Текст книги "Альвийский лес (СИ)"

Автор книги: Доминик Пасценди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)

Ждать два дня на самом краю Альвиана, в месте, где альвы регулярно бывают по своим делам – было опасно, но Дорант ни придумать, ни предложить ничего другого не мог. Вся надежда была на альву, но что придет ей в голову, если вдруг из леса выскочат её собратья… Дорант гнал от себя эти мысли – и вызванное ими беспокойство. Поделать с этим можно было только одно: быть наготове. Поэтому, не успели они расседлать коней, каваллиер назначил часовых, распределил, кому за какой частью поляны следить, проконтролировал, чтобы у всех на полках был свежий порох, а замки заведены, а сам расстелил попону и устроился так, чтобы видеть как можно больше. С четырехствольной хаудой на коленях и двумя пиштолями по бокам, под руками.

И опять Зарьял бережно сунул свой отводящий глаза амулет в прогоревший костер, и опять стремительно стемнело, и опять Дорант озаботился сменой часовых. К сожалению, народу было слишком много, чтобы лагерь не производил шума. Хотя люди были достаточно опытные и положение свое, вроде бы, понимали – то тут, то там возникали шепотки и смешки, а то и разговоры вполголоса. Фыркали и топтались кони, кто-то вдруг принялся подтачивать меч или топор, похрапывал Зарьял, чья очередь в стражу была под утро, почти неслышно сопела альва, свернувшись клубком на краю попоны, почти вплотную к Доранту. Тихо, на грани слышимости, напевал что-то на гаррани уставший за день Асарау. Смысла в амулете в таких условиях почти не было (да и кто знает, действует ли он вообще на альвов, – вдруг некстати подумал Дорант, которому эта простая мысль раньше как-то не приходила в голову).

Дорант пожалел, что в Марке нельзя держать собак. Когда-то, совсем в другой жизни, в метрополии, в поместье отца, они не реже раза в неделю ездили на охоту в горы. Отец приучал его и братьев к лишениям походной жизни, к опасностям и ответственности. В горах водились волки, шакалы и горные кошки – последние опаснее всех, потому что бесшумные и коварные. И лагерь охотников всегда охраняли собаки, поднимая шум, если кто-то приближался. Как-то раз Кудлай, лохматый черно-подпалый пес пастушеской породы, спас им жизнь, когда на лагерь напала шайка разбойников. Пёс поднял шум, и охотники успели отбиться. Если бы не Кудлай, их застали бы спящими. Дежурившего отцовского боевого слугу без шума застрелили из лука.

Но в Марке собаки не живут. Какая-то хворь: у собаки начинают слезиться глаза, из носа течет слизь, через несколько дней пёс уже дышит с бульканьем и хрипами – и сгорает не более чем за неделю. Пытались скрещивать собак с местными шакалами – получались не болеющие, но дикие, неприручаемые и непредсказуемые звери. Чуть было не завезли эту хворь в Империю, пришлось даже запретить перевозку собак на кораблях. В обе стороны.

Когда время перевалило за середину ночи, Дорант позволил себе задремать. Проснулся он внезапно, от шума и движения вокруг. Каваллиер не сразу понял, что происходит (да и где он находится, вообще-то). Когда он, наконец, осознал себя, вокруг шел бой, Дорант был на ногах, а в руках у него был тяжелый и неудобный четырехствольник. Вокруг в темноте носились люди и кони, и ещё какие-то тени; вспыхивал порох и раздавался гром выстрелов.

Альвы напали, подумал Дорант. Хорошо, что он не разрешил никому снимать на ночь кирасы.

Тут его как стукнуло: где альва? Он огляделся и с огромным облегчением обнаружил её, сжавшуюся в комок и дрожащую, на том же месте на той же попоне.

Дорант попытался сориентироваться и понять, что происходит. По звукам и движениям вокруг стало ясно, что дела обстоят довольно плохо: стрельба слышалась со всех концов лагеря, кто-то из людей уже кричал от боли, раненный, слышны были проклятия и крики, обычные для боя.

Дорант кинул взгляд на оставшиеся на попоне пиштоли, проверил, как выходит меч из ножен и перехватил четырехстволку поудобнее – насколько это вообще было возможно. Вздохнул и ринулся туда, где больше всего кричали.

4

Ночной бой – пожалуй, самое неприятное, с чем может столкнуться воин. Бой всегда неразбериха, особенно если это не сражение больших масс регулярного войска, стоящих в строю, а драка между мелкими группами воинов. Тут важны быстрая реакция, способность мгновенно ориентироваться и личные, индивидуальные боевые навыки; умение держать строй становится бесполезным. Лет пятнадцать назад Дорант был в таких свалках одним из лучших, но с годами никто из нас не становится шустрее.

Тем не менее, опыт может быть хорошей заменой физическим способностям, и каваллиер это мгновенно доказал, выпалив трижды по быстро скользящим в темноте неясным теням – и не промахнувшись ни разу. Сноп картечи шириной – на этом расстоянии – в тележное колесо достал все три тени, по которым Дорант стрелял. Будь на его месте Уаиллар, он осудил бы подстреленных – как бы ни было больно, аиллуо не должен визжать, подобно лесной свинье. Двое и не визжали – одному снесло пол-головы, второй, с развороченной грудной клеткой, тоже умер на месте. Третьему прилетело в обе ноги, перебив кости и порвав мышцы. Он-то и не смог справиться с болью.

Другие люди, заранее предупрежденные и снарядившие своё оружие картечью, тоже не всегда промахивались. Прорвавшиеся в лагерь пять или шесть альвов, стрелять в которых было уже невозможно из опасения попасть в своих, метали ножи и размахивали копьями – с переменным успехом: все-таки кираса хорошо защищает от альвийского копья, а навыки лесных воинов не рассчитаны на носителей кирас.

Дорант метнулся к попоне, схватил лежащие на месте пиштоли – и тут же бросил одну из них обратно: жаль было оставшегося заряда в четырехстволке. Он краем глаза увидел скрюченную на попоне альву, успел забеспокоиться – жива ли, но тут на него выскочил здоровенный пятнистый альв, и стало не до нее. Альв попался упорный, и даже с дырой в животе (шустро двигался, зацепило всего одной картечиной) едва не снес Доранту голову наконечником своего копья – каваллиер едва успел отбить удар стволом неразряженной ещё пиштоли. Выстрел из нее превратил грудь альва в кашу, и тот, наконец, завалился на спину.

Дорант не успел подхватить оставшуюся пиштоль: пришлось отбиваться сразу от двух альвов. Он едва успел выхватить меч; по счастью, добрая имперская сталь оказалась крепче альвийского копья и снесла наконечник, почти не встретив сопротивления. Дорант увернулся от брошенного ножа, мечом отвел копье второго альва – и снова был вынужден уворачиваться от метательного ножа. При этом ему удалось полоснуть второго альва – который был помельче первого – мечом по внутренней стороне бедра, отчего тот сразу захромал. Первый, почти такой же крупный, как тот, которого Дорант убил перед этим, покрытый чужой и, может быть, своей кровью, ткнул каваллиера срубленным концом копья – но колет, подшитый сталью, выдержал удар. Дорант рубанул альва по руке, снеся кисть, которой тот держал остаток копья, и еле успел повернуться ко второму и отбить стремительно идущий в голову наконечник. Каваллиер с силой бросил лезвие меча вдоль древка, срезая врагу пальцы. Тот коротко и тонко вскрикнул – и метнул здоровой рукой копье в Доранта, целя в лицо. Дорант еле увернулся, лезвие рвануло его за левую щеку. Но конец меча уже пробил альву грудь. Второй же, которому нечем было уже держать обломок копья, бросился на Доранта, пытаясь свалить его и вцепиться в горло – и похоже, что зубами. Дорант выпустил рукоять меча, отжимая альва локтями. Борьба перешла на землю, они катались по ней, хрипя, толкаясь и давя друг друга, уже без всякого порядка, но тут стало ясно, что человек сильнее и тяжелее альва, а жизнь из последнего уходит с каждым толчком артериальной крови, хлещущей из отрубленной руки.

Когда Дорант, наконец, смог подняться, скинув с себя альва, все было уже кончено. Усталые и окровавленные люди ходили по лагерю, добивая лежащих тут и там врагов. Альва так и лежала на попоне, скрючившись. Дорант удивился, насколько близко она была от места, где он только что сражался.

Он подошел к самке. Та по-прежнему была сжата в комок, и плечи её содрогались. Доранту отчего-то пришла в голову мысль погладить её по спине; альва вздрогнула и сжалась ещё сильнее, но потом вдруг подняла голову и спросила что-то на своем языке. Дорант понял, что она спрашивает про кого-то, где он. До него дошло, что она беспокоится о своем самце.

Дорант встал и принялся обходить лагерь. Он чувствовал себя совершенно выжатым. Ни в одной битве до сих пор ему не приходилось так выкладываться – ни в одной битве ему не противостоял никто, способный двигаться так быстро.

Напавших альвов перебили всех: помогло то, что люди были начеку, и у каждого – огнестрельное оружие и защита тела. Людей погибло не так много, но ранены были практически все. Тем не менее, всего шестеро убитых для стычки с четырьмя десятками альвов – да это была победа!

Среди погибших альвов знакомого самца не было. Дорант захватил Асарау (который благоразумно не участвовал в свалке, ограничившись стрельбой из хауды и четырех пиштолей) и трижды легко раненного Харрана, который теперь сможет гордиться длинным шрамом на лбу, и вернулся к альве.

– Твоего аиллуо нет среди павших, – сказал он, подобрав, как мог, слова из тех, что уже знал.

Альва вздохнула с облегчением.

И тут из-за кустов появился совершенно голый и довольно грязный подросток, за которым осторожно двигался известный многим из присутствующих людей самец альва.

Глава 16. УАИЛЛАР

1

За свою жизнь Уаиллару не случалось решать такой сложной задачи, что выпала на его долю на этот раз. Тащить за собой бестолкового и растерянного круглоухого, не просто лишенного дара владения телом, но ещё и не обученного, не просто не умеющего ходить тихо, но ещё и источающего запахи, заметные на сотню шагов вокруг, хоть Уаиллар и сполоснул его в ручье; не просто невнимательного, но ещё и не понимающего ни слов, ни жестов…

Ему предстоял не такой уж короткий путь от аиллоу до места встречи. С круглоухим. По лесу. После неизбежного переполоха, который последует, как только воины обнаружат пустой оллаау – и так же неизбежно бросятся в погоню. Уаиллар умел обманывать погоню, когда уходил из чужого аиллоу после похода чести, с острыми ушами, нанизанными на побег уллиоэ. Но от своего поселка уходить будет куда сложнее: за ним пойдут воины, которых он же сам и учил – и как уходить, и как преследовать. Да еще этот круглоухий…

Хорошо было одно: по непонятной Уаиллару причине аиллоу почти не охранялся. Вместо обычных пяти-шести парных патрулей по посёлку ходили, как заметил воин, не больше двух, причём двигались они ближе к периметру, не заходя в центр, и время от времени выдвигались за окраину. Плохо было то, что выдвигались они как раз в ту сторону, куда надо было Уаиллару, но – это ведь он учил этих воинов, это он не раз проходил сквозь посты и патрули к Великому Древу, это он знал тайные тропы и умел поговорить с кустарником, чтобы открыть, а потом закрыть проходы. Что бы ни случилось в последние дни, Уаиллар точно знал про себя, что он – лучший в их аиллоу, лучший воин и лучший вождь.

Поэтому он не пошел короткой дорогой (впрочем, в такой обстановке никто бы из тех, кого он учил, не пошел туда). Он потащил круглоухого почти назад, обходя патрули по широкой дуге. Кроме всего прочего, он подумал о том, как подходить к поляне, где его должны встречать: круглоухие наверняка будут начеку и в ожидании нападения, если просто выйти к ним – как бы не получить в лоб из громотрубы, просто потому, что у кого-то не выдержат нервы…

На удивление Уаиллара, и дальние подступы к аиллоу не патрулировались. Обычно для этого выделяли двух-трех воинов помоложе, не слишком опытных для боя, но достаточно обученных для наблюдения и разведки – и быстроногих. В их задачу не входило остановить врага, приближающегося к аиллоу: они должны были его вовремя заметить и оповестить своих, чтобы те успели выдвинуться и перехватить нападающих. В этот раз Уаиллар не обнаружил никаких следов присутствия этих патрульных, что было очень странно: такое случалось только в случае большого похода – или большого нападения на аиллоу.

Уаиллар поспешил воспользоваться случившейся возможностью – и тут же столкнулся с крайне неприятным фактом: его пленник не мог двигаться быстро. Он был слишком неуклюж и не тренирован, его тело плохо его слушалось (впрочем, тут Уаиллар признал сам для себя, что после многих ночей, проведенных в оллаау без возможности много двигаться, было бы странно ждать от малого хорошей формы). Не прошли они и треть дороги, как парень напоролся стопой на острый обломок сучка – и захромал, окончательно превратившись в обузу.

А сколько раз он падал, споткнувшись…

Уаиллар тяжело вздохнул и попросил у Великого Древа терпения и снисходительности. Когда его окатила привычная волна покоя, воин вздохнул ещё раз – принял свой долг – и подхватил круглоухого под руки, взваливая на спину. Закрепил поудобнее копьё-аллэ, подтянул конец лианы, ведущий к узлу лаллэалэ – и неторопливо побежал в сторону знакомой поляны.

Малый на спине тяжело дышал и дрожал всем телом. Уаиллар не понял было, что за горячие капли падают ему на загривок, но потом вспомнил других круглоухих: у них, бывало, текло из глаз, когда они теряли себя.

Уолле, подумал он. Уолле. Так к нему и надо относиться: заботиться и оберегать.

Ну, пока не передаст его военному вождю круглоухих.

2

Когда Уаиллар с молодым круглоухим на спине, наконец, пробежав почти целый день с небольшим только отдыхом, добрался до поляны – вымотанный едва ли не до конца, изгвазданный в болотной грязи, потому что круглоухий, весящий ненамного меньше, чем сам Уаиллар, мешал чувствовать баланс при поворотах – он понял, почему в аиллоу было так мало патрулей.

Кто-то из разведчиков дальнего периметра обнаружил многокожих, ещё когда они приближались к опушке Великого Леса. В аиллоу быстро собрали отряд – из большинства имевшихся в наличии воинов. Почти из всех, на самом деле. Такое мог решить только Великий Вождь.

Интересно, кого выбрали военным вождем вместо Уаиллара?

Аиллуо, собравшиеся для похода чести, плохо охраняли свой тыл. Уаиллар, будь он военным вождем, такого бы не допустил. Даже если круглоухие не в состоянии были ударить сзади, на такое вполне были способны воины других кланов: проредить чужих аиллуо, занятых охотой на многокожих, было в порядке вещей.

Сейчас ему это было на пользу. Уаиллар засел в небольшой лощине за кустарником, рядом с поляной – вне Великого Леса, но недалеко от него.

Молодого круглоухого он стряхнул со спины и, безо всяких сентиментов, снова приласкал тупым концом копья по голове. Только шума ему сейчас недоставало. До ближайшего аиллуо, медленно и беззвучно подкрадывавшегося к пахучему и полному звуков лагерю круглоухих, было шагов двадцать.

Почти в самом центре лагеря круглоухих было что-то, что мешало сосредоточиться. Стоило направить внимание в ту сторону – и оно рассеивалось, как в полусне. Уаиллар перешел в состояние, когда чувствовал вокруг всё живое. Он не видел необходимости экономить силы, потому что не собирался участвовать в неизбежной битве.

Воинов-аиллуо на поляне было очень много: больше чем пальцев на всех конечностях двух аиллуо. Странно, в поселке должны были бы остаться еще воины. Уаиллар не стал задумываться, куда они делись – он только поблагодарил про себя Великое Древо за то, что их не встретил.

Никого из знакомых вождей, впрочем, Уаиллар не почуял. Ллуэиллэ – понятно: он лежал мёртвый в своём ааи. Арруэллэ – тоже понятно, он был слишком стар и немощен, чтобы идти в бой с воинами. Но другие? Где Ллаэри, вечный соперник? Где… ах да, Оирраэ же собирался за женщинами в клан Уэрреу и с ним вызвались идти больше чем две руки аиллоу.

Ну да, в клане всегда не больше трех аиллуо, которые могут быть военными вождями. На большее их количество воинов не хватит. Аиллуэ не могут себе позволить слишком большие по численности кланы: их просто невозможно будет прокормить – или разросшемуся клану потребуется расширять свою территорию. А это большая война, уарро, запрет. Аиллуэ великие воины, но их не должно быть больше, чем может прокормить Вечный Лес.

Малый, лежащий навзничь на дне лощины, приходя в себя, с хрипом втянул воздух и застонал. С каким удовольствием Уаиллар стукнул бы его не тупым концом своего аллэ! Но круглоухого уолле надо было доставить живым – ради Аолли.

Уаиллар снова использовал тупой конец копья, после чего парень перестал издавать звуки. Пришлось только повернуть ему голову набок, чтобы не задохнулся от собственного языка и не захлебнулся рвотой, если вдруг сблюёт после ударов по голове.

На звук обернулся отставший аиллуэ. Уаиллар вспомнил его: Эллэуррэ, он получил имя совсем недавно, принеся сразу два набора острых ушей. Уаиллар поймал себя на том, что делает одновременно два взаимоисключающих дела: во-первых, одобряет выбор военным вождем (кто бы он ни был) аиллуо для арьергарда, а во-вторых, примеривается, как лучше прибить этого аиллуо.

Но ему не пришлось убивать молодого воина: как раз в это время в лагере круглоухих раздался грохот проклятых громотруб, и битва началась. Эллэуррэ стало не до неясных звуков в тылу – тем более, что явной угрозы оттуда он не заметил и не почувствовал.

Уаиллар тоже не стал предпринимать никаких действий. Это не его война.

Но уже через несколько сотен ударов сердца он понял, что так не будет. Круглоухие были начеку; обычная тактика аиллуэ (проскользнуть в лагерь или поселок, пользуясь темнотой, вырезать спящих и неготовых, создать панику и перебить остальных) – не сработала. Копья бесполезно лязгали о мертвый камень скорлуп, в которые были упакованы круглоухие, грохот громотруб не мог заглушить крики боли, издаваемые ранеными воинами, и громотруб этих было куда больше, а грохотали они куда чаще, чем обычно.

Уаиллар, не отключивший у себя чувство жизни вокруг, понял через короткое время, что нападение не удалось. Ощущения живых душ других аиллуэ исчезали одно за другим со скоростью, которая сильно испугала Уаиллара. Если все круглоухие научатся ТАК защищаться от аиллуэ, то народу аиллуэ жить останется очень недолго. Особенно тем кланам, которые, как клан Уаиллара, живут недалеко от опушки Великого Леса, где много добычи и пищи, но много и круглоухих в соседях. С такой тактикой и таким вооружением добычей будут уже не круглоухие, а сами аиллуэ.

Уаиллар поразился тому, насколько быстро оказались перебиты практически все воины его клана. Он был бы поражен ещё сильнее, если бы узнал, что люди как раз посчитали этот бой очень долгим – как обычно и бывает, когда в короткие сроки укладывается очень много мелких, но важных событий.

С болью в душе и сердце наблюдал он, как многокожие добивали ещё живых воинов. Когда погасла последняя искра, Уаиллар не смог сразу же заставить себя встать и отвести малого к военному вождю круглоухих.

Он с ужасом осознал, что на поляне из живых аиллуэ остались только он сам и его женщина.

Весь цвет воинов, его родичей – лежали мёртвыми, как мертвы камни…

Уаиллар почувствовал глубочайшее горе, от которого ему захотелось умереть и лечь рядом с ними.

Но надо было спасать свою женщину, а значит, надо было передать круглоухого уолле военному вождю многокожих, забрать Аолли и -

Уаиллар гнал от себя мысли о том, что делать им с Аолли после того, как они станут свободны.

Эти мысли были слишком неприятны – или слишком неясны…

3

Уолле, слабый уолле без шанса стать воином, – подумал Уаиллар, легким пинком отправив парня в сторону военного вождя круглоухих, который стоял с видом усталым, но довольным, держа в опущенной руке громотрубу. Молодой круглоухий, чей подбородок едва начал покрываться обычной для них шерстью, шел, как будто его сознание вовсе не присутствовало внутри него. Юный аиллуо вел бы себя в похожих обстоятельствах совсем иначе.

Таких слабых уолле в народе аиллуэ принято было убивать. Только не было таких слабых уолле. Потому что воспитывать из них воинов – начинали едва не с рождения. Воспитывали матери, другие дети, взрослые аиллуо. Воспитывали примером, требованиями, рассказами в ааи и у Великого Древа. Наблюдением за тем, как ведут себя разные пленники у пыточного столба, и пояснениями к этому. Физическими упражнениями и отношением к ним. Поощрением за мужество и презрением за проступки. Уважением к личности даже самых малышей…

И тут вождь многокожих изумил его. Он опустился перед уолле на колено, склонил голову и что-то пробурчал на своем языке. Уолле, явно до этого готовый сорваться и потерять лицо, вздрогнул, сглотнул и переменился на глазах. Уаиллар был потрясен: уолле вел себя, даже не как военный вождь – а как Великий!

Выпнув круглоухого уолле к многокожим, Уаиллар огляделся в поисках Аолли.

Жена его обнаружилась сразу же: заметив своего аиллуо, она, сначала неуверенно и немного неуклюже, двинулась в его сторону, стараясь не привлекать внимание. Потом, судя по движениям, сбросила узел лаллэалэ и уже не обращая внимание на многокожих, занятых своими делами, кинулась к мужу.

Они вцепились друг в друга, как лиана уллэиэ вцепляется в ствол олоолои. Много, много ударов сердца они не могли оторваться друг от друга, не могли поверить, что снова вместе. Потом Уаиллар удивлялся тому, что ни мгновения не думал при этом ни об убитом отце Аолли, ни о том, что случилось между ним и кланом.

Всё, что они могли сказать друг другу в это время – были невнятные восклицания вроде "ты жив!", "как ты?", "я не могу без тебя" и тому подобное.

Надо ли говорить что-то другое? Надо ли сохранять воинское умение держать всё, что вокруг, под контролем? Жизнь показала, что надо.

Они только успели потереться шеями и обменяться несколькими словами, как Уаиллар заметил, что круглоухие повернулись в их сторону и что-то обсуждают.

Круглоухий уолле, которого уводили куда-то к центру поляны вождь многокожих и его молодой друг, обернулся и показал на воина аиллуо и его жену. Уаиллар нутром почуял, что ничего хорошего для них внимание молодого круглоухого не повлечет.

– Уходим! – Тихо крикнул он жене.

И они ушли, скрывшись, как умеют все аиллуэ, в потоке жизни вокруг поляны.