Текст книги "Новые боги: Дважды воскрешенный (СИ)"

Автор книги: Дней Долгих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

И что мне делать теперь? Бросить все и уйти, оставив Гарута самого добывать себе блаженство в посмертии? А в том, что именно это обещал Господь грешной душе, я не сомневался. Недостойно монаха и настоятеля! Покорно идти по землям орков, пробираясь как шпион, пытаться проникнуть в обитель Хсаруса? Один не справлюсь, а с Гарутом-Убийцей нет никакого желания даже разговаривать. Подумать только, скольких он убил! Предал Свет! Купился на посулы Сатана! Сатан не дурак, сразу узрел слабину в его душе... Вряд ли Гарут силен верой после таких жизней. Он будет бороться только за себя, а не за меня или любого из богов. И это уже есть грех. Объясниться с ним? Попытаться спасти, разбудив в нем человечность, привести вновь к Свету, уговорить покаяться? Пфф. Из всех прихожан этот был бы самым негодным. Гарут-Убийца – и покается? Никто не в силах отпустить ему такие тяжкие грехи. Да и он все понимает, не станет смешить народ, не пойдет в воскресный день в храм, не встанет в очередь на отпущение грехов...

Да и братья меня в любом случае не поймут. Кстати, надо как-то незаметно вывести моего спутника из монастыря. А в пути – узнают ли его? Навряд ли. Мало кто остался в живых, кто помнит лицо Гратуана Смертоносца. По официальной версии, мы просто случайные спутники. А свою легенду пусть сам продумывает. Не менестрелями же притворяться.

– Светает, Дэш, – негромко сказал Гарут.

– Дэм, – поправил я. – Отец Дэм.

– Да хоть Мать Тереза. Поднимай свое туловище, пора на подвиги.

– Это у тебя подвиги, а у меня миссия, – поправил я его. – Святая и священная.

– О да, – осклабился мой гость. – Ты герой, а я твой спутник. Оруженосец, грум и телохранитель, да?

– Ну... – замялся я. По сути, он был прав. – Несколько грубовато прозвучало... Пойми, я же монах, я не могу отгонять разбойников, орков и трактирных хамов. Мое кредо – смиренность, кротость, прощение, проповедь, спасение души.

– Неплохо устроился, – хмыкнул Гарут. – А если я не согласен?

– То есть как? – удивился я. – Это же твое спасение!

– Я жив, магия при мне, заработаю исцелением болячек и серийным производством благовонных амулетов, куплю дом, заведу себе жену и буду жить спокойной жизнью...

– А Хсарус?

– А Хсарус может сидеть под своей горой и резаться в кости со своими орками хоть до пришествия Великой Зимы, которой орочье племя так боится.

Я ошарашенно молчал.

– Ну подумай сам, – пожал плечами Гарут. – Выполним задание и тебя возвысят в духовном плане. А я что?

– А что обещал тебе Господь? – осторожно спросил я.

– Перевоплощение по моему выбору. Мою душу без потери памяти поместят в любое тело. В смысле, Венец создаст оболочку и поместит туда меня. И буду жить, пока не умру.

– А что, для Светлых Небес слишком много грехов? – съехидничал я.

– Грехов хватает. Но в так называемый рай мне как-то не хочется.

– Почему?

– Ожидаемый вопрос от монаха... Был я на этих 'небесах'. Ничего там приятного нет. Плаваешь себе в пустоте и чувствуешь, как постепенно становишься частью мира... Безвольной и безликой частью.

– А Сатанова Яма? – Мне стало так интересно, что я заходил по комнате, между делом напяливая походный вариант рясы. Рубаха, плащ с капюшоном поверх и штаны на широких лямках – усовершенствование брата Руоза, которое было с радостью принято даже в Оцилоне, в том числе мастеровыми и стражниками.

– Примерно то же самое. Ты становишься куском угля, который медленно сгорает в кипящей лаве... Это очень больно, неприятно и к такому никогда не привыкнешь.

– Надо это записать... надо записать... – бормотал я, отыскивая бумагу в ящике стола.

– Не записывай, не приведи Венец если кто прочитает... Враз побросают все полезные дела и ударятся в разгул.

– Действительно... – Я почесал подбородок.

– Я не удивляюсь. У богов свои способы переваривать пищу.

– Пищу? – возмутился я, не переставая поражаться циничности собеседника.

– Если ты внимательно слушал бывалого человека, – зевнул Гарут. – То наверняка усвоил пару простых истин. Для богов мы – ПИЩА. В пищу идут души умерших. После смерти они сортируются по степени праведности, как смородина, например, черная, белая, красная... Как ты думаешь, зачем богам помещать души в некое пространство? Дабы вознаградить или покарать за земную жизнь? Глупости. Им это вообще ни к чему, неразумно было бы предполагать, что у богов нет своей корысти. Ад и рай, если упростить догматы – это их желудки. У прежних богов была другая корысть, они питались излучением аур молящихся. И, если откровенно, Сатан и Венец лично меня больше устраивают...

– Пусть так, – не стал спорить я. Надо было обдумать и приготовить свои аргументы. – Но что ты имеешь против этой миссии?

– Пока ничего. – Гарут поднялся со стула и задул огарок свечи. – Пошли уже по коням, пока меня твои монахи не засекли...

***

Из монастыря мы выехали на смирных лошадках, навьюченных снедью, одеждой и яблоками. Гарут не врал – яблоки он очень любил и хрустел ими при каждом удобном случае. Вопреки моим опасениям, братья ничего не сказали, увидев моего спутника. Наверное потому, что я облачил его в свою старую длиннополую рясу и накинул ему капюшон на голову – в таком виде его легко было принять за любого послушника. Хвала Господу, худых в монастыре хватало.

На первый взгляд, все казалось довольно просто. Пересечь земли, оставленные орками, заодно выжигая шаманскую магию. После пересечь земли, которые орки ещё не оставили. Тут посложнее, но если идти лесами и переправляться через реки вплавь или вброд, то можно не привлекать внимания аборигенов. Найти гору Хсаруса и вход в нее. Войти и выжечь амулеты. Тут я надеялся на своего спутника, который, как мне помнится по летописям, был тот еще убивец, и мог бы отвлечь внимание прислужников бога-демона, пока я доберусь до шаманов.

Однако меня терзали мысли, что дорога будет совсем несладкой. Насколько я помню начертание этих земель, нам предстоял путь по лесам, полным нечисти. По пустошам, полным призраков. По неиспользуемым трактам, на которых на всякий случай приготовили засады все, кому не очень лень. Изредка будут попадаться настоящие города-крепости, в которых живут нормальные люди, привыкшие обороняться от полчищ орков. Там были и крепкие отряды, и сильные маги, и забитые амбары на случай долгих осад. Мысленно сделал себе заметку – проложить маршрут так, чтобы такие города нам попадались как можно чаще.

Гарут молча ехал, не пытаясь понукать своего доходягу. То ли сообразил, что это бесполезно, то ли задумался о чем-то своем. Я благоразумно не приставал с расспросами, хоть и хотелось услышать рассказы о богах, безднах ада и пресветлых чертогах. Успеется, решил я смиренно, как полагается монаху.

– А сколько до той заставы ехать? – вдруг спросил он. – До зимы обернемся?

– Два дня, – ответил я. – К завтрашнему вечеру должны приехать...

– На это можешь смело не рассчитывать, – усмехнулся Гарут. – Мне в одно место заехать надо. Почти по пути, но полдня уйдет все равно.

– А что за место? И почему тебе туда так приспичило?

– Гомлина падь. Там у меня схрон.

– Гомлина падь, – задумчиво повторил я. – Это не то ли место, где знаменитый поганый колодец с тварями?

– То. Извини, но тварей там уже нет. Как и колодца.

– Небось, все твари за тобой пошли, – не удержался я.

Гарут как-то странно на меня посмотрел и кивнул.

– За мной. Если ты имеешь ввиду то, что я их оттуда увел. А если ты, монась вонючая, – вдруг сменил он тон на угрожающий, – вдруг подумаешь, что я ее использовал, чтобы детишек ловить и в жертву приносить – тут же по лысине получишь, понял?

– А что, не так? – отважно возразил я. Венец все же призывал быть отважными духом.

– Не так! Ни хрена не так! Дуп расх пих задницу тому, кто это придумал!

Он бушевал еще минут десять, иногда дергая поводья лошади, шугающейся таких пылких речей. Видимо, его и правда зацепила эта история. Посему не стал я перечить – падь так падь, гомлины там не водятся давно, а кто обнаружится – отпугнем костром. Проклятое это место. Но давно утратившее темную силу.

Живописные у монастыря места. Природа почти неухоженная, в том смысле, что неиспорченная человеком или еще кем похуже. Дорога, накатанная широкими колесами обозов, словно сама стелилась под ноги. Вернее, под копыта. Она начиналась у ворот монастыря и ползла змеей вниз по холму, у подножия которого положено быть деревеньке или хотя бы одному хутору. Но земля здесь совсем не родила, и люди селились поближе к городам. И под защитой, и при полях, хоть и дань платить надо. А тут только леса и поля сменяли друг друга... пока не попадались земли, где бесчинствовали орки. Жить там они не могли по определению, только бесчинствовать.

***

Гомлин был невысокий. Для гомлина. Всего лишь метра три высотой. И в руках у него была вовсе не дубина, как было описано в книгах. Просто палка. Очень толстая палка. Со среднее деревце.

– Ырр? – спросил он, нависая над лошадью Гарута. Лошадь потупилась, попятилась. Кажется, она затруднялась ему ответить.

Гарут щелкнул пальцами, привлекая внимание гомлина. Тот похмурился, поскрипел извилинами и, наконец, перевел взгляд на него.

– Хурр?

– Дэм, есть чем его заинтересовать? – тихо, почти не шевеля губами, спросил Гарут.

– Что? – не понял я.

– Эти твари падки на все необычное или блестящее.

Я пошарил у себя в седельной сумке и выудил стальной кубок, из которого привык пить монастырское вино. К слову, кислое и недобродившее.

– Давай это сюда!

– Погоди, – возразил я, – может еще чего найду... А этот кубок пригодится...

– Да где он тебе может пригодится?! На привале у родника? У нашего друга сейчас лопнет терпение...

Я мысленно махнул рукой и перебросил ему кубок.

– Гом! Гом! – Гарут помахал сверкающим сосудом в воздухе. – На!

– Ррр, – одобрил гомлин и молниеносным движением выхватил кубок. Покрутил, понюхал, попробовал на зуб. Потом потер о свою жесткую шерсть на груди и поднес к глазам. Псевдогномья сталь тускло отсвечивала. Люди, пожертвовавшие нам котомку с барахлом, на мой взгляд, были ворами, который ночь застала в дороге неподалеку от монастыря, а своим лишним хламом они расплатились... то есть, отблагодарили за приют. Кубки из стали делали гномы, но этот по качеству до гномьих стандартов явно не дотягивал. Хотя, он не ржавел и не гнулся. Даже в крепких гомлинских лапах.

– Ыыы. – Великан отошел на обочину дороги, играясь с кубком и давая нам проехать. Лошади не заставили себя упрашивать и бодрой рысью припустили в редкий лес.

– Жаль кубок, – сказал я.

– Камней в нем нет, сталь паршивая... дорог как память?

– Вроде того, – усмехнулся я. – Он попал ко мне от очень интересных людей.

– И с какими же интересными людьми общаются монахи-отшельники?

– Не отшельники, а стражи приграничья...

– Ха-ха. Стражи. – Гарут искренне веселился. – Оплот последней милости.

– Между прочим, в этом оплоте ожила статуя Создателя.

– Ожила потому, что монастырь ваш крайний, и от него ковылять до орков ближе.

– Хам, – покачал я головой.

– Прагматик, – возразил Гарут. – И ты никакой не избранный, чего бы там ты себе не навоображал.

– Да я и не... – начал я и осекся. Разумеется, я не думал, что Господь избрал меня для великой миссии, долго думая и рассматривая нити моей судьбы. Но я после этих слов понемногу начинал беситься. Нет, грешно это. Я монах, я должен смиренно исполнить волю Его.

– А то я людей не знаю, – резюмировал Гарут и наддал каблуками. Кобыла возмущенно фыркнула, наклонилась за травинкой, проигнорировав команду. Гарут пожал плечами и с силой хлопнул ладонями. Некогда смиренная лошадка испуганно присела, позабыла о чревоугодии и поскакала с невиданной ею скоростью. Я не решился повторить воспитательный прием – Гарут-то опытный, всю жизнь в седле, да и упадет – не жалко.

Жалко, он ускакал именно тогда, когда у меня возникли вопросы по поводу встреченного нами гомлина. Природная тяга к знаниям в огромных количествах родила любознательность, а отсутствие книг ставило мой мозг в неприятную ситуацию. Не то, что бы мне неприятно спрашивать об этом воскрешенного спутника, но как-то не хотелось прослыть почемучкой и занудой.

– Гарут! – решился я, наконец его догнав. – А что ты знаешь про гомлинов?

– Ну, кроме того, что ты уже видел, и, вычитая народные заблуждения, можно сказать кратко: одиночки, живут в лесах, как размножаются – непонятно, самок никто не видел, жрут всё, что хоть чуть-чуть не каменное, рычат за счет пузырей, которые выдуваются в полости рта. Сильные, ловкие, боли не чувствуют, любят блестящие цацки, которые тащат к себе в пещеру. Ничего ценного для охотников за сокровищами.

– Проверял? – уточнил я.

– Проверяли, – поправил Гарут. – При мне проверяли.

– Угу. – Я представил группу охотников, пытающихся вытащить гомлина из его пещеры с целью посмотреть, на какой куче золота он сидит.– И много выжило?

– Из шестерых убежал только один, – лениво ответил Гарут. – На пятом гомлин уже наелся.

– Упокой Господь их души.

– 'Перевари их Сатан' – было бы правильнее.

– Опять ты за свое? – возмутился я. – Думаешь, приятно об этом знать, даже если это правда?

– Я через это прошел, а на чувства остальных мне наплевать.

– Наплевать? Почему?

– Потому, что я через это прошел.

Я помолчал. Наверное, он был прав. Не знаю, как насчет блаженства и неги в чертогах Создателя, но пребывание в нутре Сатана озлобит любого наверняка. Человек слаб, и злобу затаить после такого – совершенно для него естественно.

Через полчаса мой спутник скомандовал привал. Вернее, скомандовала его лошадь, ибо вспомнила наконец, что она не степной скакун, а вполне даже обычная монастырская кляча семи лет от роду. Кобыла попросту самовольно завернула на полянку и пристроилась к пышному кустику. Моя лошадь, поддавшись греху завистничества и обжорства, поспешила к ней присоединиться, не оставив мне выбора.

– Гарут, – немного робея, сказал я, снимая торбу с припасами. – Ты меня беспокоишь.

Он внимательно посмотрел на меня и хмыкнул.

– Я даже знаю почему.

– Тут и деревенщина уразумеет. Скольких ты на тот свет отправил? Меня даже не смущает то, что было – оно-таки прошлое... Венец учит не смотреться в прошлое, а смотреться в зеркало, дабы жить настоящим, не давая Тьме стреножить бег нашей жизни...

– Короче!

– А беспокоит меня то, – уже более твердо сказал я. – Что на пути к горе Хсаруса ты тоже нескольких положишь, не удержишься... Кушай вот хлеб, пока свежий. Рыба копченая, яблоки эти несчастные... Мяса нет, извини. Так вот. Не удержишься, да?

– Я мало что понял из фонтана твоего красноречия, – ответил Гарут, – но одно могу сказать точно. Убивать разумных в этой жизни мне запрещено.

– Как?! – Я аж подпрыгнул от радости. – Совсем?

– Животных ради еды и защиты, троллей и орков по обстоятельствам, а разумных существ – ни-ни. И вообще не грешить. В смысле, непростительных грехов чтобы не водилось. Иначе...

– Иначе что?

– Иначе обрету посмертие и упокоюсь в утробе Сатановой, – вздохнул Гарут. – А оно мне надо? Неприятно там. Если уж выбирать, то к Венцу, чтоб его к конскому концу...

– А сквернословить и хулить Господа тебе в грехи не запишут?

– Надеюсь, нет. А напомни-ка мне все восемь смертных грехов. Если не забыл, конечно.

Не поддавшись на его последнюю шпильку, я чинно отложил краюху хлеба, приложил левую руку к груди, правую выставил ладонью вперед, и, как на проповеди, молвил:

– Первый грех – смертоубийство. Своими руками кого лишить жизни – значит волю Создателя оспорить. Только Он право имеет давать жизнь и забирать ее. Второй грех – подстрекательство. Покусившись на планы Господа, проклят будешь, как не смирившийся, будь ты самоубийцей, или же мятежником, или же доведешь до самоубийства или убийства. Не свершив же во имя долга, а супротив – будешь грешен третьим грехом, будь ты на службе или в супружестве. Жена должна быть под мужем, а солдат под офицером. Далее, – продолжал я, проигнорировав насмешливое покашливание спутника, – четвертый грех. Жадность, как одна из первопричина многих бед, как и грех пятый – зависть. Об руку идут они, свергая с пути истинного люд доверчивый. Возжелал ты того, чего нет у тебя, а у соседа есть – а работать, как он, не пожелал, тут и нет меж вами дружбы, а там и до смертоубийства недалече. Шестой же грех – лень. Когда день хороший выдался – работай допоздна, если же неудачи тебя преследуют – ложись спать пораньше, дабы утром встать и попробовать снова. Если же наоборот будешь делать, если в хороший день решишь отдохнуть...

– Как-то все по-деревенски у тебя, – перебил мою речь Гарут.

– Такая паства, другой нет, – развел я руками. – Седьмой грех – глупость. Произрастает из жадности и лени. Сядь за чистописание, книги умные читай, людей мудрых слушай – и научишься жизни праведной. Восьмой же грех – неверие. Человек слаб, искушен, неопытен, а в Создателя надо верить всей душой, только Он нам учитель, защитник и свет, во Тьме указующий... Что, брат Гарут, как мог Венец завещать нам жить без этих грехов, если, по твоим словам, мы для него лишь пища?

– Легко и просто мог. Чистые души все ему отойдут. Грязные душонки ему ни в пасть, ни в масть. А Сатан – создание другого типа, противоположного. Ему они в самый раз. А чистые души только изжогу вызовут.

– Шутки все шутишь...

– А ты мне все не веришь, монах? – Он прислонился спиной к дереву и вытянул ноги. – Не верь, дело твое. Тебя переубеждать – все равно что воду решетом носить. Вот умрешь, сам все увидишь, никуда не денешься.

Я последовал его примеру и дал отдых ногам. Часик посидим, отдохнем, а там дальше в путь.

***

– Севетта, ночью лишь в твое окно смотрюсь, не в зеркало, не на луну, – надрывным голосом продолжал горланить молодой человек на улице Креста славного города Смута, в данный момент, стоит заметить, спящего. – Разве есть кто-то подобный твоей красоте, покажи мне тот цветок – сорву и подарю тебе-е-е...

– Крат, тебе не кажется, что ты новое заклинание изобрел, чтобы птиц на лету голосом сбивать? – еле сдерживая смех, спросил у певца его товарищ. Он был намного шире и выше его, но старался держаться незаметно, в тени стены.

– Нормально, Кубо, – шепнул Крат в ответ. – Соглядатай не отлип?

– Нет. Зажал уши, но сидит и смотрит. Вон на том дереве устроился.

– Тогда продолжим.

В этот миг окно второго этажа, под которым стояли двое, озарилось светом, раздвинулись занавески и показался женский силуэт.

– Севетта-а-а... – затянул юноша снова, увернувшись от сброшенного горшка с цветком. – О, Севетта...

– Крат, наш пастух ушел.

– Вовремя. А то я скоро голос свой перестану узнавать. И Севетту жалко. Какие муки испытывает сейчас ее музыкальный слух, можешь представить?

– Не могу и не хочу. Давай делать то, что задумали. Времени мало.

– Ты прав. Сейчас он доложит, что я легкомысленно пою серенады, в то время, как мой отец умирает...

– К слову, ты должен быть у его постели, чтобы принять последние слова и последний вздох.

– Папа ушел в беспамятство два дня назад. Сегодня истекает третий день, и душа его улетит ко Всевышнему. Мы уже напоследок с ним договорились обо всем, и я получил его благословение. Печально, но если я не возьму все в свои руки, будет еще печальнее. Пошли, Кубо. Только не топай так громко, медведь! Мы просто обычные купцы, засидевшиеся в таверне...

– Вот бы кто ограбил, – хмыкнул двухметровый Кубо. – Была б потеха...

– Не до потех. Кто нападет – бьем насмерть. Нам сейчас нельзя задерживаться. Двигаем.

Двое ночных гуляк, как могло показаться со стороны, неспешно побрели вдоль по освещенной магическими фонарями улице. Севетта, внимания которой они так долго и душещипательно добивались, на удивление не стала негодовать, а лишь помахала им вослед и задвинула шторы. Вскоре и свет в ее окне погас.

***

На другом конце города в таверне 'Золотой шпиль', в комнате для благородных господ собралась компания этих самых господ. Шустро проскользнул на место у окна высокий господин Солт Красный Берет, ночной лорд припортового района. За его спиной мгновенно возник телохранитель по прозвищу Мрак – здоровенный бугай, обвешанный амулетами, умеющий скрываться даже в тени от печного ухвата. Вслед за ним в комнату протиснулся мужчина поменьше, оглядел все углы, кивнул кому-то за спиной и пропустил вперед себя грузного старичка, опиравшегося на кривую клюку. Мельд Легкий, ночной лорд бедняцких кварталов, с помощником Дварфом. Он приветственно кивнул Солту, осторожно опускаясь на стул с высокой спинкой. Приподнял один из графинов с вином, стоящих на столе, отвинтил пробку и жадно присосался. Солт только покачал головой, мол, стоило бы дождаться остальных. Остальные появились спустя минуты две и тоже один за другим – сперва Робер Стальная Голова, ночной лорд ремесленных кварталов, крепкий мужчина средних лет, затем Снак Ладья, ночной лорд района богачей. Эти двое никого не боялись и велели сопровождающим остаться за дверью.

Они синхронно опустились в кресла напротив.

– Приветствую всех собравшихся, – нарушил тишину Снак. Его высохшие руки выдавали бывшего писца или конторского служащего; по традиции, он всегда председательствовал на советах, если ночной лорд города отсутствовал или обсуждаемые темы были слишком мелкие. – Как вы знаете, господа лорды, Крат на-Вейн при смерти. Его старший сын, Крат на-Вейс, не может управлять ночными силами по причине разгильдяйства и неопытности. Посему, выношу на обсуждение вопрос: кто будет ночным регентом мальчишки, пока он не достигнет седин, и кто будет управлять городом? Нужно выбрать одного... – Снак опасливо глянул по сторонам. Собравшиеся напряженно слушали. – Прошу высказываться по старшинству. Я выскажусь последним, первым скажет Солт.

Высокий и жилистый Солт кивнул. Взял бокал с вином, изогнул кисть в аристократическом жесте.

– Молодой Крат, конечно, не годится. – Он выдержал паузу. Никто ему не возразил. – Как не годится никто из его стаи. Все они повесы и прожигатели отцовских денег. А здесь, господа лорды, нужна крепкая рука и опыт. Закон крови, конечно, на его стороне, но наш долг, как верных соратников старого на-Вейна, подобрать ему наставника и заместителя. Но вышло так, что у меня нет кандидатур на пост ночного регента.

– Я поддерживаю своего брата по ночи, – сказал в свою очередь Мельд и поставил на стол опустевший графин. – И тоже не могу никого предложить.

– А я... – начал Робер, заработав тяжелые взгляды присутствующих, – а нет, я уже передумал. Был один хваткий парнишка из числа моих бастардов... но нет, он не годится. У меня тоже некого предложить.

– Стало быть, единогласно, – резюмировал Снак, ставя локти на стол и сводя кончики пальцев вместе. – А поскольку заменить ночного лорда города некем, предлагаю следующее: оставить все как есть. Каждый лорд будет следить за своим районом города и править ночью так, как посчитает нужным. Молодого щенка признать лордом на словах. Пусть себе лакает вино и лапает шлюх, включая Шеру. Никому не помешает. До передела он не додумается, а в случае раздрая – поддержки у него нет, только девки дворовые, конюхи, дружки-мажоры и ручной медведь этот, Кубо. Отчеты будем присылать регулярно. А если в его глупую голову придет мысль проверить, как у нас дела – запудрим ему мозги, как делали с его папашей.

– Пусть себе гуляет, – с довольной улыбкой поддержал Мельд. – А там, глядишь, здоровье не выдержит... или в подворотне подкараулит кто... или по пьяному делу шею свернет.

– Меня тоже устраивает разделение ночного города на всех, – сказал Робер. – Как человек, ценящий деньги и счет, знаю: такое большое дело никто не осилит, а посему лучше раздробить эту власть. Старый Крат оброс связями, его боялись. Мальчишка не страшен никому.

– Если в конечном итоге Крат пойдет на корм рыбам, – задумчиво сказал Солт. – Что ж, я буду только рад. Ума не имеет, а гонору целая бадья. Даже кончать его не надо, сам себя потопит.

– Единогласно, – подытожил Снак. – Скоро щенок соберет совет и попросит нас о поддержке. Мы присягнем ему на верность. Однако до этого каждый из нас должен распорядиться устроить ему несчастный случай в будущем. Таким образом, мы и слова не нарушим, и большое дело сделаем... Торопиться не надо. Спешка – удел слабых и молодых.

Посидев еще несколько минут, обсуждая совсем уж мелкие разногласия, лорды стали неторопливо откланиваться. Снак первым встал с кресла и отпер дверь, кивнув охранникам по ту сторону.

Его удивление было велико, но скоротечно, когда могучая рука взяла его за шиворот и резким броском швырнула о косяк двери. Раздался хруст ломаемых костей и короткий вскрик. Мрак, стоящий за спиной Солта, уже летел к выходу, но был встречен сразу тремя метательными ножами, рыбками сверкнувшими через всю комнату. На втором шаге его большое тело рухнуло на пол. Его перешагнул Коротышка Дварф, доставший короткий меч правой рукой, в левой держа раскаленный докрасна амулет. Воспользоваться не успел ни тем, ни другим – на его шею упала веревочная петля, мгновенно стянувшись и дернув его в сторону двери. Мельд успел завыть, а Робер трусливо завизжать, когда в комнату, опрокинув стол с дорогими винами, вбежало несколько молодых людей с обнаженным оружием. Крики смолкли – сверкающая сталь маячила у шеи каждого лорда и была готова прервать нить жизни при малейшем сопротивлении.

– Да вы знаете, на кого напали? – почти спокойно поинтересовался Солт.

– Вы не доживете до утра, – прошипел Робер, прижатый к полу. – Вас скормят...

Он осекся, увидев вошедшего Крата на-Вейса, и следующего тенью за ним Кубо. Молодой щенок посмел скрутить стаю опытных охотников.

– Вот что вы задумали, дядя, – обратился Крат к умирающему Снаку. Тот стонал и истекал кровью, но никто к нему близко не подходил. – Не то, чтобы я ожидал от вас чего-то иного. Вы бы поаккуратнее хвастались моей родной тетушке о том, как ловко вы избавитесь от моего отца. Но так быстро! – Он картинно схватился за голову. – Хотя, о чем это я? Это же бизнес! А в бизнесе все делается быстро! Как там у вас? Успей снять сливки, убирай конкурентов, зарабатывай на всем? А я вот что вам скажу. Мы – стая. Мы – порядок. Мы – ночной закон. И нельзя его мешать со своей мелкой торговлей.

Крат прошелся по комнате, разглядывая прижатых к полу лордов.

– Господа лорды! – провозгласил он. – Объявляю низложение ваших полномочий.

– По какому праву... – прохрипел Робер, пытаясь взбрыкнуть ногами. Получил удар под ребра, скорчился и затих.

– По праву сильного, – ответил Крат. – Ваша поддержка больше вам не подчиняется. Властью, переданной мне по праву крови, объявляю себя вожаком, Ночным Лордом города Смута и его окрестностей. Также грядут перемены в числе лордов районов города. Эти места займут более молодые и более верные люди, которые будут соблюдать порядок и заставлять остальных блюсти закон. Шос, заходи.

Приказ передали по цепочке, и вскоре в комнату зашли четверо парней.

– Жах торн ватур, Шос, – прошипел с пола Солт и добавил пару непечатных выражений на языке хварров. – Против родного отца...

– Родной отец не доверял мне, – скривил губы один из парней. – Когда набирали команду для нового корабля, он не пустил меня на палубу даже старпомом. Хорошо ты меня унизил, пап... Не давая мне вести свои дела, обвинял меня в безделии. Подкладывая мне шлюх в постель, отпугивал от меня приличных невест. Уволил четверых преподавателей фехтования, а у них всех разный стиль! – Он подошел к отцу и наклонился над ним. – И я без особых угрызений совести прирезал бы тебя собственноручно. Жаль, мамы нет в живых, она бы меня поддержала...

– Шосер Шутник заменит Солта на посту ночного лорда припортового района, – громко объявил Крат. – Самый трудный район, трущобы, от Мельда Легкого перейдут к Дорну Рваному. Ремесленные кварталы от Робера Стальная Голова перейдут к Лину Богатырю. Снак Ладья передает по наследству богатый квартал Грану Игроку. Я сказал.

Четверо юношей хмуро кивнули и вышли. Шос напоследок взглянул на своего отца, сплюнул на пол и показал неприличный жест.

Крат вздохнул и продолжил.

– По традиции стаи новый вожак решает, остаться ли старым волкам приглядывать за щенками. И я решил.

Он провел ребром ладони по шее. Раздалось три чавкающих звука.

– Всем выйти, – приказал он. После вытянул руку вперед, указательным пальцем начертил несколько зеленых линий в воздухе и коротко выдохнул: – Эльс.

Пол в комнате вспыхнул синим пламенем, охватывая бездыханные тела.

– Пойдем, хозяин, – позвал Кубо из коридора. – Сейчас стража прибежит.

Крат кинул прощальный взгляд на начинающийся пожар, кивнул и вышел.

***

Воров, разбойников и душегубов не хоронили на кладбище. Казненных на площади закапывали за городской стеной, неопознанных или беспризорных сжигали там же. Как говорили священники, 'дух нечестивца не должен стращать мирных жителей, но даже у него должен быть шанс защитить город от злых сил. Так ему будет дана возможность искупления грехов и в посмертии своем'.

Старого Крата хоронили иначе. Поздно вечером подкупленная стража выпустила из городских ворот обоз и нескольких всадников. Все одеты в черное, даже лошади были вороной масти. Отъехав от посторонних глаз в сторону гор, группа остановилась. Распрягли обоз, лошадь освободили от седла и узды, легонько хлестнули по крупу, и кто-то даже помахал ей вослед.

С обоза сняли ткань, выпустив в ночное небо сотню летучих мышей, с писком разлетевшихся кто в лес, кто к скалам. Молодой Крат подошел к повозке, на которой лежал глухой деревянный гроб. Вытащил длинный нож, порезал себе ладонь, размазал кровь по лезвию и воткнул рядом с гробом. Остальные по очереди повторили его действия, встав вокруг телеги. Помолчали несколько минут, после Крат на-Вейс заговорил:

– Прощай, отец. Провожаем тебя в небесный путь. Кто бы и что бы тебя там ни ждало, пусть твое посмертие будет спокойным. Встреть там всех, кого при жизни потерял. Смотри вниз на нас, радуйся, помогай, скорби. Пусть там у тебя будет все, чего не было здесь. Когти волков твоей стаи провожают вожака. Власть твоя принята, и дело будет продолжено. Я сказал. Эльс.

Колеса телеги вспыхнули, пламя очень быстро охватило весь обоз. Люди неторопливо отошли назад, не сводя взгляда с погребального костра.

– Хозяин, – сказала самая большая фигура. – Теперь ты вожак.

– Да, Кубо. Теперь я глава ночного города. Двадцать первый в роду. Подведи мне коня, мы возвращаемся.

***

– А тут красиво, – констатировал Гарут, когда мы взобрались на высокий холм. Вокруг были сплошь леса, изредка нарушаемые еле заметными крышами домов. Охотники, бортники, лесорубы, рыбаки, травники. Ну и монахи. Не только монастырские, но и вполне обычные священники. 'Лесная братия' – так называли монахи своих братьев, служащих в скромных церквушках мастеровых поселков, и их прихожан. К слову следует сказать, нуждались в таких поселках, в основном, женского внимания, а вовсе не помощи Господа, но полезность высокой колокольни с набатом признавалась всеми единогласно. Как и неизменной винокурни для приготовления ягодного бренди. Показательно, что никто из монахов ни разу не попенял тем, кто не ходит исправно к молитве – только низвергнутые демоны требуют ежедневных камланий, Создатель же видит души насквозь и принимает всех такими, какими и являются простые люди.