Текст книги "С «Джу» через Тихий океан"
Автор книги: Дончо Папазов
Соавторы: Юлия Папазова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)
Джу
Легко и радостно на душе
Наша «Джу» превосходно держится на высокой волне. Она так легко и свободно взмывает на ее гребень и скатывается вниз, что я верю: лодка выдержит все.
Когда она взлетает на волну, то на какое-то мгновение замирает на гребне, затем, два-три раза качнувшись, стремительно летит вниз.
Всю ночь дул очень сильный ветер. Разыгралась настоящая буря. Несколько раз волны разбивались буквально перед моим носом. Если бы хоть одна из них обрушилась на лодку, нас бы уже не было на свете. Повторяю одну и ту же фразу из стихотворения: «Говорит бабка Маришка: Пес, теперь конец нам, крышка!»
Утром я рассказала о своих страхах Дончо, а он строго отрезал: ничего подобного с нами не случится. Но волны ревут и страшно громоздятся одна на другую.
После обеда ветер поутих. Появилось много птиц. Мы ведь уже в 100 милях от суши.
Сегодня привела в порядок волосы, то есть подкрасила их в русый цвет. Откладывала это до того времени, когда доберемся до островов. Дончо, улыбнувшись, сказал, что для него мои действия – более верный признак скорой встречи с сушей, чем появление птиц.
Дончо
Мы пересекли океан
Ждем.
Все идет нормально, но земли нет как нет. Вчера целый день глаза проглядели. Не хватало еще сыграть в жмурки с прекрасными Маркизами и проскочить мимо.
Сегодня в 1 час ночи увидели остров Махотани.
Первая земля!
Не осрамились.
ПО-БЕ-ДА, ДЖУ!
В 10 милях от Махотани находятся Хива-Оа и Атуана.
Давно уж сочинили телеграмму:
«Болгария
София
Комитет по науке, техническому прогрессу и высшему образованию
Национальный океанографический комитет
Все порядке. Переход трудный. Курс Папеэте. Сообщите родным.
Дончо, Джу»
Землю увидели 9 мая, на пятьдесят четвертый день со дня отплытия из Кальяо.
Вглядываюсь в остров. И честное слово, не помню момента, когда бы мне было приятнее, чем сейчас. Словно для того, чтобы напомнить нам о пройденном пути, остров похож на опрокинутое вверх килем судно. Перевернувшееся судно с овцами. Такой Махотани может послужить моделью теории Мальтуса о перенаселении.[27]27
T. P. Мальтус (1766–1834) – английский экономист, основоположник антинаучной концепции мальтузианства. Он стремился приложить естественный (по сути биологический) закон о народонаселении к разъяснению некоторых теорий относительно усовершенствования человека и общества. Он утверждал, что население возрастает в геометрической прогрессии, а средства существования в арифметической. По его мнению, соответствие между численностью населения и количеством средств существования может регулироваться эпидемиями, голодом, войнами, непосильным трудом, а не общественным прогрессом и коренными социально-экономическими преобразованиями. Несостоятельность концепции Мальтуса доказана всем ходом развития человеческого общества. – Прим. ред.
[Закрыть] Жители вымерли или покинули остров. Остались одни овцы. Без врагов, без каких-либо ограничений. Для начала они обглодали пальмы. Но животные размножались. Соответственно уменьшалось количество пищи. И разразилась эпидемия. Число овец сократилось. Но тогда возросли запасы кормов. И снова овцы стали размножаться и т. д. И колесо завертелось…
Запечатлели облик Махотани всеми имевшимися фото– и киноаппаратами. Однако композиция была тенденциозной. На переднем плане болгарский флаг либо Джу, в одном уголке (для доказательства) парус или часть лодки и во весь кадр – Махотани.
Подготовка к встрече
Спустя немного после восхода солнца остров Махотани остался позади. Надеюсь, часов в 10 утра мы прибудем в Атуану. Облачились в свои лучшие наряды. Но выглядим смешно. Одежда висит как на вешалке. Со вчерашнего дня воюю с брюками. Я уже свыкся с мыслью, что все на мне будет измято в гармошку. А вот пятна плесени привели в смятение. Еще немного – и поверю, что они вечные. Ведь плесень существует уже с начала жизни на Земле. Пытался вывести пятна всяческими растворами и смесями. Сушил на солнце, чистил металлической щеткой. Ничто не помогает. Брюки чудовищно быстро износились, потеряли вид, а пятна первозданной плесени остались. И по сей день смеются надо мной. Спасли летние башмаки. Простые босоножки на деревянной подошве придали мне приличный вид. Океан и влага вычистили их до блеска. Башмаки выглядят еще более новыми, чем прежде.
В карман брюк положил паспорта, деньги и текст телеграммы. Стали ждать высадки на берег.
Около 10 часов утра подошли совсем близко к острову. Высокие, подпирающие облака вершины гор, речные долины и пальмы. Никаких признаков жизни.
Неожиданно увидел дым, а чуть позже – и дома. Это могла быть только Атуана. Теперь мне не требовались ни карты, ни лоции.
Еще немного – и мы войдем в залив Атуана. Уже ищем глазами пироги полинезийцев.
Другой мир
В ушах звенит знаменитое полинезийское «Алоха оэ»[28]28
От Святослава Колева мы узнали, что «алоха» – это полинезийское приветствие. На Таити – «ароха», на Самоа – «алофа», а на Маркизских островах – «кахоа».
[Закрыть] – «Добро пожаловать». Все читаное и слышанное о земном рае мысленно проходит перед нашими глазами. И прославленные красавицы, и отважные мореходы, и венки из цветов. А чтобы наяву увидеть свою мечту, надо обогнуть только этот небольшой мысок. Проходим его. И вот… перед нами покачиваются мачты девяти яхт. Нет, мне это не приснилось. Девять яхт. Три двухмачтовых и шесть одномачтовых. Семь белоснежных, одна черная и одна красная. Никаких полинезийских пирог с балансирами. Нет ни пристани, ни причала. Одни лишь яхты. И это на одном из самых диких островов мира! На одном из самых удаленных…
От неожиданности мы даже забыли о фотоаппаратах и кинокамерах. Разочарованные, бросаем якорь. Паруса брошены как попало. Но мы садимся и опускаем ноги за борт. Движения беззаботные. Я кладу на плечо Джу руку. Ту самую, что боролась с румпелем. Мы ошеломлены. Однако на душе удивительно легко и хорошо. Сидим в каком-то оцепенении. Молчим.
Люди, даже друзья
С соседней яхты крикнули:
– Откуда?
– Из Южной Америки. Из Кальяо.
– Не слышали такого.
– Из Перу.
– На этой лодке?!
– Да!
– А где ваша мачта?
– Вот это и есть мачта.
– Сколько дней плыли?
– Почти два месяца.
– Минутку, я сейчас.
В привязанную к борту яхты динги[29]29
Динги – маленькая лодка, которую имеют на борту все яхты. У островов, где нельзя подойти к берегу, они бросают якорь в заливе, и яхтсмены на динги добираются до берега.
[Закрыть] спрыгнула девушка с длинной косой и торопливо стала грести к нам.
– Вот, берите, это рис, только что приготовила. В чем нуждаетесь?
Если бы я знал английский, то объяснил бы ей, что нуждаемся мы в людях, друзьях, в ссорах. Во всем, чем заполнена нормальная человеческая жизнь.
Мои друзья и знакомые назовут меня лжецом, если я им скажу, что в океане мечтал о простой, будничной очереди. Стать в хвост и тихо ждать того момента, когда продавщица обругает тебя за то, что покупаешь хлеб или яблоки.
Девушку с косой зовут Джуди. Она японка, родилась в Калифорнии. Ее друга зовут Джеф.
Джуди пробыла у нас недолго. Расспросив нас, она отправилась на другие яхты. Не прошло и двух минут, как по всем яхтам разнеслась новость, что болгарская лодка пересекла Великий океан, что у нас сломана мачта, что вышло из строя управление и что мы не могли послать даже сигнал бедствия SOS.
Минут через пятнадцать «Джу» окружило пять-шесть лодок. Первые поздравления, объятия, поцелуи. Я тогда еще не знал, что это станет неотъемлемой частью нашей жизни в Полинезии.
Первое, что я спросил у новых друзей, – это о возможности устранить поломки.
– Можно здесь отремонтировать «Джу»? Есть ли тут мастерские?
Ответом был дружный хохот.
– Исключено. Здесь нет мастерских. Нет деревянных материалов.
– Если повезет, то в лучшем случае можно починить лишь кухонный стол.
Джу
В моем дневнике страницы о Маркизских островах представляют собой непонятную смесь из загадочных фраз.
Хива-Оа – Атуана.
Лесли – одиночка.
Австралийцы – столетние.
Гео и Роби – полицейский и учительница.
Рози – содержательница ресторана.
Китаец – газеты.
Компания хлеба, вина и сказок.
Река – стираем и купаемся.
Жарю хлебное дерево.
Кокосовые ядра – вкусно.
Лазают по деревьям, как обезьяны.
30 домов – две церкви.
Никола – нож, веревки, патроны.
Прогулка до Омоа – туристы.
Дичь – одичавшие поросята.
Гости-островитяне, неприветливы.
Добри – пекарь.
Прогресс, электричество.
Почти безработные.
Скука.
Пробка – обман.
Пирога с двигателем.
Есть ли журнал с картинками?
Фиу (означает «мне осточертело») – слышится непрерывно.
Копра.
Красота.
Девушки обмениваются рецептами по приготовлению блюд.
Жевательные резинки, заколки, конфеты – просят дети.
Странные цветы.
Церковный хор.
Дети красивые.
Дождь, дождь.
Хива-Оа
А дело в том, что мне не хотелось терять время на писание, и я делала в дневнике лишь такие короткие записи на память, чтобы не забыть. Это оказалось ненужным. Даже теперь, спустя полтора года, перед моими глазами, как живые, стоят люди, их лица, жесты, хорошо помню даже совсем незначительные события.
Возможно, на Маркизские острова мы прибыли чрезвычайно изголодавшиеся по общению с людьми, по впечатлениям, и потому так глубоко и четко все происшедшее с нами врезалось в память.
А с каким волнением мы совершили нашу первую прогулку до Атуаны! Два километра пешком по острову в Тихом океане! Мы шли медленно – еще не доверяли собственным ногам. Но, если не считать первых неуверенных шагов на сотню метров, ничего особенного с нами не произошло.
В Атуане проживает около 600 душ в невероятном для нашего века спокойствии. Было воскресное утро, и мы вошли в церковь, которая наряду с лавкой китайца является центром оживленной общественной жизни. Женщины – торжественные, нарядные, в белых одеждах, мужчины – в нелепых костюмах, очень смуглые, с просветленными лицами, прочувствованно пели на полинезийском языке простенькую мелодию. Никакого мистицизма, ничего мученического. Все предельно просто и радостно. Даже сама церковь – просторная и светлая, с большими окнами.
Полинезийцы любят ходить в церковь. В ней они встречаются, беседуют, поют. Это открытые, простодушные люди, обладающие всеми прекрасными чертами ребенка. Позднее я много наблюдала, старалась вникнуть в их религиозные чувства и могу сказать, что полинезийцы скорее люди верующие, чем религиозные.
Когда мы вошли в церковь, то, слушая теплые голоса и незнакомую речь, видя спокойствие в глазах людей, отсылающих свои заботы всевышнему, я вдруг подумала про себя: как много раз в океане мне самой крайне нужна была вот такая же искренняя вера в нечто другое, а не только вера в себя, в собственные силы.
Глядя на этих людей, я впервые подумала, что цивилизации не следовало появляться на этих островах. Никогда в жизни я не вздыхала о прошлом, и даже в мыслях не было, что на свете может сохраниться на многие века какой-то уголок, не тронутый цивилизацией. Прекрасно понимаю, что она неминуема, как сама жизнь. Но сюда цивилизация принесла с собой болезни и высокую смертность. Тысячи лет полинезийцы жили в изоляции от остального мира. Они не знали заразных болезней и не имели против них иммунитета. Поэтому умирали даже от обычного гриппа, не говоря уже о венерических болезнях, которыми оказалось заражено почти все население особенно часто посещаемых островов – Таити, Гавайев, Маркизского архипелага. С 1780 года сюда стали заходить военные корабли, китобойные и торговые суда, и, по мнению Бенгта Даниельссона,[30]30
Бенгт Даниельссон – известный шведский ученый, этнограф, знаток Полинезии, участник знаменитой экспедиции Тура Хейердала на плоту «Кон-Тики».
[Закрыть] за какие-нибудь пять – десять лет от прежнего населения в живых осталась едва десятая часть. Цивилизация разрушила обычаи полинезийцев, их искусство, языческие обряды, дав взамен чуждую для них религию, изобилующую множеством запретов. Полинезийцы часто и легко меняют религию – переходят из католичества в протестантскую веру или методистскую церковь. Все зависит от того, каков миссионер – более красноречивый или более напористый. Что же касается иных достижений цивилизации, то они выглядят прямо-таки смешными в условиях спокойной и незатейливой жизни полинезийцев. Мы собственными глазами видели, как появилась в Атуане первая легковая автомашина, купленная разбогатевшим местным жителем. Судно стало на якорь в заливе, с него сняли «пежо», погрузили на сооружение, похожее на плот, и потащили через прибой. Люди, находясь по пояс в воде, толкали плот перед собой, придерживая автомобиль, чтобы он не свалился в воду. «Пежо» выкатили на берег, и он медленно пополз между кокосовых пальм – дороги до Атуаны нет. На остров мы прибыли в воскресенье, и потому все наши проблемы – обязательное медицинское обследование, представление местным властям, посещение почты и поиски мачты – пришлось отложить на следующий день. В понедельник выяснилось, что на острове нет необходимой медицинской аппаратуры, чтобы сделать требуемые анализы и обследования. Что же касается мачты, то нам предложили выбрать и срубить кокосовую пальму, подождать примерно полтора года, пока она высохнет, и тогда уж посмотреть, что из такой затеи получится. Причем сказано было о сроке в полтора года вполне серьезно, как будто говорилось об одном-двух днях.
Зашли на почту и отправили в Болгарию весьма оптимистическую телеграмму. После долгих размышлений все свои аварии и беды выразили в двух словах – «трудный переход», которые по пути в Софию превратились в «чудный переход». Так что из первой нашей вести с суши, кроме того, что мы живы и здоровы и пережили в плавании «чудные мгновения», в Болгарии ничего другого о нас не узнали.
В полдень целой ватагой обитатели всех яхт отправились к Рози. Рози оказалась уже немолодой дамой, содержавшей единственный в Атуане ресторан, по правилам которого столик нужно было заказывать заранее. И не потому, что нет свободных мест, а для того, чтобы владелица ресторана успела заказать местному охотнику дичь, а тот в свою очередь взял бы ружье и подстрелил какого-нибудь одичавшего поросенка. Мы же нагрянули к Рози внезапно, и у нее ничего не оказалось на обед. Зато она предложила нам чудесное вино. Сбегали в магазин, купили хлеба и сыра и несколько часов провели в ресторане за приятной беседой. Все это время парни, которые должны были нас обслуживать, от безделья играли на гитаре и пели полинезийские песни. Думаю, именно тогда у нас разгорелся спор о дате.
Только мы с Дончо знали точную дату, так как прибыли на остров всего день назад. Остальные 12 человек высказывали различные предположения, а австралийцы засомневались даже в месяце. Мы рассказали, как однажды в лодке целый день спорили – в какой век мы живем. Один из нас утверждал, что в XIX, потому что пришел тысяча девятьсот… а другой, что в XX – по той же причине. Вновь и вновь принимались пересчитывать столетия и всякий раз сбивались со счета. Но самое смешное, что мы с Дончо и тут схватились: каждый из нас заявил, будто именно он утверждал, что идет XX век. Тогда кто же спорил, что идет XIX, если в лодке третьего не было? Все долго и дружно смеялись. Потом кто-то из компании сказал: «Да, но почему бы не послушать радио?» Я ему предложила сделать это, и, если ему сообщат, в каком веке мы живем, пусть придет и похвастает.
Из всей нашей компании, пожалуй, самой интересной парой были австралийцы. Ему 70 лет, ей 65. Они покинули Австралию 10 лет назад и с тех пор живут на яхте, скитаясь по белу свету. Свою яхту они назвали «Bachelor's wife» – «Жена холостяка». Долгое время они жили в Африке, в Южной Америке, на Антильских островах. Сейчас уже во второй раз находятся в южных морях. Оба сухощавые, бледнолицые, всегда улыбающиеся, курят и крепко выпивают.
Интересно, что большинство молодых людей, которых мы встретили на островах, а это в основном американцы, не курят. Я даже в дневнике записала: «Не курят, не пьют, только чай да разговоры до умопомрачения».
Еще перед тем, как отправиться к Рози, мы зашли в лавку китайца. Он как две капли воды похож на одного из героев книги Анны ван де Вилле «И Пенелопа путешествует». Отказавшись поменять французские франки на полинезийские (официальную валюту французской Полинезии) и предпочтя им американские доллары, владелец лавки стал нас расспрашивать – кто мы, как добрались, куда направляемся и правда ли, что у нас сломана мачта.
В поисках подходящей для мачты трубы мы с Лесли и Джефом побывали всюду, но тщетно. Самое лучшее, что видели, – железобетонный столб.
Распространился слух, что на остров приезжает губернатор Таити. И началась спешная подготовка к его встрече: танцы, репетиции. Вечером все население Атуаны, от стариков до детей, собралось на площади. Пели, хлопали в ладоши и обсуждали танцоров. Танцы полинезийцев чрезвычайно сложные и трудные, ритуальные, тесно связаны с бытом. Есть свой распорядитель, который руководит танцем. Он запевает, остальные ему отвечают, и так до конца танца ведется диалог. У мужчин пляски воинственные, сопровождаемые гортанными кликами и устрашающими движениям копий. Иногда они пляшут с зажженными факелами в руках. И так ловко и виртуозно перебрасывают их, так стремительно вращают их, что создается впечатление извивающейся в пламени фигуры. Некоторые женские танцы исполняются на коленях, движения рук при этом очень выразительны.
Самые, пожалуй, интересные пляски – смешанные, в которых состязаются, стараясь переплясать друг друга, двое мужчин и девушка или же юноша и девушка. Здесь демонстрируются чудеса темперамента – вращение бедрами, причем мужчины совершают его, танцуя на кончиках больших пальцев ног. Этим искусством владеют далеко не все полинезийцы – очевидно, оно достигается огромными усилиями. Я приложила немало труда, пытаясь постичь секрет танца, но так и не смогла добиться такой виртуозной быстроты, гибкости и изящества.
Наиболее захватывающее зрелище – это пляски в сопровождении ударных инструментов, которые представляют собой всевозможные горшки, обтянутые кожей, и специальные молоточки. Танцоры и музыканты все время поют. В танцах полинезийцев столько кипучей радости и жизни, а у танцоров и музыкантов так сияют глаза, что невозможно спокойно слушать и равнодушно смотреть. Мне показалось, что и в моей душе что-то поднялось и выплеснулось восторгом. «Боже мой, что же это за колдовство?!» Ночь, остров посреди Тихого океана, пылают факелы, немыслимо извиваются гибкие тела, мечутся длинные и черные как смоль косы, а мы с Дончо сидим будто на раскаленных углях, неистово хлопаем в ладоши и вместе со всеми самозабвенно издаем гортанные клики.
Но пляска продолжается. И самая полная девушка пляшет в таком темпе, извивается столь пластично, что невольно думаешь: да есть ли у нее кости, уж не гуттаперчевая ли она?!
Когда танец закончился, несколько пожилых мужчин подошли к танцорам и выразили им какое-то неодобрение – видимо, те допустили ошибку в одном из множества ритуальных движений. Танцоры и музыканты не пошли в пальмовую рощу, как в старое доброе время, когда естественным завершением пляски было удаление парочек в теплую, благоухающую ночь. Нынешним плясунам вот уже 70 лет церковь объясняет, что благочестиво, а что грешно. Поэтому они после короткой передышки вновь продолжили репетицию.
В два первых вечера на танцорах и музыкантах была очень удобная одежда – «парео», лоскут цветастого ситца, повязанный на бедрах. На некоторых островах «парео» продолжают носить и мужчины. Женщины в последнее время надевают также блузки или повязывают через шею на грудь лоскут цветастого ситца. Женская грудь, о которой столько вздыхали рыцари в Европе, для полинезийца никакого интереса не представляла. Поэтому туземки грудь не прятали. Когда же появился белый человек, то он объявил их бесстыдницами. Бедные полинезийки! Откуда им было знать, что оставлять женскую грудь обнаженной, чтобы ее видели мужчины, – это большой стыд. Так бы они и жили в неведении, если бы не пришел кто-то со стороны и не указал им на такой позор! А у полинезийцев была своя, веками складывавшаяся мораль, которая вполне подходила для их географической широты и совсем не годилась для других широт. Поразительно, насколько условна и относительна мораль на нашем земном шаре! Но вспомним, как много на свете других народов и стран и, значит, сколько еще различных «моралей» существует на белом свете!
Маркизцы (которых, надо заметить, считают самыми красивыми среди полинезийцев) на генеральной репетиции были наряжены в листья кокосовых пальм. Из пальмовых листьев изготовили юбки: для мужчин – короткие, для женщин – подлиннее, ниже колена. Грудь женщины прикрыли связками листьев, а на голову надели венки из цветов. У мужчин на голове красовались короны все из тех же пальмовых листьев. Появился и отряд всадников в таком же одеянии, но с копьями в руках, будто готовился не торжественно встречать губернатора, а напасть на него.
Танцы проходили всегда по вечерам, и мы не могли их снимать при свете факелов. Однако мы упорно таскали с собой киноаппараты, надеясь, что когда-нибудь пляски начнутся засветло и уж тогда мы обязательно отснимем чудесные кадры. Пока же я записала их песни на магнитофон.
К сожалению, никто из нашей группы не говорил по-французски. Называю «группа» потому, что обитатели всех яхт, стоявших в заливе, жили дружно, одним коллективом. Была среди нас одна швейцарка в обществе американского морского офицера. Она-то и помогала нам общаться с местным населением. Правда, они вскоре отплыли. Но нам с Джуди, как самым непоседливым и общительным, удалось наладить дружеские контакты с островитянами и с помощью нескольких французских фраз, которые знала Джуди, добывать фрукты. Кое-где плоды мы покупали, а кое-где их нам просто дарили. Когда мы предлагали полинезийцам деньги, они энергично отмахивались, совали их обратно нам в карманы и заваливали нас всевозможными дарами. Мы возвращались к себе с огромными сумками, доверху набитыми плодами хлебного дерева, папайи (нечто вроде дыни, но растущей на дереве), манго и мелкими кислыми лимонами. Даже вино брали в долг у Рози. Почему в долг, я уже и не помню – вероятно, не было при себе денег. Помнится, однажды мы вернулись с Джуди из деревни с богатыми трофеями – несколько сумок с фруктами, много хлеба и два бидона вина. Всю поклажу несли трое курчавых, улыбающихся местных молодцев, а мы важно шагали впереди них. На берегу наши мужчины, ошеломленные этим зрелищем, встретили нас изумленными возгласами. А мы готовы были лопнуть от гордости и не пожелали дать никаких объяснений. Юноши, имена которых мы так и не запомнили, потому что в каждом насчитывалось до 15 гласных звуков, молниеносно вскарабкались на ближайшую пальму и набросали нам целую гору кокосовых орехов. Потом спустились на землю и показали, как тремя ударами ножа отсечь верхнюю часть ореха и пить прохладное и свежее бесцветное кокосовое молоко. В спелом орехе молоко превращается в твердую массу белого цвета, тоже очень вкусную и жирную. Из зрелого ядра получают ценную копру, которую сушат и затем продают.
Нас обвинили в том, что мы слишком быстро приспособились к распространенной на Маркизских островах полиандрии: когда одна женщина имеет одновременно несколько мужей – обычай тоже очень давний. Сказали, что нас можно спокойно оставлять здесь, на острове, но если все же Дончо и Джеф думают и дальше плавать с нами, то они не должны отпускать нас на базар одних. Мы приняли все обвинения с достоинством, ничего не отрицали. Но, как оказалось, никто из владельцев яхт не мог столь же удачно снабжать всю нашу компанию и фруктами, и плодами, и даже вином в кредит.
Чаще всего мы собирались на тримаране Джефа и Джуди или на нашей «Джу». На нашей лодке всем разместиться было, разумеется, невозможно, поэтому «гости» привязывали к ней свои динги и сидели в них. Я жарила плоды хлебного дерева, нарезав их ломтиками, словно картофель. Получалось очень вкусно. А Дончо вызвал всеобщее восхищение своим фирменным блюдом – «скурдулей», которое он готовил из собранных со всех яхт продуктов: сухого молока, орехов, чеснока, размоченного хлеба и еще бог знает каких специй.
Больше всего мне нравилось безмятежно ходить с яхты на яхту и вести нескончаемые беседы. Говорили о том, кто сколько плавал, кто как определял свое местоположение, с какими трудностями сталкивался, каким был ветер и сколько дней полный штиль держал судно у Галапагосских островов. Сообщали страшные истории о яхтах, разбившихся при столкновении с животными или налетевших на рифы, рассказывали, кто чем занимался на суше и о том, что, когда все надоедает, отправляются в плавание, накопив за многие годы деньги на приобретение яхты и на само путешествие. Компания подобралась очень разношерстная, но, к нашему удивлению, никто не был богат. Раньше я представляла себе, что странствовать по свету могут лишь богатые люди. Ничего подобного! Путешествуют самые разные люди, причем даже не обладающие крупными капиталами. У некоторых денег хватило только на покупку яхты, снаряжения и продуктов. Рассчитывают же они на то, что смогут подработать в каком-либо порту и затем продолжить свой путь.
В лагуне стояло на якоре еще одно судно – великолепная черная двухмачтовая шхуна. Говорили, что она принадлежит Жаку Брелу, но сам он не жил на судне, и, пока мы находились на острове, мы ни разу не видели его. Вероятно, он нашел укромное место для спокойного отдыха.
