Текст книги "Сокрушители"

Автор книги: Дональд Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Возле Анхелиты, между нею и мной, стояла на коленях Дана Дельгадо. Разумеется, Долорес привели преднамеренно, дабы могла полюбоваться, как сердечного дружка превратят в кровавые клочья. Очень пикантно, а, главное, так по-марксистски...

Волосы Даны растрепались, одежда была порвана и замызгана, однако женщина отнюдь не обмякла, как человек, перенесший физические или моральные истязания. Руки ей скрутили позади клейкой лентой, ноги оставили свободными.

Внезапная надежда вспыхнула в глазах моей напарницы.

Дана увидела меня.

Вооруженная "скорпионом" Анхелита опомнилась раньше всех. Одной рукой она приставила пистолет-пулемет к спине заложницы, другой ухватила Дану и подняла, используя пленную, словно щит. Губы Анхелиты задвигались. Должно быть, она велела мне бросить оружие, грозила пристрелить женщину: изъезженная глупость, постоянно фигурирующая в дешевых кинобоевиках.

Ничего любопытного Анхелита не изрекала, и посему я даже не пытался прислушиваться.

Мы не признаем понятия "заложник"; а застрелить одновременно двоих просто немыслимо – по крайней мере, из короткоствольного двадцатидвухкалиберного пугача, сработанного югославами и вряд ли вообще имеющего пробивную силу.

Предаваться киноболтовне, препираться касаемо того, кто кого отправит к праотцам, я не собирался. Через десять или пятнадцать минут зданию предстояло разлететься вдребезги. Несколько пулевых ранений Дана могла и пережить, а вот после взрыва лестеровских мин вряд ли уцелела бы. Следовало извлечь женщину из осиного гнезда и уволочь подальше.

Но сначала для этого требовалось учинить небольшое побоище...

Размышляя в таком духе, я уже отшатывался вправо, опрокидывался на пол и нажимал гашетку, выпуская очереди со скоростью семьсот или восемьсот выстрелов в минуту. Кажется...

Точной цифры, приводившейся в оружейном каталоге, просто не помню.

Глава 28

Заряжающий погиб первым, ибо стоял дальше всех и мог, получив лишние две-три секунды, укрыться позади своего ружьища, представлявшего неплохую защиту. После этого я уложил наводчика. Пистолет-пулемет оказался, несмотря на малые размеры, оружием надежным. Маломощный «скорпион» почти не обладал отдачей, и дуло не ползло вверх при каждой новой очереди, как почти всегда случается с крупнокалиберными автоматами – «Томпсонами», к примеру.

Вы просто направляете "скорпион" куда требуется и нажимаете гашетку: пули бьют очень кучно.

В отличие от Вилларда, я стрелял не профессионально: малютка требовал известного навыка. Очереди получались излишне длинными, на заряжающего я вмиг истратил шесть патронов, еще четыре достались наводчику. Но работу свою они сделали.

Гильзы, как и предупреждал Виллард, фонтаном взметнулись кверху, со звоном посыпались на пол, раскатились. По левую руку от меня грянули ответные выстрелы. Прозвучали они сравнительно глухо, и ничто не ударило меня, и ничто не свистело возле уха; и я понял: Анхелита убивает Дану Дельгадо.

Времени гневаться или печалиться не было.

Я даже не покосился влево. Я просто покатился по усеянному гильзами полу, продолжая слышать приглушенную пальбу. Но грохот почти мгновенно сделался звонким.

Пули вонзились мне в плечо и ногу; Анхелита, подобно другим начинающим, не считала зарядов и била длинными, любительскими очередями. Давила на курок и водила стволом, точно садовник шлангом. Но попаданий было удивительно мало.

Посмотрев на мерзавку, я увидал, в чем дело.

Меня предупредил Виллард; Анхелиту же явно забыли известить о неприятной конструктивной особенности "скорпиона". Бравая воительница прижала пистолет-пулемет к бедру, то ли возомнив себя персонажем очередной телевизионной чуши, то ли просто рисуясь неведомо перед кем – не исключаю, что перед собою самой.

И жмурилась, и дергала головою, получая прямо в физиономию град горячих маленьких гильз.

Я вскинул "скорпион" и выпустил короткую прицельную очередь. Потом новую – для пущей верности. На сей раз удалось, подобно Вилларду, обойтись тремя патронами. Научился, наконец... И самое время было научиться.

Где-то внутри здания шла другая перестрелка. Я встал и двинулся вперед. Анхелита, разумеется, лежала на полу и помирала, однако еще не умерла вполне. Карие ненавидящие глаза буквально обожгли меня, потом закрылись: El Martillo, точнее. La Martilla, Кувалда, избавила меня от неприятной необходимости добить ее. Тоже вовремя: я уже перевел селектор на одиночный огонь и поднимал дуло.

"Н-да, – подумал я непроизвольно: – уже второго Martillo в расход выводим... Неплохое достижение. А третьего, будем надеяться, уже не изберут".

Анхелита была закаленной, умной, храброй девицей. Таких убивать жалко. Невзирая на политические разногласия.

Склонившись к Дане, которая свернулась клубочком и лежала недвижно, я потихоньку перевернул женщину. Дана вздохнула, немного расслабилась, попыталась улыбнуться. Многие женщины проклинали бы меня за то, что позволил изрешетить их, даже не думая заступиться; но в глазах Даны отнюдь не было гнева.

По крайней мере, на меня Дана гневаться не собиралась.

Она облизнула губы.

– Ты... убил... мерзавку?

Я кивнул.

– Это она... руководила взрывом ресторана... "Говард Джонстон". И... остальными... террористическими актами тоже... Сама хвасталась, Мэтт. Но теперь она мертва... и я довольна... Если можно утешаться... этим.

Сменив почти опустошенный рожок "скорпиона", я произнес:

– Давай-ка подымем тебя на руки, да ноги унесем, пока милое зданьице на воздух не взлетело.

– Мэтт, – прошептала Дана, – пожалуйста... не надо... ненавидеть меня. Я так сожалею... обо всем... Так сожалею... С того дня, когда... мы встретились...

Понятия не имея, о чем ведется речь, я начал подымать раненую. Задавать вопросы было недосуг, исследовать пулевые отверстия – тоже, бинтовать их – тем паче. Я даже не полюбопытствовал, может ли Дана передвигаться сама. Просто понатужился, крякнул и взвалил ее на здоровое плечо.

Раздался негромкий болезненный вскрик.

– Мэтт, Мэтт! Вы убили скотину?

Это кричал Модесто. Голос раздавался вдалеке, но звучал несомненно: голос человека, орущего разбитыми губами.

– Выходите, Мэтт! Коридор очищен!

– Иду!

Неся на плече Дану и стараясь не уронить зажатый в пальцах свободной руки пистолет-пулемет, я вышел – точнее, вывалился – навстречу Полю Энсиниасу. Я слишком прохладно отношусь к физическим упражнениям, чтобы волочить на себе увесистую даму, да еще получив перед этим пару пуль из югославского пугача.

В коридоре покоился повстречавшийся Энсиниасу террорист. Во лбу этого парня ярко горела багровая звезда двадцать второго калибра. Проткнутого мною негодяя Поль застрелил в спокойной обстановке, но, как выяснилось, в боевых условиях тоже брал на мушку междубровье и промаха не давал... "Воистину, – подумал я, – не судите о людях по внешности... "

Позади раздался неописуемый грохот. Одно мгновение казалось, будто взрывчатка Лестера Леонарда сработала, но потом я понял: умирающий наводчик судорожно прижал кнопку троса и здоровенное чучело, склепанное из краденых или купленных на черном рынке деталей, выпалило в окно. Оставалось надеяться, никто не пострадал.

– Сюда, сюда! – звал Модесто.

Он обосновался площадкой ниже, по-прежнему сжимая пистолет. Когда я начал осторожно спускаться, рука Энсиниаса взлетела, "рюгер" дернулся. Оглушенный громом противотанковой громадины, я не расслышал хлопок, но увидал, как подпрыгнула рука Модесто.

Где-то над нами покатилось по ступеням тяжелое тело.

– Ваш приятель сдерживает их внизу! – крикнул пуэрториканец. – Поспешите! И лучше отдайте мне эту штуку: в пистолете патроны заканчиваются!

Модесто, разумеется, нарушил полученный от меня приказ, но сердиться было грешно. Я мучительно пытался припомнить: говорил Энсиниасу о грядущем взрыве или нет? Пытался – и не мог. В голове звенело и мутилось.

Отдав "скорпион", я покрепче ухватил обмякшую Дану и постарался не спотыкаться по пути.

– Магазин свежий, – выдавил я, – но. Бога ради, не задерживайтесь! Тут мины заложены, вот-вот фейерверк начнется... Время на исходе, Модесто...

– Сию минуту.

Я спускался, то и дело приваливаясь к перилам, боясь упасть и покатиться; колени подгибались и казались ватными. У подножия лестницы показался Виллард. Пока я делал очередную мгновенную передышку, он вскинул "скорпион" и всадил в двери бара короткую очередь: ровно три выстрела.

Позади отбивался от кого-то Модесто. У торговца дамской одеждой оказалась не менее верная рука: точные, уверенные "тррр" – по три выстрела, ни больше, ни меньше. И это вопреки перенесенным страданиям, после коих даже у закаленного субъекта подрагивали бы пальцы... Никогда не знаешь, на кого наткнешься в самом непредсказуемом месте, в самом нежданном облике... Возможно, мне пора по-настоящему подать в отставку и продавать на старости лет готовое платье.

Но, дьявольщина! Похоже, палили все, кроме меня, а это было явным непорядком и несправедливостью. В конце концов. Мак поручил задание смиренному повествователю, а не бравому пуэрториканцу, и даже не Вилларду. По крайности, Виллард не участвовал в деле изначально...

Увы, я по-прежнему был вынужден бездействовать и тащить на плече женщину, буквально заливавшую меня кровью. Или это я сам кровоточу аки скот зарезанный?..

Мысли путались, перед глазами стоял туман; каждая секунда тянулась невыносимо долго: я словно плыл в нескончаемом тяжелом сне и не мог пробудиться, как ни пытался.

Беспредельная лестница, ступенька за ступенькой, шаг за шагом. Утвердил ногу, приставил другую, и снова, и снова, и снова...

Потом кто-то снял с моего плеча ставшую тяжелой, будто мешок зерна, Дану. Кто-то заорал в самое ухо:

– Скорее, Эрик!

Еще немного погодя вдалеке раскатился протяжный, оглушительный взрыв, или несколько взрывов подряд – я не сумел бы сказать с уверенностью. Чудилось, взрыв не прекратится вовеки. Кто-то кричал кому-то "берегись!" Где-то рушилась высокая, бесконечно высокая стена, подымавшая густое облако едкой кирпичной пыли. Странно, я бредил наяву, но умудрился пожалеть о несуразном противотанковом ружье, похороненном отныне под обломками, наверняка искореженном и пришедшем в полную негодность. Неравнодушен я, признаться, к экзотическим огнестрельным приспособлениям; чисто собирательской страстью к ним пылаю. Хорошо было бы выпустить из чудовища полдюжины зарядов...

Краем гаснущего сознания припомнил я мертвую девицу по кличке El Martillo; и несколько других вещей припомнил. Утраченный герберовский нож, например... Его-то, по крайней мере, можно будет заменить...

Огонь пылал неукротимо, освещая все вокруг пляшущими яркими отсветами. Я лежал возле кирпичной стены – а где именно, можете не спрашивать, не помню сам. Надо мною склонялось покрытое синяками, распухшее лицо Модесто.

Я облизнул губы.

– Дана?..

Энсиниас печально покачал головой:

– Очень сожалею, Мэтт... Мы не сумели остановить кровотечение...

Кто-то, облаченный белым халатом, исследовал меня, приговаривая, что все обойдется, и, должно быть, вполне удовлетворительным образом, хоть я и умудрился получить три двадцатидвухкалиберные пули...

Больше всего огорчало и тревожило странное обстоятельство: я насчитал только два ранения.

А откуда третье взялось, любопытно знать?..

Глава 29

Отряд вторжения под командой Германа Генриха Бультмана ударил по суверенному государству Гобернадор двумя неделями позже.

Некоторые высокопоставленные оптимисты, с коими поспешил связаться Мак, "выразили надежду", что, лишившись штаб-квартиры и командования, Карибский Освободительный Легион уймется и притихнет. После сан-хуанского разгрома, твердили они, Фриц наверняка отложит, либо вообще отменит намеченный десант.

Спросили моего просвещенного суждения: я числился штатным специалистом по Бультману. Я посоветовал Вашингтону забыть мечты и отринуть упования. Бультман, сказал я, не патриот, не фанатик и не вождь мирового пролетариата, хотя и числится опытным старым убийцей.

Немец, уведомил я, попросту намерен употребить свои обширные познания и навыки, дабы вразумить банду олухов и чиновников, которые назначили этих олухов на важные посты, и правительство, терпящее таких чиновников, и нацию, терпящую такое правительство, – короче, вразумить весь Гобернадор от мала до велика и доказать островитянам: друзей Германа Генриха Бультмана (даже четвероногих друзей) нельзя убивать невозбранно.

Думаю, любовь к застреленной гобернадорскими таможенниками овчарке играла немалую роль; но в первую очередь немец, конечно, стремился уйти, громко хлопнув на прощание дверью; доказать обнаглевшей публике, что с маститым трагиком шутки плохи. Напомнить: Бультман ушел на покой, но лучше оставьте Бультмана в покое!

События в Сан-Хуане повлиять на это решение, конечно же, не могли. Фриц был способен управиться с грядущей высадкой без содействия Совета Тринадцати. После того, как Совет в полном составе отправился в иной мир, немец даже почувствовал себя гораздо привольнее: самостоятельно командуя десантниками, он уже не выслушивал дурацкие требования полоумных революционеров, не смысливших в деле военном ни аза.

Все это я подробно изложил по телефону, однако у мудрых вашингтонских голов имеются свои эксперты – блестящие и вашингтонские... Мнение какого-то безвестного Мэттью Хелма именитые знатоки учитывать не собирались.

А посему, когда в одно прекрасное утро взошедшее над гобернадорским побережьем солнце осияло бегущих и стреляющих на ходу волонтеров, проворно продвигающихся в глубь Исла-дель-Норте, высшее начальство пришло в умоисступление. Ударный отряд наступал очень решительно, с большим толком, сминая сопротивление, оказываемое правительственными войсками, за считанные минуты.

Национальную Гвардию застигли, разумеется, врасплох. Как говорят, поймали со спущенными подштанниками.

Флотский вертолет, поднявшийся прямо с палубы, нес на борту меня и держался на приличном расстоянии от берегов. Да и высоты старался не терять.

Вооружившись биноклем 7х50, я различал идущее внизу, неподалеку от выбросившихся на мель кораблей, побоище. Казалось, я слежу за игрой в солдатики: маленькие фигурки, бесшумные выстрелы. Два игрушечных транспорта уже пылают...

Если не учитывать окружающего пейзажа – синей воды, белых песков, зеленых джунглей, – можно было подумать, что смотришь дешевый телефильм о высадке в Нормандии, поставив переносной телевизор в дальнем углу комнаты и начисто выключив звук.

– Они, – бросил в переговорное устройство пилот, – продвинулись было в глубь острова; стерли отряды береговой обороны; да только правительство опомнилось не без нашей подсказки. Подтянуло резерв, отбросило десантников, оттеснило к пляжам.

– Да, – ответил я, – ребяткам достается... Эй, а это еще что за?.. Реактивные истребители?

– Ага. Банановые республики обожают приобретать боевые самолеты, стоящие бешеных денег. А на самом деле следовало бы заводить хорошие геликоптеры, с крупнокалиберными бортовыми пулеметами. Куда больше было бы проку, честное слово... Ну, скажите, на кой пес им нужны истребители? "Мираж" унесется прочь от острова прежде, чем летчик сообразит, в какую сторону глядеть. Над таким клочком суши – истребители гонять! Уму непостижимо.

Пилот покосился.

– Давайте чуток снизимся, мистер Хелм, а то, чего доброго, эти карибские асы вздумают на всякий случай ракету выпустить. Нам выдано разрешение, да только здешних летчиков хлебом не корми, дай пострелять вволю... Кого или что мы разыскиваем?

– Старый заржавленный армейский транспорт. LCT. Танкодесантный кораблик времен второй мировой войны.

Поведя взором, пилот хмыкнул.

– Здесь ничего подобного не замечается... Ребята выбрали тихую, безветренную ночь и прибыли из Монтего на легких суденышках с малой осадкой. Восемнадцать морских миль – за час покрыть можно. Думаю, даже при полном штиле половина добровольцев блевала за борт, но их боевые качества не очень пострадали... А все-таки, мистер Хелм, одно скажу: слава Богу, я не из их числа! Правительство продолжает накапливать силы.

– Кто-то, – ехидно заметил я, – примерно так же оплакивал бедных немцев, которым предстояло управиться с Линией Мажино. А фрицы взяли да попросту обогнули укрепления, и Франция чуть ли не в тот же день капитулировала.

Пилот пожал плечами, не оборачиваясь.

– Конечно; только все равно вспоминаю своего папеньку. Старик любил говаривать: пойдут клочки по закоулочкам...

Стрекоча огромным винтом, вертолет несся вдоль побережья. Я рассматривал сквозь могучие цейссовские линзы скользящие внизу берега и вспоминал другой день, вернее, вечер, когда по всем закоулочкам летели клочки – побоище в Сан-Хуане. Его, и то, что произошло поутру.

Поутру Модесто навестил меня в больнице. Энсиниаса отмыли, подлечили и отпустили восвояси, не сочтя нужным прописывать пострадавшему постельный режим. Пуэрториканец не заработал в лапах убитого нами парня ни серьезных переломов (с мелкими люди ходят и даже пританцовывают), ни сотрясения мозга (это было чистым чудом, судя по состоянию смуглой физиономии). Правда, Полю явно требовалось несколько искусственных зубов, но это могло подождать.

Разговаривать, в сущности, было не о чем, тем паче не хотелось делиться впечатлениями о женщине, с коей оба мы переспали в разное время и которую не сумели уберечь даже соединенными усилиями. Я задал два-три учтивых вопроса, Энсиниас ответил тем же.

Мы негромко побеседовали, я спрашивал, Энсиниас кивал и разъяснял.

Наконец, он промолвил:

– Дана... успела сказать перед тем, как... Велела непременно передать вам: не терзайтесь. Вы ничего поделать не могли. Все шло должным чередом.

– Спасибо.

– Vaya con Dios, amigo.

Я следил, как Модесто покидает палату: пухлый, пожилой человечек, торгующий дамским платьем. Где и когда обучился он обращению с пистолетом и автоматом, оставалось непонятным. Что ж, его навыки, его дело...

Чуточку позже объявилась юная миссис Хелм, сиречь Сэнди. Осторожно просунула в дверной проем стриженую голову, повертела ею, убедилась, что я бодрствую. Шагнула внутрь, не прикрывая створки: за Сандрой смущенно шествовал столь же юный Лестер Леонард.

Он для чего-то натянул джинсы и крикливую спортивную рубаху; очки оставались прежними, в изысканной роговой оправе. И по-прежнему соскальзывали по переносице.

Моя невестка облачилась в летнее платье – впервые я видел Сандру одетой на женский лад.

Они задали те же учтивые вопросы, что и Модесто, я ответил теми же бессмысленными фразами. Потом ухмыльнулся и прибавил:

– Удивления достойно... Вам, голубчики, по всем правилам полагается в пуэрто-риканской тюрьме обретаться, а того не заметно.

Сандра фыркнула:

– Я чувствую себя шарлатанкой! Лестер – вот истинный герой дня! А я просто сидела сиднем и слушала пальбу; но все репортеры отчего-то пытаются представить никчемную американскую девчонку эдакой современной Жанной д'Арк, отважной воительницей, которая ринулась в гущу битвы, невзирая на перебитую руку... Неужели ты действительно считаешь, будто можно брать правосудие на себя?

Сандра скривилась.

– Нас экспортируют...

– Депортируют, – мягко поправил Лестер. Помотав головой, девушка сказала:

– Пуэрто-Рико не желает разбираться в обстоятельствах дела и велит немедля уносить ноги домой. Собственно, здесь ведь тоже американская почва, правильно? Экспортировать можно...

– Депортировать, – чуть не застонал бедный парень.

– Депортировать, – хладнокровно парировала Сандра, – можно лишь из другой страны. А из Пуэрто-Рико нас будут экспортировать, милый.

По моему разумению, экспортируют тоже за рубеж; но я почел за благо промолчать.

– Я позвонила Элизабет, – сказала девица. – Выложила ей все... что разрешили. Тебе привет и наилучшие пожелания.

Получалось, бывшая моя супруга, мать убитого сына, узнала: мщение свершилось. Я подивился, так ли пылко желала Бет покарать негодяев по прошествии нескольких дней, или успела утихнуть и успокоиться; но это вряд ли имело сейчас какое-либо значение.

Пара "молокососов" по-прежнему восседала подле моей постели. Оба, похоже, всячески стремились позабыть об ужасной затее, в которой участвовали накануне. И Сандра, и Лестер отплатили Карибскому Освободительному Легиону за погибших и не собирались омрачать свое дальнейшее бытие кровавыми воспоминаниями. Душевная тупость, но она свойственна большинству очень молодых субъектов.

Я погадал, отчего это невестка и Леонард изредка мечут друг на друга столь красноречивые взгляды. Возможно, потому, что повстречались при необычайных обстоятельствах; а возможно, и впрямь оказались родственными натурами – Бог весть... Лестер, правда, как и большинство ученых, напоминает безумца, но под мудрым присмотром здравомыслящей девицы, путающей депортацию с экспортом, сумеет сделать немало... Сандра, конечно, рискует, вешая на свою тоненькую шею начинающего гения, но в крайнем случае сделается очередной мученицей науки. Все жены гениев считаются таковыми.

Не склонен считать, что Мэттью порадовался бы, предайся юная вдова безутешной и непроходящей скорби. Не столь эгоистичен был мой отпрыск.

Точно в ответ на эту мимолетную мысль, девушка повернулась и явила моему обозрению траурную повязку на коротком рукаве.

– Это еще зачем? – полюбопытствовал я. Сандра поколебалась и произнесла:

– Полицейский подарил. Когда понял, что времени купить черное платье у меня уже не остается. Пуэрториканцы очень щепетильны в этих делах... Кстати, именно из-за траура нас и выпускают в Штаты. Гибель моего отца стала желанным предлогом, который искали местные власти. Они расчувствовались, приложили руку к сердцу и отправили безутешную дочь присутствовать на похоронах...

Сандра передернула плечами.

– Карибский Легион. Какой-то недобитый недоносок проник в усадьбу... Не стану притворяться, будто умираю от горя: мы с папой никогда не ладили... Но все же Он был моим отцом и... сам понимаешь.

Скривившись, девушка помолчала.

– Нападавшего загрызли доберманы, – прибавила она полминуты спустя. – У-уфф!..

– Сэнди, – заметил Лестер Леонард, – нам нужно поторопиться, иначе опоздаем на самолет и власти поневоле запрут обоих в каталажку. Это называется persona поп grata. Вернее, personae поп gratas, учитывая, что нас двое и нужно ставить как существительное, так и прилагательное во множественном числе... До свидания, сэр. Надеюсь, еще повстречаемся, и не раз.

Невестка тоже пожелала мне наискорейшего выздоровления. В свой черед, я произнес положенные слова касаемо счастливого пути.

Пожалуй, стоило бы вместо этого поздравить Лестера с несомненным подрывным успехом; но я отнюдь не был уверен, что парень сознает, сколько человеческих жизней унесли его доморощенные мины. Для Лестера все приключение было просто интересной технической задачей. Любовь, толкнувшая к участию в нашей атаке, самому Леонарду показалась бы ныне, в обществе привлекательной Сандры, недостаточным оправданием содеянному.

Лучше пускай витает в научных высях и не суется носом в кровавую грязь. Я не столь жесток, чтобы обременять молодую совесть устрашающими угрызениями...

После обеда явился Мак, в неизменном сером костюме с жилетом. Он уведомил, что врачи отнюдь не беспокоятся о моем здоровье и через несколько дней собираются дать пациенту коленкой под зад. Визиты Мака сделались в подобных обстоятельствах чуть ли не традицией: коль скоро в один прекрасный – вернее, ужасный – день я схлопочу смертельную пулю, то, наверное, повременю со славной кончиной, дозволю командиру прийти в палату и серьезно сказать: "приготовьтесь, дела плохи"...

– В рекордный срок вызволили ребяток, сэр, – ответил я.

– Учитывая личности погибших, Пуэрто-Рико не сочло нужным затевать судебный процесс. Да и не получилось бы у них ничего, кроме циркового представления.

– Варек действительно убит?

– Действительно. Блюстители американского закона вовсе не опечалены этим, однако досадно, что легионеры продолжают орудовать по инерции.

– Обезглавленная гадюка, сэр, еще продолжает извиваться. И курица мечется по двору...

Мак поерзал и придвинул стул поближе к больничной кровати.

– Скажи, Эрик, ты хочешь выяснить со мною вместе что-либо, прежде чем улечу назад, в Вашингтон? Если не ошибаюсь, велась речь о несуществующем коде. Будь любезен, поясни.

– Недавно беседовал с Полем Энсиниасом. С Модесто. Он сказал, что несколько недель назад получил из Вашингтона шифрограмму. Пришла она по электронной почте, через Дану – Долорес. Текст касался неких переговоров, которые Карибский Освободительный Легион, КОЛ, пытался начать с Александром Вареком, Санни. Сдается мне. Легион получал изрядные деньги, наркотиками приторговывая.

Мак кивнул.

– Мы считали их ублюдочными фанатиками, а ребята весьма здраво сочетали циническую политику с деловыми интересами... То есть: надув Легион при оплате, или оплатив товар не полностью, или пойдя супротив КОЛа каким-нибудь иным способом, человек мог ненароком угодить в ресторан, взрываемый ради торжества мировой революции. Как они любят выражаться?.. Нет человека – нет проблемы.

– Разумеется, – подтвердил Мак. – Модесто прислал несколько донесений, вполне совпадающих с вашим собственным выводом. Но знать о таких подробностях во время операции вам не следовало.

– Старое доброе "знать-не-следовало"! – застонал я. – Взрыв ресторана "La Mariposa", думается, был карательной акцией, только вот не догадываюсь толком, за что Варека наказать хотели. Также не постигаю, на кой ляд разнесли "Говард Джонстон". Пожалуй, безо всякой видимой причины. Исполнительный комитет, определявший, где и кому подложить взрывчатку, не считал нужным извещать об этом прочих членов Совета. Склонен думать, когда наступало продолжительное затишье и жизнь становилась бесцветной, комитет приказывал взорвать первое попавшееся публичное заведение: просто, чтобы напомнить обывателю о существовании грозного КОЛа. Своего рода потешными фейерверками развлекались... Но в Вест-Палм-Бич явно мстили за что-то. Вспомните хитроумную засаду и противотанковое ружье домашней выделки.

– Быть может, – заметил Мак, – на мистера Варека намеревались просто повлиять... шумным образом?

– Черта с два. Мистера Варека хотели покарать за отказ сотрудничать с Легионом. Варек сделался мирным, добропорядочным членом общества; даже налоги изредка платил... И ни с Карибским Освободительным Легионом, ни с кем иным не собирался дела иметь. Он ответил: "нет, и все тут". Совет Тринадцати едва не переругался, решая, как поступить со строптивцем. Любого другого приструнили бы в два счета, но Санни Варек и его приятели-гангстеры оказались таким орешком, о который и зубы недолго сломать было.

– Понимаю.

– Посему о нахальном отказе Варека предпочли попросту забыть, и дело заглохло бы само собою, но Модесто получил шифровку... Подписанную "Элси", приказывавшую приложить все мыслимые усилия и подтолкнуть Легион к решительному акту мести. Вероятной мишенью предлагали сделать Кассандру Варек, дочь Александра Варека и жену Мэттью Хелма-младшего.

Я сощурился.

– Как мы знаем, Энсиниас преуспел, и ресторан "La Mariposa" взлетел на воздух. Анхелита с приятелями пытались убить Сандру, и едва не убили. А Мэттью погиб.

Безо всякого выражения Мак осведомился:

– Шифровку действительно составили в Вашингтоне? И получили по электронной почте?

– Да.

– Подписано "Элси"... Модесто представляет, кому принадлежит подпись?

– Да. Обычные сообщения, поступавшие с континента, приходили от Долорес. Даны. А распоряжения особой важности отсылала Элси.

Я выдержал короткую паузу.

– Это был своеобразный личный код Модесто и его любовницы. Маленькая шутка. Непонятным образом кто-то из них двоих разузнал вашу фамилию. Артур Мак-Джилливрэй Борден. Сгущенное молочко Борденовской компании. Коровка Элси... Это вы, сэр. Сообщения, подписанные "Элси", приходили от самого Бордена...

Воцарилось безмолвие. По больничному коридору катили носилки, оснащенные колесиками. Одно из них было плохо смазано и визжало... "Ленивая нынче сестра милосердия дежурит, – машинально подумал я, следя за Маком. – Не желает склониться и капнуть на ось чуток масла..."

– Вы убеждены в моей виновности, Эрик?

– А как по-вашему? Карибскому Легиону не было ни смысла, ни корысти убивать Мэттью, значит, науськать на парня террористов представлялось немыслимым. Зато КОЛ с удовольствием уничтожал рестораны и, если Сандре Варек вздумается пообедать со вкусом – кто отправится с нею вместе? Уложит бомба обоих едоков – отлично: я взовьюсь и ринусь в Вашингтон, готовый вернуться на службу и воздать мерзавцам сполна. Уложит одного лишь Мэттью – смотри выше. А угробит только Сандру – молодой муж, скорее всего, припомнит: у него имеется блудный папаша-истребитель; постарается повстречаться со мной и склонить к отмщению. Мэттью был противником насилия и наверняка не стал бы требовать ничего подобного, да только вы об этом не подозревали...

Мак вяло улыбнулся:

– Когда нужно ждать пули в голову, Эрик?

Я задумчиво созерцал командира.

– Долгое время вместе работаем, сэр... Не первый День знакомы... Я понимаю: вы не колеблясь пожертвовали бы и моим сыном, и мною самим; и собственной дочерью, и собою – но лишь во имя по-настоящему серьезной задачи, от коей зависит национальная безопасность Соединенных Штатов. Но вовсе не ради паршивых локаторов, установленных на маленьком карибском островке.

Мак неторопливо кивнул.

– И не для того, чтобы затравить и перебить никчемную кучку террористов: мир все равно кишит ими – параноиком больше, параноиком меньше... И не оттого, что мы поспорили из-за убитой собаки.

Я слабо хмыкнул. Глубоко вздохнул, осклабился:

– Последними словами Даны, обращенными ко мне, было: "не надо... ненавидеть меня. Я так сожалею... обо всем".

После довольно долгого молчания Мак произнес:

– Долорес?.. Мисс Дельгадо?.. Конечно, у Долорес была полная возможность переслать любое сообщение. Все шифровки проходили через ее руки.

– Она составила этот приказ сама. Хоть Модесто и не подозревает ничего... Должно быть, начисто обезумела, потеряв единственную дочь. Захотела нанести Карибскому Освободительному ответный удар, и покрепче. К нам Дану отправил репортер из "Майами Трибьюн", Спэд Мейкледжон, составивший очень лестное и преувеличенное понятие о моих профессиональных способностях. Видимо, расписал меня госпоже Дельгадо в самых ярких красках, представил сверхчеловеком... Вот и решила голубушка: если кто-то и сумеет воздать легионерам, то лишь мистер Мэттью Хелм.

– Любопытно.

– И вдруг узнает: я рассорился с вами, подал в отставку, отошел от дел. Подумать только! Ее любимая дочь погибла – а Хелм учиняет скандал по поводу застреленной овчарки! Знать меня Дана Дельгадо не знала; я был в ее представлении абстрактной фигурой, ходячим револьверным стволом, странствующим лезвием ножа. Изучая компьютерные файлы, посвященные KOJIy, Дана внезапно увидела возможность вернуть меня прямиком в накатанную колею. Почему бы цинику и зверолюбу Мэттью Хелму на собственной шкуре не почувствовать, каково ребенка потерять? Она послала Модесто шифровку от вашего имени, велела нажать на Совет Тринадцати... А впоследствии, повстречав меня у вас в кабинете, вела себя так, словно злейшего, ненавистного врага увидела. Оно и понятно: Дане позарез нужно было возненавидеть личность, которой она причинила такое зло... Только на самом деле бедняга невзлюбила собственную особу. Нелегко ведь существовать, влача на совести подобное бремя...