Текст книги "Королева его сердца"
Автор книги: Донна Валентино
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)
– Кобыла испугалась, когда эти проклятые парни Ножа Мясника стали стрелять.
– Она боится выстрелов.
– Будь они прокляты! Ваша кобыла ждет жеребенка, мисс Глори, а они подняли такую стрельбу, что у нее может случиться выкидыш.
Глори взглянула на Питера, не говоря ни слова: только сейчас она наконец поняла, что ее любимой кобыле угрожает опасность.
– Скорее всего головорезы Ножа Мясника пронюхали, что вы в отъезде, и решили нагнать на вас страху. Они подожгли амбар. Судя по тому, что рядом с сараем валялась сбруя, они хотели потом спалить и его, но, очевидно, увидели там лошадей и решили их угнать, забыв о поджоге. Отменные лошади, мисс Глори. Жеребец стал отбиваться от них, и наверное, разбудил моих ребят, оставленных охранять ваш дом. Они помогли Близзару и прогнали бандитов. – Питер выглядел смущенным и был зол на своих людей за то, что они так опростоволосились.
– Отвезите меня к нему. Я должна быть с ним. – В глазах Питера снова вспыхнула обида, и хотя Глори не могла взять свои слова обратно, она постаралась смягчить удар по его самолюбию: – Кристель почти не знает Данте. Ей будет гораздо лучше, если я помогу ему ухаживать за нею.
Глава 17
Данте почувствовал легкое движение воздуха, когда Глориана вошла в сарай. Он с трудом сохранил непринужденную позу, сидя на куче мешков с крупой.
– Миссис Кристель, – проговорил он, – прикосновение хозяйки облегчит ваши страдания. Кто-кто, а я-то уж знаю, насколько это помогает.
Он также знал и то, что прикосновение Глорианы могло вызвать безмерное наслаждение, но отогнал эту мысль, обратив все свое внимание на несчастное животное. Кристель стояла, широко расставив ноги, бока ее поднимались и опускались от тяжелого дыхания, а изящная шея повисла до самой земли. Обычно выразительные глаза ее были пустыми. Близзар фыркал, то и дело озабоченно, как-то свистяще постанывая, и непрерывно постукивал копытом по своей подстилке.
Данте чувствовал, что Глориана его рассматривает, сравнивая каждую мелочь с тем образом, который сложился в ее голове. Он не раз видел, как женщины, которые встречали своих мужей, возвращавшихся с поля битвы, так же пристально их рассматривали, а потом радостно бросались в их объятия. Не забывая о ее недавнем раздражении, он решил довольствоваться сознанием того, что ее привела сюда забота о больной кобыле, а вовсе не о нем. Однако это было для него плохим утешением: он жаждал почувствовать всем своим существом прижавшуюся к нему плоть Глорианы.
– Ты… ты не ранен?
Он покачал головой. Раны, от которых он страдал после схватки, не кровоточили – он давно научился скрывать их от тех, кто ценил его холодную голову и руку, твердо державшую меч.
Глориана тихо опустилась на охапку сена рядом с Данте. Она коснулась пальцами его предплечья. Он чувствовал, как они с легкостью пера скользили от его локтя к плечу, ощутил знакомое тепло, когда ее палец через дыру в рубахе коснулся его тела. Он вздрогнул и постарался не выдать отчаянного желания схватить ее в объятия и почувствовать своей грудью биение ее сердца.
– Прости, – извинилась она, уловив его движение, и сделала вид, что что-то смахивает с его руки. – Я просто… просто хотела сбросить соломинку, приставшую к рукаву… Как ты думаешь, Кристель сохранит жеребенка?
– Об этом судить пока рано.
– Я не знала, что она… ты понимаешь, что я хочу сказать. Я-то думала, что она ела слишком много кукурузы и потому располнела.
– Могу заверить, что Близзар оказался бы более внимательным к ней, не сделай он уже свою работу.
Глориана смотрела на свою кобылу:
– А что с Кристель? Что с нею произошло?
– Ты могла потерять и ее. Все в руках Божьих.
В глазах Глорианы заблестели слезы, и он не осудил бы ее, если бы она разразилась рыданиями, потому что сам чувствовал мучительное отчаяние, думая о том, как много потеряно из-за такой малости.
– Утром ты должна уехать, Глориана. Найди себе пристанище в Холбруке. Я останусь здесь, буду приглядывать за Кристелью, пока не прояснится положение.
– Я тоже, черт побери. Я не покину Кристель.
– Понимаю, сейчас страх притупил твои чувства, но если бы ты согласилась сделать выбор…
– Выбор? Какой тут может быть выбор – я убила бы всякого, по чьей вине это произошло.
– Я позаботился об этом ради тебя.
Некоторые мужчины получали удовольствие убивать. Другие упивались пересказами этого со всеми подробностями. И находились женщины, которые цеплялись за каждое слово, задыхаясь от алчного возбуждения, а были и такие, что затыкали себе уши, предпочитая ничего не слышать. Глориана глубоко вздохнула и трепещущими пальцами провела по его напрягшемуся кулаку. Ее целительное прикосновение размягчило его душу и немного растворило чувство горького раскаяния, всегда наполнявшего его, когда проходил боевой запал.
– Мне очень жаль, – прошептала она. В сердце Данте что-то дрогнуло и тут же рухнуло, как будто ее понимание пробило брешь в невидимой стене. – Я не хотела, чтобы ты так дорого платил даже за избавление от опасности. Данте, я могу оставаться здесь столько, сколько захочу.
Данте так резко и неожиданно повернулся к ней, что она непроизвольно откинулась на мешки с крупой. Он не дотронулся до нее, но тем не менее пригвоздил ее к месту, уперевшись обеими руками в мешки.
Его глаза, пылавшие мрачным огнем, выдавали страстное желание, а губы трепетали всего в нескольких дюймах от ее собственных. От него пахло порохом и потом от быстрой езды верхом, и к этим запахам добавлялся знакомый аромат его тела, которым она упивалась, ощущая его на своей коже после его объятий. Прядь его волос выскользнула из-под перехватывавшего их ремешка. Ей ужасно хотелось поправить ему волосы, но она боялась, что, не удовольствовавшись этим, обхватит его голову руками, после чего уже ничто не будет отделять их друг от друга, ощутит эти магические губы и щетку усов на своей коже.
– Ты хочешь остаться здесь? – хрипло выдохнул он с таким недоверием, как будто услышал, что она собирается уйти в монастырь.
Глори пожалела о том, что не могла взять назад свои слова. Как всегда, она произнесла их, не подумав о последствиях. Ни одна женщина в здравом уме не призналась бы в том, что, несмотря на всю опасность, она не испытывает отвращения и страха. От того, что Данте истребил бандитов, сердце ее наполнилось непередаваемой радостью, и она выболтала правду, забыв обо всем на свете.
Но она это сказала. Она хотела остаться. Она хотела спасти Кристель и ее нерожденного жеребенка, перевернуть все вверх дном на этой земле, чтобы выращивать здесь красивых, умных лошадей – и черт с ними, со всеми этими овцами и коровами.
Вопреки всему с момента встречи с Данте она непрерывно убеждала его, что любит цирковую жизнь. К тому же она доказала свою полную неприспособленность к работе с лошадьми и даже не смогла понять, что ее кобыла была на сносях. Если она откроет ему свое сердце и расскажет, что все ее мечты, стремления и желания превратятся в ничто, когда его не будет рядом, то в его глазах она окажется легкомысленной, ветреной, как ей казалось, особой. Этого никак нельзя допустить.
Данте нависал над нею, как тигр, ожидающий момента, когда его жертва шевельнется и выдаст свою уязвимость, чтобы наброситься на нее.
Что произойдет, если она все ему скажет? Он, вероятно, не поверит ей. Или же, возможно, поверит, что еще хуже, потому что тогда его сильно преувеличенное чувство долга вынудит его остаться, пока он не убедится в ее полной безопасности. Ей удастся удержать его так по крайней мере на какое-то время.
Она могла бы удерживать его и дольше, если бы умело пользовалась кипевшей между ними страстью. Бороться с желанием прикасаться к нему, поминутно убеждаясь в том, что он живет и дышит, было выше ее сил. Прислушиваясь к его прерывистому дыханию, глядя в его лихорадочно блестящие глаза, она знала, что он прилагал огромные усилия, чтобы совладать с огнем страсти. Она могла скользнуть рукой за ворот его рубашки, обхватить ладонями его горячий, мускулистый торс и притянуть на себя всю тяжесть его тела. Один поцелуй, еще одно прикосновение, подтверждающее ее ответное желание, и между ними вспыхнуло бы пламя такой страсти, что они, вероятно, привели бы в исполнение замысел парней Ножа Мясника, дотла спалив сарай.
Да, она могла целовать его, прикасаться к нему и этим удерживать Данте рядом с собой, пока он не забыл бы все, связанное с Елизаветой, короной и королевством. Но может быть, он этого не забыл бы никогда. Может быть, он зачах бы и умер, как ее мать, может быть, жил бы в мрачной нищете, как отец, тоскуя по несбыточной мечте. А она провела бы всю жизнь в мучительном сознании того, что украла его мечты. На таких условиях она не хотела строить свое счастье.
– Почему ты думаешь, что я когда-нибудь смогу оставить цирк? – Ее смех, с которым она произнесла эти слова, прозвучал невесело.
Если бы он поцеловал ее, если бы прошептал «Потому что, Глориана» и преодолел разделявшее их тела крошечное расстояние, она отважилась бы сказать ему все.
– Цирк у тебя в крови, – прошептал он словно самому себе. Разочарование обрушилось на нее с такой силой, что она закрыла глаза от боли. – Ты женщина Карлайлов, рожденная быть звездой. В тако»тлуши тебе нечего делать.
Данте с такой легкостью отпрянул от нее и поднялся, что она едва успела осознать его бегство. Разделявшие их несколько дюймов оказались такими же непреодолимыми, как расщелина, расколовшая надвое сплошное кольцо гор. Дрожа от волнения и разочарования, отряхивая рукава, чтобы скрыть страстное желание снова прижаться к нему, она с трудом вернулась в прежнее положение.
– Я сейчас подумала, как было бы хорошо, если бы я смогла приезжать сюда, вместо того чтобы в конце каждого сезона тащиться во Флориду.
– Ты говорила мне, что Флорида тебе нравится. Тебя ведь никто не принуждал проводить там зиму.
– Нет. Это просто вошло в привычку, потому что моя мать любила солнце и прогулки по пляжу. Но после ее смерти мне больше никогда не хотелось туда ехать.
Забил копытом Близзар и, внезапно прыгнув вперед, ударился об ограду стойла. Кристель тревожно заворчала.
– Ее беспокоит присутствие жеребца.
– Пойду прогуляю его. – Она почувствовала необходимость выйти из этого сарая, где неминуемо погибали одна за другой все ее мечты.
– Нет. Я сделаю это во время дозорного объезда. Погоняю Близзара, чтобы утомить его, и Кристель будет спокойнее.
Данте отошел от Глорианы и занялся уздечкой Близзара. Он опять становился недосягаем, и она почувствовала, как по ней прокатилась волна стыда, когда поняла, что не в силах удержать Данте около себя.
– Для чего нужен этот объезд? Я думала, что вы обезвредили бандитов.
Данте положил руки на гладкую спину Близзара и легко взлетел на нее. Одной рукой он взял повод и по-хозяйски плотно обхватил бока Близзара своими длинными ногами.
– Мы рассеяли только одну шайку, Глориана. Могут объявиться другие.
«Нет, это не бегство от страсти, – решила Глори; – просто он, как настоящий воин, должен охранять эти места и делать свое дело». Она внезапно страшно обрадовалась тому, что не выдала ему свои тайны.
– О них позаботится Питер.
—Я…
– Я понимаю, что сегодня дело до фокуса с зеркалом у нас не дойдет, но завтра это будет первое, чем мы займемся.
Данте кивнул, ногами пришпорил своего жеребца и помчался на Близзаре вперед через распахнутую дверь сарая.
Она бросилась к двери и посмотрела ему вслед. Он ездил верхом с исключительным искусством, не хуже профессиональных цирковых наездников, но в его стиле не было и намека ни на желание покрасоваться, ни на ожидание бурного одобрения зрителей, просто человек с величайшей добросовестностью делал свое дело.
Застоявшийся Близзар рвался перейти в галоп, но Данте сдерживал его, не желая рисковать ногами жеребца. Солнце садилось, приближаясь к кромке горной гряды, отчетливо видимой на фоне заката, и в долину уже начинали вползать сумерки. Стараясь держаться в самой густой тени, Данте вглядывался в сумеречную даль, чтобы не упустить признаков появления незваных гостей.
И он обнаружил их в глубоком укрытии, недалеко от входа в ущелье. Данте видел огни костров, и ветер доносил до него запах бобов и бекона, которые они готовили на ужин. Было непохоже, чтобы они оплакивали погибших несколько часов назад товарищей. То и дело раздавались взрывы их скабрезного смеха, и бесцельно тренькала гитара. Слишком уж наглы эти люди Ножа Мясника и бесцеремонны в своей самонадеянности. Да и неудивительно, потому что ни один человек не мог бы приблизиться к их лагерю, оставаясь незамеченным. Разве что сверху на них могли напасть орлы да горные козлы.
За спиной Данте послышался мягкий топот копыт. Обернувшись, он увидел Питера Хенли, последовавшего его примеру. В руках у него была какая-то двойная зрительная труба – он называл ее биноклем, глядя в который он так изощренно ругался, что Данте не мог не восхититься.
– Как видно, мы не произвели на них никакого впечатления. Вот, возьмите, убедитесь сами.
Данте взял бинокль. Несколько мгновений ушло на то, чтобы его глаза приспособились к стеклам, а потом его охватил гнев собственника, когда он увидел, как бандит, прислонившись к большому валуну, стоял с таким видом, как будто он был хозяином на земле Глорианы. И не существовало такой силы, которая могла бы согнать его с этого места. Данте выругался, призывая на голову бандита все муки ада, и снова разразился руганью, когда увидел, что из рук этого типа стали вырываться яркие вспышки света, едва не ослепившие Данте.
– Интересно, кому он сигналит, – пробормотал Питер.
Вспышки подчинялись строгому ритму. Вспышка. Вспышка. Вспышка. Вспышка, пауза, вспышка, вспышка. Данте вспомнил, как Глориана, указывая пальцами вверх, говорила ему о том, что люди научились передавать сообщения, не прибегая к письменному слову.
– Ага, передача телеграмм по проводам, – сообразил Данте.
– Нет. Никаких проводов здесь нет, – коротко возразил Питер.
Мысль о проводах вызвала у Данте раздражение. Он не хотел признаваться Питеру Хенли в том, что не понимал, о чем идет речь.
Питер коротко, но язвительно усмехнулся:
– Эти сукины дети пользуются гелиографической системой армии США. Подумать только, они уносят с собой эти проклятые зеркала, когда снимаются с места.
– Зеркала?
– Ну да, зеркала со шторками для передачи посредством световых сигналов сообщений, зашифрованных азбукой Морзе. Когда-то армия покрыла всю территорию Аризоны сетью зеркал, а потом, года три назад, отказалась от использования большинства этих постов, когда сдался Джеронимо. Солдаты оставались здесь до тех пор, пока проблема сопротивления в Плезент-Вэлли не была снята.
На северной части гряды промелькнула ответная серия вспышек, а затем и третья, на этот раз так далеко, что вспышки были ненамного ярче мерцания какой-нибудь звезды.
– По-видимому, у них не было трудностей с установлением постов вдоль северной части горного кольца.
– За это тоже следует поблагодарить армию. Она построила дорогу вдоль подножия, что сократило время переезда между Форт-Апачи и Форт-Верде. Проклятая тропа идет по верху кольца, отходит назад на несколько миль, огибая верхний конец ущелья, и возвращается обратно с другой стороны, образуя линию, подобную перевернутой букве U. Люди Ножа Мясника северную часть дороги даже не охраняют в расчете на то, что пройти верхний конец ущелья, не оказавшись у них в засаде, невозможно.
Питер вглядывался в световые вспышки, не переставая ругаться.
– Вы умеете читать эти сигналы? – Питер кивнул, и Данте поспешил с вопросом: – О чем они говорят?
Губы Питера зашевелились, словно он повторял про себя передававшееся зеркалами послание.
– Хвастаются. Говорят, что налет прошел как надо. Они намерены отсидеться пару дней, а потом снести с лица земли ранчо Кэньон-Рок.
– Мы должны им помешать. – Кровь закипела в жилах Данте.
Питер фыркнул:
– Отец Глори был последним, кто попытался выбить их из этого лагеря. Они поставили своих людей у обоих выходов из ущелья. Всякий, кто пойдет через долину, станет легкой добычей для стрелков, укрывшихся внизу. Если вы попытаетесь подобраться к ним поверху, они тут же пристрелят вас как чужака. Пока проход находится в их ведении, никто не сможет помешать им с приходом зимы прогнать через него своих овец.
– Если бы мы перекрыли нижнюю часть прохода, им пришлось бы искать другую дорогу, – не отступал Данте.
– Перекрыть ее невозможно. Они не стали бы, сидя у костров, дожидаться, пока мы построим заграждение. Можно устроить взрыв, и он обрушит достаточно породы, которая завалит проход, – раздумывал Питер.
– Да. Это можно было бы сделать с помощью того динамита, который хранится в сарае у Глори.
Питер потер подбородок – ему пришла в голову мысль, заставившая его изменить свое мнение:
– Нет. Вам пришлось бы подорвать стены прохода с обеих сторон, чтобы отколоть достаточное количество породы.
– Разве, имея динамит, нельзя сделать двойной взрыв?
– Черт побери, да им можно взорвать хоть целую гору, если правильно заложить заряды. В этом-то вся соль. Чтобы взорвать южную сторону, вы можете воспользоваться армейской тропой. Но к северной стороне ущелья не подобраться иначе как по дороге, огибающей верхний конец. Однако там не миновать засады Ножа Мясника. Да и забраться по склону наверх тоже невозможно, это отвесная каменная стена.
Данте снова взял у Питера бинокль, чтобы проверить его доводы.
– Я мог бы встать на доступной стороне и перебросить динамит через ущелье.
Питер недоверчиво фыркнул:
– Расстояние там побольше, чем кажется отсюда.
– У меня сильная рука.
– Так-то оно так, но как вам удастся попасть точно в нужное место? Если вы не сможете бросить заряд с абсолютной точностью, взрыв не достигнет цели. Кроме того, еще вопрос, как вы это сделаете. Он может взорваться у вас в руках или же на лету в воздухе. В обоих случаях вы погибнете. И даже если вас не убьет при взрыве, этим головорезам станет ясно, в чем дело. Не думаю, что они оставят это без последствий.
– Тогда должен быть другой выход, до которого я пока не додумался.
– Не понимаю, вам-то что до всего этого? Вы же уезжаете. А я намерен завтра же увезти мисс Глориану отсюда, хочет она того или нет.
– У нее могут быть другие желания.
– Она может желать все что угодно. Впрочем, у нее будет небольшой выбор, если эти парни Ножа Мясника устроят засады еще в нескольких местах.
Глориана твердила, что не собиралась долго быть на ранчо, и поэтому, узнай Данте о том, что она еще скорее уедет отсюда, ему не на что было бы сердиться.
Не на что, кроме того, что решение поскорее убраться было бы принято не ею. Глориана давно привыкла смирять свои желания, если этого требовали обстоятельства: жила в цирке ради осуществления материнской мечты; проводила зиму во Флориде, потому что ехать ей было больше некуда. И возможно, теперь она выйдет замуж за Питера, потому что без его поддержки не сможет удержать за собой это ранчо.
И тогда Данте осенило, что у него был для нее подарок, нечто такое, чего ей никогда не подарили бы за всю жизнь. И чтобы преподнести его, не требовалось ни богатства, ни могущества, а одна лишь решимость мужчины, любившего женщину.
Он мог предоставить Глориане выбор.
Глава 18
Глориана пошевелилась, полупроснувшись от щебетания за окном какой-то назойливой птицы. Спросонья она что-то пробормотала, чуть приоткрыв глаза. Царила полная тьма, а это означало, что прошло не больше часа или двух с того момента, когда мистер Блу буквально силой вывел ее из сарая, пообещав, что присмотрит за Кристель. «Не стоило просыпаться в такую рань, – корила она себя, – напуганная птица могла бы немного подождать со своим чириканьем, поскольку в это время года рассвет наступает здесь ужасно рано».
Она закрыла глаза, хотя понимала, что это бесполезно. Все равно ей больше не уснуть, так как голова ее была полна многочисленных забот. Кристель. Головорезы Ножа Мясника. И конечно, Данте. Главным образом Данте – и не только потому, что он отправился охранять ее землю, а потому, что он должен был скоро уехать, и спать хоть одну лишнюю минуту, которую она могла бы провести с ним, казалось ей преступлением.
Она попыталась выбраться из постели, но сон еще не совсем оставил ее, и она ударилась коленом о туалетный столик.
– Прости, – прошептала она, подумав, что разбудила Мод.
Но поскольку ответа не последовало, она решила, что шум от удара был не очень сильным. Кроме щебетания птицы, вообще никакого шума не было слышно, в том числе и ритмичного дыхания спящей Мод. Но так было потому, что постель Мод была пуста. Накануне поздно вечером Мод сидела на краю кровати, зажав в руке старую туфлю для хождения по канату, когда Глори вошла в комнату, вернувшись из сарая. Ее не первой свежести щеки казались непривычно розовыми. Она вытащила из угла свой сундук, и теперь крышка его была откинута и не закрывалась, как будто Мод сначала опустошила его, а потом затолкала всю свою одежду обратно как попало. Глори буквально упала на свою кровать, слишком уставшая, чтобы спросить Мод о ее волнении – не случилось ли чего между нею и пастухами Питера, проявлявшими особое внимание к Мод за обедом.
Пустая постель Мод говорила о многом. Что толкнуло женщину перерыть весь свой гардероб, а потом ускользнуть в середине ночи? Она сама боролась с таким же желанием, думая о Данте, спавшем в одиночестве в недостроенном доме, который предназначался для любви. Глори подняла глаза и заметила, что они либо привыкли к темноте, либо испуганная птица все-таки приблизила рассвет. Квадрат неба в рамке окна понемногу светлел, превращаясь из черного в угольно-серый, а затем и вовсе в кусок серого бархата. Мистер Блу думал, что если Кристель сохранит жеребенка до того момента, когда лазурное небо рассеет мрак, мать и младенец будут жить. Протирая сонные глаза, Глори направилась в сарай, надеясь на чудо.
Входя в сарай, она услышала жужжащий напев миссис Блу. Звук этот наполнил ее тоскливой завистью. Миссис Блу, как и Мод, оставила ее ночью, чтобы уйти к своему мужчине. Как прекрасно, должно быть, иметь на это право! Отец и мать Глори никогда так не уединялись. Не судьба, видно, и ей переживать эти минуты простого человеческого счастья, а единственный мужчина, который был ей так дорог, исчезнет скоро навсегда.
Миссис Блу встретила ее улыбкой и показала ладонью на солому рядом с собой.
– Я не хочу занимать место вашего мужа, – шепотом возразила Глори.
Она мельком взглянула на Кристель и облегченно вздохнула, когда поняла, что кобыле стало лучше. Кристель даже приветствовала ее движением ушей и глотнула немного воды из ведра. Стойло Близзара было пустым; это означало, что Данте все еще не вернулся с дозора.
Миссис Блу снова показала на солому.
Глори подумала, что мистер Блу, как и многие пожилые мужчины из цирка, считал для себя обязательной предрассветную прогулку. И не только ради разговора – ведь любой разговор с миссис Блу мог носить только односторонний характер.
Глориана откинулась на сложенные за ее спиной мешки. Жужжание миссис Блу стало как-то мягче и перешло постепенно в какую-то мистическую мелодию. Кристель одобрительно заржала.
– Я думаю, что с ней будет все в порядке, – заметила Глори. Миссис Блу с улыбкой кивнула.
Глори устроилась на соломе. Теперь она понимала, почему солому используют для подстилки лошадям. Сидеть на ней было очень удобно. Глори словно омывала умиротворяющая мелодия миссис Блу. Веки Глори опустились, и по ней пробежала волна успокоительного тепХа. Но когда ее подбородок коснулся груди, она встряхнулась и выпрямилась, отгоняя сон.
Мистер Блу все не появлялся.
– Где ваш муж? Миссис Блу улыбалась.
– И Мод тоже нет… – Глори прикусила язык, словно осененная ужасной догадкой.
Миссис Блу улыбнулась, отвергая это подозрение, и провела рукой по голове Глори, как сделал бы взрослый человек, которому ребенок задает слишком много вопросов не по возрасту.
Глори знала, что никаких ответов не дождется, а те, кто мог бы хоть что-то объяснить, словно куда-то провалились. Она со вздохом прилегла на солому и задремала.
Данте вцепился в плечо мистера Блу, вместе с ним неотрывно смотревшего через ущелье. Как и говорил Питер, ущелье, которое вроде бы можно было захватить со стороны долины, вблизи действительно оказалось слишком широким.
– Вы сможете это сделать?
– Хороший лучник может с первого раза положить стрелу между двумя каменными глыбами, – заметил мистер Блу. – Но я никогда не пробовал попасть в цель стрелой, к которой была бы привязана веревка. Я не знаю, как это отразится на полете стрелы.
– Вы должны воткнуть ее между глыбами очень надежно, – предупредила Мод. – Веревка должна быть натянута как можно туже – поэтому-то ее и называют тайтропом – от слова «натягивать». И если она провиснет, считайте меня покойником.
– Женщина, я буду просить, чтобы тебя благословил качина.
– О, это мне очень поможет!
– Так ты сможешь это сделать, Мод? – мягко спросил Данте. Мод рассердилась, хотя ее негодование не прогнало выражения беспокойства из ее глаз. – Разве я не надела свой костюм канатоходца?
Действительно, на ней было искусно украшенное драгоценными камнями платье неестественно яркого розового цвета. Оно открывало будившую воображение верхнюю часть тела Мод и расходилось колоколом от талии до уровня ниже колен. Чулки плотно обтягивали ее икры, такие мускулистые, каких Данте не доводилось видеть раньше даже у солдат, привыкших к самым далеким переходам. На ногах у нее были изящные атласные туфельки, такие тонкие и облегающие ногу, что изгибались, как вторая кожа, когда она поднималась на носки.
– Я вижу, не одни цыгане хранят свои костюмы, – с улыбкой заметил он.
Поддразнивание Данте заставило Мод слабо улыбнуться:
– Это мой шанс вознаградить Глори за то, что она взяла меня к себе, сделала меня кем-то вроде члена семьи. Я сделаю для нее все.
– Даже это? Один неверный шаг, Мод…
Она подняла руку, чтобы заставить его замолчать:
– Не нужно тратить время на чтение мне нотаций о необходимости предвидеть все возможные последствия. Давайте ваш динамит.
– Сначала мы с мистером Блу проверим вашу проволоку.
– Никакая это не проволока. Всего лишь засаленная старая веревка.
Казалось, Данте никогда не поймет, что такое проволока. Он осмотрел стрелу, проверил узел на ней и вручил уникальный снаряд мистеру Блу.
– Данте? – Голос Мод дрожал.
– Что?
– Видишь этот сверток, что я оставила там, у камня? Как ты просил, я принесла зеркало. Я хотела, чтобы ты знал, что оно здесь, на случай, если… на случай, если я… потом забуду сказать тебе об этом.
– Мне оно не понадобится, Мод. Я рассчитываю на тебя, но объясню, что от тебя потребуется, позднее… когда ты вернешься.
Она кивнула. Мод еще не знала, что Данте был намерен попросить именно ее осуществить его исчезновение. И для этого были достаточно веские причины. Ехли бы этот дерзкий план увенчался успехом, Глориана была бы только благодарна. Он подумал о тех, с кем Глориана была ближе всего, – это были Мод и ее лошади, отверженные неудачники, когда-то сослужившие ей верную службу. Для него было невыносимо сознавать, что она причислила его к этой коллекции единственно из чувства признательности, и поэтому он решил удалиться.
Мистер Блу изготовился и прицелился. Губы его шептали молитву, когда он, сильно оттянув тетиву, выпустил стрелу. Она с каким-то воем рассекла воздух, смотанная у ног мистера Блу веревка со свистом размоталась, и наступила тишина.
– Тяните, – внезапно охрипшим голосом выдавил приказ Данте.
Все трое принялись тянуть веревку к себе, и никто из них, казалось, не сомневался в точности прицела мистера Блу. Но вот они ощутили сопротивление веревки, крепнущее с каждой секундой. Они стали тянуть сильнее, и веревка поднялась с земли на высоту их рук.
– Дерево, – скомандовал Данте.
Они завели ее вокруг ствола крепкой сосны и напрягли все силы, пока веревка не превратилась в туго натянутую струну.
– Закрепите ее, – выдохнула Мод. – Она схватилась за веревку и попробовала подергать. Горло ее вовсю работало; она судорожно глотала, а когда заговорила, голос ее показался незнакомым: – Хорошо. Я могу по ней прогуляться.
Когда Кристель слизала с руки хозяйки пригоршню овса, Глори поняла, что опасность миновала.
Миссис Блу улыбнулась и вышла из сарая с довольно важным видом, натолкнувшим Глори на мысль, что она отправилась готовить грандиозный завтрак. Глори немного постояла, почесывая Кристель за ушами, ласково повторяя ее имя и вспоминая, как оно не понравилось Данте.
Наверное, он устал, оставаясь на страже всю ночь. Она выглянула из сарая, надеясь увидеть Данте, отправлявшегося завтракать, но вокруг дома крутились лишь несколько помощников Питера. Она поморгала и посмотрела снова – одним из мужчин, потягивавших кофе, был пожилой работник, к которому, как думала Глори, ходила ночью Мод. По спине Глори забегали мурашки.
Она побежала к дому, едва замечая приветственные возгласы ковбоев. Промчалась через кухню, мимо миссис Блу – в спальню. Мод там не было. Сердце Глори бешено заколотилось, она прижала ко рту кулак. Этот ковбой… Она хотела спросить у него, не видел ли он Мод, но такой вопрос мог выдать предположение Глори о том, что они провели ночь вместе. О, да черт с ней, с репутацией Мод, она напрямик спросит его, был ли он с ней.
Но где они могли бы провести эту ночь? Мод не выносила саму мысль о скалах и насекомых, и было маловероятно, что она согласится назначить свидание на открытом воздухе. Амбар сожгли головорезы Ножа Мясника. Сарай был не тем местом, где можно было бы рассчитывать на уединение, поскольку там всю ночь кто-то находился около Кристель.
Фургон.
Ей следовало бы подумать о нем сразу. Господи, да Мод, конечно, улеглась спать в нем, особенно если вспомнить, как не понравился ей дом на ранчо. Глори вернулась обратно через дом и через толпу мужчин. Их приветствия сопровождали ее до самого фургона. Она ухватилась за щеколду и распахнула дверь.
– Мод?
Ее встретили тишина и пыль, серебрившаяся в луче ворвавшегося через дверь солнечного света. Дверца тайника в углу была открыта. Ее зеркало исчезло.
– Нет. – Она вышла из фургона в смятении, потрясенная пропажей.
– Доброе утро, мисс Глори.
Глори едва заметила появление Питера, настолько занята была своими мыслями. Мод пропала. Зеркало исчезло. Куда-то подевался мистер Блу. Все еще не вернулся Данте, хотя другие, что были в дозоре, давно возвратились. Все было как-то связано одно с другим, но как?
– – Похоже, день будет прекрасным, – заговорил Питер. Бодрость неунывающего фермера показалась ей отвратительной, вызвав у нее желание поколотить Питера, чтобы он замолчал и дал ей подумать.
