Текст книги "Живи и люби!"

Автор книги: Долли Нельсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

После ее молчаливого призыва поцелуй стал более страстным, и у Сигрид закружилась голова. Она вплела пальцы в его влажные волосы, но не помнила, когда успела поднять руку.

Поцелуй стал еще крепче. Руки Тенгвальда обхватили ее, их бедра и туловища прижались друг к другу. Языки подрагивали и сталкивались. Внешний мир перестал существовать.

Сигрид слышала только тяжелое дыхание Тенгвальда и звон крови в ушах, ощущала неповторимый запах его кожи, чувствовала слабый привкус соли на губах, частый стук собственного сердца, прикосновение мокрых шелковистых волос к пальцам, сильное мужское тело, прижавшееся к ее собственному… Она с радостью провела бы вечность в его объятиях.

В этот миг ей хотелось только одного: чтобы поцелуй никогда не кончался. Поцелуй, от которого тело горело огнем и все внутри начинало плавиться. Ничего подобного Сигрид до сих пор не испытывала. Но вечность, о которой она мечтала, оказалась короткой: поцелуй пришлось прервать, чтобы просто отдышаться.

Увидев лицо Тенгвальда, Сигрид поняла, что он потрясен так же, как и она сама. Казалось, они одновременно потеряли рассудок.

Тенгвальд часто моргал и облизывал влажную нижнюю губу. Это движение заставило Сигрид вновь ощутить влечение. Она с трудом поборола желание вернуться в его объятия.

Наконец он выдохнул:

– Что это, Сигрид?

Значит, он тоже понял, что овладевшее ими чувство было чем-то более значительным, нежели только физическая тяга. Чем-то еще и другим, нежели простое желание.

Это чувство было сложным. Неудержимым. Неизведанным. И свалилось на них обоих неожиданно. Как снег на голову.

Мозг Сигрид продолжала окутывать пелена, но паника уже рвалась наружу. Ей хотелось убежать со всех ног. Хотелось спрятаться. Но она знала, что бежать некуда. Это найдет ее все равно.

Нет уж, лучше встретить опасность лицом к лицу, решила она.

– Я не знаю, что это, – шепотом призналась Сигрид, прямо и честно ответив на его вопрос. А потом чуть громче добавила: – Я думала, что смогу с этим справиться. Думала, что смогу преодолеть себя. – Она тяжело вздохнула. – Но, кажется, ошиблась.

– Я знаю, что ты имеешь в виду. – Тенгвальд протянул руку и отвел с ее лба влажную прядь. – Я чувствую то же самое. Но если это так сильно… и так ясно… наверно, бороться с ним не имеет смысла.

Его слова заставили Сигрид слегка отпрянуть. Этого небольшого расстояния хватило, чтобы у нее прояснилось в голове.

Глаза Тенгвальда были туманными, отчего этот обычно невозмутимый ученый муж казался еще милее. У Сигрид сложилось впечатление, что он не взвешивает свои слова. Просто говорит все, что приходит ему в голову.

– Не знаю, как вы, а я принимать в этом участие не хочу. – Сигрид замотала головой. – Я уже говорила.

– Но…

Она сделала еще один шаг назад.

– А по-моему, – возразил Тенгвальд, – все непонятное следует изучать. Знание побеждает страх. Так всегда было. И всегда будет.

Обида заставила ее выпрямиться.

– Я ничего не боюсь! – И тут Сигрид закусила губу. Если уж быть честной, то до конца. – Впрочем, может быть, вы и правы…

Она отошла еще дальше, опустила руки в прохладную воду и сделала глубокий вдох. Хотя чувственная дымка, окутывавшая ее мысли, медленно, но верно рассасывалась, обида не проходила.

– Если я и боюсь того, что происходит между нами, – сказала Сигрид, вздернув подбородок, – то лишь потому, что видела, как оно действует на людей.

Фраза была достаточно расплывчатой. И все же Сигрид чувствовала потребность назвать врага, который грозил уничтожить все ее надежды и мечты. Хотя и не знала его настоящего имени.

Тенгвальд захлопал глазами, но задать вопрос не успел, потому что со стороны дома донесся детский смех. Сигрид повернулась и увидела, что к бухте стремительно приближаются двойняшки.

– Договорим позже, – сказала она Тенгвальду.

– Да, – ответил он. – Обязательно.

…Сигрид вошла в дом через переднюю дверь. Долгая прогулка освежила ее. После захода солнца воздух стал прохладным, и это помогло ей найти слова, которые она собиралась сказать Тенгвальду, как только у них появится возможность обсудить происшедшее.

– Сигрид! Сигрид! – бросились к ней двойняшки. – Ты почитаешь нам на ночь?

– Едва ли.

Из-за угла вышел Тенгвальд, и у Сигрид тут же подскочил пульс. Майка и шорты, обнажавшие стройные загорелые босые ноги, делали его неотразимым.

– Девочки, вы знаете, что у Сигрид выходной, – сказал он. – Она должна отдохнуть от забот о нас. Я сам вам почитаю.

– Но мы хотим Сигрид! – заныла Лотта.

Фраза девочки и выражение, возникшее на лице Тенгвальда, заставили Сигрид фыркнуть.

– Все в порядке, – сказала она ему. – Я ничего не имею против.

– Ура! – Ловиса и Лотта пустились в пляс.

Поняв, что Тенгвальд хочет возразить, Сигрид подняла ладонь.

– Я серьезно. Честное слово.

И тут произошло что-то странное: он уставился на нее во все глаза.

Отлично, подумала Сигрид. Наконец-то он заметил.

Во время поездки в город она купила несколько самых простых вещей. Шорты, несколько маек, кеды и недорогие босоножки.

Но самым главным в ее новой внешности было лицо. Лицо безо всяких следов косметики. Никакой основы. Никакого карандаша для глаз, теней или туши. Никаких блесток. Никакой губной помады. Ничего такого, что могло привлечь к ней Тенгвальда.

Но его влекло к тебе уже после твоего возвращения, еле слышно ответил ей внутренний голос. Влекло так, что он поцеловал тебя.

Этот голос звучал в ее мозгу еще во время прогулки, но Сигрид сумела заставить его замолчать. То же самое она сделала и сейчас.

Там, на берегу, он, кажется, ничего не успел заметить. Теперь лоб Тенгвальда перерезала глубокая морщина, и Сигрид поняла, что он не только заметил, но и полностью осознал происшедшую с ней перемену.

Она вздернула подбородок, решив, что добилась своего. Теперь, когда Сигрид избавилась от всех внешних проявлений того, что позволяло ей чувствовать себя если не хорошенькой, то соответствующей профессиональному достоинству, Тенгвальду и в голову не придет считать ее привлекательной.

Однако при этой мысли ее улыбка потускнела. Сигрид почувствовала уныние, окутавшее ее как холодная простыня, и опустила голову.

Но тут же заставила себя вновь расправить плечи. Она вовсе не хочет, чтобы Тенгвальд считал ее хорошенькой. Именно ради этого она купила самые дешевые вещи и смыла с себя косметику.

– Пойдемте, девочки, в ванную, – сказала Сигрид. – Перед сном вам нужно почистить зубы, верно? – Она хихикнула, стараясь избавиться от гнетущего чувства неловкости. – Совсем не обязательно чистить их все. Только те, которые вы хотите сохранить.

Девочки дружно фыркнули.

– Быстрее! Нас ждет книжка. – Все трое устремились наверх.

Веранда была залита теплым янтарным светом тщательно расставленных ламп. Пока Сигрид наверху читала Ловисе и Лотте книжку на ночь, Тенгвальд наполнил стаканы лимонадом и положил на блюдо сыр и крекеры. Сигрид занимала все его мысли.

Она была настоящим чудом. Отказалась от своих светских манер и стала юной, свежей и такой хорошенькой, что нельзя было оторвать глаз. Умела посмеяться над собой и делала это даже тогда, когда тонула как топор. Конечно, у нее были еще сотни черт, которых Тенгвальд не знал. Но хотел знать.

Он вынес закуски на веранду, чтобы можно было поговорить на фоне тихой бухты и пышной листвы. Заслышав шаги Сигрид, Тенгвальд поднял взгляд.

– Я вас искала.

Он улыбнулся.

– Уже нашли.

Что-то происходило с воздухом. Тенгвальд почувствовал легкую дрожь, словно окружавшая его атмосфера была жидкой, а Сигрид нарушила ее гладь, когда подошла ближе. Судя по осторожному выражению глаз, она ощутила то же самое.

Сигрид не хотела иметь к этому никакого отношения. И прямо сказала об этом. Даже дважды. И все же их продолжало влечь друг к другу.

Ему тоже не хотелось обращать на это внимания. Он уже решил, что так и сделает. Но после ошеломляюще страстного поцелуя забыть об объединившем их чувстве было невозможно. Тенгвальд как настоящий ученый жаждал познавать и делать открытия.

Наука – вещь конкретная. Если неизвестное как следует изучить, станет ясно, как быть дальше. Но Сигрид эта идея почему-то не нравилась.

Что ж, сейчас она объяснит причину, подумал Тенгвальд, не сводя с нее глаз.

4

– Идите сюда. Садитесь. И рассказывайте, – Он взял с подноса стаканы с лимонадом и протянул один из них Сигрид.

– Спасибо. – Она сделала глоток и посмотрела на горизонт. – День сегодня был очень жаркий.

В прямом и переносном смысле, хотел ответить Тенгвальд, но придержал язык.

– Может быть, хотите пройти в дом? – спросил он. – Мы могли бы посидеть на кухне. Или в гостиной.

Сигрид покачала головой.

– Теперь, когда солнце село, стало прохладнее. – Хотя беседа носила сугубо светский характер, ее голос слегка подрагивал.

– Послушайте, Сигрид, мы знаем, о чем пойдет речь. Оба мы взрослые люди. Стесняться нам нечего. Давайте говорить откровенно. Мы чувствуем… что-то. То, что нас связывает, И понимаем, что это нечто большее, чем физическое влечение. Это… это… – у него вырвался вздох, – что-то особенное.

Тенгвальда раздосадовала собственная неспособность дать более четкое определение происходящего, однако он собрался с силами и продолжил:

– Днем я предложил разобраться в этом, но вы отказались. Это пугает вас. Вы собирались объяснить почему, однако в это время вернулись девочки.

Хотя Сигрид смотрела в стакан с желтой жидкостью, Тенгвальд заметил, что у нее выгнулись брови. Наконец она подняла подбородок и посмотрела ему в глаза.

– Что ж, ходить вокруг да около не стоит, не правда ли? – Сигрид уныло улыбнулась, и он волей-неволей ответил на ее улыбку.

– Не вижу причин.

Она кивнула.

– Согласна. Вы правы, мы люди взрослые.

Сигрид умолкла, сделала глоток, и ее влажная нижняя губа блеснула в полумраке.

Интересно, изменил ли лимонад вкус ее губ? – мельком подумал Тенгвальд. Он заморгал и заставил себя выкинуть эту мысль из головы.

Сигрид тяжело вздохнула, словно собиралась отправиться в долгое и нелегкое путешествие.

– Я действительно хочу рассказать почему, – сбивчиво начала она. – Почему эта… вещь пугает меня. – Она сделала паузу и облизала губы.

Тенгвальд обратил внимание на то, с каким трудом ей дались последние слова. Предмет беседы явно не доставлял ей удовольствия.

Ему и самому было неловко. Однако он был уверен, что эта беседа необходима.

– Вы должны меня понять… – Она снова уставилась в стакан. – Туресунн – очень маленький городок. Там нет ничего интересного. Я хотела уехать… хотела увидеть мир, я думала об этом с тех пор, как себя помню.

Голос Сигрид звучал словно издалека. Тенгвальд не сводил глаз с ее профиля.

– Моя мать умерла, когда я была маленькой, – продолжила она. – В результате дурацкого несчастного случая. Полезла на стремянку, чтобы сменить перегоревшую лампочку, поскользнулась, упала и сильно ударилась затылком о кафельный пол…

Обратив внимание на бесстрастный тон Сигрид, Тенгвальд пристально вгляделся в ее лицо.

– В это время мы с отцом ездили за продуктами. – Она снова тяжело вздохнула. – Без нас на бензоколонку пришел человек, который хотел заправить машину. У дверей никого не было, поэтому он пошел на поиски. И, к несчастью для себя, обнаружил тело моей матери.

У Тенгвальда сжалось сердце от сочувствия. И все же его настораживало, что Сигрид говорит о случившемся без всяких эмоций.

– Начальник полиции позвонил в город вашему зятю, который работал рядом с торговым центром, – бесстрастно продолжила она. – Фредрик нашел нас в магазине. Именно там папа узнал, что его жена умерла. В супермаркете Торлейфсена.

До Тенгвальда не доходило, что Фредрик жил в Туресунне как раз в то время, когда умерла мать Сигрид. Он не знал, что именно его зять сообщил трагическую новость отцу девочки. Конечно, это случилось за много лет до того, как Фредрик и Амалия поженились.

Наконец в ее голосе прозвучала глубокая и искренняя печаль. Но у Тенгвальда почему-то сложилось впечатление, что Сигрид жалела не себя, потерявшую мать, а отца, потерявшего жену.

Внезапно она подняла голубые глаза.

– Я была слишком мала, чтобы помнить это. И вообще не сохранила никаких воспоминаний о матери. Да, конечно, папа мне о ней рассказывал. У меня есть ее фотографии. Но трудно тосковать по человеку, которого ты практически не знал. Чувствовать связь с тем, кого ты не помнишь. Вы понимаете, что я имею в виду?

Тенгвальд знал, что на самом деле Сигрид не ждала от него ответа. Вопрос был риторический. Но, как ни странно, он мог на него ответить.

Когда Тенгвальд был маленьким, его отец, в отличие от матери Сигрид, был жив и здоров, но отгородился от семьи настоящей крепостной стеной. Поэтому Тенгвальду было прекрасно известно, как трудно чувствовать связь с тем, кого ты по-настоящему не знаешь.

Он невольно спросил:

– Значит, именно после этого они… – Внезапно Тенгвальд осекся, поняв, что не знает имени отца Сигрид. – Как зовут вашего отца? Фредрик наверняка упоминал о нем, и я должен был помнить…

– Ян, – сказала она. – Ян Бродерсен.

– Значит, именно после этого Ян и Фредрик стали по-настоящему близкими друзьями? – спросил он.

– Во всяком случае, так говорит папа, – ответила Сигрид. – Когда он рассказывает о смерти мамы, то обязательно говорит, что Фредрик Истгорд проводил с ним несколько часов в день, помогая справиться с горем.

Она пожала плечами.

– Лично я ничего не помню. Но папа навсегда сохранил благодарность Фредрику за то, что тот для него сделал. Я хорошо помню Истгорда. Помню, как он уехал из Туресунна, а потом вернулся с молодой женой. Вашей сестрой. Конечно, тогда я была уже старше. Однажды на Рождество мы обедали в доме Истгордов. Хотя оставить бензоколонку было трудно. Автозаправочные станции должны работать всегда, включая праздники. Иначе потеряешь клиентов.

Тенгвальд кивнул. Прошло несколько секунд. Казалось, Сигрид погрузилась в свои мысли. Наконец Тенгвальд не вытерпел и осторожно спросил:

– Сигрид, какое это имеет отношение к тому, о чем мы хотели поговорить? Как потеря матери…

– Позвольте мне закончить, – еле слышно прошептала она. – Сейчас я все объясню.

Он плотно сжал губы, показывая, что будет молчать как рыба.

– Я… я люблю свою мать, – заикаясь, выдавила Сигрид. – Правда, эта любовь – скорее память, которую папа пытался мне передать. Но по-настоящему я люблю только папу. Он сделал все, чтобы я осталась с ним… Я училась в одном классе с девочкой, у которой тоже не было матери, – после очередного вздоха продолжила она. – Отец отправил ее жить к бабушке. Но мой папа был на такое не способен. Он хотел, чтобы мы были вместе. И делал для этого все, что было в его силах.

Сигрид Бродерсен была папиной дочкой. В этом не оставалось никаких сомнений.

– У папы никогда не было отпуска. Бензоколонка открыта и в будни, и в выходные, и в праздники. А чтобы получить какую-то прибыль, он все делал сам. Пока я не подросла и не начала ему помогать.

Сигрид посмотрела на горизонт, а затем снова повернулась к Тенгвальду.

– Это важно. Потому что именно из-за папы я выбрала то… выбрала то, что выбрала.

Она заморгала, проглотила слюну, отвернулась, но потом снова посмотрела на Тенгвальда. Ее реакция на собственные слова показалась Тенгвальду довольно странной, но он тут же забыл об этом.

– Я вот о чем… Именно из-за папы я оставалась в Туресунне так долго. – Она выпрямилась и откинулась на спинку стула. – Я хотела уехать. Но осталась. Чтобы помогать папе на бензоколонке.

Ясно. Он все понял. Ей хотелось путешествовать. Увидеть не только свой маленький городок, но весь мир. Однако она поставила крест на своих мечтах из-за любви к отцу. И все же до Тенгвальда не доходило, почему она не желала изучать то феноменальное «что-то», которое они ощущали, когда были вместе.

Тем не менее он продолжал молчать. Сигрид сказала, что все объяснит. Тенгвальд верил, что рано или поздно она сложит эту маленькую головоломку.

– Я наблюдала за подругами, – наконец пробормотала Сигрид. – И собственными глазами видела ошибки, которые они совершали.

Ее тон стал более решительным.

– Одна за другой они знакомились с мужчинами. Выходили замуж. Рожали детей. И вскоре погрязали в заботах. Начинали думать только об оплате закладных, взносах за машину, состоянии собственных счетов, гонораре врачам… И даже не пытались избавиться от этого бремени.

Ага, подумал Тенгвальд. Вот оно. Начинается. Наконец-то…

– Я знала, что в один прекрасный день мне представится шанс. В один прекрасный день я смогу сделать все, что захочу. Уеду туда, куда захочу. Увижу то, что мечтала увидеть. И в прошлом году этот день наступил.

Сигрид выпрямила спину и расправила плечи; в ее васильковых глазах загорелось пламя.

– Одна крупная компания предложила отцу отступное, – объяснила Сигрид. – Они хотели построить на нашем участке большую автостанцию. Сначала отец отказался. Он говорил, что бензоколонка моя. Что он хочет передать ее мне. Чтобы у меня была возможность зарабатывать себе на жизнь. – Она сделала паузу. – Тогда мне наконец пришлось сказать правду. И это оказалось тяжелее всего.

Боль, прозвучавшая в ее голосе, не оставляла в этом никаких сомнений.

– Я сказала ему, что работа на автозаправочной станции – вовсе не цель моей жизни. – Она нахмурилась. – Отец обиделся. Я чуть не умерла от горя. Но я была обязана сказать это. Обязана. Иначе быт засосал бы меня так же, как он засосал моих подруг.

Тенгвальд опустил стакан. Он хотел прикоснуться к Сигрид, но понял, что этого делать не следует, и еле слышно пробормотал:

– Я понимаю…

Благодарностью ему стала слабая улыбка.

– Папа молчал несколько дней, – продолжила она. – Но не опускал рук. Честно говоря, именно он предложил мне поступить на курсы менеджеров по туризму. «Разве есть лучший способ увидеть мир? – спросил он. – Ты будешь путешествовать и одновременно получать за это жалованье». Именно так я и поступила. С отличием закончила курсы в Нарвике. А потом меня продуло на пристани. Воспаление среднего уха отсрочило мой первый заграничный вояж по прокладке нового маршрута, – у нее приподнялся уголок рта, – но к концу лета, когда мое здоровье восстановится, я улечу на первой же железной птице, которая поднимется в воздух.

Когда Сигрид говорила о путешествиях, ее лицо начинало светиться.

– Теперь вы понимаете, что я не могу дать волю тому… – Она резко остановилась, поняв, что не может назвать по имени чувство, которое связывало ее и Тенгвальда. – Ну, всему этому. – Сигрид помахала рукой между собой и им. – Настала пора превратить мечты в явь. Тенгвальд, я много лет приносила себя в жертву и не могу рисковать тем, что снилось мне по ночам. Просто не могу.

…Недаром говорят, любопытство сгубило кошку. Именно любопытство причиняет людям большинство неприятностей. Если верить истории, чрезмерная любознательность стала причиной падения множества царств. Сигрид искренне боялась, что с ней случится то же самое.

Она следила за Лоттой и Ловисой, сидевшими за столом и орудовавшими акварельными красками. Амалия и Фредрик регулярно звонили из Нью-Йорка и разговаривали с дочерьми, но девочкам этого было недостаточно. Сигрид предложила двойняшкам каждую неделю готовить посылку родителям – письма, открытки, моментальные снимки, маленькие подарки и домашнее печенье. Эта идея пришлась детям по душе. Они знали, что мама и папа будут довольны, и ощущали свое родство с ними.

Пока сестры рисовали картинки для посылки, Сигрид предавалась своим мыслям.

С того вечера, когда она объяснила Тенгвальду, почему не может дать волю магнетизму, существовавшему между ними, прошли долгих две недели. Сигрид была уверена, что он ее понял. И все же окончание той беседы не давало ей покоя и пробуждало любопытство.

Когда она закончила рассказ, Тенгвальд долго молчал. А потом мрачно кивнул, не сводя с нее зеленых глаз.

– Я думал, что небольшое исследование поможет нам лучше понять природу происходящего, – сказал он. – Если мы поймем ее, то сумеем обуздать. Но мне стало ясно, что вы этого не хотите. И теперь я понимаю почему.

Тенгвальд тяжело вздохнул и добавил:

– Сигрид, я отношусь к вашим решениям с уважением. Честно говоря, я бы тоже хотел избавиться от… этого. У меня есть на то свои причины. Причем достаточно серьезные. – Он оперся руками о колени, встал и серьезно подытожил: – Следовательно, мы должны отказаться от своих чувств. Вести себя так, словно их не существует. Если вы согласны, то я тоже согласен.

На том разговор и закончился.

«У меня есть на то свои причины. Причем достаточно серьезные». Его слова эхом звучали в мозгу Сигрид. Любому нормальному человеку захотелось бы знать, что это за причины, а она считала себя нормальным человеком. Желание узнать, что именно заставляет Тенгвальда не обращать внимания на связывающее их чувство, становилось сильнее с каждым днем, и сейчас она просто умирала от любопытства.

Это не должно было ее волновать. Но волновало. Она хотела знать. Хотела услышать, почему он стремится избежать любви…

Нет! Их связывала не любовь. То, чего они отчаянно стремились избежать, было лишь возможностью любви. Возможностью того, что их отношения могут стать чем-то большим, чем дружба.

Это были разные вещи. Может быть, совсем чуть-чуть, но все же разные, и Сигрид жадно ухватилась за эту мысль.

Она объяснила, почему стремится подавить желание, которое вызывает в ней Тенгвальд. А что руководит им?

Но спросить его прямо было невозможно. Он сразу же понял бы, что эта тема ее… очень интересует. Что в намерения Сигрид отнюдь не входило. Особенно сейчас, когда они договорились обуздать чувство, владевшее обоими.

И все же эта тема ее интересовала. Интересовала до крайности.

Наверное, причина кроется в его прошлом. В жизненном опыте, который научил его избегать серьезных отношений между мужчиной и женщиной. Только и всего. Ничего интересного тут нет.

Лжешь, сказал ей внутренний голос. Голос, который в первые дни после их разговора на веранде удавалось заглушить. Но с каждым прошедшим днем он все сильнее звучал в ее мозгу. Становился все громче и сдаваться отнюдь не собирался.

Сигрид чувствовала, что Тенгвальд стоит в дверях детской. Оглядываться было не обязательно: в воздухе ощущался запах электричества, температура в помещении повысилась. Тонкие волоски на ее предплечьях встали дыбом, как всегда бывало в его присутствии, и она боролась с желанием пригладить их ладонями.

– Дядя Тенгвальд! – радостно крикнула Ловиса. – Посмотри, что я нарисовала для мамы и папы!

– Я тоже нарисовала картинку, – сказала Лотта.

Сигрид сделала глубокий вдох, стараясь успокоиться, и покосилась на Тенгвальда. Он коротко кивнул, и она ответила ему кивком. Этот маленький обмен приветствиями вошел у них в привычку. Он был невинным. Ни к чему не обязывающим. Безопасным. Именно таким, как требовалось им обоим.

Однако вместе с Тенгвальдом в комнату вошла не дающая покоя загадка. Сигрид чувствовала это так же, как дуновение ветра в открытое окно. Теплого ветра, пахнущего солнцем и морем. Загадка была невидимой, но властно давала знать о своем приближении.

Тенгвальд подошел к столу и вгляделся в детские каракули.

– Замечательно, девочки, – сказал он им.

Ловиса показала на рисунок.

– Это дом. А это ты, я, Лотта и Сигрид.

– Мы в бухте, – догадался Тенгвальд.

– Да, в бухте. Я нарисовала, как ты учил нас плавать. Пошлю картинку маме и папе, и они поймут, что нам хорошо вместе.

Между тем с уроками плавания произошла небольшая заминка. Девочки учиться продолжали, однако Сигрид предпочла от своих уроков отказаться. Конечно, Ловиса и Лотта выразили по этому поводу разочарование, но Тенгвальд спорить не стал. После чего было введено новое правило: двойняшкам разрешается подходить к берегу только в присутствии дяди.

Тенгвальд присел на корточки, наклонился к Ловисе и положил руку ей на плечо.

– Чудесная картинка. Твоим родителям наверняка понравится.

– А моя? – Лотта подняла кусок ватмана. – Угадай-ка, что это?

– Ага, – сказал Тенгвальд, внимательно изучая рисунок. – Это Каллинектес сапидус.

– Калли… кто? – Ученый термин заставил Лотту споткнуться. – Дядя Тенгвальд, разве ты не видишь клешни? Они голубые. И глаза-бусинки. Это же голубой краб!

Тенгвальд хмыкнул.

– Лотта, именно это я и сказал. Просто привел научное название данного вида. Каллинектес – это по-гречески. Означает «красивый пловец». А сапидус по-латыни означает «вкусный».

Однако девочка продолжала хлопать глазами.

– Ну, голубого краба красивым не назовешь, но… – Лотта пожала плечами, – если его правильно приготовить, он действительно вкусный.

Тенгвальд потрепал умную племянницу по голове и улыбнулся.

Окружавший Сигрид воздух потрескивал. Она обвела взглядом фигуру Тенгвальда. Его лицо и руки покрылись золотистым загаром, поскольку теперь он каждый день играл с детьми во дворе. Когда Тенгвальд присел на корточки, легкие хлопчатобумажные брюки обтянули его сильные бедра.

У Сигрид пересохло во рту, и она уставилась на пластмассовый стаканчик с цветными мелками. Бумажная обертка наиболее часто используемых мелков истерлась, в то время как остальные выглядели совсем новыми.

Но прошло несколько секунд, и ее взгляд сам собой опять устремился к Тенгвальду, беседовавшему с детьми.

И тут внутренний голос издевательски прошептал: у мужчины с такими иссиня-черными волосами и неправдоподобно зелеными глазами наверняка будут красивые дети.

Сигрид чуть не ахнула. Ее брови округлились, глаза расширились. Но она быстро взяла себя в руки. К счастью, никто ничего не заметил.

– Сегодня утром Сигрид помогала нам печь печенье, – сказала дяде Ловиса.

– Мы положим его вместе с этими картинками и пошлем по почте маме и папе, – добавила Лотта.

– А мне пару кусочков не оставили? – спросил Тенгвальд, положив руку на край стола.

Взгляд Сигрид упал на его длинные пальцы, и она тут же вспомнила, как прикосновение этих загорелых пальцев бросало ее в жар. Пришлось опустить взгляд и сделать глубокий вдох. Когда Сигрид вновь подняла глаза, она запретила себе думать о чем-либо, кроме этой беседы.

– Можешь не волноваться. – Лотта улыбнулась так широко, что шрам на подбородке растянулся и стал заметен. – Мы напекли два противня.

Улыбка девочки оказалась заразительной. Сигрид поймала себя на том, что готова расхохотаться.

– Сигрид сказала, что печенье нужно будет хорошо завернуть, иначе оно сломается. – Лицо Ловисы стало серьезным. – Я не хочу, чтобы папино печенье раскрошилось по дороге в Америку. Это нехорошо.

– Не беспокойся, милая, – подбодрила ее Сигрид. – Мы об этом позаботимся.

У нее потеплело на душе. Сигрид невольно представила себе, что почувствуют Фредрик и Амалия, когда получат картинки, нарисованные для них дочерьми, и попробуют печенье, которое девочки испекли, чтобы доставить им удовольствие. Ей пришло в голову, что в один прекрасный день она тоже могла бы получить маленькие подарки от сына или дочери… она и человек, который когда-нибудь станет ее мужем.

Сигрид вновь посмотрела на Тенгвальда. Именно этот момент, чтобы посмотреть на нее, выбрал и он.

Столь мощной энергии, обрушившейся на нее, она не ощущала никогда в жизни. Вынести такой удар было невозможно. Через три секунды Сигрид опустила подбородок и уставилась на свои руки, сжавшиеся в кулаки.

Господи, да что же это такое? У нее есть надежды. Есть свои планы. Она горячо мечтает увидеть мир. Других людей, другие места, другие страны. Эти мечты так близки к осуществлению…

Если она все же когда-нибудь и выйдет замуж, это будет нескоро. Очень нескоро. Станет ли Тенгвальд ее ждать? Эта мысль затопила ее мозг как река, прорвавшая дамбу. Любопытство стало нестерпимым. Сигрид чувствовала себя так, словно она тонет. Сколько времени он будет избегать брака и детей? Или вообще не собирается жениться? А также плодиться и размножаться?

От досады у Сигрид засосало под ложечкой. Да, любознательность непременно доведет ее до беды. Она чуяла это нутром.

Почему? О Боже, почему ее так пугают мысли об этом человеке?

– Сигрид…

Его низкий голос ласкал слух. Успокаивал, как мокрая тряпка, положенная на пылающий лоб. Сигрид сделала глубокий вдох, не смея поднять взгляд. Она не хотела, чтобы Тенгвальд догадался, какие чувства и мысли мучают ее сейчас. Его зоркие глаза, скорее всего, конечно же заметят, что она опять переживает. И все из-за него.

– Вас что-то расстроило?

Сигрид деланно улыбнулась и притворилась безмятежной, хотя никакой безмятежности не испытывала.

– Все в порядке, – небрежно сказала она. – Просто ломаю себе голову, почему вы пришли так рано. Обычно вы работаете до обеда.

– Я подумал, что мы могли бы куда-нибудь съездить пообедать. – Он посмотрел на девочек. – Как вы относитесь к гамбургерам и жареной картошке?

Двойняшки разразились радостными криками.

Сигрид цыкнула на них.

– Это не слишком полезная еда.

– Ты можешь взять себе салат! – не успев подумать, выпалила Ловиса.

Лотта фыркнула, а Тенгвальд громко расхохотался.

– Да, – согласился он. – Вы можете взять салат.

Сигрид притворно вздохнула, но комизм ситуации дошел и до нее. Она засмеялась.

– Какой человек в здравом уме будет жевать траву, когда все остальные наслаждаются жирными сочными гамбургерами и жареной картошкой, политой кетчупом?

Лотта ликующе подняла руки и весело поправила:

– Не политой, а затопленной!

Спустя сорок пять минут Сигрид и Тенгвальд сидели за столом в маленькой семейной закусочной и ждали, когда принесут заказ. Девочки играли неподалеку.

Витавший в воздухе запах копченого бекона, жареного мяса и лука только усиливал возбуждение Сигрид.

Тенгвальд уперся локтями в стол и непринужденно осмотрелся по сторонам, постукивая указательными пальцами в такт негромкой музыке.

Как этот человек умудрялся оставаться столь… невозмутимым? Когда Тенгвальд вошел в детскую и предложил съездить пообедать, Сигрид ощутила такой прилив энергии неизвестного происхождения, что это окончательно выбило ее из колеи. Она сумела справиться с собой, но искушение спросить, как ему удается не обращать внимания на происходящее, было слишком велико.

– Невозмутимым?..

Сигрид подняла глаза.

– Что?

Черные брови Тенгвальда выгнулись, и он с удивлением вновь спросил:

– Я действительно кажусь вам невозмутимым?

Испуг лишил Сигрид дара речи. Неужели она задала этот вопрос вслух? Да, она была взбудоражена, но разве можно говорить, не отдавая себе в этом отчета? Видимо, можно.

На его точеных губах, соблазнительных, как смертный грех, появилась ленивая сексуальная улыбка, и Сигрид едва не облизнулась.

– Значит, я тщательно соблюдаю наше соглашение. Ведь так?

Этот человек был явно доволен собой. Его сильные плечи были расправлены, верхняя часть груди обнажена, уголок рта приподнят. Не будь Сигрид так напряжена, она посмеялась бы над ним.