Текст книги "Крестовый поход в Европу"

Автор книги: Дуайт Дэйвид Эйзенхауэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Глава 6. Вторжение в Африку

В Гибралтаре наш штаб размещался в самых скверных условиях из всех, в каких мы когда-либо находились за всю войну. Подземные туннели под скалой были единственным местом для размещения наших служб. Там мы установили радиоаппаратуру, с помощью которой надеялись поддерживать связь с командирами трех десантируемых групп. Вечная темень этих туннелей то здесь, то там частично рассеивалась слабыми электрическими лампами. В подземелье стоял сырой и холодный затхлый воздух, который, казалось, никак не реагировал на усиленное журчание электрических вентиляторов. Грунтовые воды просачивались сквозь сводчатые потолки, и крупные падающие капли тоскливо и методически отсчитывали секунды бесконечного, почти невыносимого ожидания начала операции.

Другого места, в котором мы могли бы разместиться, не было. В ноябре 1942 года союзные государства не обладали ни одним пятачком суши во всей Западной Европе, за исключением Гибралтарской крепости, а в районе Средиземного моря у них оставалась только Мальта. Английский Гибралтар сделал возможным вторжение в Северо-Западную Африку. Небольшой аэродром в Гибралтаре на ранних стадиях вторжения служил не только оперативной базой авиации прикрытия, но и промежуточным аэродромом для самолетов, летевших из Англии на Африканский континент. Еще за несколько недель до высадки десантов он был забит истребителями; использовался буквально каждый дюйм земли для размещения техники и горючего. И все это стояло на виду, поскольку не было никакого смысла проводить мероприятия по маскировке. Хуже того, аэродром находился непосредственно у самой границы, вдоль которой была протянута только изгородь из колючей проволоки. В политическом плане Испания склонялась к державам «оси», поэтому она наверняка разрешила какому-то числу их агентов стоять у изгороди и наблюдать за происходящим. Каждый день мы ждали крупного налета вражеских бомбардировщиков, но его не было. Это удивляло и озадачивало нас.

Единственным объяснением такого поведения могло быть то, что, вероятно, хорошо сработали принятые нами меры по введению противника в заблуждение. Нам было известно, что задолго до вторжения страны держав «оси» узнают об усилившейся активности у Гибралтара, но мы надеялись, что противник придет к заключению, что мы готовим новую, необычную по своему замыслу попытку доставить подкрепления на Мальту, которая многие месяцы находилась в бедственном положении.

И тем не менее, несмотря на угрозу воздушного нападения, мрачную окружающую обстановку и тысячи других непредвиденных обстоятельств, вопреки нашим расчетам, легко могущим возникнуть в этом огромном механизме, который должен был прийти в движение, в самом штабе настроение было бодрым. Пехотинцы, моряки, летчики, собравшиеся здесь, находились в состоянии возбуждения, которое неизменно возникает у человека, когда остаются позади месяцы упорных приготовлений и начинается ожидание исхода смелого предприятия.

Правда, чувствовалась и напряженность. Это было естественно. Ведь через несколько часов союзники узнают о судьбе начальных фаз первой совместной наступательной операции в войне. За исключением нерешительных кампаний, которые продолжались в Западной пустыне вот уже целых два года, и сражения на острове Гуадалканал, во всем мире союзники не были в состоянии предпринять на суше что-либо большее, чем чисто оборонительные усилия. И даже эти наши оборонительные усилия были омрачены трагическими поражениями, из которых Дюнкерк, Батан, Гонконг, Сингапур, Сурабая и Тобрук служили нам тяжелым напоминанием.

В то время когда мы коротали часы, вышагивая по пещерам под гибралтарской скалой, сотни кораблей, сведенные в быстроходные и тихоходные конвои, шли через Северную Атлантику по направлению к общему для всех месту на берегах Северо-Западной Африки. Для десантирования у Алжира и Орана большинству из этих кораблей предстояло проследовать через узкий Гибралтарский пролив: на его берегах находились батареи, которые в любой момент могли открыть огонь. Другие корабли, шедшие непосредственно из Америки, должны были идти прямо на Касабланку и в портовые города к северу и югу от нее.

Корабли этих трех основных караванов шли в водах, которые кишели немецкими подводными лодками. У Гибралтара большинству конвоев предстояло войти в зону действия вражеских бомбардировщиков. Наши войска были наскоро обучены такого рода сложным десантным операциям, большинство из них вообще не имели боевого опыта. Нехватка судов не позволяла взять сразу все войска и боевую технику, необходимые для обеспечения полного успеха. И, разумеется, все это беспокоило нас.

Даже наш перелет из Англии в Гибралтар был рискованным. Нам дважды пришлось откладывать время вылета из-за скверных погодных условий. Прежде чем, наконец, подняться в воздух, офицер, командовавший "летающими крепостями", предназначенными для переброски нашей группы в Гибралтар, преднамеренно поставил меня перед необходимостью принять решение вылетать или не вылетать. Это был единственный случай в моей жизни, когда я оказался в таком положении, так как обычно окончательным является решение авиационного командира. Все это казалось далеко не благоприятной приметой накануне огромного предприятия, но нам не оставалось ничего иного, как пройти и это испытание. Мы летели на небольшой высоте. Когда огромная скала Гибралтара начала, наконец, вырисовываться в легком тумане, мой пилот заметил: "Это первый случай в моей практике, когда я должен набирать высоту, чтобы сесть на взлетную полосу в конце длительного полета!"

Находясь в Гибралтаре, мы уже планировали свою деятельность после успешной высадки десантов, в том числе скорейшую переброску нашего штаба в Алжир. Недостатка в будущих проблемах не было, но каждая из них могла быть решена только при условии успеха начальных фаз десантирования. Таким образом, наши мысли и разговоры неизбежно вновь и вновь возвращались к непосредственному решению этой основной задачи.

Мы ждали три дня. Наконец ночью появились головные корабли и стали проходить через узкий пролив, а мы стояли на затемненных мысах и смотрели, как они идут мимо нас. Все еще никаких сообщений о нападениях подводных лодок или авиации противника! В нас крепла надежда, что противник, придерживаясь своей тактики, которую он в прошлом применял против конвоев, следовавших на Мальту, будет держать свои воздушные, подводные и надводные силы сосредоточенными к востоку от острова Сицилия, предвкушая нанесение мощных ударов по кораблям, когда те подойдут к узкому проходу между Сицилией и африканским побережьем.

В первоначальных планах возможность столкнуться с исключительно тяжелыми погодными условиями у Касабланки являлась одной из тех причин, которые заставляли меня с неохотой согласиться на отправку туда самой крупной оперативной группы. Угроза отмены десантирования в последнюю минуту возле Касабланки была вполне реальной, и если бы это случилось, то оставались бы только две возможности.

Первая заключалась в том, чтобы приказать этому огромному конвою отложить десантирование и просто ходить по кругу в море недалеко от берегов в ожидании благоприятного момента. Такой вариант имел много недостатков. Во-первых, был бы полностью утерян элемент внезапности в этом районе; во-вторых, корабли оказались бы под угрозой ударов со стороны подводных лодок противника, которые кишели в Бискайском заливе; в-третьих, в значительной степени ослабла бы видимость подавляющей мощи, если не будет одновременного десантирования в районах всех трех портов. И наконец, запасы топлива у кораблей небеспредельны. По второму варианту предусматривалось провести весь западный конвой в Средиземное море, чтобы толпиться в и без того уже переполненном порту Гибралтара. Здесь конвой мог беречь свое топливо и быть готовым направиться в Касабланку для десантирования, как первоначально планировалось, или высадить войска вслед за первым десантом у Орана и затем направить их вдоль железной дороги в северо-западном направлении. Ни тот ни другой вариант не представлял собой удачного решения, поскольку каждый из них требовал быстрого пересмотра и изменения планов, к осуществлению которых уже приступили. Однако, закон вероятности указывал на то, что нам пришлось бы принять одну из этих возможностей.

К вечеру накануне десантирования донесения о погоде, полученные от одной из наших подводных лодок в районе Касабланки, были мрачными, и я принял предварительное решение: если условия не улучшатся, переориентировать западный конвой на Гибралтар. Это серьезно расстроило бы все наши планы, но было бы лучше, нежели бесцельно носиться в океанских водах, увертываясь от вражеских подводных лодок.

Никогда за всю войну я не чувствовал такого облегчения, как тогда, когда на следующее утро получил краткое сообщение, что условия на море у Касабланки сложились не слишком плохие и десантирование идет в соответствии с планом. Я сотворил молитву благодарности – мои сильные опасения рассеялись.

Неожиданные трудности возникли с радиосвязью. На первых стадиях операции союзный штаб должен был полагаться исключительно на радиосвязь с оперативными группами, следовавшими к указанным районам для десантирования, и мы чуть было не пришли в смятение, обнаружив, что наша радиосвязь работает плохо, а иногда и совсем отказывает. Эти неприятности приписывались главным образом перегрузке каналов связи на наших штабных кораблях и в центре связи в Гибралтаре. Однако каковы бы ни были причины, я решил как можно скорее перевести наш штаб на Африканский континент.

Первое донесение о соприкосновении с противником было огорчительным. Корабль военно-морских сил США "Томас Стоун", следуя в составе конвоя к Алжиру и имея на борту усиленный американский батальон, был торпедирован 7 ноября всего в ста пятидесяти милях от места назначения. Подробностей в донесении не сообщалось, но возможность весьма существенных потерь в людях не исключалась. До сих пор в этом отношении нам удивительно везло, но это не уменьшало беспокойства за судьбу людей на корабле. В тот вечер мы так и не получили никаких дополнительных сведений о судьбе людей, однако позднее стало известно, что инцидент закончился благополучно. Потери оказались небольшими, да и сам корабль получил не очень тяжелые повреждения. Однако солдаты и офицеры, не желая спокойно ждать, когда их отбуксируют в какой-либо порт, с энтузиазмом поддержали решение командира сесть на лодки и на них попытаться своевременно добраться к месту десантирования. Но начавшееся к концу дня сильное волнение на море не позволило им осуществить смелое намерение, и их пришлось взять на борт эсминцев и других кораблей охранения и в конце концов высадить на берег с опозданием примерно на двадцать часов. К счастью, отсутствие этого усиленного батальона не оказало существенного влияния на ход операции.

В тот же день, 7 ноября, я провел самые огорчительные переговоры за всю войну.

Поскольку в Лондоне и Вашингтоне были искренне убеждены, что генерал Жиро мог привести французов Северной Африки в лагерь союзников, в октябре мы через Мэрфи начали переговоры с целью вызволить генерала из Южной Франции, где он, по существу, находился под арестом. Тщательно продуманный план был разработан нашими французскими друзьями и Мэрфи, который вернулся в Африку после тайного визита в Лондон. Генерала Жиро через надежных посредников держали в курсе подготовляемого побега. Несмотря на бдительность немцев и вишистов, в назначенное время он появился на берегу, сел в небольшую лодку и под прикрытием ночной темноты отправился на встречу с находившейся в прибрежных водах английской подводной лодкой под командованием капитана 1 ранга американских ВМС Джеральда Райта. Она с большим трудом нашла генерала Жиро в море. В другом назначенном месте эта подводная лодка встретилась с одним из наших гидропланов, и на нем генерал с тремя своими личными помощниками и группой штабных офицеров полетел в мой штаб во второй половине дня 7 ноября. Этот эпизод, изложенный здесь кратко, на самом деле был захватывающей историей, полной необычайного драматизма.

Генерал Жиро даже и в гражданском платье выглядел настоящим военным. Ростом более шести футов, прямой, с твердой осанкой и резкий в разговоре и манерах. Это был мужественный, хотя и несколько уставший человек. Однако перенесенные им испытания, в том числе длительное пребывание в тюремном заключении, не укротили его боевого духа.

Очень скоро обнаружилось, что генерал Жиро прибыл 43 Франции в глубоком заблуждении: он думал, что немедленно примет на себя командование всеми экспедиционными силами союзников. Войдя в мой темный кабинет, он представился мне именно в такой роли. Я не мог принять его услуг на таких условиях. Я хотел, чтобы он выехал в Африку, как только мы сможем гарантировать его безопасность, и там взял на себя командование теми французскими силами, которые добровольно сплотятся вокруг него. Мы хотели иметь его на нашей стороне прежде всего потому, что в глубине души постоянно опасались оказаться втянутыми в длительную и серьезную войну против французов, которая не только сильно огорчила бы нас и расстроила бы все планы, но и причинила ущерб всей нашей кампании против немцев.

Генерал Жиро оставался непреклонен: он считал, что затронута его честь и честь его страны, и поэтому, вероятно, не мог принять на себя в этом предприятии пост ниже, чем пост главнокомандующего. Но это было невозможно. Назначение союзного главнокомандующего – процедура сложная, требующая общего согласия военных и политических лидеров соответствующих правительств. Ни один нижестоящий командир экспедиционных сил не нашел бы юридического обоснования, чтобы подчиниться приказам, исходящим от генерала Жиро. Более того, в данный момент в составе союзных экспедиционных сил не было ни одного француза; противником же, если бы таковой появился, могли быть именно французы.

Все это было подробно объяснено генералу. Он был потрясен, разочарован и после многочасовых совещаний нашел необходимым отклонить любое свое участие в этом предприятии. Он сказал: "Генерал Жиро не может согласиться с подчиненным положением в этом командовании – этого не поняли бы мои соотечественники, а моя честь, как солдата, оказалась бы запятнанной". Оставалось только искренне сожалеть, ибо он оставил во Франции свою семью как потенциальных заложников в руках беснующихся немцев, а себя, если присоединится к нам, подвергал огромному риску.

Моими политическими советниками в то время были Фримэн Мэттьюс из американского государственного департамента и Уильям Мак из английского министерства иностранных дел. Они настолько были обеспокоены таким ходом событий, что предложили номинально назначить генерала Жиро командующим, а за мной сохранить фактическую власть по руководству боевыми действиями. Они считали, что публичное присоединение имени генерала Жиро к этой операции вполне могло означать ее успех. Я не мог согласиться с этим и решил придерживаться линии, что если генерал Жиро не захочет возглавить те французские силы в Северной Африке, которые, возможно, перейдут на нашу сторону в борьбе против Германии, то нам следует проводить кампанию так, как будто мы никогда не встречались и не совещались с ним. Переговоры с генералом Жиро продолжались с перерывами далеко за полночь. Я довольно хорошо понимал французский язык, но тем не менее настоял на том, чтобы во избежание любого неправильного понимания рядом находился официальный переводчик. Когда уже выдохлись более опытные переводчики, генерал Кларк предложил свои услуги. И хотя он говорил по-французски далеко не бегло, переговоры продолжались довольно гладко. Дело в том, что после первого же часа этих переговоров каждый из нас просто снова и снова повторял свои уже изложенные доводы. Когда, наконец, генерал Жиро отправился спать, не было ни малейших признаков изменения в его первоначальных требованиях.

Уходя, он заметил, что в этом деле будет наблюдателем. Однако он согласился встретиться со мной на следующее утро в доме генерал-губернатора. В тот вечер лица политических деятелей при нашем штабе вытянулись.

Прежде чем уйти отдыхать после трудного дня, я направил в Объединенный англо-американский штаб подробное донесение о наших переговорах. Я был признателен за немедленный ответ из этого штаба, в котором меня полностью поддерживали. Заключительная фраза ответа оказалась искаженной, но мы все же смогли прочесть следующее: "…Сожалеем, что вы были вынуждены посвятить так много вашего времени этому делу…" Хорошо, что я не мог предвидеть, сколько времени у меня уйдет в предстоящие недели на раздражавшие и тщетные совещания по североафриканским политическим проблемам!

К счастью, ночной отдых несколько изменил настроение генерала Жиро, и на следующее утро при встрече он заявил, что будет участвовать в операции в той роли, какую мы ему предлагали. Я дал обещание, что, если он добьется поддержки французов, я буду иметь дело с ним как с администратором этого региона до того, как гражданским властям представится возможность выявить волю населения.

В ходе дальнейших переговоров с генералом Жиро обнаружилось полное расхождение во взглядах относительно того, что необходимо было сделать в стратегическом плане в тот момент. Его точка зрения сводилась к тому, чтобы немедленно наступать на Южную Францию, не обращая никакого внимания на Северную Африку. Я объяснял ему, что наши войска уже высаживались в намеченных пунктах североафриканского побережья, что мы не могли обеспечить авиационную поддержку для десанта, который он предлагал, что союзники не имели в то время достаточного количества судов, чтобы провести необходимое наращивание сил для вторжения на юге Франции, которые выдержали бы давление на них со стороны немцев. Наконец, я объяснил ему, что эта кампания предпринимается на основе таких сложных и детально разработанных планов, что их изменение, какое предлагает Жиро, полностью исключается.

Он не мог понять, почему мы должны иметь в наших руках Северную Африку в качестве базы, почему войска союзников должны твердо и прочно обосноваться в этом регионе, прежде чем осуществить успешное вторжение в южную часть Европы. Он не представлял себе смысла уроков, которые дала война, относительно воздействия авиации наземного базирования на незащищенные с воздуха морские суда и корабли. Вероятно, он не понял в тактическом плане значения потери в юго-западной части Тихого океана двух крупных английских кораблей "Принс оф Уэльс" и «Рипалс», когда их оставили незащищенными от ударов авиации наземного базирования. Более того, Жиро считал, что, если бы союзники выбрали вариант высадки на юге Европы, они могли бы доставить на юг Франции 500 тыс. солдат в пределах двух или трех недель. Ему было трудно понять, что мы предприняли операцию, которая потребовала предельного напряжения наших ресурсов, и что в силу недостаточности этих ресурсов мы должны были тщательно рассчитать наши первоначальные стратегические цели.

В течение ночи и раннего утра 8 ноября поступали оперативные донесения, обнадеживающие по своему тону. Как и ожидалось, при высадке в Алжире наши войска не встретили почти никакого сопротивления. Это произошло главным образом благодаря усилиям Мэрфи, действовавшего через генерала французской армии Маета, и симпатиям к союзникам со стороны генерала Альфонса Жюэна,[13]13
  А. Жюэн (1888–1967) – маршал Франции. В 1939–1940 годах командир дивизии. По ходатайству вишистских властей был освобожден из немецкого плена и назначен главнокомандующим французскими войсками в Северной Африке. После высадки там союзников присоединился к движению «Сражающаяся Франция», которое возглавлял де Голль, и был назначен командующим французскими войсками в Тунисе. – Прим. ред


[Закрыть] хотя внешне последний демонстрировал официальную враждебность.

Однако нас не покидала мысль о необходимости как можно скорее выйти в район Туниса. В ночь на 8 ноября я набросал карандашом памятную записку, в которой говорилось: "В восточном секторе мы замедлили темпы продвижения, а нам надо немедленно идти по направлению – Бон, Бизерта".

У Орана наши войска успешно высадились на берег, однако французы, в частности подразделения их военно-морских сил, оказали ожесточенное сопротивление. В этой схватке американская 1-я дивизия, которой впоследствии предстояло пройти долгий боевой путь, получила здесь боевое крещение. Несмотря на слабую обученность личного состава, 1-я дивизия при поддержке частей 1-й бронетанковой дивизии добилась решающего успеха, и 9 ноября мы уже знали, что вскоре будем иметь возможность доложить о победе в этом районе. 10 ноября сопротивление у Орана полностью прекратилось. Генералы Фридендолл и Терри де ла М. Аллен с честью встретили свое первое боевое испытание.

Мы также знали, что на западном побережье войска высадились успешно, но в дальнейшем от них перестали поступать донесения. Правда, на некоторых участках, особенно у Порт-Лиотей, развернулись ожесточенные бои. Период спокойствия на предательском море длился очень короткое время, и последующая доставка подкреплений была сопряжена с исключительно серьезными трудностями. Я пытался использовать любые возможные средства, чтобы установить связь с командующими на западном участке контр-адмиралом Хьюиттом и генералом Паттоном. Радиосвязь опять отказала, и до нас доходили только неразборчивые сигналы. Мы пытались направить для связи в район Касабланки легкие бомбардировщики, но, после того как французские истребители сбили несколько из них, стало ясно, что этот вариант безнадежен. В отчаянии я спросил адмирала Каннингхэма, нет ли у него быстроходного корабля. К счастью, в Гибралтарском порту в тот момент оказался один из самых быстроходных кораблей, поднимавший пары, чтобы доставить на Мальту крайне необходимый там груз, и адмирал без колебаний предложил воспользоваться мне этим кораблем для установления связи с командованием западной оперативной группы. Я назначил американского контр-адмирала Бернхарда Биерн возглавить группу штабных офицеров на корабле, и в пределах часа группа вышла в море.

Утром 9 ноября генерал Кларк и генерал Жиро вылетели в Алжир, надеясь заключить какое-либо соглашение с французскими властями. Необходимо было добиться прекращения французами боевых действий и заручиться их помощью в планируемых операциях против немцев.

Холодный прием генерала Жиро французами в Северной Африке явился ужасающим ударом по нашим надеждам. Генерала полностью игнорировали. Он выступил по радио, объявив, что берет на себя руководство Северной Африкой, и дал указание французским силам прекратить бои против союзников, но его обращение не оказало никакого воздействия. Сомневаюсь, что многие французы слышали его выступление. Радиосвязь с Алжиром по-прежнему поддерживалась с большими затруднениями, но в конце концов пришло сообщение: адмирал Дарлан[14]14
  Ж. Дарлан (1881 – 1942) – адмирал флота Франции. Один из активных деятелей правительства Виши, министр национальной обороны и главнокомандующий вооруженными силами этого правительства. В момент высадки союзников отдал приказ французским войскам прекратить сопротивление, убит французским националистом. – Прим. ред.


[Закрыть] находится в Алжире!

Мы сразу же исключили возможность того, что он прибыл туда, заранее зная о наших намерениях или имея желание помочь в осуществлении задуманного нами плана. Полученные в Оране и Алжире данные свидетельствовали о том, что наше вторжение явилось полной и ошеломляющей неожиданностью для каждого солдата и каждого жителя Северной Африки, за исключенном тех очень немногих людей, которые активно помогали нам. Но даже им не была сообщена точная дата вторжения. Не оставалось никаких сомнений, что Дарлан оказался здесь совершенно случайно; и действительно, он прибыл сюда в связи с тяжелой болезнью своего сына, которого очень любил.

В лице Дарлана мы имели главнокомандующего французскими силами, сражавшимися против нас. Простым и легким ответом был бы его арест. Однако Дарлан имел право отдать необходимые приказы еще очень сильному французскому флоту, находившемуся тогда в Тулоне и Дакаре, и у нас сразу же появилась надежда уменьшить потенциальную угрозу со стороны этого флота на Средиземном море и получить желаемое дополнение к нашим собственным надводным силам. Перед самым моим вылетом из Англии Черчилль искренне заметил: "Если бы я мог встретить Дарлана, хотя я и ненавижу его, я бы с радостью прополз на коленях целую милю, если бы этим самым мог убедить Дарлана привести этот его флот в состав союзнических сил".

Однако у нас была и другая, более неотложная причина попытаться использовать положение Дарлана. В ходе переговоров с французскими военными и гражданскими лицами генерал Кларк очень скоро обнаружил традиционное требование французов создавать какое-либо юридическое прикрытие любым действиям, которые они могут предпринять. Это прикрытие было для военных чем-то вроде амулета; их капитуляция в 1940 году, утверждали они, явилась просто актом лояльности солдат, подчинившихся законным приказам своих гражданских руководителей.

Каждый без исключения французский командир, с которым генерал Кларк имел исчерпывающие беседы, отказывался предпринимать какие-нибудь действия для перехода со своими войсками на сторону союзников, пока он не получит на то законного приказа. Каждый из них принял присягу на верность маршалу Петэну,[15]15
  А. Петэн (1856–1951) – маршал Франции, военный и политический деятель. После поражения Франции в 1940 году глава правительства Виши. В августе 1945 года приговорен французским судом к смертной казни, которая была заменена пожизненным заключением. – Прим. ред.


[Закрыть] имя которого в то время оказывало более глубокое влияние на мышление и поступки людей в Северной Африке, чем что-либо другое.

Все офицеры считали, что они не могут освободиться от этой присяги или отдать приказ другим о прекращении огня, если будут получены соответствующие указания от адмирала Дарлана, их законного командующего, на которого они смотрели как на непосредственного и личного представителя маршала Петэна.

Тогда и в течение многих последующих дней было бесполезно разговаривать с французом, будь он военный или гражданский, прежде всего не признав абсолютного авторитета маршала Петэна. Во всех домах на видном месте висел портрет маршала, а в общественных местах эти портреты были вывешены в обрамлении выдержек из его речей и заявлений. Любое предложение было приемлемо, если только "маршал этого хочет".

Генерал Кларк радировал, что без Дарлана невозможно никакое примирение и что эту точку зрения поддерживает и генерал Жиро, в то время находившийся в тайном укрытии в Алжире. Кларк все время информировал меня о ходе этих переговоров, насколько это удавалось ему, но было ясно, что он испытывает серьезные трудности в своих усилиях убедить французов прекратить бои с нашими войсками. Будучи занят всеми этими проблемами, я получил депешу от своего начальника штаба, временно оставшегося в Лондоне, в которой он отмечал, что ввиду достигнутых первоначальных успехов и вполне ясного исхода операции «Торч» к нему поступило предложение от высших инстанций, чтобы мы прекратили запланированное наращивание сил для операций в Северной Африке и приступили к решению других стратегических задач. К концу войны я привык к этой тенденции, проявлявшейся у отдельных деятелей в глубоком тылу, переоценивать первоначальные успехи и сбрасывать со счетов будущие трудности. Однако в данный момент эта депеша вывела меня из равновесия, и я быстро набросал ответ, из которого привожу выдержку:

"Решительно против сокращения сил, запланированных для операции «Торч». Обстановка еще не выкристаллизовалась. Наоборот, в Тунисе положение опасное. Страна полностью не умиротворена, коммуникации приобретают первостепенную важность, а два основных порта в Северной Африке заблокированы. Каждое усилие, предпринимаемое с целью обеспечения организованного и эффективного сотрудничества французов, наталкивается на переплетение политических и личных интриг, и в действительности складывается определенное впечатление, что никто не хочет ни воевать, ни искренне сотрудничать с нами.

Вместо разговоров о возможном сокращении нам следует искать пути и средства для скорейшего наращивания сил, чтобы очистить Северную Африку. По стратегическим вопросам нам следует строить планы на будущее в обычном порядке, но, ради бога, давайте закончим одно дело, не затевая других одновременно. Мы потеряли много судов за последние три дня, а обеспечение конвоев воздушным прикрытием остается крайне трудным делом. Не исчезла угроза немецкого вмешательства через Испанию.

Я не боюсь призраков и не поднимаю ложную тревогу. Я просто настаиваю вот на чем: если начатое нами дело выглядит обнадеживающим, то как раз время развивать наши усилия, а не ослаблять их. Мы только что приступили к осуществлению огромного предприятия. Хорошее начало не должно быть подорвано принятием на себя ничем не обоснованных обязательств".

В тот день, 12 ноября, генерал Кларк сообщил, что Дарлан, очевидно, является единственным французом, который мог обеспечить нам сотрудничество в Северной Африке. Я понял, что этот вопрос требовал быстрого урегулирования на месте. Передача его для решения в Вашингтоне и Лондоне привела бы к неизбежным задержкам, а в это время нам пришлось бы расплачиваться большой кровью, и мы потеряли бы шансы на достижение соглашения мирным путем включить французские войска в состав наших экспедиционных сил.

Мы уже имели письменные приказы от наших правительств о сотрудничестве с любой французской администрацией, какую мы застанем в момент нашего вступления в Африку. Более того, в данный момент тот вопрос был чисто военным. Если конечные политические последствия приобретали бы настолько серьезный характер, что появилась бы необходимость принести кого-то в жертву, то логика и традиции все равно требовали бы от командира в бою взять на себя всю ответственность за свои действия. За допущенные ошибки меня могли бы снять с поста, но я был убежден, что только быстрое решение этого вопроса могло сохранить существенное единство усилий двух народов и своевременное достижение военных целей.

Мы трезво и честно обсудили все возможности, помня при этом, что основополагающие приказы требовали от нас идти в Африку, чтобы приобрести там союзника, а не убивать французов.

Я хорошо понимал, что любая сделка с вишистом вызовет сильнейшее возмущение тех людей в Англии и Америке, которые не знают суровых реальностей войны; поэтому я решил ограничить свое решение этого вопроса сугубо местными военными аспектами. Взяв с собой адмирала Каннингхэма, 13 ноября я вылетел в Алжир и по прибытии туда сразу же начал совещание с генералом Кларком и американским генеральным консулом в этом районе Мэрфи. Это была моя первая встреча с Мэрфи со времени его тайного визита в Лондон несколько недель назад.

Они детально доложили обо всех событиях, имевших место в последнее время. 10 ноября Дарлан направил всем французским командирам приказ прекратить бои с союзными войсками. Петэн из Виши немедленно объявил этот приказ недействительным и отстранил Дарлана от должности. Тогда Дарлан решил отменить свой приказ, однако Кларк не позволил ему этого сделать. Затем в Алжире было получено сообщение, что немцы вторглись в Южную Францию, и теперь Дарлан заявил, что, поскольку немцы нарушили условия перемирия 1940 года, он готов сотрудничать с американцами. Между тем генерал Жиро, вначале потрясенный тем, что местные французы не пошли за ним, пришел к убеждению, что Дарлан единственное французское официальное лицо в этом регионе, которое может склонить Северную Африку на сторону союзников. Когда немцы вступили в Южную Францию, Жиро направился к Дарлану, чтобы предложить свое сотрудничество. Сражение возле Касабланки по приказу Дарлана прекратилось, в других местах бои закончились еще до поступления туда этого приказа. Французские офицеры, которые открыто помогали нам, в том числе генералы Бетуар и Мает, находились временно в опале – они были бессильны что-либо сделать.