Текст книги "Лагуна Ностра"

Автор книги: Доминика Мюллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Держу пари, что когда архитектор Бузири Вичи сопоставил лилии с какой-то малопонятной охотничьей сцены со стеблем с балкона Карпаччо, у него от восторга глаза на лоб полезли. Любой начал бы скакать от радости, что ему удалось найти разгадку какой-нибудь тайны, ответ на вопрос, – любой, только не мой брат. Тот посмотрел на Роберту Боллин так, будто она откопала имя Корво к телефонной книге, и потребовал, чтобы она поминутно расписала их встречу наедине.

Мотоскафо доставил ее к профессору в двадцать два часа, там она должна была подписать документы по «Алисотрувену» и оформить статус первого воспитанника Фонда Пёрселла. Было условлено, что Волси-Бёрнс присоединится к ним после какой-то встречи, о которой ей ничего не было известно. Вначале ни его опоздание, ни отключенный мобильник ее не обеспокоили. Живя в Лондоне, он имел обыкновение забывать о существовании одних, когда общество других казалось ему предпочтительнее. Подписав документы, Корво и Роберта тянули вечер до бесконечности, перебирая старые истории о гала-концертах в «Фениче», где Роберта могла бы сидеть сейчас со стариком Питтом, если бы Эдвард не настоял на ее встрече с этим неприятным типом. В конце концов они договорились организовать рекламную телепередачу о деятельности «Алисотрувена», не переставая поругивать Волси-Бёрнса за его отсутствие и молчание. В два часа ночи она вызвала такси и больше не видела ни этого человека, ни, естественно, Эдварда.

Слушая, как Роберта Боллин составляет Микеле Корво железное алиби как раз на тот промежуток времени, в который, по заключению доктора Мантовани, и умер Волси-Бёрнс, брат постарел на десять лет. Если комиссар и рассчитывал снять с Иогана Эрранте обвинение в убийстве, которого тот не совершал, это ему не удалось.

А что же дети? Где они находились в продолжение этого чудного вечера? Сколько Роберта заплатила за своего? Кому? Когда?

Венеция. Придется вернуться немного назад, на следующий день после первого ужина у Леле Корво. Прежде чем связать себя какими-то обязательствами перед этим филантропом, Роберта выражает желание получить справки о детях, о состоянии их здоровья, о том, откуда они прибыли. Волси-Бёрнс сердится, говорит, что она выбирает хористов, как будто покупает подержанную машину. Она не сдается. Чтобы продемонстрировать спою добрую волю, Виби предъявляет ей досье маленьких мигрантов, нашедших приют в Великобритании, – ксерокопии паспортов и какие-то бумажки с неразборчивыми печатями. Она все еще колеблется, и тогда Эдвард рассказывает ей, что «Алисотрувен» помогает упростить процесс усыновления детей английскими семьями, которых часто пугают трудности и длительные сроки, неизбежные на официальном пути. Он предлагает ей самой расспросить этих счастливых родителей, дает ей номера телефонов, но Роберта отказывается. Как ей было не уступить его ласковым уговорам, когда он описывал ей очаровательного мальчугана, первого хориста Полифонического хора имени Генри Перселла, которого подыскал ей «Алисотрувен»? Он предлагает устроить праздник, чтобы скрепить их союз, и ему удается заразить своим нетерпением и ее. В оправдание ей надо сказать, что на тот момент она еще не знает, что за детей надо платить, покупать их. Они договариваются с Эдди встретиться на следующий вечер у Корво, чтобы все подписать. Это был тот самый вечер, когда Эдварда Волси-Бёрнса зарезали.

Брат потребовал от нес подробностей об этом мальчике и ксерокопированных документах, прикрикнув, чтобы вдова Боллин не думала, что подозрение в пособничестве с нее снято. Она снова укатила на своем электрическом кресле, а Альвизе наконец-то мне улыбнулся.

Теперь, с этими бумагами, не важно, настоящие они или фальшивые, он уж точно прижмет Илону Месснер и вытянет из нее последние секреты. Корво готов, спекся, Энвер Ийулшемт тоже, но этот – мелкая сошка. Досадно, конечно, однако комиссар опять давал на отсечение обе руки, что ни тот ни другой горла Волси-Бёрнсу не перерезали. Зачем им было самим изымать из отлаженного механизма рабочую деталь? Ведь это он отыскивал для них семьи, которые, не имея возможности породить собственное потомство, несли-таки для них золотые яйца. По зрелом размышлении мое присутствие оказалось нее же кстати, похвалил он меня. Если бы я не действовала ему так на нервы, он не был бы так резок и старуха не раскололась бы. А так он неплохо потряс эту старую грушу, и сейчас она признается, что сама распрекрасно заплатила за мальчишку своими распрекрасными денежками.

Альвизе снова помолодел в две секунды: ровно столько ему понадобилось, чтобы просмотреть ксерокопии, сунуть их в карман и уставиться испепеляющим взглядом прямо в глаза Роберте. Хватит шутки шутить. За сколько госпожа Боллин купила своего хориста? Где, когда и каким образом она получила товар? Quis, quid, ubi, quibus auxiliis, cur, quomodo, quando?

Венеция. Вечер второго ужина у Микеле Корво, вечер убийства Волси-Бёрнса, вечер, который должен был прояснить порядок и условия обмена: ребенок, с одной стороны, пожертвование на счет «Алисотрувена» – с другой. Предполагается, что товар будет доставлен на следующий день, и Корво столбенеет, когда Роберта отказывается обсуждать с ним материальные вопросы. Комиссар может верить или не верить, но это правда: всю операцию она передоверила Эдди, позволив ему самому назначить сумму сделки, оставленную на усмотрение дарителя. Вместе с Волси-Бёрнсом она запихала в свой сейф пятьдесят тысяч евро, они так там и лежат у нее в кабинете, за портретом Пёрселла.

Атмосфера в доме у Корво становится гнетущей. Тот, кого она все еще принимает за благотворителя, который из кожи вон лезет, чтобы насобирать для своей благотворительности побольше средств, твердит, что она не уйдет от него, пока не будет произведен расчет. Более четко он выразиться не может, поскольку сам не знает, как высоко Эдвард поднял планку. Наконец она решает все отменить и вызывает мотоскафо, и тут вся его злоба прорвалась наружу. Она подписала документы и должна понимать, что от ребенка, доставленного по ее заказу, нельзя отказаться, как от пары сшитых по мерке туфель. Он хватает ее за руку, трясет. Она в ужасе, но ее спасает звонок водителя водного такси.

Ночью Роберта не может уснуть. Наутро ей звонит неизвестная женщина, чтобы подтвердить встречу, которую Эдди назначил ей в фонде на полдень того же дня. Женщина шепчет в трубку, что все в порядке, что при получении товара она заберет конверт. Больше она ничего не говорит, и Роберта решает не выводить ее из заблуждения. Она безумно волнуется и старается убедить себя, что Эдди появится за несколько минут до полудня. Но Эдди все не идет. Сердце у вдовы не выдерживает – оно ведь у нее такое слабое!

И Роберта Боллин снова затянула свою жалобную песню. Брат дал ей наскулиться вволю, как психиатр, который ждет, пока больной не перестанет бредить, чтобы потом назначить ему лошадиную дозу лекарств. Чем больше я на него смотрела, тем больше отдавала себе отчет, что у меня нет и капли того хладнокровия и терпения, которые нужны для работы с живым материалом, с людьми. Глядя на него, я убеждалась, что решила в свое время заниматься лечением живописных ран и недугов, потому что от ран и недугов, поражающих мир людей, у меня волосы встают дыбом. И я бы до сих пор закрывала на них глаза, даже несмотря на стайку несчастных малышей, заброшенных в наши края, если бы Альвизе не ухитрился разбудить мою совесть.

Когда Роберта успокоилась, он снова хорошенько встряхнул ее своими вопросами, но на этот раз ничего особенного с груши не упало. У нее даже хватило наглости поклясться, что она никогда не уступила бы Корво, никогда не стала бы платить за маленького хориста, только забыла при этом уточнить, что выполнять всю грязную работу она предоставила своему Эдди и что, если бы он был в тот день с ними, он исполнил бы ее каприз, купив для нее поющую игрушку.

Взглянув на нее глазами «Медузы» Караваджо, чей леденящий душу взгляд способен обращать людей в камень, Альвизе велел ей вернуться к фактам.

А факты оказались весьма печальны. Роберта была одна, когда к ней явилась Месснер с маленьким мальчиком. Они ждут. Роберта не желает выкладывать бабки без Эдди, а Месснер не желает оставлять ей мальчика без бабок. Илона уходит вместе с ребенком, худеньким мальчуганом по имени Рамиз. Роберта же будет дожидаться Волси-Бёрнса до самого объявления о его смерти в «Гадзеттино». После этого никаких известий о честной компании она иметь не будет.

Альвизе обратил ее внимание на то, что безукоризненный человек в такой ситуации не стал бы прятаться, дрожа от страха, а тотчас побежал бы в полицию.

Роберта Боллин воздела руки в похоронном плаче, как женщина, пытающаяся спасти от избиения своего младенца на монументальном полотне Гвидо Рени [60]60
  Рени, Гвидо(1575–1642) – итальянский живописец болонской школы.


[Закрыть], где стражники Ирода, наподобие Корво и Волси-Бёрнса, с удовлетворением взирают на гору убитых малышей. Она все рассказала, говорит она. Печальная история закончилась. И она освободилась от невыносимого груза.

Закончилась? Как бы не так, ответил комиссар. Ей еще предстоят опознания и дача официальных показаний в комиссариате. С хорошим адвокатом она, может, и выберется из этого дела целой и невредимой. Из-за смерти Волси-Бёрнса деньги не пошли в оборот и она осталась с чистыми руками – формально, конечно. Скоро она позабудет все эти неприятности, как забыла о маленьком непроданном Рамизе, который отправился обратно на склад «Алисотрувена», далеко, очень далеко от ее музыкального салона. А чтобы у нее не возникло искушения навострить лыжи, комиссар приберет ее документики. Искушение – это такое дело… Нет, заурядной преступницей он ее не считает. Когда у человека такая хитрость сочетается с такой слабостью, это уже выходит за рамки заурядности, с точки зрения простого комиссара.

И с моей тоже. Так, значит, я была с ней слишком вежлива? К черту хорошо выдрессированную, зажатую венецианскую барышню, приученную сдерживать свои чувства! Самое время раскрепоститься, сейчас или никогда. За отсутствием нужного количества подходящих к случаю ругательств погрязнее, которые только и могли бы передать мое возмущение, я обозвала эту Боллин фальшивой гранд-дамой, спятившей от любви старухой и работорговкой. Я была страшно рада превратиться из приличной преподавательницы истории искусств в… Но вот в кого я была рада превратиться, додумать я не успела, потому что брат вытолкал меня взашей из дома прямо на набережную, где посоветовал бежать скорее в больницу, где лечат истеричек. А ему надо ловить преступников.

Он запрыгнул в свой катер, мотор которого ревел не хуже его же сирены. Мне же придется возвращаться пешком, это научит меня впредь сидеть тихо, не читать записок от чужих жен, не лезть в чужие расследования и не набрасываться на чужих свидетелей. В кои-то веки у меня на что-то хватило пороху, так нет же, все опять получилось вкривь и вкось, брала бы лучше пример с него. Я спросила, чего бы он хотел съесть на ужин, но мотоскафо уже разрезал канал двойной пенной бороздой, и мой крик повис в пустоте.

Шел дождь. День был опять совершенно зимний, и это в конце апреля, а ведь было еще рекордное для этого времени года наводнение плюс бора и шквал истые ветры с коротким перерывом на жару, да такую, что впору было получить солнечный удар. Стараясь двигаться с нью-йоркской скоростью, я помчалась к Риальто по бесконечной Страда-Нуова, с бродящими по ней туристами в неуклюжих прозрачных дождевиках – настоящему заповеднику для торговцев-пакистанцев с их зонтиками. Африканцы, те специализируются на контрафактных сумках, разложенных на простынях, которые при приближении полиции они сворачивают узлом. Это так стыдно, так нехорошо – эксплуатировать иммигрантов, хотя они сами заинтересованы в этой торговле из-под полы, которая помогает им не умереть с голоду, да и туристы нарасхват скупают их подделки, сработанные детскими ручками. Я подумала о нашем Виви, маленьком принце из дворца Кампана, всем сердцем надеясь, что Альвизе не станет все же разыскивать его родных.

В переулке перед нашими дверями прогуливался Нерино, маленький злющий шнауцер, который только и смотрит, кого бы тяпнуть за лодыжку. Он напомнил мне о Шугаре, поедателе пергаментов. Интересно, что стало с этой карликовой таксой, любимым песиком Волси-Бёрнса? Может, он умер от старости и теперь бродит где-то в юдоли забвения вместе с маленьким Рамизом и слизывает с его щек слезы своим мягким язычком?

От хрупкой фигурки мальчика в моей памяти оставалась только коричневая вязаная кофточка с бежевой штопкой, но этого было вполне достаточно, чтобы проснулась моя нечистая совесть. Есть ли у него еще что надеть в этот дождливый день? И где он сейчас, этот малыш Рамиз?

12
АРЕСТ

В номере «Гадзеттино», который мы с дядюшками проштудировали во всех направлениях, про арест Микеле Корво не было ни слова.

Открытие Центра по изучению трамедзино [61]61
  Трамедзино —вид бутерброда.


[Закрыть], с установлением авторского права на треугольные кусочки хлеба по-венециански. Посещение именитыми экологами образцового питомника для птиц и рыб регионов с повышенной влажностью на одном из островов Валле-Аверто. Приостановление по указанию Европейского совета работ по строительству мегадамбы «Моисей» на время гнездования перелетных птиц на острове Альберони, контроль за загрязняющими выбросами, восстановление барен между Соттомариной и Кьоджей. Избиение венецианского продавца сувениров «незаконными» африканскими торговцами перед отелем «Даниэли», лишний раз показывающее необходимость срочного изгнания из города нелегалов. Вот такие местные новости и события, устаревающие раньше, чем просохнет типографская краска, которой они напечатаны, – стоит только перейти мост Свободы.

Национальные страницы возвращали читателей к землетрясению в Аквиле [62]62
  Аквила(Л’Акуила, Акуила, Л’Акиила) – город в Центральной Италии. Главный город итальянского региона Абруццо. 6 апреля 2009 г. в Аквиле произошло землетрясение магнитудой 6,3.


[Закрыть], затрагивая проблемы несоблюдения антисейсмических норм и распыления общественных ресурсов, подкрепляя эти комментарии благочестивыми репортажами о сборе пожертвований в различных церковных приходах и о копилках, разбитых хорошими детками в пользу Абруццо. Наш весельчак премьер-министр сравнивал потерпевших бедствие, вынужденных жить в наспех поставленных палатках, с отпускниками-туристами, живущими в кемпинге. Снова люди, которых надо жалеть, еще один слой больной совести будет снят посредством чека, врученного священнику из собора Фрари, который украсил стоящего под нашими окнами «Воскресшего Христа» работы Алессандро Витториа транспарантом: «Братья из Абруццо, мы с вами!»

В мировых новостях армия Шри-Ланки осаждала «Тамильских тигров», талибы проникали в Пакистан, сомалийские пираты брали суда на абордаж, голландский террорист во время следования королевы Беатрикс направил свою машину в толпу.

А о бесчинствах «Алисотрувена», о подвигах моего брата – ничего, ни единого слова. Антресольные Кампана не могли утолить любопытство даже при помощи газеты.

Мы оказались абсолютно не у дел.

С того самого утра, как пенный след Альвизе скрылся за поворотом канала Каннареджо, он ночевал на раскладушке у себя в кабинете под картой, от Северной Шотландии до Урала обклеенной стикерами и испещренной стрелочками, которые все сходились в долине Силе, в Чендоне, у виллы Корво. В самой середине этого путаного-перепутаного клубка находилась коричневая кофточка с бежевой штопкой, вещественное доказательство, выхваченное соколиным глазом Бориса. Комиссар отправил ее в лабораторию для снятия генетического отпечатка, чтобы его можно было потом сравнить с генетическим кодом маленького Рамиза, которого он поклялся найти целым и невредимым. Показания мальчика станут апофеозом процесса над Корво, утверждал брат, словно ища оправдание для своих маниакальных поисков.

Незадолго до ареста он удостоил меня телефонного звонка: попросил приготовить ему чистую одежду и велел получше присматривать за Виви, как будто мы собирались бросить его на произвол судьбы. Домой он пришел только через трое суток, голодный как волк и взведенный как курок, и реагировал на наши залпы вопросов как волкодав, которого кусают сразу три чихуахуа.

Если бы у нас была хоть одна извилина, мы бы сами дотумкали, что появление в «Гадзеттино» самой крошечной заметки подвергло бы детей страшной опасности. Мы что, думаем, Корво перед чем-то остановится, чтобы замести следы? Он же как Мальтус, как Дарвин по части детей – придерживался теории естественного отбора и сам воплощал ее в жизнь, сортируя при перевозке товар на слабых и сильных. И товар часто прибывал подпорченным – за время путешествия в трюме, на грузовике, при пеших переходах, а иногда и вовсе не годным к употреблению. Так что несколькими потерями больше, несколькими меньше! Посредники, получавшие комиссионные, собирали в портах и в доках все новых и новых призраков, а потом рассовывали их по заграничным сетям. Это только на бумаге полицейские разных стран взаимодействуют с устрашающей эффективностью. А на деле там работы на долгие годы. Альвизе умывает руки – он не Господь Бог.

Понтий Пилат как иконографический тип являет собой воплощение трусости и конформизма, заметила я. Легче всего валить все на иностранных полицейских. В кои-то веки он нащупал истину, и что же, он собирается капитулировать, как капитулировал после обвинения Иогана Эрранте, этого мифомана с кухонным ножом?

Брат закрыл глаза и потребовал кампари, ребенка, ужин и минимум понимания, которого комиссар на взводе мог бы, кажется, ожидать от своих близких. Он умирал от усталости, ему хотелось забыть на время о своих заботах и послушать, как мы болтаем о живописи – о чем угодно, только не о преступлениях и правонарушениях.

Поскольку о Кьяре он ничего не спросил, я выложила ему последние новости, с ней связанные. Психотерапевтиня отбыла в неизвестном направлении, вывезя с собой три лодки вещей. Современные инсталляции летели с балкона прямо в канал под радостные возгласы всего квартала, собравшегося на берегу и наблюдавшего их падение. Бориса попросили проводить караван до канала Конвертите, который огибает женскую тюрьму на острове Джудекка.

Это было первое плавание пуппарино после зимы, и, расчехлив его, Борис так и подпрыгнул, увидев, что внутренность лодки, которую он каждый год лакирует с маразматической тщательностью, была вся отшлифована пемзой. Править изящной лодочкой в ненастье, да еще нагруженной, да еще и по глубокому каналу Джудекка, – такое под силу далеко не каждому гребцу. Стоя на корме, Борис сражался со встречным ветром, обзывая вандалами рабочих, содравших лак с дерева, которое теперь под воздействием воды, конечно же, покоробится. Эти макаки ремонтировали причал и наверняка опрокинули ведро цемента, купленное Кьярой в ту пору, когда она еще не начинала обманывать мужа, а пыталась обмануть саму себя, заглушая семейные неурядицы архитектурными прихотями. Борис считает, что Христос с картины Валантена де Булоня [63]63
  Валантен де Булонь(наст, имя Жан Валантен; 1591–1632) – французским художник эпохи барокко, представитель караваджизма.


[Закрыть]был бы прав, если бы сам бросил камень в «Грешницу», чтобы таким, как она, неповадно было громить чужие дворцы и портить чужие пуппарино. Наша грешница переселилась в лофт-апартаменты полностью в ее вкусе – без консолей в стиле рококо, без потертых шелков фамильного гнезда. Можно подумать, что в семейной жизни ее не устраивал не столько муж, сколько мебель.

Поскольку Альвизе не спрашивал, что собой представляет новая добыча Кьяры, я ему и об этом доложила. Известность этого Робина Миллера-Бэнкса не выходила пока за пределы его почтового ящика. В противоположность нашему мускулистому спасателю со сверкающими от геля кудрями, этот был высокий худой старик, с бритым черепом, длинным тонким носом, весь в черном и в черных очках, из-за которых мне не удалось разглядеть, какие у него глаза, должно быть, тоже черные. Двойной фамилии а-ля Волси-Бёрнс брату хватило, чтобы прийти к заключению, что он мудак, под стать своей бывшей в употреблении музе.

По вторникам заключенные женской тюрьмы на острове Джудекка продают свободным гражданам немытые овощи, которые выращивают тут же, в тюрьме. Лично я ранние овощи предпочитаю покупать на рынке Риальто, пусть даже они там стоят безумных денег и пусть их доставка способствует увеличению озоновых дыр, а в Социальном кооперативе заключенных раз в год приобретаю кучу ни на что не годных вязаных шапочек и кухонных тряпок на несколько веков вперед.

Во вторник мы с Борисом в его ободранном пуппарино, починку которого пришлось отложить до хорошей погоды, подались на тот рынок. Спрятавшись за горой бататов и лесом лука-порея, мы установили наблюдение за лофтом и разглядели в одном его углу целый склад телевизоров, а в другом – колеса от грузовиков и тюки тряпок, из чего сделали вывод, что этот Робин не только ставит видеофильмы, но и работает по социальному заказу, о чем говорило вышеупомянутое снаряжение, в точности повторявшее афишу биеннале под заголовком «Косово: ноль надежд» или что-то в этом роде.

«Я же говорил, что он мудак!» – с торжествующим видом воскликнул Альвизе. Он давал Кьяре, этому Нарциссу в юбке, не больше двух месяцев, к концу которых ее достанут эгоцентризм и творческие муки этого типа и она разочаруется в нем раз и навсегда. Она поймет, что потеряла, и прибежит обратно, но пусть катится дальше. «Куда катится?» – спросил Борис, только что спустившийся из своей мансарды с «Портретом папы Климента IX» под мышкой. Если это не шедевр Карло Маратты, то он – не Борис Кампана. Волси-Бёрнсу не видать его как собственных ушей, так ему и надо! Дядюшка поставил своего папу рядом с «Мужчиной с перчаткой», чтобы я оценила их состояние, ожидая, очевидно, что я излечу на одном – странное вздутие, а на другом – ожог.

Альвизе тяжело вздохнул. У него такое впечатление, что он – Нил Армстронг, копающийся на Луне в каком-то старье. Лучше уж разговаривать о преступлениях и правонарушениях. А всеми этими художниками он сыт по горло! Кстати, чем мы собираемся его кормить на ужин?

«Ризотто с тюремным пореем и бататами», – пропел, весь сияя, Игорь. У нас этого добра на целый полк хватит, добавил он, ставя блюдо на стол и впихивая толстую попку Виви в высокий стульчик, купленный в телемагазине взамен ставшего слишком тесным «кокона».

«Похоже на собачий корм», – заметил Альвизе. Даже Корво в тюрьме питается лучше. Почувствовав себя в родной стихии преступлений и правонарушений, он заулыбался и принялся рассказывать нам, как благодаря показаниям Илоны Месснер добился взятия Корво, Энвера, парочки сторожей на вилле и их подручных под стражу.

Окаменев от ужаса при виде ксерокопий документов, которые Альвизе сунул ей под нос, присовокупив к ним пространные показания вдовы Пёрселл, Илона выложила все как на духу. Комиссару оставалось только направлять в нужное русло срывавшийся с ее заплетающегося языка поток деталей, уточнений, имен и мест. Тут было все: и интернет-сайт, и проституция, и сутенерство, и фильмы, и все остальное. После этих бурных излияний повсюду стали объявляться дети, которых собирали с помощью социальных служб и размещали в палаточном лагере на окраине Местре. Пока отряд полиции брал в люксе Энвера, комиссар собственноручно надел на Корво браслеты в его заставленной подделками гостиной и с большой неохотой передал его судебным органам, проведя в утешение опустошительные обыски в Венеции и Чендоне. Однако эти погромы не дали ответа на главный вопрос: куда подевался Рамиз? Альвизе еще раз хорошенько тряхнул Илону, предварительно предложив своему помощнику выпить кофе в ближайшем кафе. Когда очень надо, ты просто действуешь, не думая, оправдывает цель средства или нет.

И тут из кладезя Илониной глупости поперла правда. Как она ни божилась прежде, что лишь однажды виделась с Волси-Бёрнсом, при ближайшем рассмотрении оказалось, что они всласть навстречались, когда она добывала ему маленького певуна для этого Полифонического хора имени Пёрселла (о том, что это такое, она не имела ни малейшего понятия).

Я издала победный клич, тот самый, который мне пришлось подавить в фонде. Кто первый посоветовал Альвизе присмотреться к этому хору? А кто тогда с презрением отверг эту идею, которой сам же сейчас и хвастался?

Альвизе рассмеялся мне в лицо. Если бы он не прислушивался к моим словам, с какой радости он стал бы тогда расспрашивать эту Боллин о торговле детьми? Он не только умеет слушать, не подавая при этом виду, он еще и сохраняет всю информацию, чтобы воспользоваться ею потом, когда в этом будет нужда, а не когда она попадает ему в голову. «Полифонический хор» дожидался своего часа у него в голове, в ящичке «Фонд Пёрселла» вместе с партитурой и коричневой кофточкой. А я что думала? Что я одна умею раскладывать все по полочкам?

Волси-Бёрнс, представлявший «Алисотрувен» в Лондоне и никогда не работавший в Венеции, обвинил Илону, которой так и не удалось добыть ему мальчугана с ангельским голоском, в несоответствии занимаемой должности. Она побежала жаловаться Корво и Энверу, но те приняли сторону Волси-Бёрнса. Тогда-то она и решила выйти из дела. Не то чтобы она не любила детей, но, положа руку на сердце, возить их туда-сюда – это работа для прислуги, а не для нее, Илоны Месснер.

Альвизе дал ей еще пару пинков, и она, хныча, призналась, что иногда, когда у Энвера были дела в других местах, ей случалось получать за детей деньги. Илона мчалась пулей к профессору, в Венецию, и передавала ему запечатанный конверт, который он никогда при ней не вскрывал, как, впрочем, никогда не упоминал ни о каких деньгах.

Когда в фонде сорвалась передача товара, Илона не знала, что делать. Конверта ей не дали, и она позвонила Энверу, который велел ей позвонить Корво, а тот велел ей отвезти Рамиза обратно в Чендон на виллу, где ребенок жил под присмотром семейной парочки, с тех пор как он был отобран, чтобы петь у старухи.

Товарищи мальчугана временно проживали по сараям и фермам, разбросанным по берегам Силе. За ними ухаживали, и даже хорошо ухаживали, иммигранты, связанные с кланом профессора. У Микеле Корво были и положительные стороны: он давал заработок куче народу и в Венето, и в Албании. Да и дети, те, кого усыновили, жили хорошо.

Для комиссара, Пилат он или не Пилат, умывает руки или не умывает, все они были просто дети, безликие и безымянные. Но Рамиза он видел своими глазами – худенького, бледненького, совершенно реального, совсем как Виви, только постарше. У Альвизе есть сердце, он не такой, как мы. Это мы можем умиляться над какой-то кофточкой, как если бы Борис обнаружил жилетку Давида, связанную самим Микеланджело. А ему не будет покоя, пока Рамиз не окажется в надежном месте.

И где же это? У нас дома? Вместе с Виви, в клубе «Сынки Кампана»? Ну, тогда и у нас не будет покоя.

Один Игорь прошептал, что научит этого соловья, как долго и чисто удерживать универсальную ноту, созвучную музыке сфер. Брат, который выносит психов только в тех случаях, когда их карма и все такое совпадает с его директивами, остановил на нас с Борисом обреченный взгляд сурбарановского «Святого Лаврентия», приготовившегося к поджариванию вместе со своим расследованием и маленьким Рамизом.

От рассказа Илоны кровь стыла в жилах. Бедняга приехал из Албании в рефрижераторе вместе с группой таких же, как он, малышей, которых агенты «Алисотрувена» собирали по деревням. Ему было восемь лет, он был сирота – ни отца, ни матери, уточнил Альвизе, как будто мы не знали, кто такой сирота. Мальчика извлекли из-под обломков дома вместе с телами родителей после взрыва бытового газа. В сарае на него обратили внимание, потому что он все время дрожал, то ли от страха после взрыва, то ли от холода после долгого путешествия в холодильнике, и голосом лауреата премии Итальянской академии напевал «Ora si zemer troket», первую строчку хита албанской исполнительницы Олты Бока. Время поджимало. Сторожа виллы Корво взяли его к себе, подкормили, обогрели, приодели, чтобы Илона смогла предоставить «Полифоническому хору» певца в полном соответствии с полученным заказом. После неудачи с продажей она выполнила приказ профессора и первым же автобусом отвезла Рамиза обратно. У Илоны до сих пор крутится в голове этот мотив – «Ora si zemer troket», тем более что ей пришлось слушать его и на обратном пути из Чендона в Венецию, на этот раз в такси, поскольку Корво приказал ей привезти ребенка к нему в палаццо. Это было в тот самый день, когда мы сидели у него в гостях.

Если бы она только знала, что ее угораздит столкнуться там с комиссаром, который допрашивал ее по поводу Энвера, она ни за что не явилась бы к Корво на два часа раньше условленного времени. Но ей страшно не хотелось пропустить многообещающую вечеринку в Вероне, да и Корво, похоже, не терпелось поиграть в доброго дядю. Обычно скупой на сантименты, этот мерзавец расчувствовался, когда услышал пение мальчугана. Рамиз запал ему в душу, он решил вывести его в люди. С годами даже самые черствые сердца делаются мягче, особенно когда тебе некому даже завещать состояние, заметила Илона, за время работы с клиентами изрядно поднаторевшая в психологии.

Альвизе, не веря своим ушам, велел Илоне повторить все сначала, опустив умильные замечания по поводу доброго папы Корво.

Зачем ей врать? После нашего ухода, в тот вечер, когда мы столкнулись в гостиной у филантропа, она, естественно, не стала докладывать ему, что комиссар ее допрашивал (она же не сумасшедшая!), что, однако, не помешало Корво устроить ей взбучку. Теперь, из-за того что она явилась на два часа раньше и этот легавый, что вел дело Энвера, увидел Рамиза, ей придется спрятать мальчика в надежном месте, подальше от этого Кампаны. Это он с виду такой сонный, а на самом деле это настоящий зверь, притом упертый, – во всяком случае, так утверждает адвокат Партибон. Профессор приказал Илоне отвезти ребенка на виллу и, если ей дорога ее физиономия, позабыть обо всем, что она видела и слышала. При этом он наградил ее такими оскорбительными эпитетами, что она, дрожа от страха, решила исчезнуть раз и навсегда. В последний раз она отвезла мальчика туда, откуда его взяла, полная решимости завязать со всеми этими проблемами. Все, никуда она больше не поедет, ни туда ни сюда, ни на поезде, ни на такси, ни на вапоретто, ни пешком. Это было как раз перед тем, как ее жизнь так круто изменилась. О том, где Корво спрятал Рамиза, она не имела ни малейшего понятия, ведь Альвизе сам отрезал ее от сообщников и от всех на свете. Теперь «раскаявшаяся грешница» осталась одна-одинешенька; ничего хорошего, конечно, но что есть, то есть.

Ризотто с луком-пореем и бататом совсем остыло, как и наши сердца. Даже Игорь с его безмятежностью приуныл. Он спросил у Альвизе, какие именно эпитеты сутенерша, проститутка и торговка детьми посчитала для себя настолько оскорбительными, что спешно раскаялась. Если это единственное, что его беспокоит, ответил брат, то вот уж действительно – блаженны нищие духом. Лично его беспокоила судьба Рамиза. Его люди обследовали все сараи и фермы вокруг Тревизо – безрезультатно. Корво хватило хитрости спрятать мальчика в одному ему известном месте. От сторожей они узнали, что тот любит порыбачить в Лагуне. Альвизе готов был потратить еще одну ночь и объехать все островки, осмотреть все заброшенные строения, все свайные хижины, все рыбачьи лодки, все доки. Но сотрудники, которым было жалко (или просто надоело) смотреть на измочаленного работой шефа, отправили его домой.