Текст книги "Куртизанка"
Автор книги: Дора Леви Моссанен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)
Глава сорок восьмая
Намибия наклоняет голову и принимается рассматривать свои ладони со сцепленными пальцами, и его вдох парит над нами, как зловещий предвестник урагана. Он совсем пал духом, и в выражении его лица кроется угроза, которую я пока не могу распознать. Он протягивает мне руку.
– Прощайте, мадам Симона. Я беру его руки в свои.
– Ты что-то хочешь сказать мне, Намибия. Почему же ты молчишь? Я уеду через час, и больше мы никогда не увидимся.
Он поднимает мой саквояж и выпрямляется с таким видом, словно все, что должно быть сказано, уже сказано и сделано и добавить ему больше нечего.
– Пойдемте, я провожу вас к экипажу.
– Хозяину повезло, что у него такой слуга, как ты. Сколько ты уже работаешь здесь?
– Много, очень много лет, мадам.
– Хозяин сказал мне, что Кир останавливался в спальне персидских монахинь.
– Да, да, много раз, так оно и было. Вы знаете его?
– Я – его жена.
Намибия отводит глаза, и на лице его появляется выражение, которое ранит меня в самое сердце.
– Но, мадам, вы и хозяин… – он запинается и умолкает, не в силах закончить свою мысль.
– Кир мертв, Намибия.
Он повернулся ко мне спиной, и плечи его бессильно поникли.
– Намибия, пожалуйста, выслушай меня. Я вовсе не предаю своего мужа. Я выполняю его последнюю волю.
Он бьется о стену головой, раз, другой. Я обнимаю его, и мои слезы падают ему на плечо.
– Кира убили, Намибия. Расскажи мне все, что ты знаешь, – настойчиво убеждаю я его.
– Какая от этого польза, мадам? Нет никакого смысла подвергать опасности и вас.
– Скажи мне, друг мой. Я смогу постоять за себя, обещаю.
– Он хотел закрыть рудники и покончить с рабством. Но некоторые люди никогда не согласятся на это.
Я беру его за подбородок и заставляю взглянуть мне в глаза.
– Откуда тебе это известно?
– Все записано в его книге. Абсолютно все. Вы должны отдать ее нужным людям.
Появляется лучик надежды. Может быть, в конце концов я уеду отсюда не с пустыми руками.
– Какой книге?
– В Ветхом Завете, мадам. Он делал в нем записи.
Я хватаю его за руку.
– Ты уверен? Ты точно знаешь, что Кир вел записи в своей Библии?
– Да, мадам Симона. Каждый вечер и каждое утро я видел его склонившимся над своей Библией. Он писал на полях, везде, где оставалось чистое место.
Ветхий Завет, кто бы мог подумать, размышляю я, шагая вслед за Намибией по коридорам, мимо склепов, подвалов и завешенных картинами комнат. Я бы никогда не догадалась, что Кир решил доверить сведения страницам Ветхого Завета.
Я ускоряю шаг, чтобы догнать Намибию, и прохожу мимо бесценных реликвий, собранных его хозяином. Интересно, сдержит ли он свое слово или, пока я готовлюсь к отъезду, отдает распоряжение своим людям последовать за мною? Почти уткнувшись носом в спину Намибии, я спускаюсь вслед за ним по крутой лестнице в полуподвальный коридор, в обоих концах которого видны запертые двери. Сейчас мы находимся в незнакомом мне крыле дома.
– Но отсюда нельзя выйти наружу, – возражаю я.
– Отсюда можно выйти многими путями, вот только вы не найдете их самостоятельно, – еле слышно бормочет Намибия, и наши взгляды встречаются. Он указывает на дверь, из-за которой до меня доносится едва слышный рокот машин. Повернув ручку, он приоткрывает дверь, толкнув ее ногой в сандалии. Прижав палец к губам в знак молчания, он приглашает меня заглянуть внутрь.
Я приоткрываю дверь чуть шире и смотрю в щелку. В глаза мне ударяет столь яркий свет, что невольно приходится зажмуриться; ощущение такое, словно я в упор посмотрела на солнце. В высокотемпературных печах ревет пламя. Гигантские машины с какими-то устройствами, которые показались мне похожими на огромные электрические лампочки, обступили мужчины в защитных очках. Они склонились над паровыми турбинами, вращающими шлифовальный круг. Необработанные алмазы, частично освобожденные от своей свинцовой оболочки, подавались на горизонтальные ножи и разрезались с такой скоростью, что для невооруженного глаза ножи казались неподвижными. Каждый бриллиант отливает алым сиянием, подобно глазу дракона.
Аккуратно прикрываю за собой дверь.
Зачем известному опытному владельцу рудников и экспортеру взваливать на свои плечи еще и расходы и хлопоты по привлечению резчиков и гранильщиков, чтобы те обрабатывали бриллианты в его доме? И почему бриллианты шлифуются именно при таком ярком искусственном освещении? Кир никогда не рассказывал мне ни о чем подобном.
Мы с Намибией возвращаемся тем же путем, что и пришли сюда, и тишина лишь подчеркивается шумом крови в ушах.
– Что здесь происходит, Намибия?
– Бриллианты требуют не только шлифовки, мадам Симона, – язвительно замечает он. – На руднике тоже творятся подозрительные вещи. Господь поместил в землю великую красоту. Человек, а не дьявол поработил нас для того, чтобы мы грабили землю.
С этими словами Намибия выводит меня наружу, и в лицо мне тут же ударяет порыв жаркого сухого ветра. Экипаж уже готов везти меня на мыс Доброй Надежды. Молодой кучер и пара крепких лошадок позволяют надеяться, что путешествие не будет слишком уж тягостным или долгим. Я протягиваю руку этому слуге с встревоженными глазами и тихим, мягким голосом. В конце концов, я даже полюбила его.
– Поедем со мной в Париж, Намибия. Я не смогу пресечь здешнее рабство без надежного свидетеля.
– Прощайте, мадам Симона. Я устроил так, что за воротами вас встретит молодая девушка. Она составит вам компанию в пути и позаботится, чтобы у вас было все, что вам нужно. Будет лучше, если не стану вестником несчастья для вашего дома.
Глава сорок девятая
Париж
Симоне хотелось петь и кричать во все горло, поведать о своем счастье благоухающим кошкам, цветущей лаванде, словом, всем, кто готов был ее слушать. Она была свободна. Она вернулась домой из Намакваленда. Она прижимала к груди Ветхий Завет Кира. Долина Африканской циветты переливалась богатством пурпура, лаванда цвела пышным цветом, воздух благоухал цибетином[55]55
Ароматическое вещество из желез циветты, или виверры.
[Закрыть]. Мужчины оставляли работу на полях, чтобы присоединиться к своим женщинам, жеребцы проявляли игривость и кокетство в своих стойлах, а кобылы испускали обильные струи мочи, во всеуслышание объявляя о своей внесезонной готовности к совокуплению.
Симона задавалась вопросом: может быть, изменилась она, а не замок и его окрестности? Теперь, став женщиной, она научилась ценить очарование долины, дома, который стал ее убежищем.
Появилась Франсуаза; она решила выйти из замка на прогулку. Полная жизни и энергии иллюзия, столь же бесполезная, как и призраки мадам Габриэль, она срывала цветы лаванды и подбрасывала их вверх, и легкий ветерок подхватывал их. Она обошла окрестные холмы, когда после одного особенно утомительного вечера обнаружила первые морщинки в уголках глаз и заметила, что кожа на лице посерела и обвисла.
– Возраст дает о себе знать неожиданно и сразу, – заявила ей мадам Габриэль, когда Франсуаза обратилась в то утро к ней за советом. – Однажды ты просыпаешься и обнаруживаешь, что ровная здоровая кожа на шее пошла складками, как мехи аккордеона. Или что круглый подбородок, которым ты так гордилась в тридцать пять, вдруг становится остреньким и шершавым, а некогда стройная спина вдруг отказывается выпрямляться. Но prendre courage, Франсуаза, наберись мужества. Далее неизбежно наступает время, когда не наблюдается никаких перемен, – так природа вынуждает нас к смирению, чтобы дать время примириться с каждой фазой еще до того, как процесс продолжается. Считай время своим союзником, потому как каждая морщинка означает приобретенный бесценный опыт, а именно опыт превращает женщину обычную в женщину, возбуждающую интерес. А теперь ступай и прогуляйся по холмам. – С этими словами мадам Габриэль легонько похлопала дочь веером по плечу и посоветовала ей заняться изучением творений великих мастеров – Мольера, Бодлера, Бальзака, Золя, – даже если она не любит читать. Потому что вскоре ей понадобятся все средства соблазнения, чтобы очаровать своих поклонников.
Франсуаза только мило пожала очаровательными плечами.
– Ты, конечно, вольна полагать, что я ценю лишь физическую красоту, но ведь тайные знания, которыми я обладаю, и в будущем будут привлекать ко мне новых поклонников. – И, бормоча себе под нос что-то о жилке вожделения, она выпорхнула из гостиной.
И вот теперь, с вершины холма в долине Африканской циветты, бабушка наблюдала за Симоной на поросшем клевером холме и за Франсуазой, скорбевшей о приближающейся зрелости в долине у его подножия. Ее дочь, конечно, обладает красотой и чувственностью, но она – эгоистичная и тщеславная особа. А у этих черт есть и свои преимущества, и свои недостатки. Оставаясь в душе соблазнительницей, она подняла caprice d'une jolie femme – право красивой женщины на мимолетные причуды и милые глупости – на недосягаемую высоту, превратив его в искусство. И в этом заключался ее бесспорный талант. Мужчина, добившийся ее расположения и благосклонности, чувствовал себя особенным, непохожим на других. И готовым положить все золото мира к ее ногам. Но тщеславие взяло верх. И сейчас она все больше времени проводила в поисках эликсира, способного вернуть ей молодость. Впрочем, сейчас мадам Габриэль заботила отнюдь не Франсуаза.
Убийство Кира по-прежнему оставалось загадкой, и Симона откровенно пренебрегала своими семейными обязанностями. В девятнадцать она превратилась в блистательную женщину, чувственность и яростная решимость которой привели ее сначала в Персию, а потом в Южную Африку. Когда мадам Габриэль не удалось убедить внучку не покидать родной дом, она умолила своих призраков пересечь бурные моря и океаны и преодолеть обжигающие пустыни, чтобы присматривать за Симоной. Вернувшись, они поведали ей истории о потоке беженцев из поселений зулусов, о распрях между Лондонским обществом миссионеров и колонией буров на мысе Доброй Надежды, а также о вторжении Сесиля Рода и Паулюса Крюгера в Британский протекторат Бечуаналанд. А еще они доставили ее внучку домой целой и невредимой.
Мадам Габриэль, придя к выводу, что Симона остепенилась и готова принять на себя ее обязанности, нанесла визит в квартал Маре. Она предложила своему отцу поселиться в недавно возведенном новом крыле замка, откуда открывался великолепный вид на окрестные холмы, и убедить его, как она неоднократно пыталась проделать это раньше, что долина Африканской циветты – слишком славное местечко, чтобы отдать его на растерзание антисемитам.
Услышав это, раввин Абрамович схватил свою кипу и зашвырнул ее на канделябр, как будто собирался пуститься в пляс под ритмы псалмов, которые распевают в субботу, священный день отдохновения. Приняв это за выражение согласия, мадам Габриэль запечатлела на его лбу поцелуй и в приподнятом настроении выплыла из дома номер 13 по улице Роз.
Ее отец молча проводил свою дочь через залитый солнечными лучами сад, в котором росли розы, постоял у деревянной калитки и помахал ей на прощание рукой. И тогда она скорее почувствовала, нежели услышала, те слова, что он произнес ей вслед.
– Эстер, мой дом – моя крепость. Я предлагаю здесь микву в качестве духовного очищения; здесь заседает бет дин[56]56
Раввинский суд.
[Закрыть]. Здесь место духовного исцеления, в которое мне не стыдно пригласить Господа нашего. Я – еврей, не лучше и не хуже других, и дом номер 13 по улице Роз был и останется частью меня, частью моей сущности. Я никогда не покину свой дом… и не отвернусь от своей паствы. – Увидев ошеломленное выражение на лице своей дочери, раввин надел на голову ермолку. – Эстер, подожди. Если ты пообещаешь приготовить кошерную пищу, я, так и быть, загляну к тебе на обед.
А теперь все пошло прахом. Ее отец отказался выполнить ее самое сокровенное желание, а Симоне, похоже, было в высшей степени наплевать на будущее империи д'Оноре. Мадам Габриэль раздраженно сдернула перчатки и сердито хлопнула себя по плечу, напугав жизнерадостного и пышно одетого кастрата, который ненадолго выбрался из-под ее подмышки, чтобы глотнуть свежего воздуха. Она залпом проглотила изрядную дозу абсента и, сочтя, что этого недостаточно, налила себе еще стаканчик, отчего призрак Золя разволновался не на шутку. Она прикрыла глаза ладошкой, чтобы не видеть порхания взволнованных духов. Пытаясь внушить ей осознание важности момента, они носились вокруг нее столь рьяно и отчаянно, что породили легкий ветерок, обвевающий ее щеки. В воцарившейся суматохе она едва расслышала, как взволнованно икает Гюнтер, возвещая очередной назревающий скандал, или как Ференц Лист нервно постукивает по ее ногтям, желая предупредить о прибытии незваных гостей.
Прищурившись, она посмотрела в сторону ворот и, к своему неописуемому удивлению, обнаружила, что там остановились два экипажа. Она поправила свои голубые локоны, пригладила юбки и обратилась к Эмилю Золя:
– Mon cher monsieur, мой дорогой месье, как, по-вашему, какое невоспитанное создание способно явиться в гости без предварительного уведомления, да еще в столь неурочный час? – Хотя внутренний голос ясно и недвусмысленно подсказал, что гости прибыли отнюдь не к ней. – А к кому же тогда? Ты хочешь сказать, к Симоне?
«А вот это тебе придется выяснить самой», – хором отвечали ее дорогие призраки.
Глава пятидесятая
Симона вошла в недавно построенную галерею драгоценных камней. Ветви дикого жасмина, подобно щупальцам, обвивали декоративные решетки, которые не давали нахальным павлинам пробраться внутрь, а также заглушали их пронзительные крики. В галерее были помещены портреты мужчин, которых бабушка сочла достойными столь почетного места – благодаря их колоссальным состояниям. Каждый из них выставлял на всеобщее обозрение свои дары, которыми они успешно соблазнили достославную мадам Габриэль. Шею, запястье и палец султана в тюрбане украшал роскошный рубиновый гарнитур, а мочки его ушей оттягивали тяжелые серьги. Низвергнутый с престола король Баварии, чье имя она так и не сумела отыскать в архивах, держал в руках корону, унаследованную от королевы-матушки, но которую он охотно предложил мадам Габриэль. Русский царевич в сапожках, подаренных ей: он стоял, приподняв левую ногу так, чтобы был виден каблук, украшенный рубинами. Симоне показалось, что он очень похож на месье Ружа, во всяком случае, тот же галстук и такое же чахлое, даже изнуренное телосложение. Вычурные синие буквы на сертификате уведомляли мир о том, что последний презентовал ее бабушке знаменитый Браганса – бело-голубой бриллиант размером с кулак, названный так в честь королевского дома Португалии. Камень долгие годы считался утерянным, пока не был обнаружен в ларце с сорока тысячами золотых монет.
Симона опустилась на каменную скамью и раскрыла Ветхий Завет Кира. Все поля были исписаны. Это был его почерк – набросанные торопливо буквы наезжали друг на друга, как будто стремились спрыгнуть со страниц.
Jounam, жизнь моя, я пишу это для тебя, пишу в самом безопасном месте, какое только знаю. Эти записи предназначены для тебя на тот случай, если со мной что-нибудь произойдет.
Бытие
Вот уже в течение некоторого времени я отмечаю тревожные и необъяснимые расхождения в химическом строении красных бриллиантов, которые прошли через мои руки в разных уголках земного шара. Тщательные исследования их структуры показали, что девяносто девять процентов этих красных бриллиантов добыты на недавно открытом новом руднике Жан-Поля Дюбуа.
Как тебе известно, я занимаюсь импортом красных бриллиантов в Персию. Боюсь, что невольно и против своего желания я стал участником грандиозного мошенничества. Меня гложет опасение, что бриллианты, приобретенные мной для шахского браслета и скипетра, продемонстрируют те же весьма любопытные отклонения в химическом строении.
Сейчас я сижу один в ювелирной мастерской шаха. Один, но ты всегда со мной, любимая моя красавица жена.
Я исследую браслет, который некогда привозил в шато Габриэль, чтобы произвести на тебя впечатление. И сравниваю свою серьгу с бриллиантами в браслете шаха.
Сначала займусь серьгой.
Миниатюрный мир бриллиантов раскрывает мне свои секреты, когда я смотрю на него в лупу. Это захватывающее зрелище!
Кристально чистая Вселенная.
Хрупкая. Текучая.
Великолепные оттенки.
Теперь очередь браслета.
И снова то же совершенство.
Ярко-красный цвет без малейших оттенков коричневого.
Ровное распределение цвета.
Одинаковая интенсивность окраски, с какой стороны ни посмотри.
Минуточку!
Камни не одинаковые.
Налицо необъяснимое различие.
В глубине моего бриллианта заметен более яркий блеск. Интенсивно-красные слои цветовой гаммы вырываются наружу сквозь грани.
А у бриллиантов шаха этого нет.
Симона!
Мои подозрения все-таки оправдались.
Я столкнулся с мошенничеством в грандиозных масштабах.
Целый картель занят подделкой красных бриллиантов.
Он выбрасывает их на рынок.
Используя при этом некий мистический метод интерференции, вмешательства во внутреннее строение. Бриллианты добыты на одном и том же руднике. Тогда почему не все они обработаны соответствующим образом (читай, не все подделаны)?
Хотя камень в моей серьге тоже найден на том же самом руднике, похоже, он не тронут.
Молись вместе со мной о том, чтобы бриллианты в браслете и скипетре оказались чистыми.
Я должен вернуться в Южную Африку, чтобы разобраться, что там происходит.
Мне больно и страшно оставлять тебя одну, jounam.
Но ответ, я уверен, можно отыскать только в Намакваленде.
Исход
В Намакваленде время близится к полудню.
Несколькими часами ранее Намибия, слуга Дюбуа, проводил меня в странного вида подвал, залитый светом ослепительных ламп, в котором находятся высокотемпературные печи.
Там работают резчики и гранильщики бриллиантов. Паровые машины вращают шлифовальные круги.
На столах в беспорядке лежат подозрительные принадлежности.
Зачем резчикам нужен столь яркий свет, чтобы шлифовать бриллианты?
И еще эта невозможная жара!
Я вернусь сюда ночью.
Сейчас два часа ночи.
Я вернулся в спальню персидских монахинь.
Вот что произошло.
Я опять побывал в подвале.
Дверь была не заперта.
Оказавшись внутри, я понял, чем вызвана такая кажущаяся небрежность.
В комнате отсутствовали все улики и доказательства.
Она сверкала чистотой. Тишина. Нигде ни единого пятнышка.
Горны печей забиты досками. Поверхность столов
вычищена и выскоблена, на них ничего нет.
Машин для резки нигде не видно.
В комнате не осталось ни одного газового фонаря или лампы.
Взяв в руки лупу, я пытался отыскать следы того, чему я был свидетелем только сегодня утром. Я ощупываю руками стулья. Провожу рукой по поверхности столов.
Трогаю их края и ножки.
Внимательно изучаю каменные полы.
И нахожу остатки почти бесцветного порошка.
Похоже на серый кристаллический порошок.
Это не высохшее пятно или свернувшаяся кровь из пореза, нанесенного режущим лезвием.
Оно не вязкое.
Ничем не пахнет.
Я наклоняюсь, чтобы рассмотреть его получше.
Я встревожен.
Боясь прикоснуться к веществу, которое может оказаться токсичным, я собираю его своим носовым платком, чтобы привезти домой.
Симона сорвала цветок жасмина с ветки, обвившей решетку, и положила его в рот. Аромат растворился на языке, напомнив ей вкус жасминового чая, которым они наслаждались с Киром в ночь перед его отъездом в Намакваленд. Они создавали тогда собственную историю – историю, которую жестоко прервали, но она надеялась возродить ее в Библии.
Она поняла, что он держал свои подозрения при себе, потому что боялся за нее и не хотел подвергать опасности. Министр двора и месье Жан-Поль Дюбуа, не раздумывая, заставили бы ее замолчать навеки, узнав, что ей известно о поддельных бриллиантах.
Третья книга Моисеева
Я снова в Персии!
Снова в твоих благоуханных объятиях.
Ты беременна!
Какая радостная новость!
Ты спишь в соседней комнате.
Не знаю, подозреваешь ли ты что-нибудь.
Я имею в виду, догадываешься ли ты, для чего я ездил в Южную Африку.
Я прошу прощения за то, что скрываю от тебя правду.
Ты должна понимать, что я поступаю так только потому, что хочу уберечь и защитить тебя.
А сейчас я проведу исследования того вещества, которое привез из Намакваленда.
Я должен попытаться идентифицировать его до того, как ты проснешься.
Невероятно!
Это бериллий!
Да! Это бериллий!
Самый легкий из всех химических элементов.
Я познакомился с бериллием в одном эксперименте, еще в университете, несколько лет назад.
Его микроскопические частицы случайно диффундируют в сапфиры, что приводит к изменению их окраски.
Но это выглядит очень странно.
Бериллий невозможно диффундировать в твердый и плотный камень, такой как бриллиант.
Что же в таком случае происходит?
Я снова прошу у тебя прощения, Симона.
Чтобы разгадать эту загадку, я должен рискнуть всем нашим состоянием.
Следующий эксперимент способен разрушить наш с тобой красный бриллиант.
Я помещаю бриллиант в зажим для ювелирных изделий. Укрепляю его в трех зубцах зажима.
С помощью миниатюрного сверла я сделал канал к центру камня.
Прорубил окно.
Наш бриллиант не разрушился!
Она отчетливо помнила тот день, когда Кир вернулся из Намакваленда. Утонув в его запахе кардамона и табачного дыма, она проспала почти весь день и проснулась только на закате, когда заходящее солнце озаряло лучами вершины величественных гор. Она обнаружила его в соседней комнате, он сидел, согнувшись, за столом, с головой уйдя в работу. Он отказался ответить на ее вопросы. В тот вечер они впервые поссорились. А на следующий вечер ей принесли отрезанное ухо его коня.
Четвертая книга Моисеева
Ты по-прежнему спишь.
Я рассматриваю бриллиант в увеличительное стекло.
Направляю более мощный луч света в самое сердце бриллианта.
Мне больно, Симона.
На глазах сбываются самые худшие мои опасения. Яркий свет снимает с нашего бриллианта его окраску, слой за слоем.
По краям расплывается розоватая фасетка.
Она переходит на другую грань.
Затем на следующую.
Мои догадки подтверждаются.
Невероятно!
Теперь наш бриллиант похож на камни из браслета шаха.
Совершенно очевидно, что все бриллианты подделаны. В этом и заключается причина обнаруженных мною несоответствий.
Должно быть, бриллианты для браслета и скипетра добыли раньше нашего.
А значит, они дольше находились под воздействием света и прочих факторов.
Просверленное мной окошко сделало наш бриллиант более уязвимым для света.
Процесс раздевания камня, который мог тянуться несколько лет, необходимых для того, чтобы обнаружить его изъян, завершился в течение нескольких часов.
Природа не всегда совершенна и идеальна, что вполне естественно.
Высококачественные африканские аметисты и некоторые сапфиры, несмотря на глубокий насыщенный цвет, под воздействием высоких температур и яркого солнечного света могут побледнеть и выцвести. Но, в отличие от аметистов и сапфиров, атомы углерода в бриллиантах обладают большой плотностью и тесно связаны между собой. И это не позволяет свету и другим факторам влиять на них.
Это пока все, что мне известно.
Аномалии в строении и химическом составе бриллиантов Жан-Поля Дюбуа заставляют их реагировать на свет так, как это делают некоторые аметисты и сапфиры.
Под воздействием некоторых факторов атомы этой разновидности бриллианта слабеют, утрачивают плотность и становятся уязвимыми для света.
Дюбуа обрел свое несчастье в момент, когда популярность его драгоценных камней достигла наивысшей точки.
Они попали в королевские сокровищницы и банковские сейфы.
Такой человек, как он, никогда не сможет смириться с банкротством, да и не допустит его.
Он решил исправить то, в чем ошиблась несовершенная природа.
Этим и объясняется существование нелегальной лаборатории в его доме. Здесь, с помощью процесса, протекающего в три стадии, потеря цвета красным бриллиантом ускоряется воздействием интенсивного, яркого света.
Затем натуральный хризоберилл, служащий источником бериллия, добавляется к борату и фосфату, а бриллианты покрываются слоем этого порошка.
После чего бриллианты, обогащенные этим составом, в течение нескольких часов проходят закалку в высокотемпературных печах для восстановления равномерного и живого, яркого цвета.
Этот процесс под воздействием химических веществ абсолютно незаконен.
Симона смахнула капельки пота с шеи. Об остальном она уже догадалась сама. Как только станет известно об искусственном происхождении камней – то есть тогда, когда исчезнет вера в то, что сверкающие цвета вызваны исключительно природными процессами, – волшебство и романтика улетучатся. И произойдет обвал рынка.
Месье Жан-Поль Дюбуа, втридорога продававший поддельные бриллианты, пошел бы на что угодно, чтобы предотвратить утечку такой информации, равно как и министр двора, который добился слияния своей компании с картелем месье Жан-Поля Дюбуа и положил в карман миллионы. Шаха, которому, предположительно, принадлежал бесценный браслет красных бриллиантов и еще один бриллиант весом в восемь карат, украшавший его скипетр, очень не понравилось бы такое открытие. А мелких игроков, подобных месье Ружу и месье Амиру с его супругой, чье состояние зиждилось на красных бриллиантах, которые они или покупали, или получали в качестве платы, постигло бы банкротство.
Она погладила страницы, поля которых дышали его запахом кардамона. Строчки, написанные торопливым почерком, теперь стали короче. Его руку подталкивали страх и ощущение опасности, ими были пронизаны страницы Пятой книги Моисеевой.
Пятая книга Моисеева
Сегодня я испросил у шаха аудиенции.
И рассказал ему о незаконной обработке камней.
Я пообещал ему не предпринимать никаких действий,
пока он перешит, как следует поступить.
При условии, что он гарантирует нашу безопасность
и распорядится прекратить обработку.
Он ужасно разозлился на своего министра.
Он дал мне слово.
Симона перевернула страницу, отыскивая глазами последние слова Кира – его завещание, адресованное ей.
Jounam, жизнь моя
Я люблю тебя больше всего на свете.
Но я скорее умру, нежели допущу, чтобы ты или мой сын усомнились в моей честности и мужестве.
Она сунула Библию под мышку и вышла из галереи, сразу же заметив Альфонса, который направлялся к ней из замка. События последних двух лет наложили свой отпечаток на его лицо – на лбу у него появились глубокие морщины, щеки впали и обвисли, элегантные пальцы подрагивали мелкой дрожью. Но он с прежним негодованием отстаивал свои принципы, в чем бы они ни заключались, красил волосы в тот же тон и расхаживал повсюду с тем же важным видом. Но самой значительной переменой, происшедшей с ним, оказался постепенный отказ от роли дворецкого. Отныне он стал вести себя, как подобает мужу мадам Габриэль, отцу Франсуазы и ее дедушке. Она частенько слышала, как он поддразнивает мадам Габриэль, говоря, что намерен стать прежним персом Мохаммедом, а не дворецким, в которого она превратила его. Он заявлял, что для возрождения его прежнего «я», которого ему ужасно не хватало, он хотел бы рассказать дочери и внучке о своем прошлом и происхождении. В этот момент бабушка обычно ударяла его по руке перчатками и напоминала, что его рассуждения представляются ей совсем не такими занимательными, как ему.
Запыхавшись от быстрой ходьбы, он торопливо приблизился к ней и взволнованно сообщил:
– Полчаса назад прибыли месье Амир и месье Руж, каждый в своем экипаже. Оба пребывают в расстроенных чувствах и испрашивают позволения увидеться с тобой. Месье Руж держит в руках свежий номер газеты «Фигаро» с таким видом, словно это его смертный приговор.
Прежде чем Альфонс успел объяснить еще что-то, она поправила кобуру с револьвером и бегом устремилась к замку.
