Текст книги "Новые боги: Дважды воскрешенный (СИ)"

Автор книги: Дней Долгих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

– А чегой-то вы дергаетесь, уважаемые? – прищурился Бол, выходя вперед.

Моя ладонь озарилась светом, и я, наконец, увидел ауры путников. Вокруг каждого мерцало темное облако, обрамленное по краю едва заметным красным ореолом.

– Аверс! – крикнул я. Погранцы мгновенно ощетинились мечами, зажав меня между спинами. Иначе я не мог реагировать на подобное событие.

Четверо встреченных нами были сектантами, послушниками кровожадного демона Копийна, живущего еще до прихода Создателя. Судя по их аурам, это были 'охотники' – искатели жертв, убийцы и мародеры. На их руках была кровь и страдания; долг каждого праведного человека – пресечь их деяния.

Но я никогда не думал, что столкнусь с ними лицом к лицу, да еще с численным перевесом не в свою пользу.

– Должен быть пятый, – шепнул я своим спутникам.

– Почему? – тоже шепотом спросил Бол, держа меч направленным в сторону старосты. Тот пока стоял и не двигался.

– Для обряда нужно пятеро.

– Какого обряда?

Тут послышался веселый голос прямо у меня за спиной. А вот и пятый.

–... и рукав себе ободрал. А малина там дивная, Раш, ты должен попробовать обяза... – На нас двигалась куча хвороста с ножками. Дойдя до грязевого бассейна, куча рухнула на землю и явила нам пятого сектанта.

– Пих нахата карадах, – резюмировал он, тараща на нас круглые глазенки на зеленом лице. Венец-Создатель, гоблин!

Хатчет молниеносно выхватил метательный нож. Бол обратным хватом достал дагу. В это время, я осмотрел старосту на предмет амулетов. Их не было вовсе, если не считать пояса. Полоска крученой кожи мерцала грязно зеленым. Когда я вспомнил, что сие означает, меня прошиб холодный пот. Я вытянул руку, чтобы обезвредить этот опасный предмет, но тот, кто назвался Улешем, снял его с себя.

– Бой! – хрипло крикнул я, но опоздал. Пояс развернулся в кнут. Улеш взмахнул им и щелкнул Бола по мечу. Оружие рассыпалось ржавой трухой.

– Сдавайтесь, мальчики, – совсем другим голосом предложил 'староста'. – Обещаю легкую смерть.

– Умирать сегодня мы как-то не планировали, – возразил Бол, доставая кинжал. – Иди-ка подуй на ветер!

– А удачно получилось, – хихикнул гоблин. Он был вообще без оружия, не считая небольшого кистеня на поясе. – Как раз трое.

– О чем это он, святой отец? – спросил у меня Хатчет.

– Не дайтесь им живыми, – успел сказать я, и бой начался.

Хатчет швырнул в гоблина кинжал, тот отмахнулся рукой, клинок высек искру из его наруча и улетел в угол. В ответ нелюдь достал кистень и раскрутил его над головой. Хатчет только хмыкнул – он был из дворян и презирал разбойничье оружие, только честная сталь. 'Улеш' снова замахнулся кнутом. Бол шагнул было к нему, но оставшиеся трое стали тыкать своими посохами. Один посох он успешно укоротил ударом даги, но от остальных пришлось уворачиваться.

– Лови, святой отец! – смеясь, крикнул 'староста' и хлестнул меня по руке. Печально известная 'плеть тлена' – артефакт, который Копийн оставляет на месте пентаграмм в своих капищах и служит послушникам, подвергая все разложению, обвился вокруг моей правой руки. К счастью, я знал, как с этим справляться – в библиотеке при монастыре была обширная подборка способов применения силы Его.

Я сжал кулак, накрывая пальцами вспыхнувшее Око, и энергия заструилась по руке. 'Плеть тлена' уже успела распустить на ветошь рукав моей рясы, как вдруг озарилась белым светом, и с хлопком разлетелась на части. Сектант грязно выругался, а Хатчета тем временем огрели кистенем по защищенной легким шлемом голове – от удара он охнул и осел наземь. Бол вскрикнул горестно, и в следующий момент сам схлопотал посохом под ребра. Шустрый гоблин перепрыгнул через скрючившегося Хатчета и ударил обеими ногами меня в бок. Я охнул от боли и отлетел к бассейну, где больно получил от кого-то палкой по голове и на какое-то время перестал что-либо соображать. Бой по-прежнему кипел, Бол живым сдаваться не собирался. Хоть кто-то слушает мои слова.

Не помню, сколько времени прошло с момента моей отключки, но очнулся я лежащим у бортика бассейна. По голове и лицу текла кровь; надо мной стоял Бол, отбивая посохи двух сектантов и гоблинский кистень. Увы, помочь я не мог – монахов, как правило, не обучают противостоянию оружием, наше оружие – слово и божественная сила, искореняющая чары. Но плеть я уже изничтожил, а больше у них ничего такого не было. Пока я рассуждал, пытаясь подняться под аккомпанемент колоколов в ушибленной голове, в висок Болу откуда-то прилетел увесистый камень, разбив ему пол-лица. Пограничник выругался и яростно замахал кинжалами почти вслепую. Сектанты отступили, выжидая, пока противник устанет, а гоблин вдобавок мерзко захихикал. Бол метнул кинжал на звук, оцарапав негодяю левое плечо, на что в ответ в погранца прилетел еще один камень, прямо в живот. Бол согнулся, выставив перед собой дагу.

– Все, все! – закричал 'староста'. – Пусть выдохнется, они мне живыми нужны.

Я дернулся в попытке отобрать у Бола кинжал, который он держал в опущенной руке – грех самоубийства был велик, но убив себя, я бы помешал совершению еще более мерзкого обряда на крови. Бол повернулся и посмотрел на меня. Я ужаснулся – его лицо было обезображено ударом кистеня, левый глаз вытек, лоб рассечен. Дрожащей рукой он поднял дагу, приложив ее к сердцу, намереваясь благородно меня опередить, но посох 'старосты' ударил его по предплечью, заставив зарычать и выронить клинок.

Дальше помню плохо. По голосам и звукам вокруг складывалась примерная картина. Сектанты выкладывали из принесенного гоблином хвороста пятиконечную звезду. Потом они поливали ее чем-то резко пахнущим, наверняка, горючим. Двор бывшей обители купца был просторен и позволял свершить сие действо с размахом. В центр фигуры посадили нас троих спиной к спине – слева Бол, хрипло дышащий и пахнущий кровью, справа Хатчет, без сознания, но живой. Руки, естественно, были связаны.

Пятеро послушников встали по углам звезды и затянули литанию – люди низкими голосами, гоблин пронзительно высоким. Я тоже стал бормотать 'Последнюю надежду' – предсмертную молитву, прося Создателя, которому верно служу... теперь уже служил, облегчить путь моей души к нему, без терзаний и долгов.

– Прости, Господи, – прошептал я под конец. – Не исполнил я воли твоей... Дай мне сил достойно...

Нет, подумал я горько. Разочаровал я Создателя. Не дошел даже до степи, а это была лишь половина дороги. Не говоря уж о помощи в свержении Хсаруса и очистке амулетов от сил демонских...

Разбитая голова соображала плохо, мысли путались, сбивались. Вспоминался брат Руоз, капитан Курт, Гарут-Убийца... Вот кто бы не сплоховал. Уж он раскидал бы этих сектантов, как тех разбойников. Уж он-то даже со связанными руками что-то сделал. А я?.. Неужели я хуже него? Неужели я не могу сопротивляться и нарушить обряд? Убить себя, убить товарищей, убить хоть одного сектанта? Великий грех, но и великое деяние... Венец не простит смертоубийства, но я же и так его подвел. Хатчет и Бол – они защищали меня до последнего. Кровавый демон – это еще хуже, чем Сатан, тот ждет за дверью миров, а Копийн запросто может воплотиться и сеять смерть и муки уже сейчас. Не именно сейчас, конечно, но еще с десяток таких обрядов и...

Я приму грех, прошептал я, вливая всю свою силу в Знак на ладони. Я не позволю сотворить зло. Я... сделаю все, принесу себя в жертву, но не демонам или богам, а людям. Не будет в Выжеге капища.

Руки дрожали от насыщающей их энергии. Веревки заскрипели, нагреваясь и дымясь. Убивший монах – больше не монах. Ну и пусть, жить мне все равно осталось недолго. Я возьму жизнь одного из них. Я прерву обряд.

Гоблин поджег ветки, и звезда занялась высоким пламенем. Пора.

Я рванул руки в стороны, стряхивая остатки пут. Скорее на ощупь, чем взглядом, обнаружил у правого бока Бола ножик, который почему-то забыли у него забрать. И – на удачу, не целясь, взмолившись обоим богам сразу, – отправил нож в полет. Гоблин испуганно дернулся, но увернуться не успел – возможно от того, что дым от горящих веток поднимался белый и густой.

Схалтурил, поганец, подумал я злорадно, опускаясь на землю – голова встретила мой бросок резкой болью и звоном в ушах. Поленился сухих поискать. А теперь вот лежит на травке, корчась и заливая ее кровью из пробитого кадыка. Ко мне подбежал 'староста' с мечом Хатчета в руке, но я уже знал: обряд нарушен. Жертва не состоится.

– ...!!! – обозвал меня он. – Жах еха тыр, какую миссию обломал! Хозяин с нас головы снимет!

– И что делать? – робко спросил другой.

– Что делать, что делать... Бежать! Хозяин такое не прощает. Уйдем в леса.

– А этих?

– Этих убить! Но не сразу, пусть помучаются. Смотри, вон тот здоровый уже очнулся, начнем с него. Монаха напоследок. Пусть страдает больше всех, пусть видит и слышит все до последней минуты! – Он нагнулся, вцепился мне в волосы и поднял, заглянув в глаза. – Ох и навредил ты нам... Ох и навредил!

***

– Господь мой, – молился я, когда боль от туго стянувших руки и ноги веревок уже невозможно было терпеть. – Я подвел тебя. Прими же душу мою, либо швырни в утробу осемьюжды грешного. Обреки на страдания вечные того, кто противостоял делу твоему. – Привязанный к дереву Хатчет кричал не переставая невыносимым для слуха криком, а вокруг дерева земля была вся в крови... Я видел кусок его плоти, лежащий на земле, и безумную улыбку Раша на лице в кровавых крапинках. Рашем, как оказалось, звали 'старосту'. – Прости тех, кто оставил дело твое. Прими души моих спутников в свой чертог. Прости, что демоны еще живут – не в моих силах помочь Тебе справиться с ними. Молю, подбери брату Гаруту иного попутчика – сильного, смелого, крепкого верой. – Бол рвался к товарищу, воя и натягивая приковавшие его цепи. Рядом с ним стоял послушник и после каждого рывка бил пограничника посохом по ребрам. Тот огрызался, но продолжал бесноваться.

– ...не о мести прошу – о справедливости. Дай силы искореняющим зло земное. Приди на помощь раненым. Погреби достойно служивших во славу Твою.

Раш подошел к Болу, вытирая окровавленный меч какой-то мохнатой тряпкой. Я с ужасом узнал в ней снятый скальп с темными волосами Хатчета. Бол зарычал и задергался; на его запястьях под цепями показалась кровь.

– Ну а теперь твоя очередь, – весело сказал Раш. – Тащите его, парни.

– Амен... – прошептал я, вытолкнув это слово из затуманенного рассудка.

В тот же миг одно из звеньев цепи, опутавшей руку пограничника, лопнуло. Со звериным ревом он прыгнул и захлестнул шею Раша обрывком цепи. Хруст, нечеловеческое усилие, удар коленом пониже шеи – и 'староста' падает с переломанным хребтом.

Не мешкая, Бол подхватил меч из ослабевших пальцев сектанта, почти не глядя резанул мои веревки на руках и развернулся к троим оставшимся мучителям. Те слаженно выставили палки. Завязалась драка.

– Уходи, святой отец! – кричал Бол. – Иди же, ну!

Какой я теперь святой отец... Убийца и 'шлавес', то есть 'ненадежный, не оправдавший ожиданий' на орочьем матерном... Я уже произнес свою последнюю молитву.

Кряхтя, я поднялся, подбирая чей-то нож, и встал рядом с Болом. Тот скосил на меня уцелевший левый глаз – на правый со лба свисал окровавленный лоскут кожи, – и усмехнулся. Зло и неприятно.

Ко мне прыгнул, опираясь на шест, один из сектантов. Не давая ему приземлиться, я вогнал лезвие в незакрытый руками участок живота и тут же вытащил. Еще раз ударил примерно туда же. И еще. Тот всхлипнул, выпустил шест и согнулся пополам. Я оттолкнул его от себя, не забыв прихватить его оружие, теперь, как и я, забрызганное кровью. И тут же метнул шест в ноги второму, с которым рубился пограничник. Получивший по икрам сектант замешкался с ударом, за что и получил от Бола лезвием в грудь, но меч застрял; тут же сам Бол словил по голове, кулем повалившись наземь.

Я остался один на один с неопрятного вида мужичком; впрочем, тело его было вполне солдатского склада, я же слегка располнел от монастырской жизни. В общем, шансы были неравны. Тем более, что мой противник, улыбаясь, отбросил посох и ухватил рукоять меча, торчавшего в ребрах товарища.

– Вот и мясо для обряда, – довольно сказал он. Я его понял – он имел ввиду упрощенный обряд жертвоприношения. Требовалось две жертвы и один заклинатель, а по его завершению взывающий получал плеть тлена, подобную той, что я сжег в начале нашей битвы.

– Ватур жах, – ответил я. Наподобие 'твою мать'. И показал несвойственный монаху неприличный жест, посылающий оппонента в недалекое, но неприятное путешествие в увлекательный мир прямой кишки тролля. Оппонент обиделся и пошел на меня, занося меч. А что, мне теперь можно... я уже не монах. И силой Его я нескоро смогу пользоваться. А пока – на ладони вспыхнул белый шар – хоть ослеплю последним усилием...

Наверное, сектант принял 'светлячок' за боевой огненный шар, так как отпрыгнул с линии предполагаемого огня и стал подбираться ко мне сбоку. Я развернулся к нему, и тут резко заболела голова – сказалась трещина в черепе от удара палкой, – и на глаза опустилась красная пелена. Ненадолго, всего на один удар сердца. А когда я снова смог различать окружающий мир, то увидел сверкающее лезвие, опускающееся на мою руку повыше локтя.

От адской боли я содрогнулся всем телом и закричал, очень громко, переходя на визгливый хрип. Рука онемела и извергнула фонтан темной крови. Потом боль вернулась, превосходя прежнюю многократно. Я заскулил, зажимая обрубок, не чувствуя ног и того, как я падаю на колени. Сектант стоял рядом, ухмыляясь, и только подправил мое падение так, чтобы поток крови попадал на сгоревшую пентаграмму.

Скорчившись и всхлипывая, я смотрел на свою отрубленную руку, лежащую в грязи. Медленно гас 'светлячок', и с укоризной смотрел на меня мой собственный божественный знак...

– Всё, монах, с тебя уже достаточно натекло, – резюмировал сектант и почти без замаха вогнал мне лезвие меча в грудь.

Звук получился противным – чавканье пополам с хрустом пробиваемой грудной клетки, – а вот боли уже не было. Только страшная слабость, тянувшая мою голову к земле. Я успел увидеть, как вставший Бол, весь крови и пыли, под шелест начинающегося дождя и собственный яростный рев, снес здоровенным осколком камня полголовы последнему сектанту. Умирающее тело шагнуло назад, разбрызгивая мозги, нелепо взмахнуло руками и врезалось в меня, все ещё стоящего на коленях. Уже отдавая Создателю душу, я в последние мгновения жизни почувствовал, как мы сцепились с ним руками и, перевалившись через низкий бордюр, упали в целебную грязь.

Серо-зеленая жижа приняла нас прохладно. Булькнув и окрасившись кровью, она стала засасывать два безвольных тела вглубь. Сектант сразу погрузился без остатка; я же тонул медленно, уставившись в небо, по-осеннему серое и дождливое, ловя холоднеющими щеками последние в своей жизни капли. Грязь обхватила обрубок моей руки и сразу стало легче, боль ушла, уступив место покою. На глаза наползла холодная вязкая масса, и свет окончательно померк.

Агония, казалось, пришла уже спустя день, а может и миг – боль вернулась, изгнав все остатки мыслей, конечности трепыхнулись, изо рта донесся слабый хрип... И тут все прошло. В один момент я увидел словно весь мир целиком – от своего монастыря, с его мокрыми серыми стенами и проемами витражей, до побережья неведомого океана. Я видел, будто летящая по небу птица, крохотные фигурки, копошащиеся на земле. Бескрайние степи не казались такими уж бескрайними. А великий град Оцилон был красивой игрушкой из мрамора. В тот самый миг я знал ответы на все вопросы. Я чувствовал боль людей. Я понимал речь рыб на глубине рек и озер. Я слышал, о чем шепчутся сосны в лесу. И в глубине земной тверди я узрел пылающую утробу Осемьюжды грешного Сатана... А сверху на меня и на всю землю снисходило сияние Его...

***

– Почему ты так не любишь Шеру, друг? – спросил Крат, шагая по улице, ведущей из бедняцких кварталов. Он всегда ходил по городу пешком. По его уверению, это позволяет пристальнее разглядывать окружающие проблемы.

– Нелюдь она, – хмуро ответил Кубо.

– Всего на четверть орчанка, и что?

– Не место нелюдям тут.

– Да брось! Сам знаешь, что полукровки всегда изгои среди своих. Не соблюдают законы племени, но и не подчиняются никому. Ни обязательств, ни совести...

– Знаю. Поэтому и 'не люблю' эту девку. А так бы, будь она совсем орчанкой, прирезал бы по-тихому.

– А не отметить ли нам нашу удачную инспекцию? – весело спросил молодой вожак, кивнув на таверну, мимо которой они проходили. – Каналы прочищены, жалобы моих наместников удовлетворены, Долгопят казнен... удачная ночь?

– Вполне. Ладно, – все так же хмуро кивнул Кубо. – Пошли. Всяко лучше, чем в 'Лепесток'.

– Неужели девушек не любишь? – засмеялся Крат.

– Отчего же не любить, люблю. Очень даже. Просто в 'Лепесток' тащиться через полгорода, а 'Слеза русалки' уже в десяти шагах.

– Аргумент, – признал Крат.

В таверне молодой вожак был опознан хозяином сразу. Тут же замелькали пригожие девки, протирая лучший стол и накрывая его белой скатертью. Сам хозяин, тучный лысый старик с бледными наколками на руках, вынес из подсобки запотевший кувшин с пивом для Крата и бочонок медовухи для его подручного. Разносчицы, низко нагибаясь и сверкая вырезами, расставляли закуску – печеную утку, куски красной рыбы в тесте, сырную и овощную нарезку. Гостям долго ждать не пришлось.

– Спасибо, Густав, за угощение, – учтиво поблагодарил хозяина Крат. Старик резво поклонился.

– А на креветок что, не урожай? – прищурившись, спросил Кубо.

– Креветки будут утром, ваша милость, – снова согнулся Густав. – Я счел невежливым предлагать вам вчерашнее.

– Понятно.

Хозяин развернулся и отошел к стойке; его место заняло пьяное тело, едва державшееся на ногах.

– А що ето тут так-хое бла-а-городное сидить? – заревело вдруг у Крата над ухом. Кубо поднял глаза – там стоял сильно подвыпивший стражник в доспехах и шлеме, сдвинутом на затылок. Сивушный дух, доносившийся из его рта, быстро вытеснял остальные запахи.

– Тихо, дурак, сядь на место, – негромко посоветовал ему кто-то из посетителей. – Это ночной вожак...

– А-э, – понятливо кивнул стражник. – Ща ар-рыстуем вмиг!.. и в тур-му отведем... Работа... ик!.. работа такая...

Он довольно ловким движением выхватил меч и пару кандалов. Кубо обеспокоенно напрягся, но в тот же миг в живот не в меру доблестного героя уперлось лезвие длинного кинжала одного из ремесленников, сидящего за соседним столом. Горло стражника захлестнула почти невидимая удавка, концы которой держал невысокий человек, как помнил Кубо, работавший приказчиком у одного из купцов. Рука с мечом была перехвачена лапищей здоровенного детины в робе портового грузчика. А в кожаный щиток, прикрывавший пах, слегка вонзилась длинная спица, выхваченная из волос одной из разносчиц.

– Я же сказал, сядь на место, идиот, – прокомментировал все тот же голос.

Стражник посмотрел на все разнообразие угрожающего ему арсенала, шумно сглотнул, послушно спрятал кандалы и меч. 'Арсенал' исчез как по волшебству, а к месту событий снова подошел хозяин.

– Не сердись, воин, – мягко сказал он. – Но более тебе здесь не рады. Все знают, сколько добра делает для Смута ночной вожак. А кто добро не ценит, тот нежеланный гость в любом заведении. Выпей еще кружечку за счет 'Слезы русалки', да проваливай.

Подоспевший вышибала – по виду, тоже бывший моряк, ростом со среднего тролля, – подхватил обомлевшего стражника под локоть и почти без усилий потащил прочь.

– Хорошо тут у тебя, – с улыбкой сказал Крат. – Спокойно так...

– Вашими трудами, господин, – в который раз поклонился старичок.

Тьма. Это все, что я видел. Тьма была повсюду, и глазу не за что было зацепиться. В любом другом случае было бы невыносимо. Но мне уже все равно. Я потерял жизнь, доверенную мне Венцом. Я потерял боевых товарищей, доверенных мне старым другом. Я потерял миссию, вложенную в меня Создателем. Я оставил Гарута без поддержки. Даже свою татуировку с оком силы Его – потерял...

Медленно погружался на дно бассейна с грязью самый недостойный монах за всю историю этого мира. И я был согласен с такой смертью. Я терял сознание множество раз, но после непременно приходил в себя, ничего не чувствуя... только звуки дождя. Дождь ронял свои тяжелые слезы на землю, и стук их отражался в моей голове бессловесным шепотом.

А потом что-то бухнуло рядом со мной, и неведомая сила потянула мое тело наверх. Я по-прежнему ничего не видел, но звуки еще были слышны – каждой конечностью, каждой костью, каждым органом своего холодного и мертвого тела я слышал дождь... а потом до меня донесся звук, похожий на голос пограничника Бола.

– Святой отец, – плакал он, иногда влажно всхлипывая и срываясь на рыдания. – Прости... не сберегли мы тебя... Не выполнил я последний приказ...

Я чувствовал, что меня несут, прижав к груди. Потом мое тело упало. Не знаю, с какой высоты. Все, что я слышал – глухой звук падения.

Видимо, Бол собирался с духом, потому что после паузы я услышал, как он бормочет молитву 'о павших'.

– ...и будут вечно взирать на нас с небес, и будут вечно жить в сердцах наших, – закончил он. Потом несколько раз всхлипнул и молвил: – Амен.

Зашуршала сдвигаемая земля, и на мое тело снова опустилась холодная тяжесть.

Он похоронил меня. По всем правилам. Пустое. Меня все равно отправят гореть к Сатану. Бол, так же, как и я, не выполнил приказ. Но у него еще есть шанс все исправить, а у меня – уже нет...

И множество невинных жизней будет отнято уцелевшими демонами и их последователями... Пожалуй, это единственное, с чем я не смирился. Попытался потянуться руками вверх – и, естественно, не получилось. Зато... было такое ощущение, словно земля понемногу меня выдавливала на поверхность.

Спустя довольно долгое время – я даже успел удивиться, что вроде как еще жив, – мои подозрения подтвердились. Левая рука вздрогнула, ощутив прохладу капель дождя. Я осторожно пошевелил пальцами, уперся в рыхлую землю и стал вытаскивать себя из могилы. Снова помогла почва – я словно выпрыгнул из нее головой вверх. И открыл глаза.

Было туманное и холодное утро. Остатки стен сверкали от росы. Могила находилась за некогда облюбованном нами домом. Рядом со мной была еще одна – по-видимому, Хатчета. У ее изголовья стоял камень с выбитыми тремя рунами, означавшими 'страж приграничья'. Поискав, я увидел рядом еще одно надгробье, без рун, но со знаком ока... Бол сделал все как надо.

Но почему я жив?..

Спохватившись, я попробовал вдохнуть и обнаружил, что рот и гортань забиты землей с кусками корешков и насекомых. Меня вырвало, потом еще раз. И только тогда холодный воздух смог наполнить мою грудь.

Каким же он был свежим! Как ароматно пах! Он был насыщен жизнью! Я дополз до водокачки во дворе дома и как мог умылся и напился. Потом разыскал в доме бадью – передвигаться на ногах уже получалось, хоть и кое-как, – поставил ее под кран, наполнил и, не обращая внимания на холод, стянув с себя остатки рясы, плюхнулся в воду и стал скрести кожу найденным тут же пучком пакли.

Вода помутнела, стала почти черной. Я вылил ее и наполнил бадью вновь. Только тогда обратил внимание на свои руки. Их было две.

Правая рука была на месте. И это порождало множество догадок. Я зомби? Я в бреду? Или Венец велел мне воскреснуть и продолжить начатое?

Последнее предположение имело смысл. К тому же, Гарут воскресал, даже не раз, а два, чем я хуже него?

– Господи! – вскричал я, сидя в бадье с холодной водой. – Объясни! Зачем мне жизнь?!

Далекий раскат грома вряд ли был мне ответом. Мой Создатель не желал объяснять тупоумному монаху, для чего творятся чудеса.

– Спасибо... – прошептал я и приложил ладони к лицу. Потом отнял и посмотрел. Ока не было. – Я не монах... – пораженно произнес я. – Не монах... Но служитель Твой!..

Я понял тебя, о Создатель. Теперь мне все стало ясно. Ты не хотел, чтобы слуги Твои шли в земли Хсаруса. Меня просто сожгла бы сила, которой все там пропитано. Не ведаю, планировал ли Он такой ход, но именно таким я смогу выполнить миссию. Хотя... смею ли я, ничтожный, сомневаться в замыслах Венца? Хм. Теперь, пожалуй, смею. Я не монах. Я просто человек. С этими рассуждениями я закончил отскребать с тела грязь, вылил воду из бадьи и завернулся в полуистлевший гобелен. Местами он был еще сырой от дождя, зато относительно чистый и плотный.

***

Крат на-Вейс сидел за ранним ужином, который для него, ночного вожака, был нормальным завтраком, и читал донесения шпионов. Эти "рыцари плаща и кинжала" продавали свои услуги и из магистрата, и из дворца, и из обителей наместников. В данный момент он крутил в руках тощий свиток из второсортной серой бумаги.

– Кубо, ты читал это? – спросил он у подручного, сидящего с кружкой в углу.

– Не успел, хозяин.

– Это от твоих бывших друзей. Ты ведь когда-то был начальником городской стражи.

– Это было в прошлой жизни.

– Пишет соглядатай северных ворот, – продолжил Крат. – За пару дней до вступления мной в свои права, через ворота вышло четверо людей и один гоблин.

– Отродье жахово, – скривился Кубо. – Путается со всеми, с кем выгоднее и безопаснее.

– Не в этом случае. "Свой" говорит, что четверка напоминала некромонахов или сектантов. В поясе одного из них он заметил нечто, похожее на "плеть тлена", но пока бегал за амулетом, тех след простыл.

– Раззява.

– Формальных причин задерживать их у него не было.

– Ушли и ушли. Нам какое дело.

– Плохо ты знаешь таких людей, Кубо. Если они собираются впятером, то только для того, чтобы совершить обряд. Упрощенный ритуал требует две жертвы и пылающую пятиконечную звезду. Пара заклинаний, и адепт обретает плеть.

– Значит, один из них уже совершил упрощенный.

– Гениально, мой друг. Полный ритуал требует три жертвы и пятерых заклинателей. Неважно каких, лишь бы речью обладали. Все они должны хором произнести формулу призыва. И тогда каждый из них будет наделен способностью оборотня и повышенной кровожадностью.

– И гоблин?

– С гоблином неясно, но такой ритуал уж точно не в ромашку его превратит.

– Ну и нам что с того? – пожал плечами телохранитель. – Пусть делают, что хотят, лишь бы не в нашем городе.

– А ну как вернутся?

– А с чего бы им возвращаться?

– "Свой" пишет, что у двоих тут собственные дома, правда, без семей. У гоблина куча личных обид. Еще двоих выгнали за мародерство.

– Думаешь, вернутся?

– Обязательно. Распорядись послать десяток наперехват по имперскому тракту.

– Будет сделано.

– И не тяни. Чует мое волчье сердце, направлялись они в Выжег. Место проклятое, жертвы можно взять в ближайшей глухой деревне, а конные патрули туда не заглядывают...

***

Бол похоронил только Хатчета и меня. Своей отрубленной руки я не нашел, видимо, Бол и ее прикопал, но земля не отдала. Найденные ценности он забрал – и свои, и Хатчета. Правильно сделал, чего добру пропадать. Тела сектантов он даже не трогал. Я бы тоже не стал, но голышом по осенней прохладе путешествовать не годится. Брезгливо снял с них все, включая исподнее. Выбрал получше, спустился в кухню и в самом большом котле тщательно прокипятил, помешивая палкой. После развесил во дворе на жердях.

Бол не оставил никаких припасов, а охотиться я не умел. Как ни странно, но за три дня, пока я приходил в себя, мне не захотелось есть или спать. Страх, что я превратился в зомби, легко отгонялся путем щипания себя за мягкие ткани – как известно, мертвые боли не ощущают. Привыкший к смирению, я принял случившееся как данное Создателем.

Среди одежды нашелся теплый плащ серого цвета. Он был очень похож на рясу, разве что не коричневый. Его-то я и одел поверх рубахи, штанов и кожаного жилета. В карманы последнего переложил все мелкие вещи из забытого всеми моего сидора – несколько мелких серебряных и медных монет, огниво с кремнем, непромокаемый мешочек соли со специями и складной нож, найденный у гоблина. Редкая вещь, а нелюдю досталась. Высокие ботинки Раша и его посох завершили мою экипировку.

Благодарно поклонившись гостеприимному дому, вернее, тому, что от него осталось, я двинулся в путь по тракту. Без припасов, без воды, без карты. Во мне уютным теплым огоньком свечи в зимнем окне горела Вера. Создатель мой все еще на меня уповал. Я дойду до Запретных земель и исполню волю Его. Еще предстояло найти Гарута и поделиться с ним радостью воскрешения. Уж он-то, как восставший из мертвых, точно оценит.

За крепостной стеной Выжега стояли бараки. Мы с пограничниками в них не ходили, полагая, что орочьи факельщики сожгли их первыми, либо их смели осадные машины. А вот нет, стоят же, почти полностью уцелевшие. В грязи и зарослях сорной травы, в мусоре и чьих-то костях.

Был прохладный и безоблачный осенний день. По мощеному тракту, присыпанному большими листьями каштана и клена, приятно было шагать. В кустах все еще пели птицы и суетились мелкие грызуны. Куда ушел Бол, я даже не смел предполагать – у парня теперь только один путь, исполнить приказ, а именно дойти и оповестить родственников Хатчета. Стало быть, он на несколько лиг впереди меня, а может быть и дошел, если лошадью обзавелся.

Вдруг какое-то тусклое сияние отвлекло меня от раздумий. Сперва я принял его за солнечный блик на чем-то металлическом, однако, подойдя поближе, я узрел привычное для магического взгляда свечение артефакта. О, Создатель, ты не отнял у меня способность ВИДЕТЬ! Вознеся благодарственную молитву, я двинулся на огонек. Если осталось какое-то проклятое капище или зловредный амулет, то я обязан это уничтожить.

Сияние привело меня в большую землянку из трухлявых досок и посеревшего лапника поверх навеса. Прежде чем воспользоваться входом, мне пришлось примять посохом высокие заросли крапивы и несколько раз сильно ткнуть в закрытую дверь, которая не выдержала и рухнула вовнутрь, подняв облако пыли. Подождав, пока она осядет, я вошел. Внутри было темно и пахло гнилью. Забывшись, привычно призвал силу Его для освещения, но ладонь лишь слегка нагрелась и только. Выругавшись и вознеся молитву во прощение гордыни и сквернословия, я полез за огнивом. Обыскав все карманы, вспомнил, что его я положил на самое дно сидора и повторно выругался и вознес молитву. Пока молился, глаза привыкли к сумраку, и я смог рассмотреть, где я нахожусь.

Внутри барака было довольно уютно – несколько лежанок вдоль стен с истлевшими одеялами, полки с глиняной посудой, даже железная печь с трубой, выходящей на улицу. Поискав источник магического света, я чуть было не вскрикнул – он исходил от покрывала, натянутого на манер занавески, на которой был вышит знак Ока Создателя. Не просто вышит, но и зачарован силой Его – нити светились белым, не мерцая и не рассеиваясь. Аккуратно дотронувшись до ткани, я отвел ее в сторону, обнажив нишу тайника. Устроивший его был мудр, орки не посмели бы тронуть Око, а мародеры, нечистые на руку, попросту бы сильно обожглись. Меня же знак пропустил, в чем я отчего-то не сомневался.