Текст книги "Мозаика жизни"

Автор книги: Донна Клейтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Мы давно женаты?

Через несколько месяцев мы отпразднуем нашу пятую годовщину, – чуть улыбнулся он.

Пять лет вместе, – пробормотала она. – Мы были счастливы?

Очень. – Он наконец поддел вилкой ломтик колбасного хлеба и принялся есть.

Дженни подумала, как удивительно, что перемена направления в разговоре преобразила его. Минуту назад он выглядел напряженным и взвешивал каждое слово, а сейчас совершенно расслабился.

И как мы живем? – спросила она, намазывая половину лепешки маслом. – Что мы любим вместе делать?

Зимой мы работаем. Тяжело. С восхода солнца, и пока оно не сядет, заняты делами курорта. Это честная жизнь. – Он усмехнулся. – И за четыре-пять месяцев мы зарабатываем столько, что нам хватает на весь год.

Мы работаем только пять месяцев из двенадцати?

– Мы много работаем пять месяцев, – засмеялся он. – Впрочем, здесь целый год находятся дела. Время, когда не сезон, мы посвящаем прокладке новых лыжных трасс. Но обычно летом мы позволяем себе немного полентяйничать. – Глаза его сверкнули от какого-то воспоминания, отчего Дженни чуть не залилась краской. – Часто совершаем длинные прогулки, – совсем тихо проговорил он. – Только мы. Вдвоем. Туда, вверх, на гору.

Выражение его красивого лица вызвало в воображении Дженни самые разные эротические картины. Ведь они были там одни, их скрывали деревья и кустарники. Сердце бешено заколотилось при мысли, что они с Люком занимались любовью на природе.

Так мы много гуляем? – Она положила вилку и разглядывала его из-под полуопущенных век.

Много. – Он тоже изучал ее своими черными глазами. – Это наш любимый отдых.

Теперь ее щеки пылали. Ведь совершенно очевидно, что их любимый отдых не имеет ничего общего с вышагиванием по лесным тропинкам.

Мы были очень счастливы вместе. – Он поднял голову и засмеялся. Потом накрыл ее руку своей.

Так что же произошло? – быстро сорвался с языка вопрос.

Он тяжело вздохнул. Казалось, что и воздух вокруг них дрожит от сожаления и печали. Он не убрал свою руку, а напротив, сжал ее запястье еще крепче.

Можно мы отложим эту тему? – И прежде чем она успела ответить, продолжал: – Я понимаю, надо обсудить наш разлад. Тебе надо знать, что произошло. Но у меня такое чувство, будто мы теперь только начинаем наши отношения.

Хорошо, – согласилась она. – А что, если ты расскажешь мне о своем отце? Ты говорил, что он умер три года назад. Значит, когда мы поженились, он был жив. Я ему нравилась? Мы жили с ним дружно?

Папа любил тебя как свою родную дочь. – Люк засмеялся. – Конечно, ведь ты все делала правильно.

Что ты имеешь в виду?

Ты любила природу. Любила кататься на лыжах. Говорила, что «Прентис-Маунтин» для тебя самое лучшее место во всем мире. И ты работала не покладая рук, чтобы курорт процветал. – Он отпустил ее руку и сцепил пальцы на затылке. – И ты умела готовить! В папином списке твоих достоинств это занимало самую верхнюю строчку.

Дженни улыбнулась. Приятно узнать, что у тебя были прекрасные отношения со свекром.

– А я встречалась когда-нибудь с твоей матерью?

Она погибла… – покачал головой Люк, – дай подумать… теперь уже четырнадцать лет назад. Она с отцом ехала на снегоходе. Они сорвались с трассы. Отец проклинал себя. Не думаю, чтобы он вообще простил себе… – Люк погрузился в воспоминания, глаза затуманились, будто смотрели в прошлое. – Мне было двадцать. Чаду одиннадцать. Хорошо, что он был еще маленький и нуждался в заботе. Уверен, что благодаря этому отец пережил тот ужас.

Тот ужас, должно быть, ударил по всем в вашей семье. – Узнав о возрастном разрыве между братьями, Дженни произвела несложный расчет. – Между тобой и Чадом разница девять лет.

Люк моргнул. Она задела больной нерв.

Да, да. – Он чуть вздернул подбородок. – Между тобой и мной тоже разница девять лет.

Дженни почувствовала в его тоне легкий вызов. Он словно ждал, что ее удивит или огорчит открытие, что он старше. Может, и раньше это было болезненной темой? И кто из них тогда придавал значение разнице в возрасте? Неужели она относилась к тем тщеславным особам, для которых имеют значение такие пустяки?

Значит, твой отец пережил трудное время, когда умерла мама? – Дженни надеялась успокоить осиное гнездо, которое сама и разворошила.

Люк с минуту помолчал. Потом кивнул.

– Я рад, что папа мог сосредоточить внимание на Чаде. Но он уделял Чаду слишком много внимания…

Он не закончил фразу. А у Дженни появилось ощущение, что Люк не сказал что-то очень важное.

Ты говорил, что мы познакомились через Чада. – Она рассеянно играла салфеткой. – Как он отнесся к тому, что ты женился на одной из его хулиганистых подружек?

Он не знал. – Люк выпрямился на стуле.

Как это? – Она изумленно вскинула брови.

И снова Дженни заметила какую-то неловкость, колебание.

Его не было здесь, – после паузы произнес Люк. – На следующий день после окончания колледжа Чад отправился в дорогу. Уехал. Посмотреть мир.

Но ты… – Она помолчала и уточнила: – Мы не сообщили ему о свадьбе?

Мы не знали, где он находится. Он путешествовал. – Люк чуть пожал плечами. – Как я сказал, он смотрел мир.

Он не звонил? Не писал?

Нет.

Но почему? – не унималась Дженни.

Полагаю, он так хотел. – Люк снова пожал плечами.

Не понимаю. Он поссорился с отцом? Или с тобой? Что все-таки произошло?

Я скажу тебе, что произошло: он…

Люк оборвал предложение, будто срезал окончание ударом мачете. Боль застыла в его глазах. Затем он глубоко вдохнул.

Чад узнал о нашей свадьбе пять месяцев назад, когда вернулся из путешествия по Европе. Вроде бы он ничего не имел против твоего замужества. А может быть, и имел. По правде говоря, меня не интересует, одобрял он или не одобрял наш брак. Но если тебе любопытно, почему он так стремительно оставил «Прентис – Маунтин», почему так долго отсутствовал или почему не звонил и не писал нам, то, по-моему, лучше задать эти вопросы Чаду.

На лице никаких эмоций. В маленькой речи выверено каждое слово.

Дженни поставила на стол локти и уперлась подбородком в ладонь.

Надеюсь, ты не станешь возражать против одного наблюдения. Кажется, ты не очень любишь своего брата…

На самом деле я возражаю! – Он встал, взял свою тарелку, стакан и вилку с ножом, сполоснул, открыл посудомоечную машину.

Молчание становилось гнетущим.

Прости, – проговорила она, – я не хотела тебя обидеть.

Ты меня не обидела. – Он выключил кран с водой. – Только… – Люк замолчал, укладывая вилку и нож в отделение для приборов. – Понимаешь, Чад – это Чад. Он такой, какой есть. Он не может измениться. Ты сама все увидишь, когда проведешь с ним больше времени. Или, может быть, не захочешь видеть, – тихо пробормотал он в заключение.

Еще одно замечание про себя. Дженни быстро знакомилась с манерой мужа вести разговоры.

Факт заключается в том, что Чад – это наша семья. – Он повернулся к столу и взял тарелку с колбасным хлебом. – По-моему, не имеет значения, нравится он мне или нет.

Конечно, имеет! – возразила Дженни. – Человек не может предвидеть, в какой семье он родится. Но ты определенно должен иметь право выбора, с кем проводить время. Или с кем вместе работать. Или с кем вместе жить. – Дженни взяла влажную тряпку и вытерла со стола, затем посмотрела на Люка. – Я не понимаю, почему двое мужчин, которые явно недолюбливают друг друга, предпочитают находиться в одном доме. Каждый вечер я сижу за обедом с вами обоими. И вижу, что вы почти не разговариваете, почти не смотрите друг на друга. – Она стряхнула крошки с тряпки в мусорное ведро и, аккуратно расправив, положила ее возле раковины. – Я могу понять, что будут определенные трудности – надо вместе работать, поскольку вы два равных владельца курорта, – но…

Я один владею лыжным курортом.

Он произнес это так громко, что Дженни вздрогнула. Ее удивило выражение досады в сощуренных глазах мужа.

Она сразу же вспомнила саркастическое замечание Чада, что Люк принимает окончательное решение в делах, касающихся курорта. Очевидно, что владение курортом – болезненный вопрос для обоих братьев.

Но до тех пор, пока Чад хочет здесь работать, для него всегда будет рабочее место. Об этом я позабочусь. Потому что, как я уже сказал, он – член моей семьи. А мы заботимся о своей семье. Это традиция Прентисов.

Он с такой силой грохнул миску с овощами об полку, что банка с морковным соком подпрыгнула.

И тебе лучше не думать, будто брат и я испытываем за обедом некоторую неловкость из-за того, что между нами сидишь ты. Женщина, которая носит ребенка одного из нас.

Он вышел из кухни, что-то пробормотав про писанину, которой надо заняться. Униженная Дженни осталась в кухне.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Утонув в чернильной темноте, он наблюдал за спящей. Разметавшиеся по подушке волосы в свете луны отливали золотом. Если подойти ближе, можно почувствовать их аромат. Такой запах свойствен только Дженни. Ему отчаянно хотелось погладить эту алебастровую кожу, поцеловать алые полные губы.

Она принадлежала ему.

Дженни спала на спине, закинув одну руку за голову, а другую держа под персикового цвета одеялом. Тихонько вздымалась и опускалась грудь. Над бровями выступили бисеринки пота. Он с трудом подавил желание подойти ближе к кровати.

Из-под одеяла выглядывала прикрытая шелком грудь, коричневый сосок чуть темнел сквозь тонкую ткань ночной сорочки.

Она принадлежала ему.

Люк скользнул взглядом к окну, где ночной ветерок шевелил занавески, но тут же снова уставился немигающими глазами на лежавшую на спине женщину.

Он хотел это сделать. Он должен это сделать. Откинуть одеяло, подмять под себя ее тело, сорвать с молочных плеч тонкие бретельки ночной сорочки и целовать каждый сантиметр обнаженной кожи. Он должен заставить ее выкрикнуть имя мужчины, которого она любит. Которого она хочет. Его имя. Он мог заставить ее признаться, что она его хочет. Он делал это раньше, он может сделать это снова.

Она пошевелилась и тихо вздохнула. От этого звука у него вспотели ладони. Рот наполнился слюной, когда он представил наслаждение, какое получит. Потому что она будет его. В конце концов она будет принадлежать ему.

Проклятие! Она принадлежала ему! И снова будет принадлежать. Даже если для этого надо лгать, обманывать, воровать. Она будет его.

И все, что можно получить вместе с ней, будет его.

* * *

На следующее утро Дженни надела ярко-синий топик на бретельках и белые джинсовые шорты.

После тяжелого сна прошлой ночи чувствовалась легкая усталость. Она вертелась и ворочалась, резкие слова Люка эхом снова и снова звучали в голове.

Как можно было забыть, что это она причина раскола в отношениях братьев? Женщина, беременная от одного из этих мужчин.

Дженни протерла губкой лицо, почистила зубы, пробежала расческой по волосам. Между бровями пролегла морщинка. Пожалуй, стоит хотя бы чуть тронуть тушью ресницы.

Может быть, ей уехать? Она нашла маленький тюбик бесцветной губной помады. Может быть, братьям Прентис будет лучше без нее?

Но куда она поедет?..

Дженни провела пальцем по губам. И тут же голову заполонили мысли о Люке и вчерашнем поцелуе. Дженни вздрогнула, вспомнив ощущение от его густых шелковистых волос между своими пальцами.

Да, он притягивает ее. Чувство удивительное, замечательное. Но это потому, что он словно излучает страсть. Желание, которое испытывает к ней. И это привлекало ее больше всего. Сомнения нет, вчера он невероятно сильно хотел ее. Он дрожал от усилий обуздать свое чувство. Мысль о том, что мужа так страстно тянет к ней, будоражила Дженни. Не стоит себя обманывать.

Но ее тревожила глубоко спрятанная в Люке ярость. Она видела, как он чуть не взорвался в больничной палате, когда Чад заявил, что он отец ребенка. И как вчера вечером вспыхнул от гнева перед тем, как ушел к себе в кабинет.

Дженни понимала его ярость, унижение, отчаяние. Эти чувства по отношению к ней могут быть справедливы. Но у нее не умещалось в голове другое: неужели можно продолжать желать женщину, которую подозреваешь в измене.

Она всмотрелась в зеркало. Она, конечно, не уродина, но и не сногсшибательная красавица. И вид у нее не такой, чтобы доводить мужчину до крайности. Глаза просто карие, хотя рыжевато-каштановые брови и хорошо очерчены. Нос прямой. Полные губы, слегка тронутые прозрачной, чуть поблескивающей помадой, выглядят вполне приятно.

Но лучшее украшение– это волосы, решила Дженни. Она расчесывала мягкие локоны, падавшие на плечи, и пушистые пряди, обрамлявшие лицо. Уход за ними не требовал от нее почти никаких усилий. Только шампунь. Природа подарила ее волосам чудесный цвет. Золотистый оттенок вызывал в памяти солнечные дни, или одуванчики, или мягких пушистых цыплят.

Дженни улыбнулась и отложила расческу. Да, у нее красивые волосы. Но трудно представить, что Люк теряет голову из-за обыкновенных соломенных прядей.

Люк так и не ответил на ее вопрос об их сексуальной совместимости. Он не успевал начать, как разговор принимал другое направление. Но если поцелуй, которым они обменялись прошлым вечером, может служить одним из слагаемых, то Дженни знала ответ.

Он вышла из спальни, пытаясь прогнать воспоминания, от которых горели щеки. Надо сосредоточиться на кухне и на кофейнике. Но мысли текли в совершенно другом направлении.

Что Люк находил в ней такого привлекательного? Известно, что любовь слепа. Она читала «Сон в летнюю ночь» Шекспира. Зеркало любви рисует искаженный образ. Любовники редко видят правду, когда смотрят друг на друга. А пожалуй, и вообще не видят. Восприятие любимых глазами страсти гораздо приятнее, даже если оно и неправильно.

Вдруг Дженни словно ударило током. Она остановилась на лестнице и несколько раз моргнула.

Она вспомнила, что читала пьесу Шекспира! Она готовила для урока литературы устный доклад по этой комедии, когда училась в школе.

Какая радость!.. Просто потому, что она вспомнила. Дженни стояла на лестнице, сердце от волнения прыгало, как норовистая лошадь. Какое удовольствие вспоминать содержание пьесы. Елена была влюблена в Деметрия, который просил руки Гермии, влюбленной в Лизандра. Насколько она помнила, события развивались шумно и весело из-за любовной путаницы. Любимым персонажем Дженни была Титания. Сказочная королева любила все красивое, а кончила тем, что ее опоили питьем, вызвавшим страсть к ослиноголовому Основе. Какое нелепое, внушенное зельем обожание! Судьба королевы еще много лет назад убедила Дженни в том, что любовь слепа.

Она вспомнила! Вот она стоит перед классом. Нервы расшалились, живот сводит так, будто там крутится десяток балерин. Руки трясутся. Она держит для памяти карточки. Без слов молит Бога, только бы суметь правильно произнести имена персонажей.

Воспоминание. Настоящее воспоминание. Картинка из прошлого. Не машинальное, подсознательное действие. Не смутная привычка, которая повторяется без участия разума.

Перед мысленным взором возникла замечательная картина. Она видела свои карточки, доску, огромные окна, столы, учеников. Пусть это только небольшая вспышка, момент ее юности, но она его вспомнила!

Ноги вдруг ослабли и будто уже не держали ее. Если в мозгу сохранилось одно воспоминание, то должны быть и другие!

Конечно, она не может назвать штат или город, школу или имя учителя. Но ведь что-то она вспомнила! И именно то, что имело значение в данный момент. Этого достаточно, чтобы дать ей надежду. Реальную надежду. Не фальшивое ожидание, которое вызвал случай с очистками в кухне. Но честную добрую надежду, что память вернется.

Она должна рассказать Люку. Надо найти его и поделиться радостью.

Дженни вспомнила сердитые слова, с какими прошлым вечером он вышел из кухни, оставив ее одну. Он не хочет иметь с ней ничего общего. Во всяком случае, пока жизни всех троих – ее, его и Чада – остаются изломанными и запутавшимися в треугольнике подозрений, секретов, лжи, недоверия и обмана.

Защемило сердце. Ей не с кем поделиться своей радостью. Некому рассказать о вспышке памяти, говорящей о выздоровлении.

Мэри! Она воспрянула духом. Все сегодняшние переживания она расскажет Мэри. На сердце просветлело. Дженни чуть ли не скатилась по оставшимся ступенькам. Все мысли снова о чашке дымящегося кофе.

Увидев Люка, пьющего кофе, она сбавила шаг на пороге кухни.

– Ты еще здесь? Разве тебе не надо быть уже в дороге на работу? – Дженни сама заметила осуждающие нотки в голосе. Что с ней? Она вовсе не собиралась его упрекать.

Тебе тоже доброе утро, – мягко проговорил он.

Прости, – пробормотала она, глядя на свои босые ноги. – Я просто не ожидала увидеть тебя в такой час.

Она вздернула подбородок. Люк изучал ее пронзительными и темными, как ночь, глазами. Ей с трудом удалось не отвести взгляд.

И опять в ней разгоралось знакомое пламя. Проклятие! Почему она не может держать себя в руках в присутствии этого мужчины?

Последние два месяца я работал семь дней в неделю, – наконец заговорил Люк. – И решил взять выходной. Кроме того, сегодня воскресенье. Даже Бог отдыхает по воскресеньям.

Она прислушивалась, нет ли сарказма в его словах. Приглядывалась, нет ли злости на его лице. Нет, лишь нежность в голосе и веселые искорки в глазах. Дженни покачала головой – никогда не сумеет она предугадать, что сделает этот мужчина.

И к тому же вчера рабочие хорошо погуляли в Олеме. – Он сделал глоток кофе. – Сегодня ни один из них, включая Чада, не в состоянии работать.

У меня все дни перепутались, – кивнула она и смутилась от такого признания. – Когда тебя нет, они бегут, похожие один на другой.

Взгляд Люка переместился на ее губы и задержался там дольше, чем надо бы.

Это стоит как-то исправить?

Голос действовал на нее как ласковое прикосновение. На мгновение Дженни почти поверила, что он и вправду коснулся ее.

Прости меня за то, – выпалила Дженни, – что я вчера наговорила про тебя и Чада. Мне не следовало…

Все правильно, – успокоил ее Люк. – Это мне не следовало так остро реагировать, как вчера вечером. Я хочу, чтобы ты всегда говорила мне все, что у тебя на уме.

Сейчас у меня на уме твой выходной день, – с минуту подумав, сказала она. – Я рада, что ты взял его. Ты заслужил отдых, потому что очень много работаешь.

Они смотрели друг на друга. Атмосфера сгущалась с каждой секундой. У Дженни возникло впечатление, будто они соединены невидимой лентой, которая неумолимо подтягивает их друг к другу. Ей казалось, что каждая мышца и каждая жилка напряглась и требует движения. И Дженни шагнула к нему. Но в последний момент отвага покинула ее, и она отошла назад, где на столе стоял кофейник.

Позволь мне только выпить чашку кофе! Затем я поднимусь наверх и не буду тебе мешать.

Подожди.

Горячие пальцы обхватили ее руку выше локтя. Дженни замерла. Чашка с кофе застыла в воздухе.

Я тоже должен извиниться перед тобой, – сказал он. – Я вчера рассердился на тебя, потому что ты сказала о недобрых отношениях между мной и Чадом. На самом деле так и есть. И ситуация, в которой мы все оказались, только отчасти повлияла на наши отношения с братом.

Ты мне расскажешь об этом?

Хорошо. Я все тебе расскажу. – Он вздохнул и, помолчав долю секунды, добавил: – Если ты проведешь этот день со мной. Возьмем сэндвичи и пойдем на прогулку. Ведь никто не запрещал тебе устраивать утром пикник?

Они пойдут вдвоем! На прогулку. Вчера Люк говорил, что прогулки были их любимым отдыхом. Но они оба понимали, что он имел в виду вовсе не прогулки… Люк говорил о занятиях любовью. Наверно, и сейчас он это имеет в виду.

Нет, нет, – поспешил он заверить ее, словно прочел мысли, – если, конечно… – Черные глаза затуманились.

Словно глупый цыпленок, закудахтавший, обнаружив в курятнике лису, Дженни начала, заикаясь, что-то лепетать. Он успокоил ее, прижав указательный палец к губам. В глазах сверкали веселые искорки.

– Я шучу. – Он засмеялся. – Я имел в виду настоящую прогулку. – Он снова засмеялся. – И только.

Она неправильно поняла его приглашение? Пусть на минуту, все равно есть от чего почувствовать неловкость. Постепенно на губах появилась застенчивая улыбка – смешная попытка хоть как-то выйти из затруднительного положения. По правде, больше всего ей хотелось смягчить собственное разочарование. Завтрак на природе – единственное, для чего она нужна Люку.

Ладно, – тихо проговорила Дженни. – Приготовлю сэндвичи. С арахисовым маслом и джемом подходят?

Прекрасно, – согласился он. – Но сэндвичи сделаю я, а тебе надо подготовиться.

Но я готова. Я одета и хоть сейчас в путь. – Она удивленно вскинула брови.

Улыбка расплылась у него по лицу. Он многозначительно уставился на ее ноги. Она тоже посмотрела вниз и смущенно пошевелила голыми пальцами.

Ох, конечно! Мне надо надеть что-то на ноги.

Густые заросли боярышника в некоторых местах трассы не пропускали свет солнца. Молодая поросль добавляла в буйство зелени кленов, буков и кизила удивительные серо-голубые тона. Горные лавры и кусты дикой азалии, отцветшие весной, дополняли зелень леса своими особыми оттенками.

Дженни услышала под кустами шорох, но не успела разглядеть зверька, вспугнутого их появлением.

Поднимаясь вслед за Люком по трассе в гору, Дженни глубоко вдыхала чистый, прозрачный, свежий воздух. Да, мышцы ног уже ныли, но как хорошо быть в горах и в движении! В настоящем движении. До сих пор ее упражнения ограничивались изучением зданий курортного поселка. От этой прогулки быстрее бежала кровь, пощипывало кожу. Конечно, это не имело абсолютно никакого отношения к мужчине, шагавшему рядом.

Ты в порядке? – спросил Люк.

Конечно.

Ты уверена? – Он замедлил шаг и взял в другую руку маленькую плетеную корзинку.

Ага. – Дженни надеялась, что улыбка лучше убедит его. Но озабоченная складка между бровями не исчезла. Тогда она сказала: – Когда ты перестанешь беспокоиться обо мне? Я прекрасно себя чувствую.

Ты тяжело дышишь. – Он еще более замедлил шаг.

Иногда приятно тяжело дышать. – Улыбка почти помимо ее воли превратилась в хитрую усмешку.

«Кокетничаешь, дорогая! С собственным мужем, заметь!» – мелькнула в сознании поддразнивающая мысль. И прозвучала она не как предостережение, а почти как подстрекательство. Искушающая поддержка.

Люк усмехнулся и протянул ей руку. Дженни всунула пальцы в его ладонь, и они продолжили подъем.

По-моему, неплохое место, как ты думаешь? – немного спустя сказал он.

Но мы совсем мало прошли, – возразила Дженни. – Не надо останавливаться из-за меня.

Ты что, собираешься на прогулке выжать меня, как лимон? – засмеялся он. – Не забывай, это мой выходной день.

Ну, если тебе нравится быть Сироткой Уилли, – она еле сдерживала смех, – то, по-моему, это место подходит.

Сироткой Уилли? – Он поставил корзинку на траву. – Откуда это у тебя?

Дженни пожала плечами. Но потом, сощурившись, уставилась на него.

Почему ты спрашиваешь? Я говорила так до несчастного случая? Я прежде называла тебя так?

До этого часа никогда не слышал, – покачал головой Люк, – чтобы ты кого-то так называла. Я только удивлен… – Он не закончил фразу. – Ты начала вспоминать.

Дженни лишь кивнула в подтверждение.

Что? – спросил он. – Что ты вспомнила? Несчастный случай? Ты помнишь, почему поднялась на Саймонову вершину? Ведь ты знала, что это опасно.

Дженни быстро пересказала ему свое воспоминание о Шекспире, чуть не подпрыгивая от волнения.

Я понимаю – это немного, – закончила она. – Маленькая сцена. Но такая ясная. Ведь это уже что-то! Я могу назвать имена всех персонажей. Я вижу, как стою перед классом и делаю свой устный доклад. Как по-твоему, это хороший признак?

Уверен, – кивнул он. – Должен быть хорошим, правда? Не надо ли позвонить доктору?

Ох, по-моему, это не так важно. Я скажу ему, когда на следующей неделе поеду в Олем. А о чем ты говорил? Что-то о несчастном случае? – Дженни покачала головой и добавила: – О какой-то Саймоновой вершине? А где она?

Хорошо, – он протянул ей руку, – садись рядом, и я расскажу тебе.

Он подвел ее к старому бревну. Кора давным-давно отпала, и темная гладкая поверхность дерева могла служить безупречным сиденьем. Они устроились рядом.

Саймонова вершина расположена на западном склоне Прентис-Маунтин, – начал Люк. – Когда Чад вернулся из Европы домой, он вроде был не прочь здесь остаться. И мы с тобой говорили о том, чтобы построить дом. Дом для нас двоих. Ты предложила Саймонову вершину. Мы посмотрели и нашли, что там полно сланцев, поэтому строительство может быть опасным. Мы даже устроили несколько взрывов, чтобы проверить, как глубоко они залегают. Сланцы крошатся, и это делает Саймонову вершину особенно опасной и для людей, и для строительства. Чад и я нашли тебя у подножия Саймоновой вершины. – У него вздулись желваки, он нервно потер затылок. – Я смеялся над Чадом, когда он предложил поискать тебя там. «Дженни никогда туда не пошла бы», – говорил я. Мы тебя искали везде. Проходили часы. И наконец я заставил себя прислушаться к брату. Мы поехали к Саймоновой вершине. – Он покачал головой и понизил голос. – Остальное уже история. Я вечно буду благодарен Чаду. Мы в долгу перед ним за то, что удалось найти тебя. Если бы я все делал по-своему, мы, наверно, не… Не хочу даже думать об этом! Но наступило время признаться. Скажу прямо, чтобы ты знала.

Он поднял ее лицо, нежно касаясь подбородка, и заставил посмотреть в глаза.

Дженни, мое упрямство, ревность, злость, моя слабость чуть не стоили тебе жизни.

Ты слишком суров к себе. – Двумя руками она обхватила его кисть. – Ты сказал, что не поверил, будто я пошла на Саймонову вершину. Ты сказал, что я знала, как там опасно.

Не только это удерживало меня. Я не хотел идти, потому… – Он глубоко втянул воздух. Потом в черных глазах загорелась решимость. – …потому что именно Чад предложил искать тебя там. Если бы это сделал кто-нибудь другой, я бы, наверно, молнией полетел туда.

Люка гнетет его вина! Дженни терпеливо ждала разъяснений. Ведь Люк собирался рассказать ей все.

Один взгляд на брата вызывает у меня злость. – Он опять глубоко вздохнул, явно стыдясь столь недостойного чувства. – Я никогда не позволял себе признаваться в этом. Никому не говорил. Даже тебе, моей жене, ближе которой у меня никого нет. Но правда в том… – глаза отражали невыносимую боль, – что с Чадом у меня связано глубокое чувство ревности.

Она вскинула в тревоге глаза.

Значит, я что-то делала, что вызывало твою рев…

Он прикрыл веками глаза и, чуть покачав головой, прервал ее:

Это началось задолго до того, как ты появилась. Годы назад. Я был мальчишкой, а Чад – совсем малышом. – Он вытер ладони о джинсы. – Понимаешь, у мамы было несколько выкидышей до того, как она забеременела моим братом.

Он смотрел вдаль невидящим взглядом. Дженни догадалась, что Люк мысленно погрузился в прошлое.

Когда он наконец появился, родители все внимание отдали ему. До рождения Чада таким вниманием был окружен я. Я играл в малой лиге в футбол, знаешь, такой, где вместо мяча специальный шарик. И вдруг все кончилось. В доме малыш, и никакого футбола! Ребенок стал для родителей поводом отказываться от всего самого для меня интересного. Мы не ходили в День независимости смотреть в Олеме фейерверки, потому что они начинаются слишком поздно для малыша. Мы не могли смотреть парад пожарных, потому что для малыша слишком ветрено. – Он медленно моргнул. – После рождения брата я стал несчастным человеком.

У Дженни возникло жгучее желание дотронуться до него, но она сдержалась.

Детская ревность вполне естественна. Ведь долгие годы до рождения Чада родители принадлежали только тебе, – попыталась утешить его Дженни.

Но я старший брат! – В тоне и в жестком взгляде отражалось возмущение из-за собственного поведения. – Я должен был испытывать к младшему только любовь. Он на девять лет моложе меня. Я, как старший, должен был лучше понимать…

Люк, по-моему, тебя нельзя винить за чувство, которое ты испытывал… – Дженни помолчала и уточнила: – Которое продолжаешь испытывать к Чаду. Твои родители вроде бы забыли, что у них есть старший сын.

После смерти мамы, – продолжал Люк, – Чад стал для папы центром вселенной. Отец так гордился, когда Чад кончил колледж. Но когда Чад уехал из «Прентис-Маунтин», чтобы путешествовать по Европе, папа себе места не находил. Я пытался утешить его, говорил, что Чад вернется, мы будем работать вместе, как он мечтал. Но папа уже никогда не стал прежним. И вскоре умер.

Солнце сверкало на черных волосах Люка, и они отсвечивали синевой. Дженни смотрела на красивое лицо мужа и не могла удержаться от мысли – все-таки о чем-то он умалчивает. Какую-то часть истории оставляет за скобками.

Люк – человек уравновешенный, правда, и его можно вывести из себя. Но он не принадлежит к тому типу мужчин, что испытывают неоправданную неприязнь к человеку. Люк считает – Чад не заслуживает его враждебного отношения. Так что он пропустил? О чем не сказал?

Одно лишь ясно: Люк старается осуществить мечту отца. «Мы будем работать вместе, как он и мечтал». Беда в том, что это не его мечта. Это мечта его отца.