его на плечо Хуннара. Медь зазвенела о медь. Следующая атака принесла Хуннару удачу – он задел ногу Конана, и Гунастр, внимательно следивший за ходом поединка, гулко хлопнул в ладоши.

– Киммериец серьезно ранен, – объявил он.

Конан оскалился. Хуннар, видимо решив покончить с "раненым" одним ударом, вновь прибег к привычной тактике. Меч сверкнул у самых глаз Конана, но киммериец, привыкший к сиянию льдов на горных вершинах, ни на миг не зажмурился, и меч его был готов парировать удар, направленный, как заранее знал Конан, на самом деле не в голову, а в живот. Следующий выпад Конана был для его ошеломленного противника "смертельным" – Хуннар был "убит" ударом прямо в сердце.

Хуннар попытался было сжульничать и продолжить бой, но Гунастр ловко ударил его шестом по правому плечу и отогнал от киммерийца.

– Бой закончен, и ты убит, Хуннар, – объявил он. – Нечего пыжиться. Если бы у него был в руке настоящий меч, то сегодня мы бы тебя уже похоронили.

– У него какой-то варварский стиль, – сердито сказал Хуннар. – Ни школы, ни надлежащей выправки. Бьет куда попало.

– Не куда попало, а прямо в сердце, – заметил Гунастр. – Важно не выправку иметь, а достигать своей цели. – Он хлопнул Хуннара по спине. Дуйся, сколько хочешь, но мальчишка тебя обставил.

Хуннар, ворча, отошел в сторону.

Конан стоял со смехотворным тупым мечом в руке и смотрел, как побежденный им противник, чуть не плача, уходит в свою конурку. А вокруг галдели гладиаторы, и киммериец слышал, как они, посмеиваясь, хвалят его. Он гордо вскинул голову... и вновь увидел лицо Арванда. "Я познал славу", – так говорил ему ванир. И Конан резко тряхнул волосами, отгоняя воспоминание о том неприятном разговоре.

– Кто-нибудь еще? – спросил он громко, надеясь, что. Арванд примет вызов.

Но Гунастр отобрал у него тренировочное оружие.

– Оставь сегодня эти игрушки, – сказал он. – Думаю, тебе надо как следует поесть. Для арены сгодишься, это мы уже поняли. Вечером покажешь нам, под силу ли тебе справиться с нашим великаном Ходо.

Конан кивнул. Направляясь в столовую, он поймал себя на том, что улыбается.

7

Харчевня называлась "Бурый Бык". Ее местонахождение – неподалеку от гладиаторских казарм, в том квартале Халога, где селились большей частью наемники, профессиональные солдаты, всегда готовые предложить свои мечи любому честолюбивому вождю – определило и круг завсегдатаев этого почтенного заведения. Общество собиралось не столько изысканное, сколько душевное: искатели приключений, бродяги, воины, потаскушки; иногда забредали сюда крестьяне из близлежащих сел, ремесленники, а то и торговцы из небогатых – послушать, как хвастаются своими подвигами бывалые вояки, повздыхать, потискать ядреную девушку.

Здесь безраздельно царили хозяйки "Бурого Быка" – Амалазунта и Амалафрида. Сестрам уже давно минуло тридцать, но еще много оставалось до сорока; пышнотелые, с толстыми белокурыми косами, они казались такими же сдобными, как те булочки, которыми славилась их харчевня.

Погонщик, угрюмый парень с всклокоченной бородой, сидел в темном углу "Быка", поглощая пиво кружку за кружкой. Зимой темнеет рано. Тонкий серп ущербной луны уже высоко поднялся в небо. Вьюга завывала над городом. Не хотелось покидать душное, теплое помещение, где под потолком трещат чадные факелы, где распаренные человеческие тела источают жизнеутверждающие запахи, а из котлов валит пар, суля самые изысканные радости самому изголодавшемуся обжоре, какой только сыщется во всей Халога.