Текст книги "Удар в десятку"

Автор книги: Дороти Иден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Глава 10

Кровать для нежданного гостя, гардероб, набитый одеждой, заморенный голодом кот, шубка из белки, запертая в дорожном сундуке, невинная болтовня, страстная записка от любовника, шепот в ночи, мертвая сорока.

Вот ключи, с помощью которых она должна открыть тайну Камиллы.

Элис проснулась с ясной головой, ее тело хорошо отдохнуло. Был день, светило солнце. Если бы не смутные мысли в голове, она получила бы удовольствие от вида за окном – белых горных пиков, бриллиантами сверкающих над зелеными листьями и густыми зарослями. Черный голубь резвился на дереве, выделывая почти балетные па и распуская хвост. Панораму оживляла симфония звуков. Элис лежала, слушая дрожащий звон высокой золотой туи, щебетание птиц, воркование голубей и диссонирующие с оркестром скрежет и однообразные вздохи хищной птицы.

Но удовольствие исчезло, как только она вспомнила о Камилле. Хищная птица с ярким оперением под крыльями, смерть в жестком клюве. У Уэбстера, сороки, клюв был тоже жесткий. Но он использовал его для необычного занятия – разговора. Слишком многозначительно отнесясь к его высказываниям, Элис спровоцировала его гибель. Дандас утверждает, что птица ранена в драке. Правда, дикие сороки нападали на прирученных, но она сама видела тельце и не верила, что ее первое впечатление ошибочно. Нет, кто‑то свернул ему шею.

Даже если Камилла сейчас действительно у Торпов, они знают, что фантастической истории Элис едва ли кто поверит. Даже мягкий и честный Дандас посмеялся над ней. Принес ночью горячего молока и велел спать. И Феликс, должно быть, также воспринял ее историю как бред.

Элис вспомнила чернобровое лицо Феликса, повернула голову и на туалетном столике заметила статуэтку – дрезденский фарфор Дандаса. Ночью ее здесь не было. Вероятно, он прокрался до того, как она проснулась. Дандас подумал, что эта очаровательная красотка обрадует больную. Да, ее кружевная юбка прелестна, ее тонкие запястья, точеные локотки изысканны, но главное – внимание Дандаса. Элис вспомнила слова Маргарет о том, что ее отец любит маленьких женщин. Она подняла свою руку и посмотрела на нее – маленькую, с детским запястьем. Однажды Феликс сказал:

– Еще несколько дюймов – и мы бы сделали из тебя героиню. Но ты слишком миниатюрна, моя сладкая. Слишком миниатюрна для всех, кроме меня.

Теперь ее миниатюрностью восхищается Дандас…

Все еще поглядывая на поднятую руку, Элис вдруг поняла, что на пороге стоит Маргарет с подносом. Увидев, что Элис проснулась, девушка подошла и поставила его на столик возле кровати. Молча.

Элис посмотрела на ее опущенное лицо и поняла, что Маргарет не расположена к беседе.

– Доброе утро, Маргарет. Мне гораздо лучше. Я скоро встану и не буду вас беспокоить.

– Сегодня утром придет доктор, – коротко сообщила девушка, – вам нельзя вставать без его разрешения.

– Он разрешит, я уверена. – Элис поднялась на подушках. На подносе была тарелка с кашей, несколько остывших тостов с маслом, чашка бледного чая. Дандас, утверждая, что его дочь – хорошая хозяйка, вероятно, хотел ее поощрить.

Всегда ли у него такой завтрак?

– Спасибо, дорогая. Я возьму только маленький тост. Когда лежишь, совсем не хочется есть.

Она заметила, как Маргарет посмотрела на фарфоровую фигурку и неодобрительно вздохнула. Не нравится. Ясно, это ревность.

– Когда приедет доктор? – спросила Элис.

– В десять.

– Мне бы хотелось немного привести себя в порядок.

– После завтрака.

Через полчаса Маргарет принесла таз с водой, полотенце, щетку и расческу. Она не разрешила Элис самой заняться туалетом, сказав, что отец не велел Элис и пальцем шевелить до прихода доктора. Но Элис подумала, что Маргарет немного садистка, – она получала удовольствие, напустив ей мыла в глаза, налив воды за воротник и выдирая расческой волосы. Элис сдержалась. Ладно, один раз. После того как она встанет, Маргарет никогда больше не дотронется до нее. Возможно, девушка хочет быть доброй, но она неуклюжа. Тем не менее ее надо извинить.

– Ты не собираешься стать парикмахером, верно? – спросила Элис, когда Маргарет снова дернула ее за волосы.

– Нет, – ответила девушка, пропустив мимо ушей сарказм вопроса.

– У меня где‑то была лента. С ней получится аккуратнее, – сказала Элис.

Маргарет хмыкнула. Конечно, она подумала, что Элис пожелала этого из кокетства. Но она нашла мятую голубую ленту и стянула кудри неуклюжим рывком.

– Спасибо, – поблагодарила Элис. – Я знаю, ты недовольна, что я здесь, но, право, я ничего не могу поделать.

Впервые Маргарет взглянула на нее, и ее глаза вдруг засияли.

– Вы уйдете? Когда доктор разрешит?

– Ну, конечно. Обратно в тот же домик. Казалось, пелена спала с глаз Маргарет. Она резко повернулась, перекинув полотенце через руку, и дрезденская леди упала с туалетного столика, рассыпавшись на мелкие кусочки. Элис вскрикнула.

На миг Маргарет испугалась, затем встревожилась, а потом с внезапной радостью объявила:

– Ну, одной меньше!

– О, как жаль… Она такая прекрасная… Маргарет взглянула на нее.

– Это случайно. Случайности неизбежны. Она подняла осколки. Элис была почти уверена, что она разбила фигурку специально. Из‑за того, что Дандас принес ее сюда? Какая смешная!

– Если бы я не лежала в кровати, твой отец не принес бы ее сюда. Стало быть, это моя вина.

Маргарет собрала осколки и бросила их в корзину для мусора. Сквозь звон фарфора Элис услышала ее бормотание:

– Глупая, ну почему ты не уходишь?

Доктор с удивлением отметил, что Элис лучше. Это был маленький старик с дрожащими руками.

– Вам повезло, милая, – сказал он. – Вероятно, вы очень удачливы.

– Почему?

– Если бы удар по голове пришелся на дюйм правее, если бы мистер Хилл не нашел вас, если бы вы не справились с простудой… Но мы живем не по «если», правда?

Элис пришла в голову мысль, что она должна была умереть… Но никто не мог заставить дерево упасть на нее. Это чистая случайность в такую бурю, если, конечно, дерево ударило ее по голове. Вдруг она вспомнила, что держалась за ручку двери, пытаясь ее открыть…

– Когда я смогу встать? – нетерпеливо проговорила Элис.

– Не надо торопиться. Вам здесь удобно. Лучше всего полежать с недельку.

– Я не могу! – возбужденно закричала Элис. – У меня дела!

– Срочные дела? – спросил доктор. Его глаза слабо сверкнули. Он был добрый старикан, но слеп, как летучая мышь на свету, и невинен, как маргаритка. – Мистер Хилл мне сказал, что настаивает на вашем пребывании здесь до выздоровления. Он говорит, что вам нет нужды уезжать с побережья. А Маргарет – замечательная маленькая няня. Оставайтесь здесь и лежите себе в уюте и удобстве.

Казалось, он понял, что Элис огорчена, и добавил:

– Вы, конечно, можете вставать ненадолго днем, если не будете волноваться. Не волноваться – запомните.

Он закрыл саквояж и собрался уходить. – И знайте, последствия этой болезни – склонность к нервозности. Запомните и постарайтесь не волноваться.

Он был очень добр, но он не знал, что это как раз и невозможно.

После его ухода в дверь постучал Дандас. Он был одет для похода на ледник.

Его свитер радостного канареечно‑желтого цвета был новым. Дандас выглядел мощным и очень сильным в этой толстой одежде и тяжелых ботинках.

– Доктор говорит, что тебе лучше, Элис. Здорово! Прекрасный день. Я сегодня свободен. Я сказал Маргарет, чтобы она не давала тебе и пальцем пошевелить. Будь хорошей девочкой.

Он подошел к кровати, нагнулся и поцеловал ее в лоб. От него приятно пахло кремом для бритья, седина делала его мужественным. Усталая кровь Элис побежала быстрее. Ее ласкали, за нее волновались. Чудесно!

– Ты получила мой маленький подарок? – Дандас огляделся.

Элис с раскаянием проговорила:

– Ты имеешь в виду прелестную маленькую фигурку? Прости, но мы с Маргарет…

Она заметила, каким злым стало его лицо, и он, едва сдерживаясь, сказал:

– Ты имеешь в виду, что Маргарет… Ох, эта ее неуклюжесть… У меня особые чувства к этой маленькой вещице. – Он задумчиво посмотрел на Элис.

(«Ты тоже маленькая», – говорили его глаза.).

– Я хотел поделиться с вами этими чувствами, – сказал он, – но неважно. Остались и другие статуэтки.

Дандас вышел, а Элис выбралась из кровати. Маргарет, наконец, догадалась принести вещи из домика, и Элис обнаружила в огромном шкафу свой халат. Надела его и, услышав, что Дандас завел машину и отбыл, осторожно спустилась вниз. Казалось, там никого нет. Холодный горный воздух ветром влетал в открытую дверь и окна. Телефон стоял в холле. Сейчас можно позвонить в полицию Хокитики. И что она скажет? Исчезла подруга при странных, обстоятельствах? Подозреваю людей, живущих на ферме у ледника, – мистера Дэлтона Торпа и его сестру. Не проведете ли вы расследование? Ее рука почти взялась за телефон, но в последний миг ее что‑то удержало. Это воспоминание об Уэбстере, мертвом и холодном в ее руках, и о голосе Феликса: «Скажи мне, что ты знаешь?»

Вдруг Элис почувствовала слабость и усталость. Туман окутал ее, и, казалось, ничто больше не имеет значения, даже Камилла. Она пошла в столовую, села в большое кожаное кресло и закрыла глаза. Почему бы не внять совету Маргарет в не уйти? Дандас – единственный, кто хотел, чтобы она осталась. Дандас, пожалуй, влюбился в нее. Разве честно позволить ему это? Он видел в ней украшение своего дома, живую фигурку среди прелестных неживых, похожих на маленькие замершие призраки. Он любил бы ее так же, как своих фарфоровых дам.

Приятно, когда о тебе заботятся. В нынешнем состоянии ума для Элис это был самый лучший выход. Что бы там ни говорила Маргарет.

При имени Маргарет она вдруг осознала, что слышит ее голос. Девушка говорила кому‑то:

– Нет, боюсь, вы не можете ее увидеть. Доктор сказал: никаких посетителей.

Это заявление было сделано обычным для Маргарет тоном, не терпящим возражений. И не из желания оградить Элис, просто она получала удовольствие от этого.

– Когда я смогу ее увидеть? – голос Дэлтона Торпа звучал резко и нетерпеливо.

Элис почувствовала головокружение. Она выскочила из комнаты и побежала наверх, в безопасность и уединение спальни. Но чтобы подняться по ступенькам, надо пересечь холл. Оставшись в ту ночь у Торпов, она бы не заболела и раскрыла тайну. Если, конечно, ничего худшего, чем та шутка, не произошло бы…

Подняв голову, чтобы казаться выше на несколько дюймов, – она всегда так поступала в трудные минуты, – Элис вышла в холл.

Маргарет твердила:

– Я не знаю, когда ей разрешат принимать посетителей.

Элис громко произнесла:

– Доброе утро, мистер Торп. С чем связано ваше желание снова увидеть меня?

Маргарет в изумлении отступила назад, и Элис увидела длинное худое лицо Дэлтона Торпа с близко посаженными глазами, которые могли быть неумолимо жестокими… Она представила его в плаще инквизитора и удивилась – откуда у Камиллы мужество шутить с таким человеком?

Дэлтон вопросительно посмотрел на Маргарет. Та пожала плечами и вышла. Дэлтон взглянул на Элис.

– Ох, мисс Эштон, я рад видеть вас снова в полном здравии.

Но его холодные глаза и опущенные вниз уголки губ не могли ввести в заблуждение.

– Со мной все в порядке, – коротко ответила Элис. – Я полагаю, вы хотите узнать, почему я ушла так внезапно в ту ночь?

– Это я виноват из‑за проколотых шин, – ответил он с неподдельной мягкостью в голосе.

Вдруг Элис пришло в голову, что проколотые шины – обман, придуманный лишь для того, чтобы удержать ее у Торпов. А в это время Дэлтон взял машину и поехал обыскать коттедж Камиллы и убить бедного Уэбстера. Может, это Дэлтон открыл дверь? Почему она раньше об этом не подумала? Это показалось столь очевидным, что Элис отпрянула от него, будто он снова протянул к ней руки в темноте.

– Вы их починили?

– Естественно, – кивнул Дэлтон и добавил:

– Моя сестра очень расстроена. И она слегла. У нее слабое здоровье. Так бывало даже в самые лучшие времена.

– Мне жаль, – вежливо сказала Элис. (Разве ему не приходит в голову, что она тоже больна и сейчас – на грани обморока?).

– Она просила меня узнать, что вас так расстроило. Бессердечное поведение Камиллы Мейсон очень беспокоит Кэт, и она считает, что лучше кое‑что объяснить.

– Мне очень интересно, где Камилла, – сказала Элис. – Знаете, той ночью кто‑то подошел к моей двери и прошептал: «Камилла здесь». Ну не глупая ли шутка?

Она невинно посмотрела на Дэлтона Торпа. Кончиком языка он провел по губам.

– Абсолютная глупость. Такая глупость, что, я думаю, это вам приснилось.

– Возможно, – кивнула Элис. – Но одно никак не могло присниться: кто‑то привязал меня к кровати за волосы.

Удивление блеснуло в глазах Дэлтона. Или вина, злость и страх?

– Что за странности, мисс Эштон. У вас была лента? Уверен, она зацепилась за стойку кровати или все это приснилось.

– Нет, – Элис покачала головой. – Я не паникую от сновидений. Возможно, мой побег – ребячество, но все так и было.

– Исчезновение Камиллы всех нас заставило нервничать, – сказал Дэлтон. – В темную бурную ночь все воспринимается иначе. Я полагаю, это игра вашего воображения, и в любом случае, надеюсь, вы не держите на нас зла.

Он был так вкрадчив, так учтив, что никто и никогда не поверил бы ее фантазиям. Он так разумно все объясняет. В полиции просто посмеются над ней. Возможно, он сказал правду. Возможно, ей все приснилось.

Хотелось бы, чтобы это так и было – с этим человеком трудно бороться.

– Я ничего не имею против вас, – пробормотала она и оперлась о стену. Лицо Дэлтона показалось ей очень близким. Потом удалилось. Снова приблизилось.

– Я должен принять меры…

Действительно ли он так сказал, Элис не была уверена, потому что в глазах у нее все мелькало. Его руки поплыли к ней, длинные и тонкие.

– Я должен быть за это прощен… Его голос растаял…

Глава 11

Элис лежала на залитой солнцем кожаной кушетке в столовой. Маргарет склонилась над ней с рюмкой бренди.

– Проглотите это, – велела она. Ее голос не был недобрым, – он звучал спокойно и деловито.

Элис подняла голову и сглотнула. Комната стала медленно сходиться в фокусе: кукушка в часах, стеклянный подсвечник, ваза, фарфоровые фигурки.

Элис принялась считать бледных леди в оцепеневших позах. Одна, две, три, четыре, пять, шесть. Элис подумала, что их больше. Ага, вон еще одна – на книжном шкафу. Семь.

– Я сказала мистеру Торпу, что вам нельзя принимать посетителей, – сказала Маргарет. – Если бы вы не оказались внизу, я не позволила бы ему с вами увидеться. А сейчас, сами видите, вам хуже. И мы положили вас на кушетку.

– Меня нес мистер Торп?

Маргарет разрешила себе робко улыбнуться.

– Он испугался. И правильно. Замучил вас своими разговорами. Я думаю, он испугался. За свою драгоценную репутацию. Ничего себе – гость убегает из его дома в полночь, да еще в бурю. – Элис отметила сварливый взгляд Маргарет.

– Кажется, он надеется, что я не буду рассказывать.

(«Я должен принять меры…» Какие меры? Говорила ли Камилла что‑то неразумное?).

– Им бы не поздоровилось, да? – спросила Маргарет. – У нас нет времени для него и его сестры. Они считают себя такими исключительными в этой долине. Ну почему они живут здесь? – Она сделала паузу и добавила серьезно:

– И почему они приехали сюда так внезапно?

– Они надо мной здорово подшутили… А теперь он говорит, что мне все приснилось. Нет уж. – Она подумала об этой бесконечной дороге в бурю и вздохнула:

– Кто‑то очень хочет, чтобы я отсюда уехала.

Юное лицо Маргарет вдруг сморщилось.

– Это точно. Вы должны понять намек.

Элис задумчиво проговорила:

– Маргарет, ты была такой доброй еще минуту назад, а сейчас снова злишься.

Девушка вспыхнула и резко отвернулась.

– Я не была доброй. Сейчас я просто нянька. Но вам лучше, и я повторяю: что бы ни говорил мой отец, вам лучше уехать.

– Я немного устала, – сказала Элис. – Какой от меня вред? Это что‑то связанное с Камиллой? Маргарет, покраснев, покачала головой.

– Я не знаю, – пробормотала она и убежала. В половине пятого прорычал автобус. Капризная погода снова переменилась, и облака сели на горы.

Маргарет, все еще храня молчание после утренней беседы, молча зажгла огонь, и Элис устроилась, чтобы согреться. Она была нетерпелива, чувствовала слабость и дрожала. Элис хотела бы прилечь, но упрямство не позволяло. Она решила дождаться возвращения Дандаса, расчесала волосы, подкрасила губы. Она выглядела уютной, как котенок. Такой ее увидел Феликс. Элис не слышала, что говорила ему Маргарет в холле. Она даже не звала, кто пришел, а когда подняла глаза, он стоял перед вей. По привычке ее сердце подпрыгнуло от удовольствия и паники. Она знала, что скажет ему, какие слова сорвутся с ее губ.

– Феликс, ты забрал ежедневник? Ты убил Уэбстера?

– Сама до этого додумалась или кто‑то вбил тебе это в голову?

– Конечно, никто. Но Уэбстер мертв. А предыдущей ночью ты пытался заставить его говорить. Я слышала.

Феликс опустился рядом с Элис на коврик перед камином. Его черные брови сошлись на переносице, а веселье ушло из глаз.

– Когда я пришел тебя навестить два дня назад, – сказал он, – ты несла чепуху. Но я простил, потому что ты сама не знала, что говоришь. Сейчас знаешь. И говоришь то, что думаешь. Хорошо, Элис, подумай, что ты делаешь. Я бы посоветовал тебе уехать, но вижу, как тебе здесь удобно. Я могу только оставить тебя здесь.

Он был так близко! Она ничего больше не испытывала к нему, но все же хотелось видеть его взгляд, потяжелевший и презрительный.

– Феликс, я не могу уехать. Я больна.

– Не можешь? И что теперь? Я могу только посадить тебя в свой автобус…

Элис подумала о маленьком коттедже Камиллы с атмосферой тайны, о прекрасной несчастной Кэтрин Торп и ее противном брате, о Маргарет, Дандасе с его мягкой страстью к миниатюрным женщинам, о похожих на фантастический задник горах с низкими облаками и белом замерзшем леднике.

– Нет, – сказала она, – здесь так интересно. И потом, слишком многие твердят, что надо уехать. Я не вписываюсь в какую‑то схему.

Феликс уничтожающе посмотрел на нее.

– Страсть к драме – единственное, что держит тебя здесь? Длинная полуночная дорога, деревья, падающие на тебя в бурю.

– Ты думаешь, Дандас Хилл держит меня здесь? Я ведь не спрашивала тебя, что ты делаешь. Прости, но не твоя забота, интересует ли меня другой мужчина.

– Эти слова очень знакомы, – сказал задумчиво Феликс.

– Знакомы?

– Да. Десять дней назад так говорила Камилла. Я совал нос, как обычно…

– Во что ты совал нос?

– В одну интригу. Между прочим, тебе интересно знать, что Камилла не вышла замуж в Хокитике?

– Нет?

– В соответствии с записями – нет. Но есть много других мест, где она могла это сделать. Однако пастор на Ратлэнд‑стрит…

– Ну, Элис, Феликс! – сердечный голос Дандаса внезапно прервал их. Он ввалился в комнату в туристской одежде, в грязных ботинках, с горящим от ветра лицом. – Элис, дорогая, я счастлив, что ты на ногах. Феликс, Маргарет предложила тебе выпить? Ах, какая же она нерасторопная! Я принес тебе письмо, Элис. И себе тоже.

– Где? – требовательно спросила Элис.

– Вот, читай, детка. Читай письмо. Элис не могла поверить, что ответ на тайну лежит в тонком конверте с адресом, аккуратно выведенным печатными буквами и с австралийской маркой. Она вскрыла его и вынула листок. (Откуда у Камиллы такая страсть к печатным буквам? Должно быть, потому что она учит этому детей в школе.).

«Дорогая Элис, ты, наверное, удивляешься, куда я пропала и почему веду себя так странно. Всем этим я обязана Рексу, которому пришла в голову мысль насчет Мельбурна. Я в буквальном смысле слова полетела с ним к алтарю. Пишу на адрес коттеджа: у меня есть подозрение, что ты там. Надеюсь, один или два моих назойливых друга не беспокоят тебя? Пусть Дандас пришлет мои вещи, которые – ты, вероятно, удивляешься этому, – я оставила. Рекс не дал мне упаковать их. Я действительно прошу прощения за такое скверное гостеприимство. Но ты меня знаешь. Я унеслась, унеслась! Ха‑ха! Завтра мы отбываем в Сан‑Франциско, а потом на Средний Запад. Это ли не здорово? Рекс ужасно мил. Ты должна передать мои извинения Торпам, Феликсу и всем остальным. Ну не дрянь ли я? Надеюсь, ты присмотришь за моей живностью. С любовью, твоя ненадежная Камилла».

Элис читала громко и медленно. Закончив, она почувствовала дикую вялость, как будто спало напряжение.

– Я не могу понять, почему Камилла решила написать. Она никогда не любила этого занятия. Феликс взял листок, внимательно осмотрел его. Дандас заметил:

– Я тоже. Вообще‑то не понимаю, куда отсылать ее вещи. Моя новая учительница приезжает завтра, возможно, она захочет поселиться в коттедже. Ведь кому что нравится.

Феликс снова взял письмо у Элис. Она поняла, что он тоже не верит в побег Камиллы с возлюбленным.

Элис решила ничему не верить – так много загадок.

(Как объяснить, что случилось с ней в доме Торпов? Голос, прошептавший: «Камилла здесь»?).

В руках она держала доказательство, но не могла радоваться счастливому концу, удаче Камиллы, которую та наконец поймала.

Дандас принес всем выпить и сказал приятным голосом:

– А теперь от всей души выпьем за счастье Камиллы. Я надеюсь, моя новая учительница окажется более надежной.

Элис засмеялась и подняла бокал. Через некоторое время Феликс тоже поднял бокал и пробормотал, явно цитируя кого‑то:

– «Десять к одному: эта игра не может доставить удовольствие всем, кто здесь присутствует…»

Дандас понимающе кивнул.

– О мой дорогой, с вашими талантами вы никогда не попадете в трудное положение.

Элис вдруг пришло в голову, что Дандас мог и ошибиться, предполагая, что Феликс страдает от мук ревности. Беззаботно процитированные строки могли просто означать, что он совершенно не верит письму Камиллы.

Однако на конверте почтовая марка Сиднея, без всякой подделки. И потом письмо объясняло все, кроме происхождения шубы. Но почему Камилла должна выдавать все свои секреты? Нет, больше не о чем беспокоиться. Камила в полной безопасности и вскоре затеряется где‑то на Среднем Западе. Удачи ей!

Элис в хорошем настроении поднялась по лестнице в спальню с полосатыми обоями. Дандас настоял на том, чтобы она поужинала в постели, и девушка с радостью согласилась. Она устала, но все равно чувствовала себя гораздо лучше. С души свалился тяжелый груз, и уже завтра она вернется в домик Камиллы и будет наслаждаться отпуском.

Когда Элис раздевалась, в комнату вошла Маргарет.

– Привет, – сказала Элис. – Какие замечательные новости о Камилле, правда? Маргарет осторожно ответила:

– Наверное, да.

– Ты что‑то не слишком уверенно… Маргарет промолчала. Она держала руки за спиной, и ее лицо было непроницаемо.

– Так ты не веришь? – не отставала Элис.

– Когда речь идет о Камилле, трудно быть уверенной, – наконец пробормотала девушка.

Вдруг она резко выдернула из‑за спины правую руку с пакетом из белой папиросной бумаги.

– Отец сказал, что собирается прийти поужинать с вами. Вам лучше надеть это.

Маргарет от смущения покраснела, и Элис решила, что девушке нелегко дался первый шаг навстречу.

Элис взяла пакет. В нем оказалась ярко‑красная ночная рубашка.

– Но Маргарет! – Элис держала нежную невесомую вещь в полном смущении. Она перевела взгляд на поношенное коричневое платье Маргарет, расходящуюся застежку, потом снова на женственную кокетливую рубашку. Откуда у Маргарет, абсолютно равнодушной к своей одежде, такая вещь?

– Мне ее подарили, – объяснила девушка. – Но я ее никогда не надевала.

– Но зачем ты отдаешь мне такую замечательную вещь? Сохрани ее для…

– Для чего? – грубо прервала ее Маргарет. – Вы можете представить меня в нейлоне?

– Да, и…

– Наденьте, – велела Маргарет. – Она вам очень пойдет, – добавила она хмуро и резко и, будто не желая спорить, вышла.

Надевая рубашку, Элис ощутила какое‑то неудобство. Эта замечательная вещь словно охватывала все ее тело пламенем. Она подумала, что вот‑вот войдет Дандас, и внезапно чувство неудобства переросло в возбуждение, знакомое каждой женщине, желающей увидеть восторг в глазах мужчины.

Дандас вошел с карточным столиком, аккуратно приставил его к кровати и веселым, почти мальчишеским, голосом объявил:

– Я собираюсь с тобой поужинать, если ты разрешишь, конечно.

Потом он поднял глаза и увидел Элис. Было интересно наблюдать, как расширились его зрачки. Как у испуганного кота. Как у тигра. И Кэтрин думает, что у него глаза тигра, а лицо всегда ласковое и радушное.

– Почему… ты в этом?

Он что, никогда не видел красивую женщину в постели? Элис подумала, что она сейчас весьма привлекательна. В локонах кокетливо синеет ленточка, от слабости заалели щеки. Грудь облегает мягкая гладкая ткань ночной рубашки, благодаря неожиданной заботе Маргарет.

Однако у Элис возникло странное чувство: то, что она увидела в его глазах, – не восхищение.

– Это рубашка Маргарет, – объяснила Элис. – Она заставила ее надеть. Так мило с ее стороны. Красивая, правда?

Она следила за лицом Дандаса, желая отгадать причину неудовольствия. Конечно, он думает‑гадает, откуда у его чопорной тихой дочери такая роскошная вещь?

– Я не знаю, где она ее взяла, но, уверена, тебе совершенно не о чем беспокоиться. – И вдруг Элис добавила:

– Но она не принадлежит Камилле, как те туфли?

Дандас слегка вздрогнул.

– Если и принадлежит, то я об этом не знаю. – Потом, как бы желая загладить свою резкость, он добавил:

– Просто ты в ней совершенно прелестна. Но я все же поговорю с Маргарет. В тихом омуте… Сама знаешь. – Он улыбнулся, и Элис успокоилась.

Дандас вышел из комнаты, а она легла на спину, размышляя о вкусах женщин побережья: стильные вечерние платья Кэтрин Торп, беличья шубка Камиллы, ночная рубашка Маргарет…

Вдруг ей пришла в голову мысль: а может, они все – из одного источника? Элис удивилась сама себе.

Дандаса долго не было. Элис даже показалось, что она слышит крики, но она не была в этом уверена. Снова поднялся ветер, и пара тех странных хищных птиц скреблась на крыше. Она слышала их пронзительные противные голоса, скрежет когтей по железу. И вдруг вспомнила Уэбстера, лежащего под дождем со свернутой шеей. Жаль, что в письме Камиллы не было даже намека на то, кому пришло в голову убить Уэбстера.

Элис показалось, что она пропустила что‑то важное в том письме, но что именно? Вполне может быть, что у подруги вошло в привычку писать печатными буквами. Сама Элис никогда так не писала. Но с другой стороны, они с Камиллой вообще так редко переписывались, что она не могла судить о ее привычках и манере. И все же в этом письме что‑то было…

Элис потянулась, чтобы достать его со стола, и нейлоновая рубашка нежно потерлась о кожу, будто к ней прикоснулся лепесток цветка. И вдруг, как будто ниоткуда, снова раздался голос Маргарет:

«Папа любит женскую одежду».

Дверь открылась, и Элис резко повернулась.

– Я тебя испугал? Конечно, надо было постучаться, но, как видишь, руки заняты.

Дандас держал поднос, уставленный китайским фарфором, графинчиком с шерри, бокалами и вазой с желтыми розами. Он аккуратно поставил розы в центр столика и, улыбаясь, повернулся к ней.

– У нас маленький праздник.

– А что мы празднуем? – осторожно спросила Элис.

– Хорошие новости от Камиллы и твое выздоровление, конечно. – Его взгляд замер на ней, а голос снова бархатно зазвучал:

– Особенно твое выздоровление.

Дандас расставлял тарелки. О чем он, интересно, думает, спросила себя Элис и снова почувствовала какую‑то неловкость. Она почувствовала настороженность в его взгляде, но улыбка была доброй. «Папа любит женскую одежду», – снова вспомнила девушка слова Маргарет. Дандас вынул пробку из графинчика и осторожно, медленно наполнил бокалы до краев золотистым напитком.

Причина такой неспешности движений, повяла Элис, в том, что руки Дандаса дрожали.

– Вот, моя дорогая, – вручил он ей бокал, и капля шерри выплеснулась на простыню. Он разволновался, схватил салфетку, торопясь промокнуть пятно. – Я немного нервничаю. – А потом неожиданно чопорно добавил:

– Как ты думаешь, если человеку за сорок, он еще может о чем‑то мечтать?

– Может, – искрение ответила Элис.

– Мне сорок два. – Он был очень взволнован, и Элис хотелось ему помочь.

– Так о чем ты мечтаешь, Дандас?

– О тебе, моя дорогая. – Слова были сказаны. Дандас сделал большой глоток шерри и уже смелее продолжил:

– Я в тебя влюбился. Я никогда не думал, что снова на это способен. На самом деле я раньше никогда не влюблялся и очень надеюсь, что смогу убедить тебя выйти за меня замуж.

– Ну, Дандас, – пробормотала Элис. Это не было неожиданностью. По его поведению она чувствовала, что дело идет к этому. Ей было любопытно и несколько смущало, что тебе делают предложение вот так – когда ты лежишь в постели в чужой ночной рубашке.

А почему она должна смущаться? Дандас – добрый, нежный, заботливый. С ним она никогда не окажется в трудном положении. Она может позволить ему окутать ее любовью, заботой, лаской. У нее будет все, о чем она мечтала: человек, который любит ее глубоко и искренне. Ей не надо будет бороться в одиночку. Она войдет в круг миниатюрных дам этого дома и станет единственной живой среди них. Она будет на пьедестале, и ей будут поклоняться.

Или она ошибается и просто хочет прочесть все это в напряженном взгляде Дандаса?

– О чем ты думаешь? – нетерпеливо спросил он. – Что происходит у тебя в голове? – Затем, отказавшись от старомодного тона, он горячо заговорил:

– Элис, ты – мой идеал женщины. Я никогда не думал, что встречу подобную тебе. Не многие мужчины понимают, каков их идеал, но я понимаю и схожу по тебе с ума!

А Элис в это время сражалась с мыслями о насмешливом Феликсе. Она молча смотрела на Дандаса, а он торжественно продолжал:

– Ты, наверное, думаешь о моей первой жене? Она была прекрасная женщина. Но я женился юным, неопытным, в двадцать один год, и теперь понимаю, что на самом деле никогда не любил ее. То, что я чувствую к тебе, – такое случается с мужчиной только раз в жизни.

Элис захотелось взглянуть на происходящее с юмором. Он такой торжественный, этот маленький мужчина. Она могла бы посмеяться над ним, преклонившим перед ней колени.

Но Элис не могла смеяться. Странное дело, сейчас она не понимала, кто она. Элис или Камилла? И кто произносит эти слова:

– Ты так добр. Как можно тебе отказать?

Элис была почти уверена, что сама никогда бы так не ответила на предложение руки и сердца. Похоже, это говорит Камилла. Но нельзя сказать, что Элис думала сейчас о Камилле. А может, в этой же комнате, раньше… Нет, нет. Это игра воображения. Глаза Дандаса, его полные тайны огромные зрачки сияли искренностью. Это ей, Элис Эштон, он сделал предложение, и он не делал его никому с тех пор, как умерла его первая жена.

«Я все думаю, правда ль то, что говорят о Дандасе…» Как бы ниоткуда пришла ей в голову фраза, записанная Камиллой на календаре.