Текст книги "Королева его сердца"
Автор книги: Донна Валентино
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)
– Э, да они уже возвращаются. Прислушайся!
Они непринужденно болтали, Глориана и этот человек, который поклялся отказаться от всего ради нее. Наклонившись в сторону Питера, Глориана, казалось, с жадностью голодающего ловила каждое слово, исходившее из его уст. Питер поймал взгляд Данте и замер на полуслове. Глориана повернулась, чтобы увидеть, что отвлекло его внимание.
Она опустила глаза и покраснела. Но не показала виду, что между ними что-то произошло. Опущенные глаза могли в равной мере говорить и о сожалении, и об удовлетворении, а краска, залившая ее лицо, могла быть признаком либо стыда, либо восторга.
Должно быть, это теплое сияние жгло его изнутри, потому что кровь Данте кипела в жилах, как расплавленное стекло, которое набирает в свою трубку стеклодув.
Она покраснела, увидев его. Ветер приподнимал завитки ее волос. Данте увидел застрявшую в них соломинку из его тюфяка. Истинный джентльмен совладал бы со своей уязвленной гордостью и встретил бы их приятной улыбкой. Но Данте Тревани не был настоящим джентльменом, и Глориана знала это с самого начала. Он ничего не мог поделать со своим существом, предательски выдававшим раздражающие его, противоречивые чувства при одном лишь взгляде на Глориану, и не его вина, что его охватывало бешенство при виде ее рядом с другим мужчиной. Он сжал кулаки и словно врос в землю, чтобы не перепрыгнуть несколько футов, отделявших его от них, и не отобрать ее у него прямо на глазах у всех, или, того хуже, не убить Питера Хенли просто так, без всякого повода.
Поскольку он не мог сделать ни того, ни другого, Данте повернулся на каблуках и направился к амбару.
Почти сразу за ним последовал Хенли. Он подошел к Данте, похлопывая по ладони своими дорожными перчатками, как придворный из времен Данте, подошедший к сопернику, чтобы вызвать его на дуэль.
– Я хочу спросить вас как мужчина мужчину, что вы здесь делаете, в наших краях?
Они оба понимали, что Хенли имел в виду не землю.
«Мне нужна часть ее сердца, а ей мое полностью» – такое признание диктовала Данте его мужская гордость: ему не терпелось во всеуслышание заявить о своем обладании Глорианой. Это могло бы заставить Хенли потерять к ней интерес.
Но Глориана ушла из его постели к Хенли.
– Глориана должна была объяснить вам наши отношения.
– Она говорила, что вы вот-вот уедете в Лондон, в Англию. Говорит, что там вас ждет невеста. Что вы всего лишь нанялись к ней на работу, чтобы заработать деньги на дорогу.
Значит, Глориана ничем не намекнула на то, что они стали больше чем просто хозяйкой и работником. Странно, всего несколько слов, объясняющих его нахождение здесь, могли обесценить богатства, которые, как полагал Данте, он обрел.
– Все это верно.
У Хенли вырвался короткий вздох облегчения:
– Ну что ж, хорошо. Стало быть, ни один из нас не окажется помехой на пути другого.
– Вы намерены домогаться ее?
– Домогаться ее? Черт побери, я намерен надеть на ее безымянный палец обручальное кольцо.
– Вы ее едва знаете.
– Да вы хоть посмотрели на нее, Тревани? Посмотрели на нее как следует?
С момента встречи с Глорианой Данте вообще почти не смотрел ни на кого другого. Он изучал ее в свете фонаря, наслаждался ею при лунном свете и занимался с ней любовью среди бела дня.
– Да, – ответил он, трепеща от волнения и тщетно пытаясь это скрыть. – Она красивая женщина, но в ней есть нечто большее, чем красота.
– Это верно. Она богата и талантлива, и мужчина, положивший на нее глаз, до конца своих дней не захочет никакой другой женщины.
– Вы просто собираетесь использовать ее в своих интересах! – Ярость снова овладела Данте. Думать о том, что Глориана страстно желала встретить мужчину, который ради нее отказался бы от всего только затем, чтобы вцепиться в нее, как рак в днище корабля!
– Нет, я могу внести и свой вклад. Я собираюсь стать ее импресарио, как Батлер у Оукли. – Когда Данте поднял на Хенли непонимающий взгляд, тот объяснил: – Фрэнк Батлер и Энни Оукли.
– Я не знаю этих людей. Хенли застыл в удивлении:
– Вот уж не думал, что в этом мире найдется хоть один человек, который не слышал бы о театральной карьере Энни Оукли.
«Но я не из этого мира», – подумал Данте.
– Вы же фермер, а вовсе не театральный импресарио, – произнес он вслух.
– Фермерстве – дьявольски тяжелая работа. И я не задумываясь отказался бы от нее ради приятной и вольготной жизни около цирка с мисс Глори.
– У Глорианы очень трудная работа. Хенли фыркнул:
– Трудная работа – демонстрировать свою грудь перед толпой зевак?
Данте с трудом сдержался. Как мог Хенли провести хоть минуту с Глорианой и не заметить ни малейших признаков того, как она ненавидела свою работу и каким тяжким грузом это лежало на ее душе?
– Не думаю, чтобы вы смогли оценить ее по достоинству.
– Черт побери, да я буду оценивать ее каждый день. И даже два раза в день, если, конечно, она позволит. – На этот раз настоящая ревность овладела Данте, когда он увидел, как загорелись от предвкушения глаза Хенли. – Будьте уверены, я не останусь неблагодарным. Женившись на ней, я превращусь из обычного фермера Питера Хенли в мистера Глори Карлайл, супруга звезды. И уж будьте уверены, черт возьми, я буду исправно оценивать ее за это!
– Если бы она узнала о ваших корыстных намерениях, это разбило бы ей сердце.
Хенли раздраженно поджал губы:
– Вам этого не понять. Что из того, что я сейчас, в эту самую минуту, в нее не влюблен? Она красива, и я не могу дождаться, когда уложу ее к себе в постель. И буду вечно ей благодарен за то, что она сможет для меня сделать. Какого дьявола, разве этого не достаточно для того, чтобы жениться, – так люди поступали с незапамятных времен.
Так намеревался поступить и сам Данте.
– Кто сказал, что любовь не приходит со временем? – продолжал Хенли. – Я сделаю для этого все, что смогу. Я буду хранить ее как сокровище, Тревани, и буду следовать за нею всюду, пока у нее не иссякнет желание выступать в цирке. И если она когда-нибудь расстанется с ним, мы сможем вернуться сюда. Со мной она будет иметь все самое лучшее, что только есть в Старом и Новом Свете. Даю вам слово.
У Данте больше не было возражений, тем более что его собственное положение было едва ли не зеркальным отражением намерений Хенли. Данте видел Елизавету всего раз в жизни, шестилетней девочкой, и не провел с нею и часа, в противоположность знакомству Хенли с Глорианой. Он даже не мог сказать, что Елизавета привлекала его своей красотой или что у него было желание обладать ею, для чего у Хенли были все основания. Данте намеревался жениться на Елизавете Тюдор из корыстных побуждений: женитьба на ней принесла бы ему богатство и славу. К тому же стремился и Хенли, намереваясь жениться на Глориане.
Хенли ценил бы Глориану как сокровище. Данте терпел бы Елизавету.
И все же Данте хотелось отвадить от нее этого ухажера.
Глориана заслуживала лучшего, гораздо лучшего. Ей нужен мужчина, который любил бы ее без всяких оговорок… Так, как любил ее он, Данте Тревани.
Эта мысль заставила Данте содрогнуться. Из всех мужчин он был бы наихудшей партией для звезды цирка Глорианы Карлайл. Он никогда больше не разрешил бы ей – своей жене – красоваться на арене цирка и демонстрировать свою грудь. Он соскоблил бы до дыр ее изображения с фургона, потому что не допустил бы даже мысли о том, чтобы кто-то другой рассматривал их, глотая слюну. Он не отпускал бы Глориану от себя ни на шаг, снова и снова наполняя своим семенем ее чрево, а любому типу, который осмелился бы назвать его мистером Глори Карлайл, он проткнул бы глотку концом своего конкистадорского меча. В дверях амбара Хенли повернулся к погрузившемуся в свои мысли Данте:
– Итак, завтра мы отправляемся на пикник взглянуть на пещеру, показать нам которую, по-видимому, сгорает желанием ваш мистер Блу. Мои люди останутся здесь охранять дом, если вы решите к нам присоединиться. – Высокомерие этого человека, стремившегося втереться в доверие к Глориане, делало присутствие Данте на пикнике излишним.
– Я – ее телохранитель. И буду охранять ее, пока она сама от этого не откажется.
– Может быть, завтра вы не станете неотступно следовать за нею, зная о моих намерениях.
Если бы Хенли позволил себе какую-то двусмысленность или выразился неуважительно о Глори, Данте с радостью размазал бы его по стенке амбара. Но Питер Хенли просто подмигнул ему со слегка растерянным видом неожиданно для себя влюбившегося человека. Он ушел с игравшей на губах глуповатой улыбкой.
Данте долго стоял на месте и не мог понять, куда завело его горячее желание стать супругом правящей королевы и откуда взялась его готовность по доброй воле, если не из чувства острой потребности, обречь себя на положение человека, которому суждено бессильно наблюдать, как его жена будет принимать выражения верноподданнических чувств, и которого люди за его спиной будут называть мистером Елизавета Тюдор.
Глава 16
Ветер дул в Плезент-Вэлли постоянно, как будто его с самого начала заключила в себя эта чашеобразная котловина, и он с тех самых пор искал способ вырваться из нее. Он свистел над гребнем гор, опоясывавших долину, шумел в кронах деревьев, заполняя воздух звуками навязчивой аризонской мелодии, ни на что не похожей, в которую вплеталось в небесной гармонии с ее звуками непрерывное, монотонное жужжание миссис Блу.
– Мой народ жил и умирал на этой вот земле. – Данте непроизвольно последовал глазами за рукой мистера Блу, широким жестом очертившей чуть ли не всю Аризону. – И теперь мы живем не только на плоских холмах, но на всем этом просторе. Народ хопи по-прежнему считает священными места, где жил наши предки, и заботится о них. Я отвечаю за эту пещеру. – Он указал на особенно густую поросль мескитовых деревьев. А если бы не указал, то Данте принял бы ее просто за тенистую рощицу, а вовсе не за вход в пещеру.
Несмотря на то что все это было ново для него, Питер широко зевнул, всем своим видом показывая, как наскучил ему рассказ индейца.
Питер с Глорианой сидели на облучке чрезвычайно неудобного экипажа, который Питер называл тарантасом. Остальные теснились на заднем сиденье и тряслись, стуча зубами, на всем протяжении испещренной бесконечными выбоинами, проходившей у подножия горной цепи дороги. Судя по цветущим вдоль нее мескитовым деревьям и юкке, гора здесь не затвердела до полной непроницаемости, как выше.
– Дорога к пещере безопасна, – продолжал мистер Блу. – Женщины могут держаться за низкие ветки деревьев.
– Так пусть идут одни мужчины, – вмешался Питер. – Женщинам нечего туда карабкаться лишь для того, чтобы испачкать свои юбки в грязи какой-то старой пещеры.
Обычно бесстрастное лицо мистера Блу недовольно сморщилось. Мелодия миссис Блу зазвучала на самой высокой ноте – то был невыносимый до болезненности звук ветра.
Данте с самого начала поездки боролся с непреодолимым желанием прыгнуть на облучок и двинуть кулаком в живот Питера Хенли, но на этот раз так, чтобы стереть с лица фермера самодовольную улыбку превосходства. Его опередила Глориана, смерившая хама холодным, удивленным взглядом, от которого опустились уголки его губ. Она повернулась и по-дружески положила руку на плечо мистеру Блу.
– Мне хочется поскорее увидеть эту пещеру, мистер Блу.
– Мне тоже, – подхватила Мод. Она неловко спрыгнула с тарантаса, ушибив при этом себе зад.
Дорога к пещере оказалась, как и обещал мистер Блу, вполне проходимой. Он еще раз напомнил о святости места, которое они собирались посетить: только Бог мог создать такой узкий каменный карниз, по которому можно было так легко пройти и который не выдавал пути подхода к пещере, и только он мог вырастить здесь такую пышную зелень, не перегородив при этом проход, огибавший каменные стены и переваливавший через вершину так, что идущий по нему оставался полностью скрытым от чужих глаз.
У входа в пещеру ветер стал резким и холодным, как будто именно она была источником постоянного ветра в Плезент-Вэлли.
– Идемте, – позвал мистер Блу. – Сейчас я вам все покажу.
Все говорило о том, что за пещерой тщательно следили в течение столетий. Каменный пол, каменные стены были настолько чистыми, что их поверхность сияла почти как полированное стекло. Нигде не было видно ни одного каменного осколка. В небольшие трещины были вставлены свечи, в которых в тот день не было необходимости, так как солнечный свет свободно лился в пещеру через отверстие в ее своде.
Свет, заливавший небольшое пространство, высветил перед Данте лицо призрака. На подобии наклонного ка* менного стенда лежало мумифицированное тело конкистадора. Одновременно с Данте его увидели и остальные. К чести женщин надо сказать, что каждая из них ограничилась лишь сдавленным возгласом. Питер, у которого перехватило дыхание, пробормотал проклятие.
– Я поищу более приятный способ улучшения аппетита в предвидении нашего пикника. Подожду вас снаружи.
Данте показалось, что его ноги стали такими же окаменевшими, как ноги лежавшей перед ним мумии. В» пещере стонал холодный сухой ветер, шевеливший ржавчину на доспехах и труху от полуистлевшей одежды. Только благодаря уникальному климату здесь сохранились останки средневекового воина. Металлический конкиста-дорский нагрудник, очень похожий на его собственный, говорил о принадлежности воина к армии Франсиско Васкеса де Коронадо. Время не пощадило его одежду. От ветра шевелились лоскуты разрушенной ткани, окраска которой хоть и выцвела от времени, оставалась все же достаточно различимой, чтобы напомнить Данте о роскошном обмундировании солдат войска Коронадо, в котором их отправили в Новую Испанию.
– Я вполне мог быть с ним знаком, – прошептал Данте, опускаясь на колени, – мог провожать его корабль при выходе из гавани.
– Посмотри-ка, Данте, шлем вроде желудя, совсем как твой, – указала Мод на каменный выступ над головой конкистадора.
Рядом лежали и пустые ножны, и Данте понял, что меч, который теперь висел у него на поясе, был из этой священной пещеры. Он взял ножны в руки и стал рассматривать украшавшую их замысловатую резьбу, но не смог обнаружить и намека на имя конкистадора.
«Это вполне мог быть я сам», – понял Данте, и сердце его замерло. Если бы его помолвка с Елизаветой не потребовала его присутствия в Англии, он отправился вместе с Коронадо путешествовать в Новую Испанию.
– Почему вы вручили мне этот меч? – спросил он мистера Блу охрипшим от волнения голосом.
– У народа хопи много разных легенд. Одна из них гласит, что когда мой народ выполз из преисподней, чтобы жить на поверхности матери-земли, с нами был белый брат. Мы называли его бахана, потому что он был существом, наделенным сверхъестественной мудростью. Этот бахана покинул нас, но обещал вернуться и стать нашим великим вождем. Вот почему мы так гостеприимно встретили вас, когда к нам впервые пришли ваши люди. И мы ошиблись. Среди конкистадоров баханы не было, но мы никогда не переставали надеяться на возвращение своего белого брата. И я подумал, что вы и есть тот самый человек, которого мы ждем.
Ветер унес невеселый смех Данте:
– Никакой особой мудростью я не наделен, мистер Блу. И я вряд ли смог бы сам пройти по какому-нибудь трудному пути, не говоря уже о том, чтобы повести за собой целый народ.
Но почему же он тогда по-своему боролся за управление королевством?
Мистера Блу не озадачило перечисление Данте своих недостатков. А мелодия миссис Блу зазвучала в более оживленном ритме, и Данте узнал в ней воинский марш своей эпохи.
– Я знаю эту песню, – заметил он.
– Моя жена передаст ее другим, как передали ее ей самой.
Глориана преклонила колени рядом с Данте. С разрывающей сердце нежностью она расправила лохмотья манжеты на обтянутой полуистлевшей кожей кости, бывшей когда-то рукой конкистадора. Ее плоть, такая гЛад-кая и теплая, трепетала жизнью над иссохшими останками. Данте пошатнулся, настолько ошеломленный этим зрелищем, что едва не потерял равновесие.
Через несколько дней, в худшем случае недель, эта самая прекрасная рука Глорианы отошлет его обратно, в прошлое, где он доживет свои дни задолго до того, как она родится. А потом Питер Хенли, возможно, возьмет эту прекрасную руку в свою, и не будет руки Данте, которая могла бы его остановить, потому что жизнь его к тому времени будет уже давным-давно прожита и его останки не сохранятся так, как эти, лежащие сейчас перед ним.
Но… он женится на Елизавете Тюдор и завоюет себе место в истории Англии как консорт.
Он знал, что Глориана не изучала истории. И какое значение будет иметь то, что сотни, даже тысячи людей будут знать о том почете и уважении, которых он удостоится, если Глориана будет помнить его всего лишь как мужчину, выбравшего себе вместо нее другую женщину?
Ее соблазнительные губы шевелились в безмолвной молитве, а взгляд дивных глаз, прикованный к павшему когда-то конкистадору, был исполнен благоговейного почтения, скорби и жалости к человеку, окончившему жизненный путь вдали от тех, кого он любил. Данте всегда находил губы Глорианы прекрасными, но предпочитал видеть их припухшими от поцелуев, глаза – затуманенными страстью, а волосы – свободно распущенными, образующими золотисто-рыжую шелковую завесу. Мертвец не мог разжечь страсть Глорианы.
– Мистер Блу, – обратилась она к индейцу, – вы позволите нам с Мод принести ему цветы?
– Вам делает честь уважение наших традиций. – Мистер Блу склонил голову, в точности, хотя и бессознательно, повторив жест придворных, толпившихся при дворе Карла V.
Принесет ли когда-нибудь Глориана цветы на могилу Данте? Да нет, конечно, ведь он будет лежать далеко за океаном, где она никогда не найдет даже столба на его могиле со стертым от времени именем.
Несмотря на непрекращавшийся холодный ветер, Данте внезапно стало трудно дышать.
– Я подожду вас снаружи, – тихо сказал он и вышел из пещеры.
Он отыскал в тени камень, которого не было видно ни от входа в пещеру, ни от тарантаса, сел на него, обхватив руками колени, и устремил взгляд на котловину, образованную долиной и окружавшей ее цепью гор. Он никогда не находил в себе склонности к фантазии, но теперь без всякого усилия вообразил, как на просторных акрах этой равнины резвились бы белые жеребята – отпрыски Близзара. Рожденные Кристелью, они стали бы чистокровными арабскими скакунами, королевскими лошадьми. Прекрасных животных дали бы и превосходные кобылы Хенли. Во время бесконечной тряски в тарантасе тот мимоходом упомянул, что отловил диких лошадей и теперь положит начало табуну, как он сказал, потомков скакунов, оставленных испанцами, побывавшими здесь сотни лет назад. Они вполне могли принадлежать конкистадору, почившему в священной пещере мистера Блу. Жеребец, оставленный Данте в Мортлейке, мог быть предком диких лошадей, сохранившихся в этой долине. Данте представил, как он требует своей доли собственности, составляет табун кобыл для Близзара и выводит восхитительную породу, которой будет гордиться.
Он отбросил эти бесплодные мысли и задумался над тем, какая сила смогла прорубить это ущелье в сплошной горе. На его родине подобное произошло с Везувием, но здесь не было видно дымившегося вулкана, способного расколоть гору надвое. Нет, эта расщелина была создана по прихоти Творца, как по его же капризу оказался здесь Данте, разрываемый своими желаниями пополам, в противоположных направлениях.
Он не знал, долго ли просидел в зеленой поросли, размышляя о призрачных жеребятах, проносившихся в его воображении, когда к нему подошла Глориана с развевающимися по ветру волосами и с охапкой цветов в руках.
– Мистер Блу сейчас отведет вас снова в пещеру, – заметил Данте.
Она подарила ему озорную улыбку:
– Я там уже была. Эти цветы для тебя. – И, разжав руки, вывалила ему на голову всю охапку, засыпав его белыми и желтыми цветами. – Так-то лучше. Уж больно угрюмый был у тебя вид.
Угрюмый – ха! Если бы только она понимала всю глубину тоски, угрожавшей затопить Данте… Однако ему было трудно сохранить скорбное выражение лица, когда нос ему щекотали маргаритки, а рядом сидела Глориана и в ее глазах снова плясали огоньки.
Он тряхнул головой, и его волосы разлетелись, как грива Близзара, когда тот вскидывал морду к небу с приветственным ржанием. Цветы, лепестки и листья посыпались на Глориану. Она, смеясь, слабо запротестовала, но цветы уже застряли у нее в волосах, а упавшие лепестки осели на мягкой ткани простого платья. Один из них, кремово-белый, трепетал на высокой груди Глориа-ны. Собирая рассыпавшиеся цветы в букет, Данте машинально коснулся его, с трудом удержав руку от того, чтобы она заняла место дерзкого лепестка.
– Питер был прав, – заметила она. – Эти места не так уж плохи.
– Тебе здесь нравится? – спросил Данте, следя за тем, чтобы голос не выдал его волнения.
– О, кажется, да. – Ее, казалось, смутила собственная интонация. – Но это, вероятно, потому, что здесь все по-другому.
– Да. Вероятно.
– И потому, что я буду здесь очень недолго. – Как и он сам.
– Ты об этом мне не раз говорила.
Чтобы чем-то занять свои руки, Данте принялся плести гирлянду из маргариток. Он думал о том, не удивит ли Глориану, что ее доблестный защитник-фехтовальщик занялся такой женской работой, оскорбленный пренебрежением к своему мужскому призванию, под тем предлогом, что тренировка пальцев, которой оно требует, делает руки более гибкими. Проклятые мысли! О чем бы он ни думал, они возвращали его к одному и тому же – воспоминаниям о прикосновениях чудесных рук Глориа-ны, таких нежных и гибких, что могли в любой момент плести гирлянды из маргариток.
– Мне кажется, тебе не дает покоя мысль о возвращении.
В руках Данте сломался стебелек. Он выбрал другой.
– Что ж, раз так надо, мы можем попытаться проделать этот опыт с зеркалом сегодня после обеда, – не унималась Глориана.
– Мы попробуем проделать это, когда ты будешь в безопасности, вдали от этого места.
– Но я, возможно, задержусь здесь несколько дольше, чем намеревалась. – На ее щеках расцвел легкий румянец.
– Ты нашла здесь себе приятную компанию.
– Да… да, нашла. – Краска на ее щеках стала гуще, подтверждая догадку Данте о том, что она думала о Питере Хенли. – И пожалуй, ты хорошо сделал, что купил в Холбруке много провизии. Миссис Блу обещала научить меня готовить.
– Она разговаривала с тобой?
– Сказать так было бы не совсем точно. Я попыталась подобрать слова, чтобы спросить ее, а она попыталась пропеть что-то в ответ, и это прозвучало как «да».
Итак, решение его судьбы, да и ее собственной тоже, на этот раз снова откладывалось – до тех пор, пока она не постигнет тайны искусства синей кухни. Довольно слабая отговорка для того, чтобы еще задерживаться здесь.
– Откуда у тебя столько свободного времени на такую безделицу? А как же цирк? – не удержался от вопросов Данте.
– О, я вовсе не намерена посягать на твое время. Питер сказал, что будет счастлив принять на себя твои обязанности телохранителя, а его люди будут охранять границы моего ранчо.
Данте так смял цветок, что между его пальцами выступил сок. Разумеется, Питер посторожит ее, пока она будет печь синие оладьи и мешать синюю овсяную кашу. Питер охотно последует за Глорианой, куда бы она его ни повела, и она, несомненно, будет улыбаться ему на каждом шагу. В конце концов как раз этого она и ждала.
– С ним ты будешь чувствовать себя в большей безопасности, чем со мной?
– В некотором смысле да, – прошептала она. Ему нестерпимо хотелось обвить руками ее тонкую талию, поцелуями убрать лепестки цветов, расстегнуть пуговицы на ее платье и без конца целовать ее разогретую солнцем грудь. Мучительное ощущение в чреслах еще больше подогревало его желания. Сердечная мука не позволяла ему осмелиться на это. Его только что освободили от всех клятв и обещаний, и любимая женщина вверила себя заботам другого мужчины. Больше ему здесь нечего было делать.
Данте свернул гирлянду из маргариток в венок и водрузил его на взбитую ветром копну волос Глорианы. Имея в своем распоряжении очень мало времени и не имея денег, другого подарка он ей сделать не мог. Она подняла руку к венку и провела по нему пальцами. В ее глазах блестели слезы.
– Это корона?
– Да. Per la regina il mio cuore, – прошептал он.
– Что… что ты сказал?
«Для королевы моего сердца», – сказал он женщине, которая никогда не будет его женщиной.
– Прости. От волнения я нечаянно заговорил на родном итальянском языке.
Она не обратила внимания на то, что он не перевел ей сказанных слов.
– Так ты итальянец?
– Итальянец. А не цыганский акробат на трапеции и не большая старая электрическая лампочка, – согласился он с грустной улыбкой.
Глориана снова коснулась своей короны из цветов, и внезапно эти нежные лепестки маргариток привели ее в ярость.
– А я циркачка-фокусница, а вовсе не королева Англии, и не надо делать вид, что я представляю собой что-то другое.
Глориана сорвала с головы венок из маргариток и, посмотрев на него с глубоким отвращением, отшвырнула его от себя. Она отскочила от Данте, сердце ее было готово разорваться от горечи и отчаяния.
– Глориана!
Данте поднялся на ноги, но не успел шагнуть к ней, как окружающие равнину горы огласились эхом резких сухих выстрелов. Издали через всю долину донеслось яростное ржание Близзара. С криком умчался Питер, вскочивший на одну из лошадей, которые были запряжены в тарантас, даже не сбросив с нее сбрую.
– За мной! Похоже, нападение на ранчо! – прокричал на ходу Питер, бросив Данте под ноги повод запасной лошади.
Данте в два прыжка оказался рядом с Глорианой и схватил ее за плечи:
– Забери Мод и обоих Блу. Отправляйтесь в пещеру и оставайтесь там, пока я не вернусь.
– Но ты едва умеешь обращаться с револьвером…
– У меня есть меч. Жди меня.
– Но ехать через долину опасно. Ты же будешь открытой мишенью для любого бандита.
– Глориана, делай, что я сказал!
Она оцепенела от его команды, которую он прорычал тем же самым голосом, что наводил ужас на его воинов, не решавшихся вступить в бой.
– Глориана, я… – Он тряхнул головой и провел по ее решительному подбородку большим пальцем, дрожавшим от восторга прикосновения к ней и от готовности к схватке, взбудоражившей ему кровь. – Прошу тебя, иди. Ты должна знать, что я не оставлю тебя в беде. Но ты не желаешь меня слушаться, и я не смогу сражаться в полную силу с мыслью о том, что тебе грозит опасность.
– Данте!
Инстинкт воина говорил Данте, что ему нужно немедленно ехать, чтобы защитить ее в схватке. Но увидев, как она прижимает пальцы к своему подбородку, который он только что гладил, он словно прирос к земле.
– Да, Глориана?
– Это же всего лишь ранчо, а не королевство.
– Я начинаю понимать, – медленно проговорил он, – что королевство не единственное, за что можно сражаться.
Глори не знала, что человек способен плакать так, как плакала она. Она молча сидела, опершись спиной о гладкую каменную стену пещеры, и из глаз ее лились слезы; этим ливнем, наверное, можно было бы наполнить ведро, из которого в цирке поили слона.
Перестрелка, казалось, никогда не кончится.
Время тянулось мучительно медленно. Повисшая в воздухе зловещая тишина, казалось, с каждой минутой все более усиливала опасность.
Ждали Данте.
Глори почти не волновалась за Питера, и ей совсем не было стыдно за такую черную неблагодарность. Еще до знакомства с нею он присматривал за ранчо Кэньон-Рок и не задумываясь ринулся в битву за ее землю. Он долгие часы рассказывал ей об ее отце и, как настоящий джентльмен, не надоедал расспросами, почему на этом пикнике ей вдруг пришло в голову отказаться от услуг Данте. Она была обязана Питеру многим, но в эту минуту не могла даже вспомнить, как он выглядел. Песок – вот какое неожиданное объяснение нашлось ее глухому, беспричинному раздражению против Питера. С песком никогда ничего плохого не случится. Вы можете поддавать его ногой, наполнив им снаряд, выстрелить из пушки, набросать его в клетку ко львам для нужд этих крупных кошек, скрести и бить молотком – и каждое мелкое зернышко его останется нетронутым.
Она была полностью поглощена мыслями о Данте, ее мрачном возлюбленном, который несся по долине, низко пригнувшись к гриве черной лошади, выпряженной из тарантаса. Солнце играло бронзовыми бликами в его шевелюре и вспыхивало серебром на висевшем у него на боку старинном мече. Бронзовый и черный – цвета тигра, нападающего на каждого, кто осмелится подойти к его логову. Данте – ее тигр, ее человек-гора. Ей больше ничего не оставалось, как смотреть через отверстие в пещере на расщелину в гряде Мойан-Рим, пытаясь представить себе, что здесь происходило, когда горы противостояли мощной стихии.
Эта пещера и ее спящая тайна не оставляли никаких сомнений в правдивости истории, рассказанной Данте. Только теперь она поняла, что он когда-то был отправлен в путешествие во времени, чтобы привезти ее в эти края и заставить ее полюбить. В этом виделся промысел Божий, вмешательство неких сверхъестественных сил, но она не могла о них думать, поглощенная тревогой о Данте.
Может быть, она так никогда этого и не узнает. Некоторые вещи находятся за пределами человеческого понимания.
– Эй! – послышалось снаружи. – Эй, там, в пещере!
– О Боже, на нас напали бандиты! – Мод вцепилась в Глори.
Потом раздался пронзительный свист, напоминавший свист одного испанского капитана, посылавшего своих собак танцевать на арену. Хотя он прозвучал совсем не угрожающе, Мод от страха зажмурилась.
Секундой позже в пещеру ворвался Питер Хенли.
– Надеюсь, вы слышали мои предупредительные сигналы? Я боялся испугать вас, появившись неожиданно. – Он шагнул к Глориане и, подняв ее, прижал к груди. Он сжал ее так сильно, что она не могла шевельнуться и задать единственный вопрос, который волновал ее: «Где Данте?»
– Было трудно? – спросил мистер Блу.
– Хуже некуда. – Пока Глори тщетно пыталась успокоиться и освободиться из тисков Питера, тот прижал подбородок к макушке ее головы. – Двое убитых, – пробормотал он в ее волосы.
Данте. Горе охватило ее так внезапно, что она совершенно лишилась сил. Удивленный Питер непроизвольно ослабил свои объятия, и она выскользнула из его рук.
– Он обещал мне, что не… что не воспользуется этим, чтобы уйти… он обещал.
– Кто обещал, мисс Глори?
– Данте, – еле вымолвила Глориана.
– О! – В глазах Питера мелькнула боль и обида, что совсем не соответствовало представлениям Глорианы о песке, не поддающемся ударам судьбы. – С Тревани все в порядке. Хотя, возможно, он немного повредил себе руку, отбивая мечом удары… Ладно. Как бы то ни было, он сказал, что вы наняли его для ухода за лошадьми, и поэтому остался присмотреть за кобылой.
– Кристель ранена? – как ни любила она свою кобылу, ей показалось странным услышать, что Данте решил остаться с лошадьми, вместо того чтобы вернуться, успокоить ее и возвратить ей силы. А он остался с лошадьми. Ей больше нечего беспокоиться о нем, переживать. Его отсутствие говорило само за себя.
