Текст книги "Друзья в верхах"
Автор книги: Донна Леон
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)
16
Как и большинство итальянцев, Брунетти верил, что ведется учет всех телефонных звонков, сделанных на территории страны, и сохраняются копии всех факсов. Но как у очень немногих итальянцев, у него были основания считать, что это правда. Однако и те, кто верил, и те, кто был уверен, вели себя примерно одинаково: ничего важного и ничего такого, что могло быть инкриминировано говорящему или вызвать интерес каких-либо государственных служб, по телефону не обсуждалось. А если не было другого выхода, «деньги» в телефонных разговорах становились «вазами» или «цветами», а инвестиции или банковские счета называли «друзьями из зарубежных стран».
Брунетти понятия не имел, насколько широко распространена эта вера и насколько результативна подобная предосторожность, но, когда он позвонил своей приятельнице в «Банка ди Модена», он знал наверняка, что надо предложить ей встретиться за чашечкой кофе, вместо того чтобы тут же задать свой вопрос.
Поскольку банк находился на другой стороне моста Риальто, они решили выпить аперитив на кампо Сан-Лука. Брунетти пришлось проделать достаточно длинный путь – а нужно-то было задать всего лишь несколько вопросов, – но встреча была единственным способом поговорить с Франкой откровенно. Ничего никому не объясняя, он покинул кабинет и направился в сторону Сан-Марко.
Шагая по Рива-дельи-Скьявони, он несколько раз глянул на воду, ожидая увидеть буксиры, и был немало удивлен их отсутствием. Тут Брунетти неожиданно сообразил, что их убрали много лет назад, а он забыл об этом. Как он мог? Ведь ему это хорошо известно! Иногда он не может вспомнить номер своего телефона или лицо булочника. Он не в состоянии припомнить, сколько лет прошло с тех пор, как буксиры исчезли, оставив вдоль riva свободное пространство для лодок и катеров, без сомнения, более полезных для туристического бизнеса.
Какие они носили замечательные латинские названия! И были в любой момент готовы с пыхтением двинуться в путь, чтобы помочь судам, находящимся в водах Канала-делла-Джудекка. Суда, которые теперь ходили по городским каналам, очевидно, были слишком велики для этих храбрых маленьких буксиров и не нуждались в их помощи: чудовища, превышающие размером Базилику и напичканные тысячами кишащих на палубах как муравьи человечков, пришвартовывались у riva, бросали сходни и выпускали пассажиров побродить по городу.
Брунетти перестал об этом думать, пересекая площадь и сворачивая направо, к центру города, в сторону кампо Сан-Лука. Когда он подошел, Франка уже ждала его, разговаривая с каким-то мужчиной, который показался Брунетти смутно знакомым. Приблизившись, он увидел, что они обменялись рукопожатием. Мужчина повернул на кампо Манин, а Франка стала смотреть в окно книжного магазина.
– Ciao, Франка! – Брунетти был по-настоящему рад ее видеть. В школе они были друзьями, какое-то время даже больше, чем друзьями, но потом она встретила своего Марио, а Брунетти поступил в университет, где встретил свою Паолу. У нее были все те же блестящие белокурые волосы, немного светлее, чем у Паолы, и Брунетти теперь уже был достаточно осведомлен о таких вещах, чтобы понимать, что для поддержания этого оттенка ей нужно прилагать определенные усилия. Легкая полнота, которой двадцать лет назад Франка так стеснялась, в зрелые годы украшала ее; на лице – ни одной морщинки, и вряд ли ей приходилось благодарить за это хирурга-косметолога. В больших карих глазах вспыхнули знакомые теплые искорки, когда она услышала звук его голоса.
– Ciao, Гвидо!
Она откинула голову, подставляя щеки для поцелуев.
– Позволь угостить тебя коктейлем.
Он по старой привычке взял ее за руку и увлек по направлению к бару.
Они молча наблюдали, как бармен смешивает вино и минеральную воду, сверху наливает неразбавленный кампари, насаживает на край стаканов по ломтику лимона и привычным движением ставит их перед ними.
– Cin-cin, – произнесли они разом и сделали первый глоток.
Бармен поставил перед ними блюдце картофельных чипсов, но они не обратили на них внимания. Посетители прибывали и постепенно оттесняли их, пока они не оказались напротив окон, выходящих на улицу, через которые можно было наблюдать за жизнью города.
Франка понимала, что это деловая встреча. Если бы Брунетти хотел поболтать о ее семье, он сделал бы это по телефону, а не назначал встречу в баре, где всегда многолюдно и никто не сможет подслушать их разговор.
– Что ты хотел узнать, Гвидо? – спросила она и улыбнулась, желая смягчить резкость вопроса.
– Все, что ты можешь рассказать о ростовщиках.
Она на мгновение отвела взгляд:
– Кому нужна информация?
– Мне, конечно.
Ее губы дрогнули в улыбке.
– Понятно, что тебе, Гвидо, но ты спрашиваешь как полицейский, который ведет расследование, или просто хочешь ответить на вопрос какого-нибудь знакомого?
– Зачем тебе знать?
– Потому что в первом случае, боюсь, мне нечего тебе рассказать.
– А во втором?
– Тогда можем поговорить.
– Но в чем разница?
Он задал вопрос как бы между прочим и тут же шагнул к стойке за порцией картофельных чипсов, скорее чтобы дать ей время обдумать ответ, чем потому, что ему на самом деле хотелось перекусить.
Когда он вернулся, ответ был готов. От чипсов она отказалась, решительно покачав головой, и ему пришлось есть их самому.
– Если ты спрашиваешь как полицейский, то все, что я скажу тебе, мне, возможно, придется повторить в суде или тебе придется признаться, откуда ты получил информацию. – Он попытался возразить, но она не позволила. – Если это обычный дружеский разговор, то я расскажу тебе все, что смогу, но я должна быть уверена, что ты навсегда забудешь об этой встрече.
Франка была как никогда серьезна.
– Они что, так опасны? – не поверил Брунетти.
– Выйдем на улицу, – попросила она.
Франка пересекла кампо Сан-Лука и подошла к витрине книжного магазина. Случайно или намеренно, но Франка остановилась на значительном расстоянии от людей, находившихся в этой части кампо, – это были две старухи, склонившиеся друг к другу, опираясь на свои палки.
Брунетти встал рядом с Франкой, взглянул в витрину: отражение было неотчетливым и чуть искаженным, поэтому пара на стекле легко могла сойти за тех молодых людей, которые много лет назад часто встречались здесь за кофе с друзьями.
– Чего ты так боишься? – спросил Брунетти.
– Моему сыну пятнадцать, – сказала она вместо объяснения и в свою очередь спросила: – Почему ты хотел встретиться именно здесь, Гвидо?
Он улыбнулся:
– Я знаю, что ты занятой человек и живешь близко от бара, я посчитал, что здесь будет удобнее всего.
– Это единственная причина? – спросила она, переводя взгляд с отражения на реального Брунетти.
– Да. А почему ты спрашиваешь?
– Так ты действительно ничего не знаешь о ростовщиках? – удивилась Франка.
– Нет. Мне известно лишь то, что в нашем городе они есть. Но мы никогда не получали никаких официальных жалоб в их адрес.
– С ними ведь обычно имеет дело Финансовая гвардия?
Брунетти пожал плечами. Он не имел ни малейшего понятия, чем на самом деле занимаются сотрудники Корпуса финансовой гвардии. [13]13
Итальянская служба контроля за финансами.
[Закрыть] Он часто видел их, одетых в серую форму, украшенную яркой эмблемой: пылающий факел, подразумевающий, по всей вероятности, жгущее их сердца пламя справедливости. Однако ему как-то не довелось убедиться в положительных результатах их деятельности, разве что она стимулировала граждан изобретать новые способы уклонения от налогов.
Он кивнул, постеснявшись признаться в своей некомпетентности.
Франка отвернулась и обвела кампо глазами. Движением подбородка она указала на расположенный на другой стороне ресторан-столовую:
– Что ты видишь?
Через огромные окна хорошо просматривалось помещение с маленькими столиками, за которыми сидела в основном молодежь, с наслаждением уплетая фаст-фуд.
– Я вижу уничтожение двухтысячелетней культуры кулинарии, – сказал он со смехом.
– Да нет, что ты видишь снаружи? – серьезно спросила она.
Он взглянул в ту сторону еще раз, разочарованный, что она не оценила его шутку, и увидел перед рестораном двух занятых разговором мужчин в темных костюмах; у каждого в руках был портфель. Слева от них стояла молодая женщина, неловко прижимая к боку сумочку: она внимательно изучала записную книжку и одновременно пыталась набрать номер на мобильном телефоне. Позади нее бедно одетый мужчина лет шестидесяти, высокий и очень худой, наклонился, что-то говоря, к пожилой женщине во всем черном, сгорбленной прожитыми годами. Ее маленькие ручки цепко держали большую черную сумку. Лицо у нее было узкое, с длинным острым носом. Она напоминала какую-то из сумчатых зверюшек.
– Я вижу множество людей, которые делают то, что люди обычно делают на кампо Сан-Лука.
– Что именно? – спросила она, поднимая на него настороженный взгляд.
– Встречаются – случайно или по договоренности, разговаривают, заходят выпить, как и мы, а потом идут домой обедать, что и мы с тобой тоже проделаем.
– А эти двое? – Франка указала подбородком на худого мужчину и старуху.
– Она, похоже, находится на пути домой к обеду, только что отстояв длинную мессу в одной из небольших церквушек.
– А он?
Брунетти еще раз посмотрел на пожилую пару. Они были по-прежнему увлечены разговором.
– Синьора, сдается мне, пытается спасти его душу, а синьор решительно не желает спасаться, – ответил Брунетти.
– И правильно делает. Все равно ему нечего спасать, – заметила Франка.
Брунетти удивился, услышав от нее столь резкое высказывание: Франка в жизни ни о ком не сказала дурного слова.
– Да и ей наплевать на спасение его души, – добавила она холодно и безапелляционно.
Франка повернулась к книжному магазину и, стоя спиной к Брунетти, тихо сказала:
– Это Анжелина Волпато и ее муж, Массимо. Эти двое – самые страшные ростовщики в городе. Никто не знает, когда они начинали, но в течение последних десяти лет большинство людей обращалось именно к ним.
Брунетти заметил, что кто-то остановился рядом с ними: подошла женщина, чтобы рассмотреть книги на витрине. Франка замолчала. Когда женщина отошла, Франка продолжила:
– Люди знают, что они ссужают деньги под проценты, приходят сюда, разговаривают с ними, а потом Анжелина приглашает их к себе домой. Она настоящий вампир! – Франка с трудом перевела дыхание. – Оттуда она звонит нотариусу, и они подписывают бумаги. Она дает им деньги. Если нужно лишь несколько миллионов лир, заемщики поручаются своим имуществом. Но если сумма значительная – пятьдесят миллионов или больше, – то она мгновенно рассчитывает процент, хотя, как мне говорили, она неграмотна, как и ее муж. – Франка остановилась, запутавшись в собственных мыслях, вздохнула и закончила: – Если нужна очень крупная сумма, они соглашаются передать ей право собственности на дом, если к назначенному дню не сумеют выплатить условленную часть долга.
– И если они не сумеют?..
– Тогда ее юрист привлекает их к суду, поскольку у нее есть документ, подписанный у нотариуса.
Рассказывая, она не отводила взгляда от обложек книг, выложенных в витрине, а Брунетти в это время инспектировал свою память и совесть и был вынужден признаться самому себе, что услышанное было для него не ново. Точных деталей он, конечно, не знал, но хорошо представлял схему, по которой действуют ростовщики. Однако финансовые преступления – это головная боль Финансовой гвардии. Лишь обстоятельства и слепой случай привлекли его внимание к Анжелине Волпато и ее мужу, которые сейчас, в солнечный весенний полдень все еще беседовали на другой стороне маленькой венецианской площади.
– Какой процент они берут?
– Это зависит от того, в насколько отчаянном положении находится заемщик, – ответила Франка.
– А откуда они об этом положении узнают?
Она отвела взгляд от маленьких поросят в пожарных машинах, несущихся неведомо куда на обложке детской книжки, и с укоризной посмотрела на него:
– Ну, это тебе известно не хуже, чем мне. Когда человек вынужден просить банковский кредит, сотрудники банка узнают об этом к концу дня, члены их семей – утром, а весь город – к полудню.
Брунетти пришлось согласиться. Потому ли, что чуть ли не все жители Венеции связаны друг с другом кровным родством или дружбой, или просто потому, что этот город, сокровищница мировой культуры, остается, по сути, большой деревней, но ни один секрет сохранить в здешнем тесном мирке невозможно. Для него давно стало очевидным, что финансовые проблемы любого венецианца быстро становятся достоянием общественности.
– И все же, какой процент они требуют? – повторил он вопрос.
– Говорят, двадцать процентов в месяц. Но я слышала, что иногда и пятьдесят.
В Брунетти тут же заговорил венецианец.
– Это же шестьсот процентов в год! – вскричал он, не в силах скрыть негодования.
– Намного больше, если это составной процент, – поправила Франка, тем самым доказав, что ее предки прожили в Венеции на несколько веков дольше, чем предки Брунетти.
Брунетти снова взглянул на парочку. Они закончили разговор, и женщина пошла по направлению к Риальто, а мужчина двинулся в их сторону.
Когда он подошел ближе, Брунетти получил возможность разглядеть лицо: выпуклый лоб, кожу, свисающую складками, как от неизлечимой болезни, толстые губы и глаза с тяжелыми веками. У ростовщика была странная, какая-то птичья походка: ноги при ходьбе он слегка приподнимал и, не разгибая, ставил их на землю, как будто беспокоясь о том, чтобы не сбить каблуки туфель, которые уже не раз побывали в починке. На лице Волпато лежала печать возраста и болезни, но его неуклюжая походка – он повернул в сторону мэрии, и Брунетти наблюдал за ним со спины – оставляла странное ощущение юношеской неловкости.
Оглянувшись, комиссар увидел, что старуха исчезла, однако образ то ли сумчатого зверька, то ли грызуна вроде крысы, стоящей на задних лапах, врезался в память Брунетти.
– Откуда ты знаешь обо всем этом? – спросил он Франку.
– Не забывай, что я работаю в банке.
– И эти двое – последняя инстанция для людей, которые не могут ничего от вас получить?
Она кивнула.
– Но как люди о них узнают? – спросил он.
Она внимательно посмотрела на него, как будто размышляла, насколько ему можно доверять:
– Я слышала, что иногда ростовщиков рекомендуют сами работники банка.
– Что?!
– Когда люди пытаются взять кредит в банке и им отказывают, один из служащих как бы случайно предлагает им поговорить с Волпато. Или с тем ростовщиком, который платит ему процент.
– Какой процент? – спросил Брунетти ровным голосом.
Она пожала плечами:
– По-разному.
– От чего это зависит?
– От того, сколько одалживают. От договоренности хозяина или директора банка с ростовщиками. – Брунетти совсем уж было собрался разразиться возмущенной речью, но она не дала ему раскрыть рта: – Если людям нужны деньги, они где-нибудь их все равно раздобудут. Если не у друзей и родственников, если не официальным путем – в банке, то у людей вроде Волпато.
У Брунетти оставался последний вопрос. Настолько деликатный, что ответ на него можно было узнать, только ринувшись напролом. И он спросил:
– Это связано с мафией?
– А что не связано? – вопросом на вопрос ответила Франка, но, заметив, что он раздражен, добавила: – Извини, это была просто шутка. У меня нет прямых доказательств. Но если ты немного поразмыслишь, то поймешь, что это отличный способ отмыть деньги.
Брунетти кивнул. Только покровительство мафии могло гарантировать беспроблемное существование такого прибыльного дела, как ростовщичество, обеспечив невмешательство властей.
– Я испортила тебе аппетит? – спросила она, неожиданно улыбнувшись, и тут же стала прежней Франкой.
– Нет, нисколько, Франка.
– Почему ты интересуешься всем этим?
– Это может быть связано еще кое с чем.
– Почти все в этой жизни связано между собой. – Сделав этот философский вывод, Франка благоразумно закончила разговор, ни о чем больше не расспрашивая, – еще одно качество, которое он в ней высоко ценил. – Пойду домой, обедать. – И она потянулась поцеловать его в обе щеки.
– Спасибо, Франка. – Брунетти обнял ее, чувствуя, как успокаивает его ощущение ее сильного тела и еще более сильной воли. – Видеть тебя – всегда радость.
Она похлопала его по руке и пошла по улице. Глядя в ее удаляющуюся спину, он подумал, что не спросил Франку о других ростовщиках, а теперь уже неловко окликать ее и задавать новые вопросы. Да ему и не хотелось: он торопился домой.
17
По дороге Брунетти признался самому себе, что ему по-прежнему приятно обнимать уютное, такое знакомое тело Франки, и машинально перенесся мыслью в то время, когда он с ней встречался, а это было более двух десятков лет назад. Он вспомнил длительную ночную прогулку по пляжу Лидо в праздник Реденторе; [14]14
В третье воскресенье июля венецианцы отмечают день чудесного избавления от эпидемии чумы, случившейся в 1575 г.
[Закрыть] в то время ему было, должно быть, лет семнадцать. Фейерверк давно уже закончился, и они гуляли, взявшись за руки, потом ожидали рассвета, не желая, чтобы ночь заканчивалась.
Но она закончилась, как и многое другое между ними, и теперь у нее был ее Марио, а у него – его Паола. Он зашел к Бьянкату и купил для Паолы дюжину ирисов, радостный от сознания, что может это сделать, счастливый от мысли, что она ждет его.
Когда он вошел, она была в кухне, сидела за столом и лущила молодой горошек.
– Risi е bisi, – произнес он вместо приветствия, увидев стручки, и протянул ирисы.
Улыбнувшись при виде цветов, Паола согласилась:
– Нет ничего лучше риса с зеленым горошком! – И подставила щеку для поцелуя.
Поцеловав ее, он шутливо спросил:
– А разве ты не принцесса и тебе не нужно положить горошины под матрац?
– Нет уж, лучше поедим ризи-э-бизи, – отказалась она. – Ты не поставишь цветы в вазу, а я пока закончу возиться? – попросила она, показав рукой на полный бумажный пакет гороховых стручков, лежащий перед ней на столе.
Он притянул стул к застекленному шкафу, взял со стола газету, постелил на сиденье и взобрался на стул, чтобы достать одну из высоких ваз, стоящих наверху.
– Думаю, подойдет синяя, – сказала она, внимательно наблюдая за ним.
Брунетти поставил стул на прежнее место и понес вазу к раковине:
– Сколько наливать?
– Половину. Что ты будешь есть?
– А что есть? – улыбнулся он.
– С воскресенья у меня остался ростбиф, могу нарезать салат.
– Кьяра ела мясо на этой неделе?
Неделю назад Кьяра, находясь под впечатлением статьи о современном способе забоя телят, объявила, что всю оставшуюся жизнь будет вегетарианкой.
– Разве ты не помнишь, она с удовольствием ела ростбиф в это воскресенье? – удивилась Паола.
– Ах да, конечно, – ответил он, вынимая цветы из бумаги, в которую их аккуратно упаковал Бьянкат. Вид у него был отсутствующий.
– Что-то случилось? – спросила она.
– Каждый день что-нибудь да случается. – Он набрал в вазу воды. – Мы живем в порочном мире.
Она вернулась к своему горошку:
– Людям наших с тобой профессий это отлично известно.
Заинтригованный, он спросил:
– А тебе-то откуда?
Полицейский с двадцатилетним стажем, он считал себя чуть ли не единственным авторитетом по части человечества, сбившегося с пути истинного.
– Ты сталкиваешься с фактами морального упадка. Я наблюдаю то же самое в интеллектуальной и духовной сферах. – Паола произнесла эти фразы, как на лекции, будто пародируя саму себя, – она часто использовала этот приемчик, чтобы снять излишний пафос, когда серьезно говорила о своей работе. Усмехнулась и спросила уже нормальным голосом: – Кстати, что настроило тебя на такой философский лад?
– Сегодня мы с Франкой выпили по стаканчику.
– Как она?
– Прекрасно. Ее сын взрослеет, и, мне кажется, ей не слишком нравится работать в банке.
– А кому нравится? – задала риторический вопрос Паола, а потом вернулась к теме их разговора: – Почему встреча с Франкой заставила тебя вспомнить о греховности мира? Обычно встреча с прошлым вызывает противоположный эффект.
Брунетти медленно, один за другим, ставил ирисы в вазу, прокручивая в голове слова жены в поисках скрытого смысла, а может, и враждебности, и ничего такого не замечая. Паола не сомневалась, что он был рад встрече со старым другом, и радовалась вместе с ним, что они пообщались. Как хорошо, что она понимает его, с благодарностью подумал он, и на сердце стало тепло. Один из ирисов упал под стол. Он подобрал его, поставил вместе с другими и осторожно отодвинул вазу в сторону, на безопасное от края расстояние.
– Она дала мне понять, что боится за Пьетро, если расскажет мне о ростовщиках.
Паола подняла глаза от горошка:
– Ростовщики? А что они могут сделать?
– У Росси из Кадастрового отдела в бумажнике нашли телефонный номер адвоката, который вел против них несколько дел.
– Что за адвокат?
– Из Феррары.
– Это не тот, которого убили? – спросила она, внимательно глядя на него.
Брунетти кивнул:
– Судебный следователь, который занимается этим делом, исключил версию о причастности ростовщиков и, кажется, очень заинтересован в том, чтобы убедить меня, что на самом деле киллер убил не того человека.
После длинной паузы – Паола обдумывала услышанное – она спросила:
– Ты думаешь, смерть Росси и убийство этого адвоката как-то связаны?
– У меня нет никаких доказательств. Может, просто совпадение.
– Жизнь – это череда совпадений.
– А убийство – нет, поэтому я хочу выяснить, зачем Росси звонил адвокату.
Она прикрыла ладонями кучку забракованных стручков:
– А почему ты решил спросить о ростовщиках у Франки?
– Я подумал, что, работая в банке, она может знать о людях, которые дают в долг деньги.
– А я-то думала, что как раз банки существуют для того, чтобы одалживать деньги.
– Банк может и отказать в кредите. В любом случае банки не дают людям денег, не удостоверившись сначала, что те могут их вернуть.
– Но почему нужно было спрашивать у Франки?
Паола сидела неподвижно, положив руки на стол, и напоминала Брунетти следователя, ведущего допрос.
– Я подумал, она может что-то знать.
– Ты уже это говорил. И все же – почему именно Франка?
У него не было никакой причины скрывать, что имя Франки первым пришло ему на ум. Кроме того, они уже сто лет не встречались, неудивительно, что ему захотелось ее повидать – ничего более. Он засунул руки в карманы, потоптался на месте, переминаясь с ноги на ногу, и наконец ответил:
– Да просто так, взял и позвонил.
Паола кивнула и принялась за очередной стручок:
– Что она тебе рассказала и почему она боится за Пьетро?
– Франка упомянула о двух людях и даже показала их мне. Мы встретились на кампо Сан-Лука, и там была эта парочка. Им примерно по шестьдесят, как мне кажется. Она сказала, что они ссужают деньги под огромные проценты.
– А при чем тут Пьетро?
– По ее словам, не исключено, что существует связь между отмыванием денег мафии и ростовщичеством, но всего, что знает, она не захотела рассказать.
Паола коротко кивнула: она разделяла его мнение, что одного упоминания о мафии достаточно, чтобы заставить любую мать бояться за своего ребенка.
– Даже тебе? – только спросила она.
Брунетти отрицательно покачал головой. Она пристально посмотрела на мужа:
– Ну тогда это серьезно.
– Я тоже так думаю.
– А кого она показала тебе?
– Неких Анжелину и Массимо Волпато.
– Ты когда-нибудь слышал о них? – спросила она.
– Нет. И впервые увидел их двадцать минут назад.
– Что ты собираешься делать?
– Узнать о них все, что смогу.
– А потом?
– Это зависит от того, что я узнаю.
Помолчали.
– Знаешь, – вдруг сказала Паола, – я думала сегодня о тебе и о том, чем ты занимаешься, когда мыла окна.
Брунетти с удивлением взглянул на нее:
– Вот уж никогда бы не подумал, что тут есть что-то общее.
– Я мыла окна, а потом – зеркало в ванной, и мне пришла в голову мысль, что это похоже на твою работу.
Он был уверен, что Паола обязательно объяснит, что имеет в виду, даже если он промолчит, но он знал и то, что ей нравится чувствовать его заинтересованность, поэтому спросил:
– И что?
– Когда моешь оконное стекло, – задумчиво проговорила она, – никогда не бываешь уверен, что начисто оттер его, пока не закроешь. Только тогда видно, что остались пятна и разводы, и приходится вновь открывать его и домывать.
– А зеркало? – спросил он.
Она улыбнулась:
– А зеркало непрозрачное и закреплено под определенным углом.
– Не понял.
Она опустила глаза на кучку лущеного горошка – возможно, чтобы скрыть, как разочарована его недогадливостью, и объяснила:
– Так же и твоя работа: ты будто моешь зеркало – все уже чисто, все расставлено по полочкам, но начинаешь анализировать, задумываться, и зеркало превращается в недомытое окно – если смотришь на вещи под новым углом, многое меняется.
Брунетти долго обдумывал сказанное и заявил, пытаясь придать своему голосу побольше оптимизма:
– Надеюсь, мне все же каждый раз удавалось отмыть грязь.
– Ты это сказал, не я.
И, поскольку Брунетти не ответил, Паола сложила горошек в кастрюлю и поставила на плиту, заметив:
– Что бы ты ни делал, ты наверняка предпочитаешь делать это на полный желудок.
И в самом деле, он после обеда с утроенной энергией приступил к работе, ощущая приятную сытость, правда, начал с самого приятного – с разговора с синьориной Элеттрой.
Когда он вошел, она улыбнулась и поздоровалась. Сегодня она была одета во что-то кокетливо-морское: темно-синяя юбка, шелковая блузка с завязанным на шее бантом. Брунетти поймал себя на мысли, что ей для полноты картины не хватает маленькой бескозырки, и тут увидел на столе рядом с компьютером белую фуражку, напоминающую этот предмет морской экипировки.
– Волпато, – ничего не объясняя, выпалил он, до того как она успела спросить, как его дела. – Анжелина и Массимо. Возраст обоих – около шестидесяти.
Синьорина Элеттра все поняла, положила перед собой листок бумаги и приготовилась записывать:
– Живут здесь?
– Думаю, да.
– Хотя бы примерно – где?
– Не знаю.
– Ну, это довольно легко выяснить. – Она сделала какую-то пометку. – Что вас интересует?
– Главным образом финансовая документация: банковские счета, сведения о том, куда они вкладывают деньги, об имуществе, зарегистрированном на их имена, – словом, все, что вы сможете найти. – Он подождал, пока она запишет. – И проверьте, есть ли у нас что-нибудь на них.
– Данные о переговорах по телефону? – спросила она.
– Нет, не нужно. Только финансовое состояние.
– За какой период?
Он посмотрел на нее и улыбнулся:
– Когда это я требовал невозможного?
Она мельком взглянула на громоздкие дайверские часы на левом запястье:
– Информацию от официальных учреждений города я смогу получить сегодня.
– Банки уже закрылись, так что это может подождать до завтра, – сказал Брунетти.
– Архивный отдел всегда доступен, – уверенно ответила синьорина Элеттра. – Через несколько часов у меня будут все нужные сведения. – Она открыла ящик, вынула какие-то бумаги. – Да у меня и без этого кое-что есть…
Тут она внезапно замолчала и взглянула мимо Брунетти на дверь.
Он обернулся и увидел вице-квесторе Патту, который возвращался с обеда.
– Синьорина Элеттра, – обратился он к ней, делая вид, что не замечает Брунетти, стоящего перед ее столом.
– Да, синьор?
– Зайдите ко мне. Нужно застенографировать письмо.
– Конечно, синьор, – ответила она, положив вынутые из ящика бумаги и постучав по ним пальцем, – этого жеста Патта видеть не мог, потому что между ними стоял Брунетти. Она вновь заглянула в стол и извлекла оттуда потрепанный стенографический блокнот.
Неужели кто-то еще до сих пор надиктовывает письма, а секретарши, сидя нога на ногу, как Джоан Кроуфорд в фильме «Гранд-Отель», быстро рисуют в блокнотах маленькие загогулины? Брунетти был искренне удивлен: он-то всегда предоставлял синьорине Элеттре право решать, как сформулировать письмо, и полагался на нее при выборе выражений и речевых штампов, чтобы замаскировать просьбу или сгладить требование, выходящее за пределы строгих рамок полномочий полиции.
Патта прошел мимо него, не взглянув, открыл дверь в свой кабинет – у Брунетти возникло ощущение, что он ведет себя как пугливый лемур, который замирает при малейшем звуке, полагая, что если он не двигается, то он невидим и ему не страшен никакой хищник. Не успел он сказать и двух слов синьорине Элеттре, как она последовала за Паттой, даже не оглянувшись на документы, лежащие у нее на столе.
Он оставил записку с просьбой, чтобы она выяснила фамилию владельца дома, возле которого был найден Росси, захватил бумаги и отправился в свой кабинет.
