Текст книги "Кобра"

Автор книги: Доминик Сильвен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

В шелесте ветерка Брюсу почудилось что-то морское, он услышал пение птиц и множество других звуков, разносящихся над всей этой французской безмятежностью, которая однажды, быть может, исчезнет навсегда. Услыхав легкий скрип, он вытянул шею. Впереди он увидел появляющиеся и исчезающие через равные промежутки времени чьи-то ноги в черных туфлях и серых трикотажных брюках. Ноги двигались в такт биению колокола.

Брюс перемахнул через кованые ворота, сработавшая сигнализация разбила вдребезги его тоску по прошлому и заставила улетучиться посторонние мысли. Он направился туда, где несколько мгновений назад видел мелькание чьих-то ног.

Дани Лепек смотрела на Брюса с тем же благожелательным спокойствием, какое исходило от нее во время их первого разговора с глазу на глаз в «Корониде», в холле возле лифта. На ней был шикарный тренировочный костюм, фиолетовая лента вокруг головы поддерживала ее густые черные волосы. Щеки раскраснелись от усилий. Брюс застал ее в тот момент, когда она, держась за железную перекладину, делала вращательные движения ногами. Остановившись, она сообщила ему таким тоном, словно продолжала прерванный пару минут назад разговор, что когда-то была неплохой гимнасткой и даже участвовала в отборочных соревнованиях за право выступать в составе сборной Франции на Олимпийских играх. Чтобы попасть в сборную, ей не хватило совсем чуть-чуть. Минуту спустя Брюс уже пил яблочный сок в светлой кухне, широкое окно которой выходило в сад. Дани Лепек предпочла томатный сок.

– Вашего мужа нет дома?

– Жюстен еще спит. Он столько работал всю эту неделю.

– А вы?

– Что я? Работаю ли я?

– Да.

– Нет, не работаю.

– Не работаете?

– У меня никогда не было нужды работать.

Брюс покачал головой и добавил:

– А Хельмут Ньютон, я подумал…

– Я позировала для него всего два или три раза. Но снимки так никогда и не были опубликованы. Быть моделью неизвестно для кого – это меня не занимало. И потом, я очень рано вышла замуж. Жюстен был богат. Впрочем, он и теперь не беден. Он из состоятельной семьи.

– Очень рано – это как?

– В двадцать три года.

– Ну, не так уж это рано.

– В семидесятые годы считалось рано. В то время брак рассматривали как институт устаревший. Женились только после того, как хорошенько нагуляются и приобретут немалый опыт, в особенности сексуальный. А потом, если и вступали в брак, то скорее по материальным соображениям. По крайней мере, считалось хорошим тоном так говорить.

– А вы, по каким соображениям вы…

– Я вышла замуж, потому что была влюблена в Жюстена и потому, что он меня об этом попросил.

– Оригинально.

– Повторяю, в ту пору это было действительно оригинально. Хотите еще яблочного соку?

– Нет, спасибо.

– Я думаю, что Жюстен проспит еще долго. По субботам нередко…

– Вы очаровательны, мадам Лепек, и откровенны. И поэтому я тоже буду с вами откровенен.

– Давайте.

– Мне сказали, что ваш муж и вы посещали клубы любителей группового секса.

Она улыбнулась:

– Я полагаю, это не преступление.

– Нет, конечно.

– Тем более что желание уже угасло. Я думаю, это тоже диктовалось модой. Сегодня это хобби распространено и уже не так возбуждает.

– Хобби?

– Я шучу. Хотя, в сущности, не совсем. Жюстена все это привлекало больше, чем меня. У него бывают периоды, когда он целиком отдается какому-нибудь… времяпрепровождению. Вы знаете, это свойственно его поколению.

– Правда?

– Да, тому поколению, для которых свобода испытывать наслаждение превыше всего. Это достигается через секс, но может и через нечто противоположное. Вы понимаете?

– Нет, объясните.

– Наркотики. Вот и все.

– Наркотики?

– Да. Чтобы выйти за пределы своих физических возможностей, подключить свой разум к великому целому. В конце семидесятых Жюстен долгое время принимал ЛСД. Он все твердил на каждом шагу, что у него нет привыкания, что он себя контролирует. Контроль, контроль – это слово не сходило у него с языка.

– Странно, что вы рассказываете все это майору уголовной полиции.

– Жюстен прекратил принимать наркотики. А вы больше не зациклены на них. С тех пор как я узнала об этом, я стала вами восхищаться и испытывать к вам доверие.

Она произнесла это шутливым тоном светской львицы. Брюс, улыбнувшись в ответ, поинтересовался:

– А чем сейчас увлечен Жюстен Лепек?

– Спортом.

– Правда?

– Вы же видели его гимнастический зал.

– Да, я обратил на него внимание.

– Не зал, а чудо. Жюстен тренируется каждое утро, регулярно перед обедом посещает сауну, а перед деловыми ужинами бегает на механической дорожке. И очень счастлив.

– Однако по его виду этого не скажешь.

– Стресс подстерегает на каждом шагу. Я-то не знаю, что это такое, мне ведь не приходится зарабатывать себе на жизнь. Что, звучит вызывающе?

– Есть немного.

Она смотрела ему прямо в глаза, и ее циничная болтовня звучала искренне, чему в немалой степени способствовало ее невозмутимое спокойствие.

– Надо вам сразу сказать, с таким мужем, как Жюстен, несмотря на всю эту видимость, мне немного скучно.

Она сделала паузу и, внезапно посерьезнев, продолжала:

– Именно по этой причине я сплю с Марко Ферензи.

– Вы?

– И еще потому, что он привлекателен. Вы об этом все равно бы узнали. Я предпочитаю забежать вперед. Но учтите, мой муж ничего не знает.

– А Карла Ферензи?

– Надеюсь, тоже. Хотя тут я не вполне уверена. Если так, то, учитывая ее характер, мы движемся прямиком к катастрофе.

– А Поль Дарк?

– Что Поль Дарк?

– Как связана его смерть со всем тем, что вы мне рассказали?

– Это, как у вас говорится, участие в деле третьих лиц.

– Дарк работяга, одинокий, деликатный. Иными словами, человек положительный в окружении каких-то странных типов.

– В этом есть доля правды.

– И убийца это знал.

– Несомненно. Нам всем его очень не хватает, он был первоклассный менеджер. Он даже делал за Жюстена часть его работы.

– Стало быть, он владел стратегической информацией.

– Безусловно, владел, в отличие от меня. Я не могу вам сказать больше, чем могут Жюстен и Марко. Зато я могу сообщить, что Жюстен – это, что называется, блудный сын. После того, как он хорошенько порезвился везде, от Бали до Марракеша, он решил вернуться в отчий дом и взять бразды правления из рук отца в свои собственные. Вообще-то праздник на этом закончился, но он все-таки нашел способ жить припеваючи, не оставляя поста менеджера. Вот все, что я могу вам рассказать. И рассказала. Не хотите посмотреть фотографии, которые сделал Хельмут?

– Я думал, что они так и не были опубликованы.

– Так они и не были, но Хельмут подарил мне несколько снимков. Хотите взглянуть?

Сидя в вагоне метро по дороге в госпиталь «Сен-Бернар», Брюс прокручивал в памяти свой разговор с Дани Лепек. Она использовала готовые формулировки: «праздник закончился», «вернуться в. отчий дом», «жить припеваючи», «взять бразды правления»… что там еще?.. «подстерегает на каждом шагу», «предпочитаю забежать вперед», «считалось хорошим тоном»… Все эти откровения прекрасной Дани – пустые слова. Она, такая естественная при первой встрече, сегодня была фальшивой. До того фальшивой, что неопубликованные снимки Хельмута Ньютона показались ему наиболее правдивой деталью нынешнего утра. Крепкое белое тело женщины в туфлях на шпильке, черные как смоль волосы, решительный взгляд, резко очерченный рот. Обжигающая красота, леденящая красота, возникающая из небытия. «Она стояла на снимке как-то по-особенному… Все люди принимают такую позу каждый день, но некоторые выглядят при этом явно лучше, чем другие…»

Дани Лепек с простодушным видом объяснила, что фоном служил натянутый в студии огромный лист белой бумаги. Что Хельмут безумно с ней намучился, добиваясь нужного ему выражения – одновременно сурового и манящего. Фото в таком стиле Хельмут называл «Большие Ню».

– Я вам уже говорил, мадам Лепек, что вы очаровательны.

– Я помню. Вы это сказали и сразу же переменили тон на жесткий.

– Вы очаровательны, и все-таки пора кончать это ваше представление.

– Хотите сигарету?

– Нет, спасибо.

– Я чувствую, что скучаю в этом большом доме, майор.

– Похоже, что так.

– Я ничего не ощутила вчера, когда вы пришли объявить нам о смерти Дарка. Меня пугает это безразличие. Вы действительно не хотите сигарету?

– Нет, спасибо.

– Иногда, когда я вечером снимаю макияж в ванной, я немного побаиваюсь своего отражения в зеркале.

Говоря это, она взяла со столика «Большое Ню» в золоченой рамке и перевернула лицевой стороной вниз. Потом добавила:

– Иногда я начинаю сомневаться, что вообще существую. Мне кажется, я несчастна с Жюстеном. Но уже слишком поздно его бросать. У меня нет профессии, я не буду знать, куда мне идти и что делать.

– А Марко Ферензи?

– Он женат. Нет, это не то. В моем окружении нет никого, кому я могла бы сказать то, что сказала вам. Даже Марко. Он не поймет. Надо будет проконсультироваться с психоаналитиком.

– Неплохая мысль.

– Хорошо, что она пришла мне в голову.

Подумать только, все это время Жюстен Лепек спал сном праведника.

14

Брюс набрал число 742 на пульте кодового замка. Дверь в отделение интенсивной терапии бесшумно открылась. Со всем своим сложным оборудованием и ватной тишиной помещение напоминало центр управления космическими полетами. Никто не мог войти туда, не зная кода; палаты располагались вокруг контрольного поста, двери большинства из них были открыты – прямо-таки ячейки, занятые представителями рода человеческого, в состоянии спячки путешествующими к отдаленным уголкам вселенной.

Воспоминания о недавнем прошлом прервались у входа в палату. Катрин Шеффер, в строгом костюме и туфлях без каблука, тихим голосом разговаривала с мужем. Она явно только что прошлась расческой по его волосам. Теперь их разделял безупречный пробор, словно у причастника, тогда как обычно они были растрепаны и взъерошены. Брюс поинтересовался у нее, как дети. Катрин показала фотографии. Оба малыша что-то строили, у младшего очки были склеены красным скотчем. Вылитый Виктор в миниатюре. Старший был светловолосым и изящным, как его мать. Брюс неоднократно видел юных Шефферов, и в жизни и на фотографиях, и всякий раз находил их прелестными. Что касается Катрин, то от повседневных забот она как-то потускнела, но все равно оставалась милашкой. Ее естественность действовала на окружающих умиротворяюще. Виктор как-то признался Брюсу, что один раз ей изменил. Он сказал это, сидя в ванной на улице Оберкампф, с запотевшими очками на носу, в надежде, что его маленькая шалость смоется вместе с мылом. Виктор был очень сконфужен. Ох уж эти интеллектуалы-очкарики!

Брюс вполуха слушал, как Катрин рассказывала мужу об успехах детей в школе. Месяца два назад младший Шеффер, которого еще называли «кроха Блез», попросил, чтобы Брюс прочел ему «Спящую красавицу». Два раза подряд, хотя он знает эту сказку наизусть.

Катрин сказала, что посидит с Виктором еще немного. До того момента, когда настанет пора «идти домой готовить семейный обед». Брюс запасся терпением. Он поймал себя на том, что мысленно ведет беседу с Шеффером. Но тотчас прекратил это занятие. Оно напомнило ему о погибших молодых женщинах, о тех, кого он за четырнадцать лет работы не смог спасти. Память о них преследовала его, и порой ему нестерпимо хотелось поговорить с ними.

Неужели на территорию смерти ведет дверь с кодом из трех цифр?

В то время как Алекс легонько ерошил ему только что причесанные волосы, сводя на нет усилия Катрин, Виктор Шеффер ощущал, что все больше продвигается на пути к сверхсознанию. Это было просто чудо. Правда, пугающее, конечно. Прикосновение Алексовых пальцев вывело его из легкого забытья, в котором он обычно находился между периодами духовного озарения. «Вот это да! Мне кажется, что я читаю жизнь по книге. Все связано между собой. Все дышит в одно и то же время».

Виктор Шеффер напрягался, пытаясь дать Алексу понять, чтобы он склонился к нему, поднес ухо к его рту и слушал. Может, ему хватит сил шептать.

«Эскулап, Эскулап, Эскулап. Посмотри на змею, обвившую посох Эскулапа.

Алекс, послушай меня, кобра там изначально. А начало всего – это райский сад. И в этом саду садов происходит пиршество. Оно напоминает праздник богов, но на самом деле это лишь собрание смертных. Они все там, все! Смеются, приветствуют друг друга. Но змея, свернувшись кольцом, притаилась. Кажется, что она смеется вместе со всеми, на самом же деле она размышляет. Ищет, что бы ей сделать. Ее яд, конечно, лекарство, но все может перемениться. В один момент. Ее яд может стать смертельным. Алекс, майор Алекс, шеф, слушай. Да наплюй ты на мои волосы! Уверяю тебя, Катрин права. Надо упорядочить эту жизнь. Каждый день мы убираем у себя в домах. Даже если они не соответствуют стандартам американской жизни, мы наводим в них лоск. Мы чистим зубы, расчесываем волосы. Прядем пряжу из бараньей шерсти, обстригаем даже тех жалких калек, что бродят по склонам, то и дело спотыкаясь. И в этом нет ничего плохого. Это не дает нам погрузиться в первобытный хаос. Алекс! Эс-ку-лап!»

Мартина Левин приехала на стрельбище к девяти тридцати утра. Кроме нее там не было ни одной женщины. И ни одного знакомого лица. В ожидании Алекса она выпила в баре две чашки кофе. Поразмыслила о том, стоит ли ей набраться смелости и попросить Матье Дельмона перевести ее на другую работу, а может, и в другую бригаду. Если уж рассуждать здраво, то надо признать, что решение остаться работать в команде бывшего любовника не самое разумное. Она слышала рассказы о людях, которые, познакомившись на работе, вступали в брак. В таком случае один из них обычно с этой работы уходил. В банках это вообще правило. Но Мартина поступала сообразно своему чутью, этому невидимому, но хорошо знакомому зверю, который подсказывал ей правильные ответы. Он, этот зверь, был прав, даже когда уложил ее к Алексу в постель. «Я ни о чем не жалею. У меня нет к тебе, Алекс, никаких претензий. Надо будет, я все начну сначала. И если на сегодняшний день только я сама да еще «дух святой» советуют мне остаться в криминальной полиции – что ж, пусть будет так».

Она направилась в зону для стрельбы, пока там еще было мало народу. Надев каску, прицельные очки и взяв в руки хорошо начищенный сегодня утром «вальтер», она сделала пять безупречных выстрелов. Пряча оружие в висящую на поясе кобуру, она подумала о том, что вот опять упустила случай продемонстрировать Алексу свою надежность, свое чувство локтя. Конечно, она немного покипятилась и бросила пару фраз, касающихся только ее лично, но теперь все пришло в норму. Им лучше заниматься делом, чем изводить друг друга придирками. Им надо охотиться за Коброй.

Сегодня утром она много размышляла об этом деле. У Феликса Дарка кишка тонка. Этот парень, определенно, любит копаться в своих научных проблемах и спать со своей Шарлоттой по четвергам и пятницам. Некоторые полагают, что убийство с помощью яда – удел трусов. Ведь тут нет никакой опасности, что затеянное обернется против тебя. Стрихнин действует медленно, но, почувствовав его действие, жертва уже не ощущает ничего, кроме собственных мучений, и, разумеется, не способна предпринять что бы то ни было.

Конечно, достаточно просто смотреть, как смерть сделает свое дело. Но, по мнению Левин, это и есть самое трудное. Человек корчится на полу, но его мозг при этом не затронут, он в полном сознании. Нужно большое желание и недюжинная воля, чтобы наблюдать за тем, как человек загибается таким вот образом. Известно, что убийца оставался с жертвой до конца, поскольку он вскрыл ему вену на лодыжке. А для этого требуются силы, требуется ненависть. И кураж, чтобы назваться Коброй. Расписаться в содеянном, а вовсе не обозвать «коброй» жертву, ведь царица хищников – животное благородное. Что-то – очевидно, опыт – подсказывало Мартине Левин, что убийца не излил всю свою ненависть. Кобра будет жалить еще.

Алекс уже не придет. Дело Кобры откладывается до понедельника. Левин вернулась домой на улицу Клапейрон. По дороге она решила, что возьмет кое-какую одежду и махнет на мотоцикле в Довиль, Трувиль или еще какой-нибудь «виль», [Ville – город (франц.).] лишь бы он находился на берегу моря и не слишком далеко от Парижа. Там, на пляже, она побегает трусцой, подышит соленым воздухом и полакомится мидиями. Она всегда обожала море в зимнее время года.

15

– Алекс? Это Тома. Дельмон хочет, чтоб мы поднажали. Через час я буду вскрывать твоего клиента. Придешь?

– Конечно.

– Сожалею, старик, что испортил тебе выходные.

– Скорее ты себе портишь выходные. Твоя жена и дети…

– Да что ты! Матильда сама сводит двоих наших птенчиков в Диснейленд. Я дешево отделался. Ты сейчас где?

– С Виктором, в «Сен-Бернар».

– Как он?

– Выглядит ничего. Иногда даже улыбается. Мне кажется, он видит много приятных снов. Похоже, Виктор на правильном пути.

– Да конечно. Ты не переживай. Если б какие осложнения, было б уже известно. Ну, старик, до встречи.

В ту же субботу в Везине Жюстен Лепек беседовал с Марко Ферензи в своей библиотеке, одновременно служившей ему кабинетом. Он все еще был в джелабе – самой подходящей одежде для «объятого дивным сном», как он себя называл. Когда Дани сказала об этом Марко, тот не смог удержаться от смеха и заявил, что Жюстен, несмотря не свой респектабельный вид, так и остался хипарём. Федерико Андрованди поехал ставить в гараж свой «ягуар» и должен был присоединиться к ним с минуты на минуту. Стоя у окна, Ферензи видел Дани в длинном меховом манто. Она курила, прогуливаясь по выложенной камнем дорожке вокруг бассейна, в это время года накрытого полосатым брезентом. Жюстен не разрешал жене курить в доме. И другим не разрешал. Это было очень мучительно, Ферензи чувствовал, как у него зреет непреодолимое желание выкурить некрепкую сигарету.

У Дани была изысканная походка. Время от времени она одной рукой взбивала свои густые волосы. На ногах у нее были очень изящные лодочки на высоком каблуке. Марко Ферензи в который уже раз пожалел о том, что не встретил ее в молодости. Наверное, она была неотразима и уж конечно не такая нервная и меньше курила. Все считают, что она – воплощение спокойствия. Что она толстокожая. Ферензи прекрасно знал, что это неправда. Она необыкновенно ранима.

– Мы в дерьме, Марко. А тебе, похоже, все равно.

– Я думаю.

– Надеюсь, старик, ты впервые задумался об том не пять минут назад. Я так всю ночь не сомкнул глаз. А сегодня утром – легавый, вот он, голубчик, тут как тут.

– Ты мне уже говорил. Он еще не раз пожалует…

Что касается Жюстена, то он в окно не смотрел. Он стоял спиной к этой прелестной нимфе, он уже давно забыл, что Дани красива. Он даже забыл, что она существует. Конечно, если б он узнал, что его партнер спит с его женой, он бы заволновался. Может, сделал бы из этого драму. Но это был бы лишь вопрос обладания, инстинкт собственника. Его размышления по поводу отступных в виде ценных бумаг легавому из уголовной полиции красноречиво об этом свидетельствуют. Дани была красивой вещью в красивом доме Жюстена. Красивый дом – это дело вкуса. А вкус у Дани превосходный, но с годами она перестала заниматься украшением их виллы. Все, что ей нравилось, стоило дорого, а Жюстен был слишком скуп, чтобы полностью реализовывать ее намерения (скуп в отношении всех, кроме самого себя). Странное качество для человека, выросшего в достатке. И потом, Дани было наплевать на окружающие ее интерьеры. Единственное, чего ей хотелось, – это одеваться у лучших модельеров. К счастью, Жюстен с готовностью украшал Дани. Его жена была в прошлом моделью, и ее присутствие на деловых обедах с клиентами производило на тех неизгладимое впечатление. Необходимо было тратить определенный минимум средств на внешний вид Дани, это было составной частью работы по связям с общественностью.

– И что будем делать? – допытывался Лепек.

– Эта история с Коброй явно связана с Венсаном Мориа.

– Блестящее заключение, старик. Я просто ошарашен.

Марко Ферензи вежливо улыбнулся, Жюстен с незапамятных времен славился высокомерием. Производит ли это еще на кого-нибудь впечатление? Надо ли с этим что-то делать? Niente. [Ничего (ит.).] Ферензи небрежным тоном продолжал:

– Это ведь для тебя, Жюстен, убрали с дороги Венсана Мориа. Чтобы ты мог переживать свой опыт. А ты отвечаешь неблагодарностью.

– Что ты еще хочешь, кроме моей вечной признательности? Чтоб я упал на колени и целовал тебе ноги?

– Мне хочется, чтобы ты немного поостыл. У нас есть проблема, мы подумаем и найдем какое-нибудь решение.

– Ты найдешь какое-нибудь решение. Безопасность – это твоя забота и твоего шурина.

– Я только этим и занимаюсь.

– Хорошо, между Коброй и Мориа есть связь. Что дальше?

– А дальше попытка шантажа, Жюстен.

– С тобой уже связывались?

– Не торопись, тело Поля еще не остыло!

– Но с нас нечего взять! Между нами и Мориа нет связи. Кобра угодила пальцем в небо, если можно так выразиться.

– И все-таки, Жюстен, такой поворот возможен. Тогда понятен весь этот спектакль. То, как это было обставлено, подпись кровью. Неясно одно: зачем надо было убивать Поля таким способом?

– Ну и?..

– Я думаю, это кто-то со стороны. Кстати, Федерико того же мнения.

– Со стороны?

– Человек не из фармацевтических кругов. Кто-то, кого так или иначе коснулось открытие Мориа. Какой-то спец.

– Ага, и этот кто-то со стороны так вот запросто явился к Дарку посреди ночи выпить по рюмочке?

– Неизвестно, может, была использована хитроумная комбинация, чтобы войти в доверие к Дарку.

– Мы все время твердили легавому, что Дарк был человеком скорее необщительным, и это ведь правда.

– Необщительный еще не значит отшельник. Я вот, приложив определенные усилия, мог бы завести дружбу с аутистом.

– Занятно, Марко.

Дани, закурив вторую сигарету, подняла голову к сереющему небу. Марко видел колечки дыма в холодном воздухе, смешивающиеся с паром от ее дыхания. Волосы у нее такие блестящие! Он вспомнил, какой видел ее на прошлой неделе. В облегающем костюме, она занималась в саду гимнастикой. И еще раньше, в начале осени, когда она несколько раз переплыла бассейн. Наблюдая за ней, Ферензи удивительным образом расслаблялся. И готов был часами предаваться этому занятию.

Послышались шаги. Ферензи и Лепек повернули головы к двери. Вошел Федерико. В руке – ключи от «ягуара»: как обычно, напускает на себя крутой вид. Одет в темный костюм и белую рубашку без галстука. «Это он мне подражает, – подумал Ферензи, – и, надо признать, ему идет».

– А, это ты! Что, эхо и до тебя докатилось? – спросил Жюстен у Федерико. – Не так ли, «человек со стороны»?

«И что у него за тон! – подумал Ферензи. – Будто со своим лакеем разговаривает. Он даже не понимает, как это вульгарно».

– Вернемся к истокам, – отвечал Федерико, ничуть не смущаясь и вынимая из пачки сигарету. – Венсан Мориа никогда не говорил о своем открытии в Институте Пастера.

– Поль Дарк всегда был категоричен в этом вопросе, – подтвердил Ферензи.

– Тогда кто остается? – рассуждал Федерико. – С одной стороны, семейство Мориа: Люси Мориа, вдова Венсана, и Антонен, брат. С другой – Патрисия Креспи. Все очень просто.

Лепек внимательно посмотрел на него. Федерико со вздохом облегчения вытянул ноги и сунул в рот незажженную сигарету. «Дешевая провокация, но я в его положении делал бы то же самое», – подумал Ферензи, сдерживая улыбку.

– Блаженный оптимизм! А вы считаете, это серьезно, вы оба? – бросил Лепек.

– Люси Мориа теперь живет в Лионе, – не спеша проговорил Ферензи. – Работает в центре вирусологии. Антонен Мориа влачит жалкое существование в Ла-Гаренн-Коломб.

– Она по-прежнему вдова, братишка по-прежнему умственно отсталый. И вдовы, и идиоты иногда болтают лишнее, – заметил Федерико.

– Скажи ему еще о Патрисии, Федерико.

– Патрисия Креспи оставила «Корониду» и неплохие деньги и опять занялась научными исследованиями.

– Спасибо, я в курсе.

– Это поступок человека, находящегося в депрессии, – продолжал Федерико. – Я справился в Комиссариате по атомной энергии: она уже четыре месяца не работает из-за болезни. Люди, страдающие депрессией, тоже умеют разговаривать.

– Вот так так!

– Именно так, – отреагировал Федерико. – Бывают такие люди, излишне чувствительные. Надо знать к ним подход, хотя иногда это непросто. Но мы здесь для того, чтобы делать деньги, – это, по крайней мере, ясно.

Высказавшись, Федерико сделал вид, что дальнейшее его не интересует. Он словно говорил: «Ты считаешь, Жюстен, что я ничего не делаю? Просто я в двадцать раз спокойнее тебя. Смотри и учись, старый дуралей». Ферензи это позабавило. Он сказал:

– Мы нанесем визит всем этим людям, Жюстен. И если они что-то знают, они быстро нам скажут.

– Начнем с семейства Мориа. Все будет как надо, – заключил Федерико, беря в руки книгу, которая у Жюстена вечно валялась на журнальном столике и в которую он, по всей видимости, никогда не заглядывал. Листая ее, он добавил: – И потом, если фараоны доберутся до Винсента Мориа, надо, сохраняя спокойствие, сказать им, что он предлагал нам свою молекулу, но она оказалась недостаточно рентабельной, чтобы заинтересовать «Корониду».

– А пока? – нарочито кротким тоном спросил Лепек. – Что делать, чтобы нас не уничтожили?

– Пока надо немного подождать. Я собираюсь каждого из вас снабдить оружием. Пуля в глотку – это, знаете ли, способно обезвредить самых злющих кобр.

Он продолжал листать книгу, ничуть не смущаясь пронизывающего взгляда Жюстена. Фотографии Роберта Мэпплторпа. Одни цветы. В основном лилии, крупным планом. Ему в самом деле понравились эти снимки или же он хотел еще подразнить Лепека? А может, подзадорить самого себя? Ферензи был уверен, что Федерико понятия не имел, кто такой Мэпплторп. Не знал, что он гей и специализируется скорее на изображении соблазнительных мужских тел, чем на натюрмортах. И все же! Лилии, у которых набухшие тычинки торчат, словно пышущий здоровьем пенис. Тут не надо иметь богатое воображение – это само бросается в глаза! Но возможно, ничего подобного он не заметил, а просто ему действительно понравились снимки.

Покидая виллу, Ферензи увидел, что Дани поджидает его на улице. Он предложил Федерико садиться в машину, а сам направился к жене Жюстена.

– Come va, bellissima? [Как поживаешь, красавица? (ит.)]

– Мне не терпится заполучить мужчину в свою постель. Когда мы увидимся, Марко?

– При первой же возможности. В любом случае Жюстен теперь озабочен совсем другим.

– Я это заметила. Сегодня утром, как раз перед кайфом, он как-то странно высказывался по поводу Поля.

– А что он сказал?

– Я, говорит, сейчас увижу Поля, он теперь с Мориа, они встретились, я побеседую с ними и узнаю… Или что-то в этом роде.

– Он еще более ненормальный, чем я думал. Ты не должна бездельничать дни напролет, моя красавица.

Она пожала плечами, всем своим видом показывая, что ей на все наплевать.

– А ты?

– Что – я?

– Ты тоже чем-то озабочен?

– Я, amore, [Здесь: любовь моя (ит.).] могу думать сразу о нескольких вещах.

– Тем лучше.

– И я хочу дать тебе совет…

– Я слушаю, Марко.

– Постарайся сохранить расположение к тебе твоего мужа. Все эти манто и драгоценности слишком тебе к лицу, чтобы идти на риск их лишиться.

– Но ведь ты можешь покупать для меня то же самое.

– А Карла!

– Ба, Карла.

– Я бы мог оставить Карлу, оставить Жюстена и покупать тебе манто. Я бы мог, но хочешь ли ты, чтоб мы жили вместе?

– Нет, – с улыбкой ответила она.

– Вот видишь. A piu tardi. [До скорого свидания (ит.).]

– До очень скорого, Марко.

Ферензи до самого поворота смотрел на Дани в заднее стекло «ягуара». Его немного огорчило, что она не хочет жить вместе с ним. Маленькая ножевая рана. Но так ли это на самом деле? Она человек непредсказуемый, любит провоцировать. До мозга костей женщина. Она одна стоит гораздо больше, чем все состояние Лепеков. Ферензи повернулся и поискал в зеркале заднего вида взгляд шурина. Глаза его смеялись. Федерико не видел ничего предосудительного в том, что муж его сестры обманывает свою жену. Ничего. Может быть, потому, что невозможно обманывать того, кто знает. А еще потому, что Федерико готов на все ради меня, подумал Ферензи. Глазом не моргнув, убил Венсана Мориа. С годами такая преданность сделала его человеком поистине незаменимым.

Марко Ферензи, Федерико Андрованди. Между ними разница в четыре года. Федерико был рядом всегда, с самого детства. Был с ним и в тот день, когда кретины кузены пихнули его в лужу крови и дерьма и заставили в ней валяться. Хоть Федерико и было тогда всего семь лет, он кинулся в драку и дубасил их изо всех сил.

Федерико дубасил кузенов до тех пор, пока та сами не начали писать кровью и струйки не образовали красную лужицу. Такая картина, во всяком случае, сохранилось в памяти Марко. И в дальнейшем Федерико всегда приходил ему на помощь. Например, когда кузены и один из их приятелей связали его и поднесли ко рту старую банку из-под краски, в которой отец держал отравленных земляных червей. Ну и натерпелся же он тогда страху! Они орали ему в уши, что он грязный трус, девка подзаборная. Бедные крестьянские подонки… жалкие ничтожества. И папаша его, не проронивший ни слова по этому поводу. Детские разборки не интересовали Джузеппе Ферензи, крестьянина и перекупщика.

Марко Ферензи иногда казалось, что он до сих пор чувствует запах дерьма и крови и еще запах всегда дурного капуччино. Даже смерть того приятеля кузенов ничего не изменила.

Лишний повод закурить сигарету, чего ему хотелось уже давно. Федерико заговорил с ним по-итальянски:

– Я вот тут все задаю себе вопрос, Марко.

– Какой?

– Что, если это Жюстен дурака валяет?

– Это с Коброй-то?

– Да.

– Чтобы оттеснить нас от «Корониды»?

– Вот именно.

– Я думал об этом. Вероятность, конечно, ничтожная, но все возможно.

– Почему ничтожная?

– Потому что мы приносим ему гораздо больше, чем он на нас тратит. Жюстен прежде всего деловой человек. И довольно умный. Он знает, что наше сотрудничество дает неплохие результаты. Уж он-то, во всяком случае, не станет марать свои белые руки.

– Это верно. И все-таки вероятность такая есть, ты же сам говоришь.

– Вероятность всегда есть. Маленькая червоточинка сидит в каждом.

– В таком случае ты тоже мог бы быть Коброй, Марко. Сильное животное. Великолепное в своей некрасивости.

– Ну конечно! – ответил Ферензи. – И ты тоже мог бы, Федерико.

– Думаешь? Вообще-то я терпеть не могу змей.

Марко Ферензи улыбнулся, попросил Федерико включить погромче авторадио. Федерико прекрасно знал, как это следует понимать: «А теперь помолчи, мне надо подумать».

Федерико – Кобра, сказал себе Ферензи. Почему бы нет? Он ведь уже дважды убил ради меня. Хорошо делают свою работу только профессионалы, получающие от нее как минимум удовольствие, а Федерико явно получает от своей работы удовольствие…