Текст книги "Альвийский лес (СИ)"

Автор книги: Доминик Пасценди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

Глава 17. ДОРАНТ

1

Поисковый амулет на груди Доранта защекотал так, что пришлось его вытащить наружу. Дорант вышел вперед, опустился на колено, склонил голову и приветствовал примеса Йорре так, как положено приветствовать наследника императорского престола:

– Ваше императорское высочество, я каваллиер Дорант из Регны, посланный за вами по поручению вашего венценосного отца. Вы находитесь под моей защитой, и вам больше ничего не угрожает. Мой долг защищать вас, моя жизнь в вашем распоряжении.

Парень пошатнулся, подошел ближе. Губы его задергались, глаза наполнились слезами. Каваллиер быстро поднялся, приобнял примеса за плечи и отвернул от столпившихся вокруг спутников: не надо было видеть им слабость будущего правителя Империи. Но, к его немалому удивлению, подросток отстранился, выпрямился и принял строгую осанку, которую можно было бы назвать величественной, кабы не то, что был он совершенно голым.

К ним уже бежал сообразительный Калле, держа в руках одеяло. Они с Дорантом закутали примеса и повели к вьюкам, где была запасённая для него одежда. По дороге к ним присоединился Харран, которому уже перевязали голову. Судя по выражению лица, друг Доранта испытывал крайне сильные чувства.

Люди Харрана и Красного Зарьяла, кто были поближе и слышали слова Доранта, тоже, судя по выражению их лиц, испытывали крайне сильные чувства. Наследный примес в Альвиане – это, мягко говоря, было необычно.

Малый же шёл, куда вели, с таким видом, будто ведет он.

Вдруг примес остановился, резко обернулся, обвел вокруг себя взглядом, будто что-то искал, и, показав на альва, который его привел (тот говорил о чем-то со своей женщиной), потребовал:

– Убейте его!

Дорант застыл в растерянности, потом сказал осторожно:

– Ваше императорское высочество, это благородный воин альвов, который вывел вас из плена по моей просьбе. Я дал ему слово, что он и его жена останутся живы и будут свободны, если он это сделает. Я не могу нарушить слово, не потеряв своей чести.

Примес обвел взглядом собравшихся вокруг людей. Взгляд был суровый и жёсткий, и Дорант подумал, что примес – точно сын своего грозного отца, а главное – внук своего деда. Те, кто услышали диалог, смотрели на примеса и Доранта – кто с пониманием, кто с осуждением, кто с ожиданием. Мало кто из присутствующих не одобрил бы смерти любого альва. Мало кто из благородных не согласился бы с Дорантом в вопросах чести.

– Есть ли здесь люди, что не давали альвам слова? – Парень быстро взял себя в руки и держался теперь, как человек, имеющий несомненное право повелевать.

Последовало молчание. Тех, кто не давал слова – было подавляющее большинство, но все знали, на каких условиях альвов заставили помогать. Никто из присутствовавших не питал никаких иллюзий, что можно будет вытащить взятого альвами пленника без тяжелейших, запредельных потерь. И подавляющее большинство – понимали, что альв честно сдержал обещание, и что не только примес жив благодаря ему, но и те из них, кто остались в живых – тоже.

То, чего требовал примес – было неправильно. Но все уже слышали, как встретил его Дорант, и все уже знали, с кем имеют дело.

Наконец, чего и можно было ожидать – неохотно поднял руку Красный Зарьял.

Примес глянул на него странным взглядом:

– Убей их обоих! Убей всех, кто остался!

Зарьял кивнул и обратился к своим – дать команду. Хотя по лицу его было видно, что команда эта ему не нравится.

Дорант успел махнуть рукой Калле – убери альвов с глаз!

Но когда Калле, кивнув, повернулся в сторону альвов, их уже не было на прежнем месте. Да и вообще на виду. Они исчезли – в точности по поговорке, как альвы в лесу…

2

Пока Калле и Камйорд (один из боевых слуг Харрана) одевали примеса, как выяснилось, не умевшего самостоятельно справляться с одеждой, Харран обратился к Доранту:

– Ты ничего не хочешь мне рассказать?

Дорант, осторожно поглаживая нещадно саднившую глубокую царапину на щеке, ответил:

– Да, собственно, ты всё уже слышал. Это примес Йорре, ныне наследующий корону Империи. Его уволокли без разрешения отца люди дома Аттоу. Скорее всего – давить на Императора, – Дорант даже сейчас из осторожности предпочёл не рассказывать Харрану всё, что знал. – Меня отправили в числе других прочих искать его в Марке. Теперь надо вывезти его в метрополию, так, чтобы он снова не попал в лапы людей Аттоу.

Харран задумался. Он не хуже Доранта понимал, что это означает. Им придётся идти мимо тех городов, в которых сидят наместники, связанные с семьей Аттоу. А такие – считай все крупные. Но хуже всего вот что (это понимал Дорант, но о чём ещё и не думал его друг): в столицу Марки им нельзя. Вообще нельзя. С одной стороны, там люди Светлейшего, с другой – их там немного, тем более сейчас, когда Мигло Аррас разогнал практически всех на поиски примеса. Зато людей Аттоу – учитывая, что сам вице-король из этого семейства – там видимо-невидимо.

Отплывать придётся из Койсаны или Йаперы, а там ещё надо будет найти, на чём отплыть. Впрочем, если удастся вовремя дать весточку с дороги – можно будет организовать корабль из того кумпанства, где Дорант был совладельцем.

Пока же были дела поважнее. Дорант вдруг сообразил, что они непростительно расслабились и даже не выставили посты. Он сказал об этом Харрану, и тот ринулся распоряжаться. Дорант же стал выяснять, сколько человек они потеряли, сколько ранено и сколько осталось способных сражаться.

Результаты оказались неутешительными. Из двадцати трех человек, вышедших в поход, не задетых вообще не было (ну, если считать с царапинами). Шестеро убитых, в том числе Хальдин – зря он не надел кирасу. Четверо тяжелых. Пятеро легких, но серьёзно сражаться они не смогут – считая Красного Зарьяла, который сперва хорохорился, но сейчас начал сильно хромать из-за глубокой, почти до кости, раны чуть выше колена. Итого боеспособных семеро, за исключением примеса – но вряд ли его можно считать, несмотря на то, что ему уже повесили на плечо перевязь с мечом и прицепили к поясу пиштоль: сам Дорант, Харран, Калле, Камйорд и трое людей Зарьяла. Да ещё Асарау, которого можно было считать боеспособным лишь условно. Как ни странно, он единственный не имел ни одной царапины.

Раненых всех перевязали и обработали раны, как могли в полевых условиях. Двое были без сознания. Дорант с огорчением подумал, что до города их можно и не довезти – к тому же он не собирался в город. Команду явно надо было делить: отправить тяжелых и большинство легких, в сопровождении двух-трех здоровых, в Кармон, к лекарям. А остальным выдвигаться к побережью.

Покончив с первоочередными хлопотами, командиры отряда собрались у коней, обсудить план действий. Туда же без приглашения подтянулся и Йорре. Доранту это не очень понравилось, но прогнать молодого примеса у него оснований не было.

– Нам надо скорее попасть на побережье, – сказал Дорант. – Как лучше выдвигаться?

Наследник престола поинтересовался, почему бы им не вернуться в Кармон или не пойти дальше, на Запад, в обход Альвиана, как он двигался до того, как их отряд захватили альвы. Дорант отделался довольно неопределенным "Это опасно, ваше императорское высочество. Есть люди, которым надо, чтобы вы не добрались, куда надо". Он лукавил, разумеется: вряд ли дом Аттоу настолько потерял рассудок, чтобы злоумышлять против имперского наследного примеса – гнев Императора точно перекрыл бы его опасения вызвать гражданскую войну.

– Я к побережью не пойду, – ожидаемо возразил Красный Зарьял. – И людей своих не дам.

Примес Йорре вскинул в голову и спросил возмущенно:

– Что значит – не пойдешь? Если я прикажу!

– Я нанимался только досель и обратно, в Кармон.

– Я – наследный примес Империи. И я приказываю!

– Мне за то не уплочено.

– Ты что, не понимаешь? Если ты и твои люди мне поможете, отец всем даст дворянство! Вы будете богатыми людьми!

Видимо, после плена у альвов упоминание об опасности юноша воспринимал совсем не теоретически.

– Ты, ваше высоко, уж меня извини, я человек простой, этим вашим дворянским вежествам не учён. Так что, не обессудь, скажу, как есть. Не верю я тебе. Видел я твою благодарность тем, кто тебе жизнь спас.

Юноша вдохнул воздух и будто им захлебнулся. Харран возмущенно вскрикнул что-то, хватаясь за меч; у Доранта отвисла челюсть: конечно, Зарьял и вправду был человек простой и прямодушный, но уж такого он от него не ожидал.

И тут примес тоже повёл себя неожиданно: он густо покраснел и склонил голову; на щеках его ходили желваки. Повисла тяжелая долгая пауза. Зарьял от напряжения был уже не красный, а сизый. Харран явно прикидывал, в кого из его людей первого стрелять. Дорант внимательно наблюдал за наследником.

Тот поднял голову, выпрямился и долго смотрел прямо в глаза Зарьялу. Потом еле слышно выдохнул и медленно произнёс:

– Ты не прав, но я тебя понял. Можешь быть свободен со своими людьми.

Дорант ещё раз подумал, что парень пошёл в отца и великого деда.

Зарьял выдохнул, подумал и сказал:

– Ты это, прости, если что, ваше велико. Я тебе человека оставлю, больше не смогу: мы тогда раненых до города не довезем.

Он склонился низко перед примесом. Тот сухо поблагодарил и отвернулся.

– Извините меня, благородные господа. Я вынужден вас покинуть ненадолго.

Было видно, что он в глубоком раздумье, хотя для всех, не знающих подоплёки – примес отправился опорожнить мочевой пузырь.

Дорант кивнул Калле, чтобы присмотрел, не мешая. И они с Харраном продолжили планировать дорогу, консультируясь с Зарьялом, хорошо знавшим здешние места.

3

Идти решили тем же путём, что добирались сюда – до озера на юг от болот, потом вдоль южного берега к юго-востоку, до Альвийской тропы, и там разделиться: Красный Зарьял с ранеными – в Кармон, короткой дорогой, а команда Доранта – на восток, по Старокармонской императорской дороге, где людей нынче почти не бывает. Зарьял обещал показать, в каком месте до нее совсем близко.

Схоронили своих погибших. Их стало уже семеро: Талрин, один из людей Харрана, отошёл, так и не придя в сознание. По счастью, почва на поляне была мягкой, и рытьё могилы не заняло много времени. Павших завернули в их собственные плащи, закрыв лица, обмотали, как принято на войне, поясами, и аккуратно опустили в могилу. Подошёл примес Йорре, постоял с застывшим лицом у могилы, пока Дорант читал короткую молитву, потом первым бросил в нее ком земли.

Убитых альвов – их насчитали сорок семь – попросту стащили в узкую лощину на краю поляны и скинули вниз. Закапывать не стали, чтобы не тратить времени: всё равно на поляне Дорант оставаться не собирался.

Когда перетаскивали альвийские трупы, выяснилось, что Асарау из своих пиштолей хауды убил четверых, не потратив ни одного заряда впустую. Не зря он тогда, перед отъездом, сразу потребовал себе морскую хауду. Кстати, оказалось, что он единственный успел после битвы почистить и зарядить свой огнестрел. Доранту даже стало неловко, и он скомандовал всем заняться оружием и снаряжением.

Пока люди приводили в порядок свои железки, Асарау проскользнул к раненым. Дорант, который на себе узнал, как работает опохве, всё равно наблюдал за ним с интересом, время от времени поднимая глаза от своей четырехстволки, очень и очень неудобной в чистке и уходе. Воин гаррани, прикрыв глаза, водил руками над ранеными, что-то неслышно бормоча. Прочие смотрели на него с недоумением; Зарьял хотел было вмешаться, но Дорант объяснил ему, что происходит. Красный пожал плечами – не очень-то поверил, однако, когда Асарау занялся его ногой, на которую тот уже почти не мог ступить, на выразительном лице простодушного наёмника появилась смесь блаженства, изумления и уважения.

Увечный воин сильно помог легкораненным и немного облегчил страдания тяжёлых. По крайней мере, Сапето, получивший обширную резаную рану брюшины, практически до кишок, утих, прекратил непрерывно стонать и, кажется, даже заснул. Про Чеара Асарау, покачав головой, сказал, что руку спасти не удастся – но это было понятно и так: предплечье практически висело на коже и остатках сухожилия. Асарау усыпил парня, стремительным движением кинжала отрезал руку и как-то по-особенному завернул кожный лоскут вокруг культи. Потом намазал заживляющим бальзамом и умело перевязал. Люди вокруг смотрели на это с удивлением, не понимая, откуда такие умения у калеки; не удивлялся только Дорант, знавший, как готовят воинов гаррани, тем более способных к опохве.

Ласарин, получивший удар копьем по голове, в результате которого треснула лобная кость, лежал без сознания. Асарау сказал, что помочь ему не может: опохве не действует на людей, находящихся в таком глубоком забытье. Нужно, как объяснил он, "встречное движение".

Не торопясь пообедали и стали собираться в дорогу.

По счастью, из лошадей пострадали только три, причём все – от своего же огня: одна пала сразу, двух пришлось прирезать. Дорант велел настрогать конины, чтобы не пропала. Вялить её было некогда – просто отварили в котлах и присыпали солью. Запас еды не бывает лишним. По крайней мере, несколько дней можно будет не трогать то, что брали с собой.

Для тяжёлых и тех раненых, кто не мог идти, соорудили пять носилок, подцепив каждые к двум лошадям. Остальных оседлали-навьючили, проверили, не забыто ли что, нужное собрали, ненужное прикопали…

Во время всей этой суеты Дорант поглядывал на примеса Йорре. Тот слонялся по лагерю, не зная, чем заняться, и был этим, очевидно, недоволен: чувствовал себя бесполезным. Если б на его месте случился ровесник попроще, даже и из дворян, его бы быстро пристроили к делу: подай-принеси-подтяни-закрепи… Но имперского примеса, естественно, припахать постеснялись. Прятали глаза, когда он оказывался рядом, но с любопытством разглядывали в спину: ещё не привыкли. Доранту понравилось, что парень внимательно смотрит, кто, как и что делает: была надежда, что он учится.

Наследнику выделили лошадь, и он принялся сам её седлать, причём было видно, что парень к этому приучен и делать умеет хорошо. Так же привычно обращался он и с оружием. Ну, что удивительного, это умеет любой дворянин в его возрасте. Было странно, что примес не умел самостоятельно одеваться. Видимо, придворный этикет требовал, чтобы его одевали слуги.

Наконец, они покинули поляну. Было уже сильно после полудня. В пути примес молчал и о чём-то думал. Дорант от скуки попросил Асарау подучить его ещё альвийским словам. Каваллиер, кстати, не уставал удивляться тому, как искалеченный воин умело и легко едет верхом – а более всего, тому, как он забирается на лошадь. Все-таки гаррани – удивительные люди, – думал Дорант, гордясь тем, что не чужой этому народу.

До темноты сумели пройти вёрст[35]35
  Автор пользуется термином «верста», хотя корректнее была бы «миля» – тысяча стандартных шагов имперской пехоты. По странному совпадению, «миля» в этом мире ближе к версте, чем к английской миле: полушаг (одной ногой) составляет чуть больше полуметра, а не 80 см. Видимо, в этом мире средний рост меньше, чем в Римской империи.


[Закрыть] десять, по ощущениям Доранта. Встали на ночь. Дорант расставил дежурных. Поужинали и снова воспользовались амулетом Красного Зарьяла.

Каваллиер распределил дежурства до утра и завалился спать.

4

Перед рассветом его разбудили сторожить; он посетил кусты, наскоро ополоснул лицо и руки из фляги, прихватил кусок хлеба со вчерашней вареной и присоленной кониной и уселся спиной к тлеющему костру, оглядывая постепенно светлеющий вокруг него лес. Он не столько смотрел, сколько слушал. Лес был незнакомый, но во всяком лесу есть звуки привычные, естественные, а есть ненормальные, тревожащие. Звуки или, наоборот, внезапная тишина. Сейчас всё было по всем признакам спокойно.

Поднялся примес Йорре. Дорант деликатно смотрел в другую сторону, краем глаза наблюдая, как парень мучается с одеванием. Ему явно не хотелось снова быть объектом скрываемых насмешек. Поскольку для него подобрали одежду не парадную, а походную, справиться с ней ему удалось. К удивлению Доранта, тщательно застегнув камизет, примес тут же расстегнул его и снял, вытащил из ножен меч и принялся делать упражнения. Ещё очко в его пользу.

Когда лес осветился, каваллиер скомандовал лагерю подъем. После обычной утренней суеты двинулись дальше.

Дорант ехал в голове их небольшой колонны. Тыл охранял Харран. Красный Зарьял, которому, при регулярном внимании Асарау, уже не так мешала раненная нога, держал середину, где были сосредоточены носилки. Два человека, меняясь, двигались по бокам колонны – где можно было проехать на коне; в заросших местах они спешивались, и тогда колонна замедляла движение. Дорант не хотел рисковать, всё-таки они ещё не оторвались от Альвийского леса. Он не знал, что на поляне были выбиты практически все наличные воины клана, другие ушли в походы ещё до событий, и нападать на них, в сущности, некому; разве что мог подвернуться случайный отряд другого клана. Но те вряд ли стали бы атаковать хорошо вооруженных людей, готовых к отпору.

Так они и двигались, без приключений, чему каваллиер сильно радовался.

На третий, что ли, день пути примес выдвинулся в голову колонны и молча поехал рядом с Дорантом. Каваллиер скосил на него глаза, но не сказал ничего. Захочет – сам заговорит, а кто я такой, чтобы болтать с наследником престола?

Парень ему скорее не нравился, хотя Дорант начал его уважать. Примес смотрел на людей свысока, ни с кем не разговаривал, кроме Харрана, да и к тому обращался формально-вежливо, лишь тогда, когда ему было что-то от него нужно. На привалах явно ожидал, что ему будут прислуживать – подавать еду, приносить воды для ополаскивания, и тому подобное. И пришлось организовать, чтобы ему прислуживали; впрочем, люди отнеслись к этому с неожиданным пониманием – всё-таки наследный примес Империи. Доранту это было непривычно. В походах, если шли малой группой – например, на охоте – не принято было подобное, и какой-нибудь дука или комес не считал зазорным сам подойти к котлу и подставить миску, чтобы дежурный по кухне налил варева. Вообще каваллиер и воспитан был иначе, и за самостоятельную жизнь привык к другому отношению к воинам своего отряда: он опекал их, как родню, хотя при необходимости был строгим, а то и жёстким командиром. Поговорить, пошутить на привале с воинами, участвовать в общей работе – это было для Доранта нормально, как и отругать, и наказать, если было за что.

Примес же не просто держал людей на дистанции (что разумно между командиром и подчиненными), а отстранялся от них, показывая, что они ему не ровня.

На вечерних привалах Дорант и Калле рассказывали остальным байки из своей жизни. Их слушали с интересом и любопытством, в том числе Харран, который многое из этого уже не раз слышал. Наследник сидел в стороне и в общих беседах не участвовал, но уши грел, что было заметно иногда по непроизвольной реакции, вплоть до совершенно конского ржания, на отдельные истории.

Как-то попросили Асарау рассказать о себе побольше. С помощью Доранта, выступившего переводчиком, тот снова коротко поделился своей историей, которую все уже слышали ещё по дороге в лес. Его стали просить о подробностях, и он неожиданно увлёкся: вспомнил детство в поселке гаррани, воинскую учёбу с шести лет, как у него обнаружили способности к опохве, службу в охране караванов… Только про битву с альвами и плен не стал много говорить, ограничился сухими фактами.

Примес после этого стал смотреть на Асарау с заметным уважением.

Теперь наследник всё время ехал в голове колонны рядом с Дорантом, по-прежнему не заговаривал, но внимательно прислушивался и присматривался к тому, как каваллиер отдает распоряжения, как он пытается говорить по-альвийски и болтает на гаррани с увечным воином, приглядывался к тому, как Дорант осматривает местность…

Наконец, они добрались до Альвийской тропы. Дорант и Харран стали прощаться с Красным Зарьялом. Тот оставил с ними Шукра, молчаливого могучего коротышку с длинной седеющей бородой, прекрасного стрелка и неплохого мечника. Дорант вручил Зарьялу оговоренный остаток платы; он чувствовал себя неловко, поскольку в другое время выдал бы дополнительно по десятку золотых на каждого погибшего и раненого, но сейчас деньги надо было беречь: неизвестно, сколько придётся потратить в дороге, а пресловутый медальон лучше лишний раз не светить.

Зарьял, тем не менее, выглядел вполне довольным. Они обнялись на прощание, и отряды разделились.

Наконец, заросшая Альвийская тропа закончилась, и Дорант с передовым охранением вывалились на мощёную Императорскую дорогу – императорскую потому, что она считалась принадлежащей короне, и никто не смел ни строить без разрешения что-либо на её протяжении, ни собирать за проход пошлины.

Дорант огляделся и прикинул, в какую сторону двигаться. Выходило, что им к югу, то есть направо. Там через три-четыре сотни вёрст ждало их побережье с тремя малыми портами, а ещё верст через семьсот – они могли выйти и к столице Марки, Акебару. Только Дорант туда не собирался.

По императорской дороге они двигались куда быстрее, чем по старой Альвийской тропе. И сам путь был лучше – не заросшей колеёй, по которой когда-то кто-то ездил, а мощёной двухпутной дорогою, где две телеги могли разъехаться – хотя местами и мостовая, и обочины заросли кустарником, но нигде не до непроезжего состояния. Дорант радовался, что небольшому отряду можно нормально ехать, не выставляя боковое охранение.

Сам он трижды в день чистил и перезаряжал свою четырёхстволку и весь остальной огнестрел, и контролировал, чтобы то же делали все остальные. Особое внимание уделял он свежести пороха на полках.

В том числе и примес Йорре – который перезаряжал свою пиштоль без напряжения, и как бы даже не с удовольствием, на каждом привале. К тому же примес начал брать уроки фехтования у Харрана – с молчаливого согласия Доранта, который, казалось бы, не вмешивался почти ни во что, но на самом деле контролировал всё и вся.

Меж тем заморосили дожди, как всегда в этой местности и в начале этого сезона мелкие, но долгие. Влага сыпалась с неба как по расписанию, дождь начинался часа через два после полудня и шел почти до темноты. Дорант тихо радовался тому, что им не ехать по восточной дороге, через горы: там уже дней через пять лошади будут вязнуть в жидкой грязи по бабку.

Они останавливались на долгий привал ежедневно днем и вечером. Вечерний привал заканчивался рано утром, когда только-только поднималось светило; дневной Дорант назначал в разное время, стремясь натренировать своих немногих людей, чтобы ими управлял не желудок, а необходимость. Старался, правда, делать отдых сразу после начала дождя, чтобы проехать посуху подальше.

Дорант не слишком спешил, чтобы не устали ни люди, ни кони.