Текст книги "Куртизанка"
Автор книги: Дора Леви Моссанен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)
Глава двадцать четвертая
Париж
Август 1900 года
– Красные бриллианты – это такая скука, Grand-mere, бабуля. И персидский ювелир мне тоже не интересен, – заявила Симона мадам Габриэль, сидевшей за письменным столом. Разложив перед собой карту Парижа, бабушка окунула ручку в чернильницу. Она провела красную линию по схеме перекрещивающихся улочек и проспектов, по которой будет следовать экипаж с персом из президентского дворца до ее замка. В том месте, где должен был находиться шато Габриэль – конечный пункт назначения ювелира, – она поставила на карте восклицательный знак.
– В последнее время город ужасно перегружен, – произнесла она. – Тебе не кажется? Он успеет к вечернему чаепитию или приедет на ужин?
– Какое это имеет значение, Grand-mere?. Он едет сюда не для того, чтобы пить чай или ужинать, а чтобы насладиться твоим обществом.
Мадам Габриэль решила сделать еще одну попытку.
– Тебе тоже наверняка понравится общество этого утонченного джентльмена, и, может быть, ты даже захочешь узнать его получше. Он приехал сюда из самой Персии вместе с шахом и его свитой.
– Наше поместье привлекло внимание пятидесяти миллионов человек, – парировала Симона. – Одним больше, одним меньше, какая разница? И вообще, разве ты не выезжала совсем недавно? От Марсова поля до бульвара Инвалидов все забито, не пройти и не проехать. Так что он наверняка опоздает, как опаздываем и мы в эти дни.
– Oui, oui, c'est vrais[30]30
Да-да, ты права (фр.)
[Закрыть]. Тем не менее такие воспитанные леди, как мы, должны демонстрировать свои хорошие манеры любому иностранцу в любой ситуации. Я считаю, будет вполне уместно, если мы все втроем, хозяйки поместья д'Оноре, поприветствуем нашего гостя. Ты сделаешь большое одолжение, cherie, если мы встретим этого перса как одна семья.
Симона приблизилась к письменному столу и наклонилась, чтобы разглядеть карту получше. Естественно, она предпочла бы позаниматься или покататься по холмам вместе с Сабо Нуаром. С другой стороны, потраченные час или два не будут иметь для нее особого значения, а вот ее бабушке это доставит огромное удовольствие.
– Если таково твое желание, Grand-mere, бабуля, то я буду с вами, – согласилась она и поцеловала бабушку в лоб.
Мадам Габриэль не улыбнулась и ничем не выдала своего удовлетворения. Говорят, что красные бриллианты способны пробудить в ком угодно романтические наклонности. Ее жеребцы все время пребывали в возбуждении, они были сами на себя непохожи, а павлинов охватило буйство брачного периода. Франсуаза отменила посещение ресторана «Максим», «Омнибуса», где она должна была встретиться с принцем Уэльским. Да и сама мадам Габриэль не поехала в оперу, где давали постановку «Блеск и нищета куртизанок» по роману Бальзака, уступив билеты отцу Сабо Нуара и его супруге Эффат, которая шантажом вынудила Франсуазу одолжить ей на этот вечер накидку из шкуры леопарда.
Симона отправилась в свой будуар, чтобы примерить новое платье, которое белошвейка по случаю сшила для нее, но оно пока мертвым грузом висело в гардеробе.
Она взглянула на себя в зеркало и пришла в ужас от увиденного. Тафта ярко-красного цвета совершенно не шла к ее волосам, корсет был слишком тесным, а количество оборок и рюш представлялось абсолютно неуместным. Она оторвала кружевной воротничок. Сунула палец под оборку и оторвала ее. Вознамерившись отодрать и другую, она вдруг услышала далекий цокот копыт. Покинув свои апартаменты, она пересекла коридор и вышла на балкон, откуда открывался великолепный вид на парк и извилистую дорогу к дому.
Балкон был той выигрышной точкой, которая давала ей хороший обзор. Отсюда она первой замечала поклонника, которого ждала ее мать, посетителя, которого ее бабушка величала «старым другом», и здесь же она обыкновенно встречалась с раввином Абрамовичем, который не давал ей оторваться от реальности и напоминал об упадке окружающего мира.
– Пропитанный вожделением воздух, которым ты дышишь, опасен для тебя, – не уставал он напоминать ей. – Здесь повсюду наталкиваешься на искушающие миражи.
Он был единственным, кто без малейшего смущения давал ей советы по интимным вопросам. Если ее первая менструация стала для матери и бабушки подходящим поводом устроить званый вечер, дабы представить ее состоятельным поклонникам, ее прадедушка не преминул дать ей разумный совет. На седьмой день менструации женщина должна окунуться в микву, священный бассейн для ритуального омовения, перед тем, как предстать перед своим супругом. А мужу вменялось в обязанность дарить подарки в священную субботу, Шаббат, и удовлетворять жену в постели – в противном случае она имела законное основание для развода. И если Франсуаза и мадам Габриэль не находили места в своей жизни для традиций и обычаев раввина Абрамовича, то для Симоны его вера служила якорем в бурном море житейских невзгод. Он сравнивал свою покойную супругу с великими еврейскими женщинами, возглавлявшими род в матриархальном обществе: Сарой, Рашель и Ребеккой.
– Обязанности и уважение – вот основа любых взаимоотношений, – говорил он. – Это одиннадцатая заповедь. Грохот колес экипажа, то исчезающий на мгновение, то заглушаемый порывами ветра, стал ближе, и Симона на секунду задумалась о том, что, может быть, красные бриллианты действительно воздействуют на природу как основу мироздания. Ведь она на самом деле уловила разлитую в воздухе жадность, конский пот и запах потертой кожи. Неужели перс явится в своем национальном костюме, в этих смешных матерчатых башмаках и конической шапочке?
Экипаж приближался, и она наклонилась над балюстрадой, чтобы рассмотреть его получше. Но тут она потеряла равновесие и едва не свалилась вниз. Сердце готово было выскочить из груди, и она испуганно вскрикнула. Бабушка обхватила ее сзади. Оправляя юбку одной рукой, другой мадам Габриэль обняла дрожащую внучку за плечи.
Коляска с грохотом миновала последний поворот. Показались двенадцать белых жеребцов, галопом мчавшихся к шато Габриэль. Распахнулись парадные ворота, пропуская экипаж, и он подкатил к ступеням, ведущим вверх на террасу.
В воздухе тут же замелькали светлячки, похожие на мерцающие зеленые искорки, собрались в рой и опустились на лошадей. Четверо погонщиков-кучеров на передних козлах ничего не могли поделать с жеребцами – те бешено раздували ноздри и размахивали хвостами, стараясь отогнать светляков, которые норовили забраться им в уши.
Месье Гюнтер, не отличающийся мирным нравом, злобно зашипел в ухо мадам Габриэль, что эти светляки только выглядят безобидно, да и то на взгляд неопытного человека, а на самом деле их шлюхи-самочки подбивают чужих самцов пожирать друг друга. Испуганная столь зловещим предсказанием, она раскрыла свой веер и взмахом отогнала призрака прочь. Происходящее ей совершенно не нравилось. Эти крошечные ветреные создания появились откуда ни возьмись в самый неподходящий момент.
Впрочем, кучера тоже разогнали светляков и спрыгнули на землю, чтобы откинуть приставные ступеньки и открыть дверцу экипажа.
Наружу вышел гигант.
Он воздел вверх могучие руки, украшенные татуировками мифологических воинов, принявших враждебную боевую стойку. В одной руке он держал свисающий на цепочке железный ящичек с большим замком. Он посмотрел направо, потом налево. Его бритая голова сверкала на солнце, шаровары трепетали на ветру. И вдруг светляки набросились на него. Он прокаркал что-то на непонятном языке, который неприятно поразил мадам Габриэль и Симону, и мгновенно разогнал светляков.
Симона вздрогнула, испуганно ойкнула и поднесла руку ко рту.
Мадам Габриэль, не веря своим глазам, прижала руку к сердцу, словно боялась, что оно сейчас выскочит у нее из груди и упадет вниз с балкона.
«Се nest pas vrai[31]31
Этого не может быть (фр.)
[Закрыть], – чуть слышно пробормотала она. – Что могло случиться с персом-ювелиром? Откуда взялся этот монстр и кто он такой? Неужели министр двора осмелился прислать подобное страшилище к ней домой?»
Она взяла Симону за руку и увела внутрь.
Симона возликовала. Визит, о котором столь торжественно возвестила бабушка, на деле оказался сущим кошмаром. Она задержалась на пороге, устремив фарисейски лицемерный взгляд на свою дорогую бабулю.
Мадам Габриэль услыхала легкий щелчок замка, обернулась и, в сопровождении Симоны, вновь вышла на балкон.
С другой стороны на землю спрыгнул перс-ювелир. Он с наслаждением распрямил свои длинные ноги, потянулся, встряхнулся, словно большая кошка, и тросточкой с серебряным наконечником захлопнул дверцу. Его длинные, до плеч, волосы были собраны в конский хвост на затылке, а каштановая бородка аккуратно подстрижена. Он был одет в черную тунику, беззаботно распахнутую на груди, и в просвете виднелась загорелая до черноты грудь, никак не соответствующая сложившемуся у Симоны образу ювелира, чахнущего в ателье-мастерской.
В мочке уха у него сверкал красный бриллиант. Перепрыгивая через две ступеньки и постукивая тросточкой в такт шагам, он поднялся на террасу и легким шагом двинулся к дому.
Симона не сводила с него глаз. Ее револьвер звонко стукнулся о кованую чугунную решетку балюстрады, когда она выхватила из-за корсета кружевной платочек и уронила его с балкона.
Молодой человек услышал звон металла, устремил взор своих карих глаз на двух женщин над головой и кончиком тросточки поймал порхающий в воздухе носовой платок. Кивнув им в знак приветствия, он скрылся внутри.
Глава двадцать пятая
Франсуаза расположилась у окна, в полумраке, нарушаемом лишь слабым светом, проникающим сквозь муслиновые занавески. В низком вырезе ее платья из шелковой органзы, инкрустированном жемчугами, виднелись роскошные груди.
Прежде чем Альфонс успел объявить о появлении перса, мадам Габриэль шагнула вперед и загородила собой Франсуазу, одновременно протягивая ювелиру руку.
Симона наблюдала, как обнаженные по такому случаю пальчики, о которых слагали легенды, с коническими подушечками и ногтями цвета слоновой кости взмыли вверх, к губам перса. Интересно, сколько же он будет удерживать ее руку? И сколько будет длиться поцелуй, который он запечатлел на этих легендарных пальцах? Сердце Симоны успело отстучать девять ударов, когда он наконец оторвался от руки мадам Габриэль. Приблизившись к Симоне, он склонил голову, прижался губами к ее правой руке и одновременно вложил ее носовой платок в левую руку.
На этот раз, почувствовав, как его губы коснулись ее плоти, она досчитала до восемнадцати. По спине у нее поползла струйка пота. Он отпустил ее руку. И только тогда она вспомнила, что не успела рассмотреть его ладонь, что впервые она не сумела составить впечатление о новом знакомом по линиям судьбы на его ладони. И почему это он целовал ее руку ровно в два раза дольше, чем знаменитую руку бабушки? Почему это руки, которые чистили лошадей, стреляли из револьвера и увлекались хиромантией в отношении незнакомцев, привлекли к себе столь пристальное внимание?
Месье Жерар Фонтанель, покровитель Франсуазы, с уверенным и решительным видом восседал рядом со своей пассией. Дородный и тучный мужчина, он старался скрыть свой объемистый живот под двубортным пиджаком с галстуком-бабочкой. Его отличали тонкие нервные усики и черная как смоль шевелюра, изрядно смахивающая на войлочный парик. Но за стеклами пенсне поблескивали глазки цвета жженого сахара, резко контрастировавшие с проницательным и даже внушительным выражением его лица. Он встал, чтобы поприветствовать перса, прикрыв ладонью чековую книжку, лежавшую на приставном столике.
Мадам Габриэль решила, что он, должно быть, явился сюда прямо из банка, вместе со своей чековой книжкой, которая лопалась по швам от миллионов. Она даже подумала, что Франсуазе в любом случае достанется какой-либо дорогущий драгоценный камень, если он вдруг не сумеет приобрести браслет из красных бриллиантов.
При виде любовника своей матери, выставленного напоказ в гостиной наподобие безвкусного, кричащего артефакта, Симона покраснела, как маков цвет.
Альфонс, суетившийся рядом, дабы убедиться, что все в порядке, сопроводил ее к стулу и вручил стакан воды со льдом. Перс в окружении бледной кожи, голубых, соломенных и рыжих волос, бирюзовых, серо-стальных и желто-зеленых глаз явно растерялся. Все, буквально каждая деталь в этих женщинах д'Оноре – их уверенный вид, утонченные манеры, откровенные взгляды – казались ему чужими и непонятными. Но более всего его поразила и очаровала Симона. Ее духи напомнили запах специй его родины – корицы, тмина, имбиря. Трогательный наклон ее головы, словно она сама до конца не была уверена в том, что скажет или сделает в следующее мгновение, поразил его в самое сердце. Похоже, она не чувствовала себя частью окружающего разврата, и вызывающий вид оторванного воротничка на платье показывал, что она здесь чужая. Поймав себя на мысли о том, что он уже раздумывает, под каким предлогом можно снова напроситься в гости в ближайшее время, молодой перс вспомнил, для чего он сюда приехал. Добросовестные и честные мужчины, не говоря уже о личном ювелире шаха, могли оказаться в подобном месте, пользующемся столь дурной репутацией, исключительно по делу.
Мадам Габриэль уже обратила внимание на ошеломленное выражение лица ювелира, растущее раздражение Франсуазы и усилия месье Фонтанеля отвлечь ее внимание, направив его на что-либо иное. Поэтому она обратилась к персу.
– Alors, вам удалось найти браслет из красных бриллиантов?
Гигант подхватил кресло и поставил его напротив стола, на который он водрузил ящичек прямо перед персом. Ко всеобщему изумлению, после этого гигант вытянулся на ковре у ног ювелира. Теперь он превратился в живой щит на тот случай, если бриллианты упадут на пол, и его злобный взгляд, устремленный на присутствующих снизу вверх, служил верной гарантией против кражи, приди кому-нибудь в голову такая нелепая мысль.
Кир повернул ключ в ящичке, предназначавшемся для хранения драгоценностей.
Юбки Франсуазы негромко зашуршали, когда она подобрала их, раскрыла веер и подвинулась ближе, устроившись на кушетке рядом со столом.
Мадам Габриэль метнула на дочь укоризненный взгляд.
У месье Фонтанеля задергались тоненькие усики.
Кир положил лупу на стол, вынул бархатную подкладку и развернул ее. Со щелчком открылась крышка атласной коробочки, и он передвинул ее в центр стола.
Франсуаза подошла к персу вплотную, одной рукой она стиснула его плечо, а другой яростно обмахивала веером свои вздымающиеся груди. Перегнувшись через его плечо, она взглянула на предмет на бархате, и в ложбинке между грудей у нее вдруг выступили мелкие бисеринки пота.
Восемнадцать красных бриллиантов, величиной в один карат каждый, украшали великолепный платиновый браслет. Они сверкали и искрились неправдоподобными оттенками красного, фиолетового и пурпурного цветов. Камни жили своей, обособленной жизнью.
Кир поднял браслет и, не обращая внимания на вытянутую руку Франсуазы, застегнул его на запястье Симоны, словно это она была потенциальным покупателем. Он сначала поднес ее руку к свету канделябра, а потом подвел к окну, чтобы еще раз продемонстрировать ей магию браслета, невероятную игру солнечных лучей, падающих на камни, отчего они казались расплавленными и текучими.
Месье Фонтанель, решив, что вытерпел уже достаточно глупостей и недоразумений, и поскольку именно ему предстояло расстаться с миллионами, широким шагом подошел к Симоне и схватил ее за запястье. В мгновение ока он ловко расстегнул застежку браслета. Но не успел он вооружиться лупой, чтобы оценить первый камень, как вдруг лишился опоры под ногами и взмыл в воздух, подхваченный ручищами гиганта. От неожиданности он растерялся и, хотя и кипел от ярости, не оказал сопротивления, его кости трещали в объятиях монстра.
– Отпусти его, – спокойно распорядился Кир. Месье Фонтанеля вернули на ковер. Лицо его приобрело пепельно-серый оттенок. Он поправил галстук и, не обращая внимания на восторженные повизгивания Франсуазы, рухнул в кресло, заботливо подставленное ему Киром. Фонтанель выждал, пока его сердце несколько успокоится, положил браслет на подкладку и наклонил вниз лампу на гибкой ножке. У него внезапно заболели щеки, не только от сдерживаемого гнева, но и от изумления при виде лежащего перед ним сокровища. Не торопясь, он внимательно изучил мельчайшие детали каждого из редчайших красных бриллиантов, видеть которые ему еще не доводилось. В какой части земного шара их добыли? Кто был их поставщиком? Как они попали в руки к этому персу?
Мадам Габриэль наблюдала, как взаимоотношения Фонтанеля и драгоценных камней перешли в стадию навязчивого стремления к обладанию. Она сумела оценить его растущее восхищение, неторопливую манеру, с которой он поворачивал браслет, чтобы рассмотреть каждый камешек, и то, что его глазки цвета жженого сахара смягчились и растаяли.
Он положил браслет обратно на подкладку и провел пальцем по камням с таким выражением, словно гладил глаза любовницы. Он поднял взгляд к потолку, устремив взор на изысканные фаянсовые украшения, и не опускал его, как решила Франсуаза, целую вечность. На глазах у него выступили слезы восхищения и повисли, дрожа, на кончиках ресниц.
Мадам Габриэль, вцепившись рукой в нитку жемчуга у себя на шее, проследила за взглядом Фонтанеля. Она решила, что представляет себе те невероятные ласки, которыми будет вознаграждена его щедрость, а также возможные болезненные последствия, которые обрушатся на него в случае отказа от покупки.
– Non! Се nest pas vrai, нет, этого не может быть! – выкрикнул Фонтанель, от злости речь его звучала неразборчиво, гласные наезжали друг на друга. – Это невозможно! Неслыханно! – Он подбросил браслет в воздух.
Гигант вскочил на ноги с легкостью, которую редко можно встретить в столь крупном мужчине, и подхватил браслет на лету.
– Позор, – завопила Франсуаза, – вы попытались всучить мне гранаты вместо красных бриллиантов!
Франсуаза пронзительно вскрикнула и без чувств провалилась в атласные волны своих юбок.
Мадам Габриэль не чувствовала себя ни капельки разочарованной. Наоборот, она восхищалась месье Фонтанелем, который сумел достойно и заслуженно отомстить.
Симона осталась у окна, прикусив губу. Солнечные лучи пронизывали копну ее волос, и веснушки на коже отливали янтарем.
Кир открыл ящичек, положил в него браслет и снова запер. Так, словно не произошло ничего необычного, он обратился к мадам Габриэль и Франсуазе, которая с помощью Альфонса уже пришла в себя.
– Леди, – он отвесил обеим низкий поклон, – я удаляюсь. – Он вытащил карманные часы, откинул крышечку и прижал указательный палец к вогнутой поверхности. Затем он прикоснулся к веснушке на шее Симоны. Приподняв ее руку, он вложил в нее что-то, похожее на зернышко риса. После чего сжал ее пальцы в кулак. – Я должен вам еще двенадцать, мадемуазель. По одному за каждую веснушку.
И быстро вышел из шато Габриэль. Ворота с лязгом закрылись за ним. Затих стук копыт.
Симона разжала руку. На линии жизни, которая тянулась у нее через всю ладонь, лежал крохотный красный бриллиант. Он вернется. Еще двенадцать раз.
Глава двадцать шестая
Симона опустила руку в карман своих бриджей для верховой езды, в другой она держала книжку по истории Персии, которую презентовал ей Альфонс. Она покатала крошечный красный бриллиант между большим и указательным пальцами. Когда же, интересно, вернется Кир? А следующий бриллиант он спрячет в белой розе, в складках курдской туники или между страницами сборника стихов? Она поднесла ко рту тыльную сторону ладони, на которой, казалось, до сих пор сохранился отпечаток его губ. С восторгом она вспомнила, сколь равнодушно он отнесся к заигрыванию ее матери и как великолепно игнорировал недалекого месье Фонтанеля. Будучи не в состоянии заснуть, она решила провести большую часть дня в лесу на дальней стороне долины Африканской циветты, в обществе Золя – жеребца, названного в честь друга мадам Габриэль, Эмиля.
Серьга с красным бриллиантом – таинственный мир завораживающих красок, – которую носил Кир, побудила Альфонса вручить Симоне книгу о мифологическом значении драгоценных камней и географии их залегания. Однажды он подслушал разговор купцов и узнал, что честность в их ремесле считалась жизненно необходимой и торговцы из таких далеких стран, как Конго, Россия и даже Индия, колесили по Парижу, предлагая бриллианты нескольким избранным клиентам.
Воображение Симоны захватило происхождение бриллиантов – углеродов, сотворенных более ста миллионов лет назад титаническим давлением и колоссальными подземными температурами, пока дожди и эрозия не освободили их из плена земной коры, разбросав по поверхности земли в руслах рек, на дне океанов или в красной почве Лунды Суль[32]32
Провинция в Анголе, где добывают бриллианты.
[Закрыть]. Ее восхищала избирательность природы. Отчего некоторые углероды превратились в бриллианты, а другие так и остались простым графитом? Она зачитывалась историями и легендами о драгоценных камнях, получивших собственные имена и за которые была обещано вознаграждение: например, Браганса – бриллиант размером с кулак, названный в честь правящего королевского дома Португалии, по слухам, был выкраден из сокровищницы и переправлен во Францию в сундуке с сорока тысячами золотых монет.
Может быть, красные бриллианты произошли от крови обманутых рудокопов, пылающих глаз драконов, охранявших тайные рудники, или слез детей, заточенных в кандалы рабского труда? И могут ли призраки ее бабушки поделиться с ней крохами мудрости в отношении Кира и его бриллиантов?
– Кир! – снова и снова повторяла она, а затем добавляла: – Симона, – пробуя слова на вкус и пытаясь найти сходство в звучании.
Удалившись от замка на некоторое расстояние, она побежала к конюшням по тяжелой, намокшей от росы траве. Она обошла конюшни и вошла в стойло к Золя с обратной стороны. Она старалась двигаться как можно тише, чтобы не разбудить конюхов, в особенности Сабо Нуара, который не поймет ее желания остаться наедине со своим жеребцом, да еще без седла и стремян. Она погладила Золя, ощутив под пальцами знакомую шелковисто-упругую спину коня, взглянула в глаза одомашненного животного – но сегодня ей хотелось иного. К ее нынешнему настроению, в котором она пребывала с самого утра, подошла бы еще не прирученная лошадь. Она переходила из одного стойла в другое, гладила лошадей, вдыхала их запахи, нашептывала им ласковые слова. В стойле нервно переступал с ноги на ногу своенравный Мольер, он требовал свободы, и копыта его разносили запахи сена и земли. Она погремела уздечкой, потрепала арабского скакуна по холке и негромко заговорила с ним.
Из-за деревянной перегородки за ней наблюдал Сабо Нуар. Он видел, как Симона ласково погладила гриву лошади, потрепала ее по холке и прижалась щекой к крупу. Никому, включая его самого, пока не удавалось приручить этого жеребца. Неужели это удастся Симоне? Она с легкостью улавливала эмоциональное настроение и особенности характера животных и могла заставить их идти шагом, мчаться рысью или галопом. Лошади реагировали на ее запах так, словно она была высшим существом. Но Мольер, арабский скакун, оставался диким и необъезженным. При виде покорного жеребца, издающего негромкое ржание, у Сабо Нуара замерло сердце. В первый раз с тех самых пор, как он увидел Симону в окне Франсуазы, ум его обрел способность мыслить с относительной четкостью. Получается, Симона все-таки на самом деле предпочитала животных компании людей. Подобно ему самому, в ней обитал дух животных, и между ней и лошадьми существовала особая неразрывная связь. Придя к такому умозаключению, которое правильнее было бы назвать прозрением, он утешился мыслью о том, что они с Симоной – родственные души в перевернутом мире, который никогда не сможет оценить их.
Симона зашагала по тропинке за конюшнями, ведя в поводу жеребца. Вода для мытья конюшен стекала по наклонному желобу, и сырая земля заглушала стук копыт.
Обмотав копыта своей кобылы специальными прокладками, чтобы приглушить топот, и сунув ей в пасть скомканную тряпку, чтобы та ненароком не заржала, Сабо Нуар последовал за Симоной. Из-под фыркающего и тяжело ступающего арабского скакуна вырвалась струя мочи. Знакомый брачный танец укрепил уверенность Сабо Нуара в том, что Симона намеревалась совокупляться с лошадьми.
Оставив позади поместье шато Габриэль, она объехала кругом долину Африканской циветты и, пустив коня галопом, углубилась в лес. Она вонзила ему каблуки в бока, обхватила животное бедрами, почти легла на него, вцепившись в развевающуюся гриву, слившись с конем в единое целое, и жеребец помчался по извилистой тропинке, под нависшими ветвями, то появляясь, то вновь пропадая из виду.
Сабо Нуар пустил свою кобылу рысью вслед за девушкой, чьи волосы были ярче гривы любого коня, даже тех, которые он натирал льняным маслом. Он ехал по ее следам, а она все дальше забиралась в чащу. Он представлял себе – нет, он ожидал, что вот сейчас она обернется, подмигнет ему, скинет свои юбки и, оставшись в корсете и бриджах для верховой езды, отшвырнет в сторону револьвер, приглашая его присоединиться к ней.
Не замечая следующего за ней Сабо Нуара, словно совершая некий очистительный ритуал, Симона настойчиво старалась изгнать из памяти многочисленных мужчин, череда которых прошла перед ее глазами в шато Габриэль. Она готовила себя для Кира – мужчины, совершенно непохожего на орды поклонников, наводнявших будуары ее матери и бабушки.
Она потянула коня за гриву и остановилась под каштановым деревом.
Малиновка упорхнула в свое гнездо, выложенное паутиной и лишайником. Насекомые умолкли и укрылись в своих подземных убежищах. Кошки-циветты зарылись поглубже в своих норах. Симона спешилась, но не стала привязывать жеребца, уверенная в том, что он будет пастись где-нибудь рядом и никуда не убежит. Она уселась на ковер из листьев и прислонилась спиной к дереву.
Неподалеку Сабо Нуар притаился за деревьями. Мускулы у него ныли от напряжения, в паху возникла тупая боль – он не сводил с нее своих диких глаз. Ему показалось довольно-таки странным, что она прискакала в лес только для того, чтобы почитать.
Уйдя с головой в историю Персии, не обращая внимания на голод, жажду и сырую землю, пачкавшую ее бриджи для верховой езды, Симона провела под деревом большую часть дня. Она вступила в древнюю Персию рука об руку с Киром Великим, триумфатором, основателем империи Ахеменидов. Они вдвоем разработали план строительства города Пасаргада в самом сердце плодородной долины, обрамленной персидскими горами. Он шептал ей на ухо, что аромат роз в его райском саду не может сравниться с ее запахом. Она поведала ему, что является дочерью ясновидящей.
– Не начинай войну с массагетами, – умоляла она его. – Они убьют тебя.
– Обещаю, – отвечал он, не сводя с нее глаз. – Матеша-керам.
Она громко засмеялась, ей не терпелось поделиться своими историческими открытиями с Альфонсом.
Сабо Нуар застыл в ожидании. Неужели она и в самом деле прискакала сюда, чтобы совокупляться с жеребцом? Если так, то почему она тянет время? Из седельной сумы он извлек лорнет и навел его на книгу, которую она держала в руках. «Полная история Персии». Сплетенные над головой ветви превратились вдруг в шипящие щупальца. Оказывается, голова ее занята этим ювелиром-персом, а не арабским скакуном. Подобравшись ближе и присев за деревом, он наблюдал, как она сломала ветку, мешавшую ей посмотреть вдаль, за горизонт, а потом отряхнула листья и раздавленные ягоды со своих бриджей. Одним прыжком вскочив на спину Мольера, она пустила животное галопом. Сабо Нуар с такой силой сжал кулаки, что ногти впились в ладони. Вонзив каблуки в бока своей кобылы, он рванул уздечку, едва не поранив лошади губы. Набирая скорость, под стук копыт, заглушаемый обмотками, сырой землей и травой, он помчался вслед за женщиной, которая даже не подозревала об охватившей его ярости.
На всем скаку объезжая деревья и стараясь не зацепиться локонами за низко нависающие ветви, Симона углублялась все дальше в чащу. Из ветвей вылетел золотистый пересмешник и запутался в ее волосах. Она освободила трепыхающуюся птичку и обернулась, чтобы проводить ее взглядом. И тут она заметила Сабо Нуара, который был теперь совсем близко от нее, чувствуя себя преданным и обманутым. Симона махнула ему рукой, чтобы он уезжал прочь, и придержала своего жеребца, когда его кобыла поравнялась и затрусила рядом с Мольером.
– Я хочу побыть одна, – крикнула она ему.
Держа поводья одной рукой, он другой ухватил Мольера за гриву и вынудил ее остановиться.
– Отпусти! – закричала она. – Что ты делаешь?
Она заметила тряпку в пасти лошади; обмотки, привязанные к копытам, жилы, вздувшиеся у него на шее подобно канатам.
– Что случилось? – спросила она.
Он спрыгнул со своей кобылы, не выпуская из рук гриву Мольера.
Она ухватилась за ветку над головой, подтянулась изо всех сил и спрыгнула с коня. Приземлившись на ковер из гниющих листьев, сосновых игл и опавших ягод, она не удержалась на ногах и упала на спину. Вставая с земли, она зацепилась за ветку, и ткань костюма порвалась, обнажив плечо.
Он судорожно вцепился в поводья, борясь с желанием наброситься на нее сверху.
Она прицелилась из револьвера ему в сердце.
– Ступай домой! – приказала она, как если бы разговаривала с бродячей собакой. – Что с тобой такое? Это же я. Симона!
Он с силой провел рукой по шее, расцарапав кожу до крови. По щекам его ручьем текли слезы.
– Я думал, ты любишь животных, совокупляешься с лошадьми. Мы с тобой родственные души. А тебе нужен этот перс, правильно? – Следующие слова он буквально выплюнул. – Я не могу этого вынести. Убей меня.
Она вздрогнула при виде его груди, которую он выпятил так, словно рассчитывал получить медаль. Под рубашкой четко обрисовались его худенькие плечи, и он, казалось, умолял ее спасти его от самого себя. У нее начало крепнуть убеждение, что он сошел с ума. В детстве они фантазировали вдвоем, давая пищу своему живому воображению. Они играли вместе, и тогда эти игры казались вполне невинными. Она изображала лисицу, а он – охотника, или же он надевал на себя личину свирепого быка, а она превращалась в матадора. Но она никак не ожидала, что эти фантазии станут для него реальностью. Как ему могло прийти в голову, что она совокупляется с лошадьми? Неужели ее пресловутая близость с животными каким-то образом ставила ее в один ряд с его покойной матерью?
Сабо Нуар жадно глотал лесной воздух, пронизанный запахами гниющей травы, сухой коры, созревших на солнце каштанов. Даже на расстоянии, сидя на своей лошади, он ощущал исходящий от Симоны запах возбужденной женщины. Неужели перс, подобно Симоне, источал запах лисицы, стойкий, как черная патока, и крепкий, как кошачья моча? Неужели это он был для нее родственной душой? И хотя Сабо Нуара снедало желание впиться поцелуем в ее губы, розовые, как носик котенка, мягкие, как лапы медвежонка, хотя сердце его разрывалось от ревности, он вдруг понял, что животный дух Симоны не успокоится, пока она не заполучит этого перса.
