Текст книги "Песня снегов"

Автор книги: Дуглас Брайан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

Эта одежда и водопад драгоценностей немного смягчили выражение смертной муки, застывшей на лице Соль. Сунильд не спешила. Завтра на рассвете она запалит свой дом и предаст огню все, на чем лежало проклятие богов. В том числе и себя самое. Но нынешняя ночь у нее еще осталась, и есть время подумать, перебрать ушедшие годы, точно крупные жемчужины на нитке.

Она села за стол, задумалась. В доме царила мертвенная тишина, и треск факелов лишь подчеркивал ее, не нарушая. Неожиданно старая женщина поняла, что кто-то смотрит на нее из темноты, и, не оборачиваясь, резко приказала:

– Входи.

Почти мгновенно послышались тяжелые шаги. Кто-то массивный перешагнул порог, постоял секунду-другую и двинулся к ней. Сунильд сидела не шевелясь и смотрела, как на стене перед ней растет тень.

– Ты не мой сын, – сказала она наконец.

– Нет, – отозвался тяжелый голос, и старая женщина задрожала. Встань, Сунильд и обернись ко мне. Я хочу увидеть, какой ты стала. Говорят, люди живут недолго и очень быстро стареют.

– Это правда, – сказала Сунильд, которую почему-то ничуть ни удивили слова незнакомца. Она чувствовала их глубокую внутреннюю правду: тот, кто говорил это, действительно был удивлен.

Сунильд поднялась и обернулась. В свете факелов она увидела лицо юноши, почти мальчика, с широко расставленными глазами, светлыми и наглыми. Было в нем что-то нечеловеческое. Может быть, это впечатление вызывала пугающая правильность его черт. А может быть, то, что он был немного крупнее любого человека. Самую малость, чуть-чуть, но именно это неуловимое "чуть-чуть" и заставило ее содрогнуться.

– Подними голову, чтобы я мог получше рассмотреть тебя, – сказал он, и она повиновалась. Он протянул руку и коснулся ее виска ледяным пальцем. Сунильд показалось, что холод проник до мозга ее костей. Она стиснула зубы, чтобы не закричать.

– Что это? – удивленно спросил юноша. – Здесь, возле глаз, какие-то складочки.

– Это морщины, – сказала Сунильд. – Кто ты?

– Однажды ночью я пришел к тебе, и ты была моей, – сказал он просто, и опять она почувствовала, что он не лжет ей и не хочет оскорбить. Он просто констатирует.

– Я принадлежала только своему мужу.

– Я приходил к тебе после того, как твоего мужа задрал вепрь, возразил юноша. – Ты была очень красива, Сунильд. Видишь, я даже вспомнил твое имя. Сунильд-Ледышка. Удивляюсь, как мое семя не превратилось в сосульку, оказавшись в твоем лоне. Какая ты была холодная, женщина! Больше я никогда не приходил к тебе.

– Как твое имя? Кто ты? – повторила она, слабея.

– У меня нет имени, – ответил юноша, – я всего лишь Младший Бог. Много веков пройдет, прежде чем отрастет моя борода. А почему ты дрожишь? Ты уже старая, ты скоро умрешь – я не трону тебя.

– Я не боюсь тебя, – ответила Сунильд – Мне уже все равно. Скажи, мальчик, это от тебя я понесла Сигмунда?

– Да, – ответил он. – Из него получился хороший воин. Я доволен им.

– О да, – сказала Сунильд. – Он был моим любимым сыном. Но он погиб в сражении с киммерийцами. А потом вернулся. И я возненавидела его.

Младший Бог смотрел на нее с интересом.

– За что? – спросил он и добавил совсем по-детски: – Я никогда не понимал людей. Твой сын вернулся сильнее, чем ушел. Он стал великим. Он преклонялся перед тобой. С его помощью ты могла бы стать владычицей этого города.

– В нем было что-то нечистое, – сказала старая женщина. – И я отвергла его. Он замарал мою внучку, несчастное, невинное дитя.

– Замарал? – Младший Бог выглядел растерянным. – Что ты хочешь этим сказать?

– Я думаю, что он обесчестил ее, после чего она предалась ему душой и телом и вместе с ним стала творить злодеяния.

Младший Бог покачал головой.

– Я не знаю, какие у них были отношения, – сказал он. – Когда они оба были волками, они могли позабыть о том, что они родня. Но ему не нужно было овладевать ею, чтобы вовлечь ее в круг своей жизни.

– Почему? – спросила Сунильд заранее зная, каким будет ответ.

– Он ее отец, – сказал юноша. – Он _б_ы_л_ ее отцом.

Оба помолчали. Потом Сунильд вымученно улыбнулась.

– Прости меня, Младший Бог. Я совершенно растерялась. По людскому обычаю, я должна была сразу пригласить тебя за стол. Садись, я приготовила вина.

Они сели за стол. Мертвая девушка в подвенечном наряде лежала между ними, как главное блюдо свадебного пиршества. Драгоценные камни, насыпанные вокруг тела, казались фруктами на этом странном пиру. Сунильд взяла чашу с вином. Младший Бог, который старался быть вежливым и потому во всем подражал хозяйке дома, последовал ее примеру. Он отхлебнул вина и улыбнулся.

– Некоторые людские обычаи мне очень нравятся.

С этими словами он взял горсть перстней и отправил их в рот. Золото и рубины захрустели у него на зубах. Прожевав их и спокойно запив глотком вина, он все с той же благосклонной улыбкой поднял глаза.

– Вот мы сидим с тобой, высокородная Сунильд, как муж и жена, за пиршественным столом. Клянусь, это что-то новое для меня. Ты мне нравишься, Ледышка. С годами ты стала лучше. Сильнее. Жаль, что некрасива. А эта девочка на столе – для еды?

– Да спасут нас великие боги, что ты говоришь, мой божественный супруг! – Сунильд с трудом подавила дрожь.

– Я спросил потому, что раньше видел, как за столом едят. Прости мое невежество, хозяйка дома. Я всего лишь не хочу быть неучтивым.

– Мертвая девочка – Соль, дочь твоего сына.

– А! – Он приподнялся и с интересом всмотрелся в ее лицо. – Хорошо, что у вас не едят мертвых. Это, наверное, правильно. Их сила принадлежит земле, пусть уйдет в землю.

– Все когда-нибудь уйдет в землю, – сказала Сунильд.

Не слушая, Младший Бог взял мертвую за шею и повернул ее к свету факелов. Тяжелые серьги качнулись, по столу пробежали золотые блики. Одна мочка оборвалась – Сунильд слишком низко проколола ухо. Младший Бог не обратил на это никакого внимания.

– Да, она похожа на него, – сказал он наконец. Резким движением он приподнял Соль и прижался щекой к ее мертвой щеке. – Посмотри, Сунильд, разве ты не замечаешь сходства?

Старая женщина не отвечала. Эти два лица, бледные, с одинаковыми чертами, пугали ее. Слишком резким казался контраст между крупным, полным лихорадочной жизни ликом Младшего Бога и тонким, хрупким, безжизненным личиком Соль.

Юноша опустил тело девушки обратно на стол, не заметив, что одна рука у нее неловко подвернулась, и задрал ее платье. Обнажился живот и страшная, уже почерневшая рана, по которой он провел рукой.

– Оставь ее в покое! – не выдержала Сунильд. – Не тревожь мертвую.

– Хорошо. – Младший Бог одернул юбку и уложил Соль обратно на стол, не удосужившись поправить ее руку. – Почему тебя это так беспокоит?

– Не знаю. Она дитя, и она мертва. Зачем ты трогаешь ее?

Младший Бог пожал плечами.

– Хотел посмотреть, вот и все. Разве это оскорбительно?

– Да, – тяжело переводя дыхание, ответила Сунильд. – Это оскорбительно.

– Ее живот был как чаша цветка, – проговорил он. – Так рассказывал мне твой сын, прежде чем умереть.

Сунильд застыла. Это юное, ко всему равнодушное, любопытствующее существо наполняло ее безотчетным ужасом.

Легкость, с которой он произнес последнюю фразу, раскрыла перед ней его бесчеловечность – вернее сказать _н_е_человечность – куда ярче, чем его необычная внешность или даже его бессмертие.

– Какой сын? – еле слышно спросила она.

– Наш сын, – спокойным тоном ответил он и снова глотнул вина, на сей раз из другого бокала. – А у этого какой-то другой вкус. Ты наливала из разных бочек, я правильно угадал?

– Сигмунд?

Он кивнул, не отрываясь от бокала. Сунильд схватила его за руку.

– Скажи, он умер окончательно? Он не вернется больше?

– Нет. Почему ты так взволнована, женщина? Я опять сделал что-то оскорбительное?

– Мне больно, – еле слышно выговорила она. – Если бы ты знал, мальчик, как мне больно...

– Да, он тоже так говорил, – с важностью кивнул Младший Бог. Казалось, он был рад продемонстрировать свою осведомленность хоть в чем-то, касающемся человеческой жизни. – Умирая, наш сын говорил те же самые слова. Пока человек живет, он чувствует боль.

– Это правда, – сказала Сунильд. Она поднялась. Ей лицо окаменело. А теперь уходи, Младший Бог. Уходи отсюда. Я не хочу тебя больше видеть.

Хильда поставила на стол миску с репной кашей. Конан посмотрел на кашу с откровенным отвращением.

– Неужели ты не нашла ничего получше, женщина? Ты бы мне еще сена насыпала. Я все-таки не конь, – недовольно пробурчал он.

Хильда испуганно моргнула.

– В доме больше ничего не было, господин. Я сварила то, что нашла.

– И я тебе не господин! – разозлился варвар.

– Простите... – Хильда чуть не плакала, в то время как Конан раздраженно ковырял кашу пальцем, не решаясь приступить к трапезе.

Конан поднял голову и окончательно уничтожил ее пронзительным взглядом.

– Вот когда станешь хозяйкой в этом доме, тогда и будешь скупердяйничать. А сейчас могла бы и расщедриться, за чужой-то счет.

– Как я могу стать хозяйкой? – пролепетала Хильда, смешавшись.

Конан выразительно повел своими пудовыми плечами.

– Очень просто. Как ваша сестра пролезает в сердце мужчины? Тебе виднее, девочка. Тут глазами поморгала, там рожицу плаксивую скривила вот уже дурак-мужчина и растаял и начал делать разнообразные глупости...

Она заплакала. Конан плюнул с досады.

– Думаешь, этим ты меня разжалобишь?

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – тихо сказала Хильда.

– Арванд старый дурак, совсем голову из-за тебя потерял. Вот о чем я говорю. Как тебе это удалось – понятия не имею. До Амалазунты тебе далеко, я сам смотрел. А я даже из-за такой женщины, как Амалазунта, головы не теряю. Так что ты, скорее всего, действительно ведьма...

Он сердито махнул рукой и принялся есть кашу. Арванд с утра пропадал в казарме – разбирался с наследством, надо полагать. А эта хилая девчонка уныло слонялась по дому и вздрагивала от каждого шороха. Теперь вот, желая угодить своему единственному имеющемуся под рукой защитнику, осчастливила его репной кашей. Стоит рядом, переживает – боится навлечь немилость.

Под окном послышался шум. Топот копыт – видно, подъехал отряд конных. Загалдели мужские голоса. Конан отодвинул кашу, встал, потянулся за мечом. Хильда, безмолвно раскрыв рот, бросилась к нему и прижалась всем телом к могучему боку варвара. Конан отшвырнул ее от себя, жестом показав на кровать. Девушка покорно спряталась среди одеял и разоренных перин. Она настолько была мала, что, скорее всего, ей удастся остаться незаметной.

Киммериец приготовился сражаться. У него не было ни малейшего сомнения в том, что за ним явилась городская стража, чтобы препроводить в тюрьму, а после казнить за все совершенные им в Халога преступления. Он собирался подороже продать свою жизнь. Вмешивать в это чисто мужское дело всяких щуплых девчонок в его намерения никак не входило.

В дверь загремели рукоятью мечи.

– Открывайте! – крикнул мужской голос.

– Кто вам нужен? – отозвался варвар. – Назовитесь, кто вы такие!

– Нам нужен киммериец по имени Конан. Мы знаем, что он здесь.

– Если он вам так нужен, то входите и заберите, – заорал в ответ Конан. Он был сыт по горло ожиданием и недомолвками и потому, желая внести в дело ясность, присовокупил к приглашению длинное, смачное и очень грязное ругательство.

Громовой хохот загремел под дверью в ответ на это. Затем заговорил другой голос, детский:

– Конан, это вы? Я – граф Амальрик, вы провели однажды ночь в моем доме.

– Было дело, – мрачно отозвался варвар. – Какого дьявола тебе нужно, постреленок? Помнится, я еще тогда предупреждал, что когда-нибудь перережу тебе горло.

– Прошу вас, идемте со мной, – сказал мальчик. – Даю вам слово, что в моем доме с вами ничего не случится.

– А за порогом твоего дома, малыш? Прости, я не могу поверить клятве гиперборейца.

– И за порогом моего дома вы будете в такой же безопасности, – твердо сказал мальчик.

Конан свистнул и помотал головой, как будто собеседник мог его увидеть. Но мальчик, судя по всему, догадался о реакции киммерийца, потому что ясный детский голос звонко и отчетливо произнес такое ругательство, от которого Хильда покраснела – да так густо, что сквозь одеяла было видно.

Конан расхохотался. Ему показалось, будто в душу ему плеснули чем-то простым и светлым, и одним ударом сапога он распахнул дверь, едва не сбив с ног графа Амальрика.

– Здравствуй, малыш, – сказал он. – Ты все-таки подобрал ключик к этой двери.

– Здесь, в доме, больше никого нет? – спросил юный граф.

Конан сердито отвернулся.

– Если и есть, то это нас с тобой никак не касается, – отрезал он.

Киммерийцу подвели лошадь, и он уселся в седло. Трудно было сказать, кто из двоих испытывал больше недоверия: конь к седоку или седок к коню. Во всяком случае, глазами косили оба одинаково.

Войдя в дом, Конан остановился как вкопанный. Первое, что он увидел, было ненавистное и знакомое до мелочей лицо Синфьотли. Асир сидел в кресле с высокой спинкой. На нем была забрызганная кровью одежда. Светлые волосы слиплись и повисли, кое-где коричневые от запекшейся крови. Справа и слева от него стояли слуги Амальрика, удерживая Синфьотли за руки, чтобы он не упал.

Мгновение Конан смотрел на это, потом повернулся и молча набросился на мальчика. Миг – и страшные лапы варвара уже держат его за горло, грозя удавить. Слуги бросились было к нему, но Конан взревел:

– Стоять на месте! Еще шаг – и я успею сломать ему шею.

Слуги замерли. Дружина за спиной киммерийца застыла в напряжении. Конан спиной ощущал на себе выжидающие взгляды. Он знал, что они готовы напасть в любую секунду.

Не испугался только мальчик. Жестом он показал Конану, что хочет что-то сказать. Варвар чуть-чуть ослабил хватку.

– Ну, – повелительно сказал он, – говори. Только не лги мне, малыш. Я ведь не погляжу на то, что ты граф, придавлю, как щенка.

– Отпусти меня, – сказал мальчик. – Я не сделал тебе ничего плохого.

– Только привел меня в лапы моего врага, – заметил Конан.

– Отпусти! – рассердился царственный ребенок.

Удивляясь сам себе, варвар выпустил его и отступил на шаг. Дружинники шагнули было к нему, но Амальрик остановил их движением руки.

– Конан, – сказал он, – посмотри на него внимательно.

– Чего на него смотреть, – проворчал Конан. – Лучше бы мне его никогда не видеть. Скоро во сне его рожа начнет сниться.

– Кто это – Сигмунд или Синфьотли?

– Синфьотли, – не раздумывая ответил Конан.

– Ты уверен?

– Мальчик, – с досадой проговорил Конан и, пошарив глазами, двинулся к мягкому креслу, чтобы сесть поудобнее. – Мальчик мой, мне ли его не знать. Он захватил меня в плен, когда я был уже вымотан боем. Я уложил человек десять из его отряда, а под конец прикончил его братца, этого оборотня Сигмунда. И вот тогда он явился на все готовенькое. Раз-два – и нет киммерийца. Связал меня, как барана, и поволок на бойню.

– Значит, ты уверен.

Конан хмыкнул.

– Да, это _б_ы_л_ Синфьотли.

– Почему "был"? – насторожился мальчик.

Конан мгновенным движением очутился на ногах и схватился за меч.

– Потому что я сейчас его убью.

В ту же секунду мальчик метнул кинжал, пригвоздив рукав варвара к стене. Клинок прошел в нескольких миллиметрах от руки, не задев ее. Конан выдрался, оставив на кинжале клок ткани.

Только тут он обратил внимание на то, что Синфьотли сидит совершенно неподвижно и как будто не замечает того, что происходит вокруг.

Амальрик как ни в чем не бывало продолжал:

– Когда мы встретили этого человека, мы тоже подумали, что это Синфьотли. Посмотри, у него шрам на лице. У Сигмунда не было шрама.

– Я знаю, – машинально пробормотал Конан, вспоминая, как сравнивал братьев на гладиаторских играх.

– Но потом возникли серьезные опасения. Он не помнит себя. Твердит имя Соль и все время призывает Младшего Бога, называя его своим отцом...

Конан тяжело опустился в кресло, положив меч себе на колени.

– Подожди, малыш. Откуда тебе известно, что Сигмунд был сыном Младшего Бога?

Мальчик улыбнулся.

– Я следил за твоим поединком с вервольфами из окна и велел слугам помочь тебе.

– Ты знал все с самого начала? – поразился Конан.

– Конечно.

Конан пошевелил бровями, что можно было расценить и как одобрение, и как некоторую растерянность.

– В конце концов, неважно, откуда, а ты это знаешь. Важно, что ты знаешь это, вот так-то. – Он посмотрел в неподвижное лицо Синфьотли и покачал головой. – Все-таки это Синфьотли. Знаешь, малыш, я думаю, что брат заставил его стать чем-то вроде своего "второго я". Мне он показался придурочным еще в тот день, когда явился за мной в казарму. А где теперь Сигмунд?

– Исчез.

Конан почесал в ухе, потом сказал:

– На твоем месте, если ты так уж печешься об этом полоумном, я пригласил бы хорошего жреца, который умеет изгонять злых духов. А когда он поправится... Обещай мне, что сделаешь то, о чем я попрошу.

– Обещаю.

– Пусть подарит Арванду девчонку по имени Хильда. Скажи ему, что никакая она не ведьма. Хотя я бы побил ее камнями за одну только ее стряпню.

С этими словами варвар поднялся и принялся шарить по столу, который слуги накрыли к обеду. Он по-хозяйски снял со стены колчан, сунул туда пару гусиных ляжек, добавил полбуханки хлеба, поломав его на части, и все это повесил себе на плечо. Мальчик, забавляясь, смотрел на него и молчал.

Конан завернулся поплотнее в свой плащ и подошел к Синфьотли. Тот по-прежнему вглядывался куда-то вдаль невидящими глазами.

– Синфьотли, – сказал Конан. Он поднял руку, чтобы ударить своего бывшего хозяина по щеке, и опустил. – Если боги вернут тебе рассудок, молись им как следует. Молись, чтобы я не встретил тебя в чистом поле.

С этими словами он повернулся и вышел. Никто не шевельнулся, чтобы остановить его, и киммериец беспрепятственно выбрался за городские ворота.

ЭПИЛОГ

Всю ночь и утро, до полудня, Конан бежал, отмахивая милю за милей по бескрайним равнинам. Сильные ноги в сапогах утопали в снегу, плащ хлопал за спиной. Он бежал не потому, что боялся погони или стремился поскорее уйти от стен города. Хотя, по правде говоря, эта земля не казалась ему приветливой – слишком уж гладкой она была, слишком ровной. Варвару не улыбалось ощущать себя мишенью посреди этого блинообразного пейзажа, где даже укрытия приличного не подобрать.

Его гнала вперед неистребимая жажда жизни. Каждая миля сулила ему встречу с новыми землями, и где-то там, впереди, лежал тот край, который только и ждет, пока явится киммериец Конан со старым мечом в руке и завоюет себе царство. В пыльных сандалиях взойдет он на трон, где после него будут сидеть его бесчисленные потомки.

К полудню разыгралась буря, и Конан вынужден был остановиться и искать от нее укрытия. Он спустился в ложбину, оказавшуюся руслом замерзшей реки, – это он определил по сухой осоке, торчавшей из-подо льда. Над ним со свистом пролетал ветер; Конан натянул плащ себе на голову, вытащил из колчана гусиную ножку и, пачкая лицо жиром, принялся сдирать зубами нежное птичье мясо. Потом беспечно уснул, понадеявшись на судьбу, которая, как он полагал, не допустит того, чтобы киммериец Конан не проснулся, замерзнув насмерть.

Если бы Младший Бог видел сейчас это полное жизни юное создание, такое же дикое, любопытное и лишенное сострадания, как он сам, он наверняка бы усмехнулся. Глупцами были эти смертные, и все же многие из них похожи на богов. Это и делает их непостижимыми существами.

Конан проснулся ближе к ночи. Он успел уже забыть и об Арванде, и о графе Амальрике, и уж тем более о Хильде и Амалазунте. Женщины не стоят того, чтобы о них вспоминали. Единственный, чей образ был навсегда выжжен в его памяти, был Синфьотли. Конан знал, что никогда не забудет первого насилия над собой: Синфьотли был первым, кто схватил его за волосы и связал ему руки, Синфьотли первый попытался поставить его на колени. Этого человека он будет помнить.

Если бы киммерийцу сказали, что первая ненависть сродни первой любви, он бы рассмеялся этому идиоту в лицо. Но Конан, к счастью, не задавался дурацкими вопросами. У него были куда более неотложные дела.

Он еще раз перекусил, сунул в рот пригоршню снега и снова отправился в путь.

Впереди была вся жизнь, полная опасностей и приключений, и Конан мчался ей навстречу, словно боялся опоздать к началу великого торжества.