Текст книги "Живи и люби!"

Автор книги: Долли Нельсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Однако не успела она моргнуть глазом, как поза Тенгвальда изменилась. Его губы плотно сжались, подбородок напрягся, а глаза… глаза уставились на нее так пристально, что Сигрид не смогла этого выдержать и отвернулась.

Но ладонь Тенгвальда легла на ее руку, а глаза притянули ее взгляд так же властно, как магнит притягивает легкий металл.

– И все же я что-то чувствую. – Его голос был негромким и хрипловатым. – Несмотря на наше совместное решение не замечать этого.

Тенгвальд сделал паузу, давая Сигрид возможность усвоить эту мысль.

– Например, сейчас. Я сижу здесь и борюсь с желанием сказать вам комплимент.

– Угу. Как же… – Если бы она могла забыть о хороших манерах, то фыркнула бы ему в лицо.

Он стиснул ее пальцы.

– Сигрид, вы и впрямь думаете, что я не заметил происшедшую с вами перемену? Вы стали… не знаю, как это назвать… более непринужденной. Без косметики ваша кожа напоминает спелый персик. А ваши волосы… то, как они падают на плечи… Они отражают свет. Так и манят прикоснуться к ним. Запустить в них пальцы…

Тенгвальд осекся и мучительно покраснел, но вскоре продолжил:

– Я хотел сказать только одно: ваша новая внешность не ускользнула от моего внимания. – Он облизал губы и добавил: – И она мне нравится. Очень.

А она-то думала, что добилась своего. Что без косметики стала почти дурнушкой…

– Она не должна была вам нравиться.

Губы Тенгвальда слегка дрогнули.

– Так эта перемена была сделана для меня? А я-то вывихнул себе мозги, пытаясь понять, почему вы так решительно расстались с имиджем мисс Профессионалки.

Разоблаченная Сигрид ощутила острую досаду и попыталась выдернуть руку, но Тенгвальд сжал ее пальцы и негромко рассмеялся.

– Ну, хватит, – увещевающим тоном сказал он. – Не злитесь. Признайтесь, что сидящая здесь Сигрид разительно отличается от той молоденькой женщины, которая приехала сюда месяц назад.

Она не собиралась ничего признавать. А особенно то, что изменила свою внешность из-за него. Конечно, это была правда, но признать ее было бы слишком унизительно.

– Вы сказали, что я выгляжу невозмутимым. – Он пожал плечами и улыбнулся. – Если так, то знайте: я без ума от вашей новой внешности.

Признание Тенгвальда доставило Сигрид острое удовольствие. Она очень не хотела, чтобы он это заметил, но лгать все же не стала.

– Кстати о вывихнутых мозгах… – От греха подальше она решила поскорее сменить тему. – Я и сама зациклилась на одной мысли.

Тенгвальд приподнял брови, в его зеленых глазах зажглась искорка интереса.

– Зациклились, вот как? Мне нравится это слово.

Сигрид бросила на него осуждающий взгляд и выдернула руку.

– Серьезнее, пожалуйста. Я хочу задать вам вопрос.

Он снова направил на нее пучок сконцентрированной энергии, и разделявший их воздух сгустился так, что Сигрид ощутила приступ удушья.

– Перестаньте! – сердито прошептала она.

Если Тенгвальд не прекратит, то на ее сопротивлении ему и тому, что происходит между ними, можно будет поставить крест.

Сердце Сигрид стукнуло раз, другой… Когда она уже было решила, что он будет и дальше нагнетать чувственную атмосферу, его плечи расслабились, взгляд стал спокойным, а на губах появилась легкая улыбка.

– Ладно, перестану. Но знайте: я делаю это против своей воли.

Как и она сама.

– О чем вы хотели спросить?

Внезапно Сигрид представила себя со стороны и смутилась. Она сидела, прижав локти к бокам и низко опустив подбородок. Теперь, когда ей удалось свернуть с рискованной тропы, которую прокладывал Тенгвальд, она пришла в ужас от того, что полностью разоблачила себя и посмела проявить любопытство.

Да, он вызывал ее любопытство. Но она боролась с этим. Изо всех сил. И будет продолжать бороться.

Глядя на красивое лицо Тенгвальда сквозь опущенные ресницы, Сигрид заметила, что он тоже пытается обуздать свои эмоции.

Она думала, что он владеет собой и остается равнодушным к сложившейся ситуации. Но Тенгвальд быстро переубедил ее. Его слова, а также сексуальная аура, создать которую ему ничего не стоило, доказывали, что он сражается с собой так же яростно, как и сама Сигрид.

Если так, то что случится, если он узнает, что ее интересует причина этой войны? Ничего, решила она.

Сигрид тяжело вздохнула, подняла взгляд и слегка улыбнулась, стараясь ободрить себя.

– Ну, – начала она, – когда мы разговаривали с вами на веранде… Я рассказала вам, к чему стремлюсь. Объяснила, что пришла пора реализовать мои мечты и что я не хочу, чтобы что-то помешало этому…

Он кивнул.

– Я честно изложила причины, которые заставили меня заключить… – на мгновение Сигрид запнулась, но вскоре нашла подходящее слово, – наш пакт.

– Да.

Ее плечо слегка приподнялось.

– Но ваши причины остались для меня загадкой. Я имею в виду то, что вынудило вас согласиться на заключение нашего… нашего соглашения.

Язык Сигрид продолжал спотыкаться на слове, описывавшем их ситуацию, и это действовало ей на нервы. Но тут она была бессильна.

– Мои причины? Вы зациклились на моих причинах?

От тона, которым Тенгвальд произнес это слово, по спине Сигрид побежали мурашки. Он удит рыбку в мутной воде. Пытается снова создать сексуальную атмосферу. Но она не клюнет на крючок.

Наконец он издал смешок и смягчил свой тон.

– Ладно, ладно… Обещаю не отклоняться от темы.

Его негромкий сексуальный смех заставил ее улыбнуться.

– Благодарю вас. Буду очень признательна.

Игра, в которую они играли, доставляла Сигрид несказанное удовольствие. Но она знала, что это очень опасно.

Тенгвальд вздохнул и рассеянно поднял лежавшую на столе бумажную салфетку. Потом уставился на тонкую свечку, горевшую в центре стола, и сказал:

– Причина у меня одна. Мой отец. Точнее, то, что я слишком похож на него.

5

Заинтригованная Сигрид не находила себе покоя уже две недели. Думала, что его первая любовь оказалась неудачной. Думала, что Тенгвальда обманула женщина, которой он отдал свое сердце. Но ей и в голову не приходило, что причина может заключаться в Ларсене-старшем.

Когда Тенгвальд упомянул о нем, в его тоне прозвучала горечь, и это заставило Сигрид задуматься. Утверждение, что он очень напоминает отца – человека, с которым его связывали явно непростые отношения, – окончательно сбило Сигрид с толку. Что и доказывало выражение ее лица.

– Мой отец, – после небольшой заминки продолжил Тенгвальд, – был не слишком хорошим родителем. Он был очень умным человеком, известным ученым, и я восхищался им. Смотрел на него снизу вверх. Наверно, как всякий мальчик. Но я всегда хотел от отца того, на что он был неспособен.

Наступила томительная пауза, и Сигрид физически ощутила испытываемое им напряжение. Она испугалась, что Тенгвальд не захочет продолжить. Но он сжал кулаки, спрятал их под стол, посмотрел ей в глаза и откашлялся.

– Родительская любовь. Отцовское чувство. Я ощущал недостаток многих вещей. Интереса, любви, защиты. Иными словами, мой старик обладал всеми недостатками, которыми только может обладать отец. Моя сестра чувствует то же самое. Мы с Амалией часто говорили об этом. Отец не любил нас. – На его щеке задергалась какая-то жилка. – И нашу мать тоже.

Тенгвальд положил салфетку, снова оперся локтем на стол и сцепил пальцы под подбородком.

– А мама его любила. Хотя он этого и не заслуживал. За то время, пока мы росли здесь, он ни разу не обнял ее. Ничем не показал свою любовь.

Тенгвальд порывисто провел рукой по волосам.

– Хотя супружеский долг они наверняка исполняли, – невесело усмехнувшись, сказал он. – По крайней мере дважды.

В других обстоятельствах эта фраза заставила бы Сигрид улыбнуться.

– Фактически мама была матерью-одиночкой. Она водила нас в клуб, приходила на школьные мероприятия и спортивные состязания. Помогала делать домашние задания. Делала все, чтобы у нас с сестрой было счастливое детство. Или хотя бы нормальное.

Его зеленые глаза помрачнели, и это сильно подействовало на Сигрид.

– Мой отец, – сказал ей Тенгвальд, – всегда был слишком занят своей лабораторией, своей теплицей, ездил на симпозиумы, где рассказывал о своих открытиях, получал премии или убеждал руководителей компаний финансировать его новые исследования. Для нас у него не было времени. Мы были ему не нужны. Он не хотел быть мужем. А отцом – и подавно, – мрачно добавил он.

От владевшего им смятения колебался воздух. Казалось, кто-то взял запечатанное в полиэтилен меню и помахал им перед лицом Сигрид.

– Он был настоящим ублюдком. Черствым и эгоистичным трудоголиком, которому не хватало времени на семью. – Тенгвальд тяжело вздохнул, посмотрел Сигрид в глаза и закончил: – А я весь в него.

…Сигрид проснулась в темноте и сразу поняла: что-то случилось. Она села и прислушалась. Что-то непонятное заставило ее сбросить простыню, опустить ноги на ковер и потянуться за халатом.

По дороге к двери спальни она услышала приглушенные звуки. Похоже, эти звуки доносились из комнаты девочек, находившейся рядом.

Она неслышно выскользнула в темный коридор и приоткрыла дверь соседней спальни. Полная летняя луна освещала Ловису и Лотту, лежавших в кроватях. Ловиса ворочалась, металась и что-то бормотала во сне.

Сигрид быстро подошла к девочке, положила ладонь на ее руку и заставила очнуться от кошмара.

Малышка широко открыла глаза, ее грудь вздымалась и опадала.

– Что, милая? – ласково шепнула ей Сигрид. – Тебе приснился страшный сон?

– Она гналась за мной. – Ловиса потерла кулаком сонные глаза.

– Успокойся. Все кончилось. Тебе ничто не грозит. Повернись на другой бок и усни.

Тревога заставила ее наморщить лоб.

– Я не хочу засыпать. Посиди со мной, ладно?

– Конечно, моя радость. – И тут Сигрид осенило. – Давай-ка спустимся вниз и выпьем молока. Только тихо, чтобы не разбудить Лотту.

Ловиса быстро выбралась из-под скомканного хлопчатобумажного покрывала и на цыпочках пошла к двери. Сигрид двигалась следом. Она покосилась на крепко спавшую Лотту и закрыла дверь.

Оказавшись на кухне, Сигрид налила молоко в стаканы, поставила один из них перед Ловисой и опустилась на стул, стоявший рядом.

– Кстати, откуда берутся страшные сны? – По тону девочки было ясно, что она все еще напугана.

Сигрид улыбнулась.

– Я думаю, что это вроде… сказки. Сказки, которую придумывает твой мозг.

– Я не люблю такие сказки. За мной гналась большая собака. Из ее пасти текла слюна. Зубы у нее были оскаленные. Большущие. И острые. – Девочка рассеянно взяла стакан и сделала глоток.

– Сегодня мы видели собак, когда гуляли в парке, – сказала Сигрид. – Ты их испугалась?

Ловиса подняла лицо, украшенное белыми молочными усами.

– Нет. – Она вытерла верхнюю губу тыльной стороной ладони. – Те собачки были маленькие. Совсем щенки. Они бегали за мячиком. Я смотрела на них и смеялась.

Сигрид протянула руку и пощупала ее лоб.

– Ну что ж… Возможно, эти щенки в парке заставили тебя подумать о собаках. Но существует множество причин, которые могли превратить веселье в страшный сон.

Ловиса отодвинула стакан так порывисто, что молоко чуть не выплеснулось через край, широко открыла глаза и уставилась на Сигрид.

– Может быть, перед сном ты слишком устала, – негромко продолжила та. – Если ты на что-то обиделась или из-за чего-то расстроилась, это тоже могло вызвать страшный сон.

Ловиса притихла и задумалась. Когда девочка подняла лицо, в ее глазах стояли слезы.

– Сегодня я думала о маме, – хриплым шепотом призналась она. Малышка изо всех сил пыталась справиться с собой. – Я скучаю по ней.

– Знаю, милая. То, что ты думаешь о маме и скучаешь по ней, вполне естественно.

Ловиса шмыгнула носом.

– Мама так крепко меня обнимает… И от нее всегда так хорошо пахнет…

У Сигрид сжалось сердце от сочувствия.

Девочка посмотрела куда-то в сторону, видимо стесняясь своего признания, но потом снова повернулась лицом к Сигрид. Ее взгляд был печальным.

– Мама позволяет мне сидеть у нее на коленях. А сегодня я подумала, что… что, когда она вернется, я просижу у нее на коленях целый час. И пусть Лотта смеется надо мной сколько хочет.

В горле Сигрид возник комок.

– Милая, конечно, я не твоя мама, но с удовольствием буду обнимать тебя, – дрогнувшим голосом сказала она. – И колени у меня тоже есть. Так что можешь садиться. Конечно, это не то же самое…

Ловиса заморгала глазами. Сигрид отодвинула стул и раскрыла девочке свои объятия. Та слегка помешкала, а потом слезла со стула.

– Только не надо говорить об этом Лотте, – деловито сказала Ловиса. – Она будет дразниться. Обзывать меня маленькой.

– О нет, она так не думает. Даже взрослым хочется, чтобы их время от времени обнимали.

Ловиса забралась к ней на колени, устроилась поудобнее и положила голову на плечо Сигрид. Ощутив тепло прижавшегося к ней маленького тельца, Сигрид прислонилась щекой к детскому лобику, ощутила запах свежевымытых волос и поцеловала девочку в висок. А потом инстинктивно начала качать ее и что-то мурлыкать себе под нос.

Сладкая боль в груди заставила ее вздрогнуть. Сигрид уже несколько недель ухаживала за Ловисой и Лоттой, и это доставляло ей удовольствие. Но до сих пор не сознавала, что эти дети сумели забраться к ней в душу.

То, что Ловиса приняла предложение заменить ей мать, изумило Сигрид. И наполнило такой гордостью, что сердце было готово выпрыгнуть из груди.

Материнство. Сигрид всегда считала это слово чем-то вроде ругательства. Материнство лишило бы ее права уезжать и приезжать когда захочется. Помешало бы осуществлению ее надежд и достижению целей.

Она видела, как подруги одна за другой рожали детей и оказывались в ловушке, обрекая себя на скучную и пресную жизнь.

Сигрид крепко закрыла глаза и уткнулась носом в макушку Ловисы.

Может быть, эти женщины в Туресунне знали то, чего не знала она? Странное ощущение в груди заставило ее задуматься. Похоже, подруги понимали то, что ей было не дано. До этого момента…

Она качала малышку и думала, что представить себя матерью вовсе не трудно. Дыхание Ловисы стало ровным и медленным, и Сигрид поняла, что девочка уснула.

Нужно было отнести малышку в спальню и уложить в постель. Но она не могла сдвинуться с места. Качать ее было настоящим наслаждением.

Она начинала думать, что быть матерью очень приятно. Что может быть интереснее, чем видеть жизнь глазами любопытного ребенка? За прошедшие недели Сигрид успела привыкнуть к этому. Она помнила, как вместе с девочками исследовала бухту, читала книжки, рисовала, пекла печенье и булочки. И не раз изумлялась по-детски мудрым замечаниям двойняшек.

Конечно, это тяжелая работа. Очень тяжелая. Но Сигрид начинало казаться, что в положении матери преимуществ больше, чем недостатков.

Успокаивая Ловису, рассказывая ей о причинах страшных снов, а потом баюкая ее, Сигрид чувствовала себя по-настоящему счастливой. Никогда в жизни она не испытывала большего удовлетворения.

Волей-неволей она подумала, что ее представления о семейной жизни как о чем-то скучном и однообразном были ошибочными.

Семья. Чаще всего она состоит из мужчины и женщины, мужа и жены, вступивших в любовную связь, благословенным плодом которой становятся дети. Мысли о Тенгвальде, возникшие в ее мозгу, были слишком соблазнительными. Отмахнуться от них оказалось невозможно.

Если на свете существует мужчина, который может заставить ее передумать…

Не успела Сигрид закончить мысль, как в кухню вошел босой Тенгвальд, увидел ее и застыл на месте.

– Все в порядке?

Она подняла взгляд, и у нее заколотилось сердце. Обнаженные широкие плечи. Грудь, покрытая сексуальными волнистыми черными волосами. Рельефные мышцы живота, как у мужчин-фотомоделей на рекламных объявлениях в глянцевых журналах, исчезающие под пижамными штанами. Шнурок, завязанный на талии бантиком. Сигрид едва не облизала губы, следя за концами этого шнурка, спускавшимися на…

Она тут же подняла взгляд, посмотрела Тенгвальду в лицо и деланно улыбнулась. Судя по искоркам, загоревшимся в его темно-зеленых глазах, ему явно понравилось, что Сигрид заметила его тело.

– Л-Ловиса увидела страшный сон и немножко испугалась, – с запинкой объяснила она. – Пришлось спуститься и напоить девочку молоком, чтобы она успокоилась.

Тенгвальд подошел к ним, положил одну руку на плечо Сигрид, а костяшками другой притронулся ко лбу маленькой племянницы.

– Бедная малышка.

Жар его пальцев проник сквозь ткань халата. Пульс у Сигрид участился, и она отвернулась.

Его ногти были короткими и ухоженными. Рука продолжала лежать на ее плече. На мгновение Сигрид показалось, что он хочет погладить ее по шее, а потом по щеке.

Ох, пожалуйста! – умолял внутренний голос. Она закрыла глаза и заскрежетала зубами. А когда подняла веки, ладонь Тенгвальда соскользнула с ее плеча. Он пошел к холодильнику.

– Жажда замучила, – прошептал он и налил себе стакан сока.

Дверь холодильника осталась открытой, и горевшая внутри лампочка освещала Тенгвальда так же, как луч прожектора освещает стоящего на сцене артиста.

В доме было очень тихо. Она слышала, как он пил, видела, как напрягались его мышцы, обтянутые гладкой кожей. В мозгу Сигрид сама собой вспыхнула соблазнительная картина: она встает, забирает у него стакан и проводит по его шее кончиком языка…

Желание ощутить вкус кожи Тенгвальда было таким сильным, что она чуть не уступила ему. Сердце заколотилось как сумасшедшее, кровь закипела ключом. Слава Богу, что у нее на руках была Ловиса… Она испустила тяжелый вздох и уставилась в пол.

Сигрид услышала, как Тенгвальд поставил пакет на полку и осторожно закрыл дверь холодильника. А потом увидела его босые ноги.

Он опустился на корточки, бережно взял Сигрид за подбородок и заставил поднять глаза.

– Сигрид, это поразительно. Просто поразительно.

Его голос манил. Влек к себе. Но она упрямо молчала, не зная, что он имеет в виду. Да, переполнявшее ее желание было поразительным, но как Тенгвальд догадался об этом, если она не произнесла ни слова?

Поняв, что отвечать Сигрид не собирается, он прошептал:

– Спасибо за заботу о девочках. Я никогда бы с этим не справился.

Потом Тенгвальд поднялся, прикоснулся к локону, упавшему на щеку Сигрид, и отвел его в сторону.

Она не могла вымолвить ни звука. Полностью лишилась дара речи.

– Сейчас я возьму Ловису, – еле слышно сказал ей Тенгвальд.

Слегка коснувшись Сигрид, он подхватил малышку, встал и на цыпочках пошел к двери кухни. А потом обернулся и улыбнулся.

– Думаю, вам следует знать, – нежно сказал он, – что вы очень хорошо смотритесь с ребенком на руках.

Пронзившее ее удовольствие было ошеломляющим и неожиданным, как удар молнии. Но оно тут же сменилось чувством оскорбленной гордости.

– Не понимаю, чему вы так удивляетесь. – Сигрид быстро пошла за ним следом. – Материнский инстинкт есть у каждой женщины.

Тенгвальд пропустил ее слова мимо ушей и начал подниматься по лестнице.

Да, каждая женщина умеет утешать испуганных малышей. Защищать детей, которым грозит беда. С природой не поспоришь.

А то, что материнский инстинкт проснулся в ней только сейчас, под крышей дома Тенгвальда, – просто случайность. Но каким бы приятным ни было это внезапно проявившееся чувство, поощрять его Сигрид не собиралась.

Черт побери, у нее есть планы! Она и так слишком долго приносила себя в жертву. Так долго, что Тенгвальд и представить себе не может.

Нет, своего шанса она не упустит. Ни за что…

Днем Тенгвальд нашел Сигрид и девочек на заднем дворе. Она достала несколько ветхих простыней, крепкую бечевку, старые ящики, и Лотта с Ловисой начали что-то строить. Сигрид наблюдала за ними, сидя в тени дуба.

Тенгвальд находился рядом с ней уже добрых десять минут, молчание становилось попросту неприличным.

– Каково это было? – вдруг спросил он.

– Каково было что?

– Расти без матери, – объяснил Тенгвальд.

Сигрид не ответила. Просто устремила на него чудесные голубые глаза. Внезапно им овладела неуверенность. Может быть, его вопрос был слишком дерзким? Слишком личным?

Но неловкость не охладила любопытства. Ему хотелось знать о Сигрид как можно больше.

– Я не обидел вас, нет? – спросил он.

Она покачала головой, но продолжала молчать.

Надеясь заставить ее разговориться, Тенгвальд сказал:

– Когда я был мальчиком, мать значила для меня очень много. Практически все на свете. Не могу представить себе, как бы я рос без нее.

Сигрид слегка пожала плечами.

– Тенгвальд, недаром люди говорят – чего не знаешь, о том душа не болит.

– Вы говорили, что отец рассказывал о ней.

Эти слова заставили Сигрид улыбнуться.

– Да, рассказывал. У него были фотографии. Их свадьба. Мое рождение. И другие случаи. – Она сделала паузу, а когда продолжила, ее тон слегка изменился. – Папа много рассказывал о маме. Судя по всему, он очень любил ее.

– Он так и не женился во второй раз?

Сигрид покачала головой, и ее длинные волосы рассыпались по плечам.

– Это мне и в голову не приходило. – Уголок ее рта изогнулся. – Ни одна маленькая девочка не хочет, чтобы ее папа женился снова. Но теперь, когда я стала старше, мне кажется, что у него вообще не было возможности с кем-то познакомиться. Он с утра до ночи трудился на бензоколонке.

– И вы тоже, – напомнил Тенгвальд.

– Да. Но в этом нет ничего плохого, верно? Работа уберегает ребенка от неприятностей.

Он хмыкнул.

– Верно. Однако есть и другие способы. Спорт. Кружки. Школа. Вам нравилось учиться? Какие предметы были у вас любимыми?

– Ловиса! – выпрямившись, крикнула Сигрид. – Осторожнее, пожалуйста! – Она покосилась на Тенгвальда и снова посмотрела на девочек. – Я спросила, не нужна ли им моя помощь. Но они ответили, что рыцарям Круглого Стола, строящим замок, помощь не требуется.

Тенгвальд засмеялся.

– Дети всех возрастов любят короля Артура. И девочки, и мальчики.

– Да. Мы как раз читаем роман сэра Томаса Мэллори в переложении для детей. – Сигрид насмешливо улыбнулась. – Я ждала, что они попросят меня играть роль принцессы, попавшей в беду.

– Ну, принцесса – это еще полбеды, – в тон ответил Тенгвальд. – Что бы вы делали, если бы они попросили вас играть дракона?

Сигрид негромко рассмеялась, и у него сразу полегчало на душе.

– Ну, если бы они выбрали подходящее время, я бы справилась и с этой ролью.

Он вытянул ноги.

– Простите, не могу поверить. Вы ничуть не похожи на дракона.

– Подождите немного. Скоро вы узнаете, что настроение у меня бывает разное.

Я с удовольствием увидел бы тебя в любом настроении, подумал Тенгвальд.

Солнечный свет, пробивавшийся сквозь пышную листву, падал на ее красивые загорелые ноги. Тенгвальд обвел их пристальным взглядом.

Прошло несколько минут, прежде чем он понял, что Сигрид не ответила на его вопрос.

– Вы так и не сказали, – начал он, – нравилось ли вам учиться. Вы любили все предметы подряд? Или, как мне, какие-то давались вам с трудом?

– Все дается с трудом, – ответила она. – А вы придерживаетесь другого мнения? – Внезапно Сигрид встрепенулась, посмотрела на наручные часы и выпалила: – Кстати, как вы здесь очутились? Разве вам не нужно быть в лаборатории? Или в теплице?

Конечно, нужно. Работы у него хватает. Требуется ухаживать за растениями. Регистрировать данные. Но что-то мешало ему.

Что-то… Черта с два. Он прекрасно знал, что именно ему мешало.

Сигрид. Она была необычной женщиной. Ему хотелось проводить время с ней. А эксперименты пусть горят синим пламенем…

Тенгвальд смущенно хмыкнул.

– Нет, так легко вы не отделаетесь, – пытаясь отвлечь Сигрид, сказал он. – Значит, в школе вам тоже было нелегко, да? Расскажите подробнее.

Она сморщила носик – зрелище было прелестное. Но когда Сигрид закусила губу, Тенгвальд понял, что она внезапно занервничала.

– Мне очень повезло со школой…

Казалось, начав говорить, она успокоилась, и он тут же забыл о своем наблюдении.

Сигрид заерзала в кресле.

– Смерть мамы взбудоражила весь город. К отцу пришли сестры, преподававшие в начальной приходской школе при монастыре. Это была лучшая школа в нашем городке. Они предложили учить меня бесплатно, и отец с радостью согласился. После нее я поступила в восьмой класс средней школы. Это было чудесное время.

Ее лицо засияло.

– Преподавание в школе – самое лучшее занятие для монахинь.

Сигрид кивнула.

– Да. Эти самоотверженные женщины оказали на меня большое влияние.

– Серьезно?

Она широко улыбнулась.

– Сестры приучили меня читать. Много читать. В книгах, которые они мне давали, говорилось об огромном мире, который с нетерпением ждет, чтобы его познали.

– Понятно. Значит, именно благодаря монахиням вы стали мечтать о путешествиях. Они положили этому начало.

– Да, верно. Но сестры продолжали поощрять меня… много лет.

Наступила неловкая пауза. Казалось, Сигрид никак не могла решить, на что направить взгляд, – он перепархивал с предмета на предмет как бабочка, перелетающая с цветка на цветок.

– Как вы, наверно, догадываетесь, – наконец сказала она, – моими любимыми предметами были литература и иностранный язык. Точнее, испанский. Он такой поэтичный. К счастью для меня, сестры учились в Испании, так что испанский был у нас обязательным предметом. А вашим любимым предметом наверняка было естествознание.

– Да уж… – Тенгвальда удивила досада, прозвучавшая в его тоне. – Всю жизнь мечтал.

Судя по выражению лица Сигрид, эта реплика удивила ее не меньше, чем его самого.

– Что вы хотите этим сказать? – спросила она.

Тенгвальд не знал, что ответить. Какого черта он ляпнул эту фразу?

– Вы не хотели стать ученым? – И тут Сигрид осенило. – Вы стали химиком благодаря отцу!

В ее тоне не было ни капли осуждения. Но почему у Тенгвальда возникло такое чувство, словно на него показали пальцем? Скорее всего, в этом виноваты угрызения совести.

– Я угадала? – Сигрид наклонилась к нему, положила руку на подлокотник кресла и еле слышно прошептала: – Вы хотели привлечь его внимание…

Тенгвальд чувствовал себя так, словно его лицо было мишенью, а Сигрид попала прямо в яблочко.

Подтверждать ее слова не требовалось. Интуиция помогла ей понять правду. Ее глаза потемнели от искреннего сочувствия.

– Ох, Тенгвальд, это просто поразительно! – Она вздохнула и откинулась на спинку кресла. – Взрослые оказали огромное влияние на наше детство. Монахини заставили меня дать клятву вырваться из Туресунна любой ценой и увидеть мир, о котором было написано в их книгах. А пример отца заставил вас выбрать профессию агрохимика. Вполне возможно, что никто из них не сознавал, как это скажется на нас. – Сигрид медленно покачала головой. – Во всяком случае, сестры-монахини об этом не подозревали.

– Мой отец тоже. – Тенгвальд снова удивился легкости, с которой он признавался ей в своих сокровенных тайнах. – До моих духовных запросов ему не было никакого дела.

Сочувствие, которое испытывала к нему Сигрид, стало еще сильнее.

– Мне очень жаль, что вы сердитесь, – сказала она Тенгвальду. – Неужели отцу и впрямь было не до вас? Может быть, он работал от зари до зари, стараясь обеспечить семью? Сделать так, чтобы у вас, сестры и матери было все необходимое?

– О да, добытчик он был замечательный. Но добывал все необходимое только для себя. Точнее, для своей работы. Создал для себя лабораторию. А вот дом, который он построил для семьи, был просто ужасным. Мать всю жизнь спала в комнате, площадь которой составляла девять квадратных метров. Денег у отца была куча, но он и гроша не дал на дом, которым она могла бы гордиться. Черт побери, ему было плевать на то, что у нас течет крыша! Сигрид, ему просто было наплевать на нас. На нас всех.

У Тенгвальда саднило внутри. Он сделал ошибку, открыв старый шкаф со скелетом. Но в красивой женщине, сидевшей рядом с ним под кроной огромного дуба, было что-то… что-то такое, от чего у мужчины развязывается язык. И заставляет забывать об осторожности.

– Но больше всего меня злит то, – продолжил он, – что я действительно пытался найти с ним общий язык. Только безуспешно.

– В самом деле?

– Я изучал его труды. Выбрал для себя поприще, которое позволяло реализовать его идеи. Продолжить его дело. Защитил докторскую диссертацию, собирался вернуться домой, чтобы подключиться к его работе… А что сделал он? Как вы думаете, что он сделал?

Сигрид пытливо смотрела на него.

– Его хватил удар. Прямо в лаборатории. Он умер, Сигрид. Умер и не дал мне возможности… – Тенгвальд осекся. Собственные мысли показались ему чудовищными.

Сигрид погладила его по щеке. Это прикосновение было нежным и бережным.

– Мне очень жаль, Тенгвальд.

Ее близость не просто утешала, но дарила блаженство… Он вздохнул и немного расслабился.

Она слегка сжала его руку.

– Очень жаль. Честное слово. Вы столько лет учились, а в конце концов выяснилось, что ваш выбор…

– Нет, нет, – перебил Тенгвальд. – Я не жалею о своем выборе. Я люблю свою работу. Меня всегда привлекала химия. И другие естественные науки. Генетика, биология, физиология растений… Просто я… ну… – Смущение помешало ему закончить фразу.

– Если вы довольны тем, как сложилась ваша жизнь, – пробормотала Сигрид, – то я не совсем понимаю, за что вы сердитесь на отца.

– Ох, Сигрид, простите меня! Я не собирался вываливать на вас свои неприятности.

– Ничего страшного. Вываливайте.

Она слегка улыбнулась, и Тенгвальд невольно улыбнулся ей в ответ.

Он сделал паузу, собираясь с мыслями. Ему хотелось, чтобы она поняла его тогдашнее состояние. Почему-то это казалось очень важным.

– Я всегда принимал близко к сердцу отцовское равнодушие, – нерешительно начал Тенгвальд.

Сигрид поморщилась, но он знал, что выбрал правильное слово.

– В детстве я думал, что чем-то не угодил ему. Не оправдал его ожиданий. Но это продолжалось недолго. Понимаете, отец был равнодушен не только ко мне, но и к сестре с матерью. Для него имела значение только его работа.

Тенгвальд сделал глубокий вдох, а потом с силой выдохнул.

– И тогда я решил, что единственный способ достучаться до него – это обратить на себя его внимание. Если понадобится, то силой.

От досады у него покраснело не только лицо, но и шея. Собственные слова повергли его в отчаяние.

– И вы сделали это, – продолжила Сигрид, – став видным специалистом в его области.

– Черт побери, почему это звучит так высокопарно?

– Тенгвальд, в том, что вы хотели обратить на себя внимание отца, нет ничего плохого. Наоборот, это делает вам честь.

– Но все годы напряженной учебы пошли коту под хвост, – пробормотал он. – Когда я был готов присоединиться к своему старику и найти с ним общий язык, он взял и протянул ноги…

– Не говорите так, Тенгвальд. На свете есть множество людей, которые с наслаждением… – ее голос дрогнул, – воспользовались бы той возможностью учиться, которая была у вас.

Что-то щелкнуло, в воздухе посыпались искры, и волосы Тенгвальда встали дыбом. В голосе Сигрид прозвучала подлинная страсть.

– Вы говорили, что вам нравится ваша работа, – напомнила она.