Текст книги "Книга сказочных перемен"

Автор книги: Дмитрий Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

22. Искусство

Одна неделя старого фокусника (из «Приключений принца Эно»)

Жил-был фокусник… вернее, бывший фокусник. Раньше он жил в городе Гренабль и давал представления по всей стране. Потом, невесть отчего, он бросил свою работу и уехал из города. И много лет, говорят, вполне счастливо, прожил где-то на далеком юге. Это – история об одной неделе его жизни, когда он решил вернуться в свой старый город.

История началась в понедельник, когда ему внезапно стало очень-очень грустно. Трудно сказать, что случилось. Вдруг ничто вокруг стало ему не мило, внимание размагнитилось, плечи опустились. Он остановился посреди улицы, где шел, и почесал в голове. Там всегда в запасе была пара фокусов. Он пошел на вокзал и купил себе билет до Гренабля. За оставшийся до поезда час он сбегал домой и собрал все игрушки и приспособления, которые когда-то использовал для фокусов. Получился солидный мешок. Уже в поезде он записал в свой блокнот, куда каждый день заносил несколько строк, подытоживавших прожитый день:

Я так устал, что не могу вспомнить,

чем отличаются

глаза моей прекрасной мамы

от глаз моей безобразной мачехи.

Рано утром во вторник он приехал в свой родной город. Энергия била в нем ключом. Весь этот день он обклеивал город плакатами, приглашавшими на его выступление. На этих плакатах он собственноручно нарисовал аллегорию: старость, которая показывала язык молодости. И знакомые, и незнакомые места города приводили его в одинаковый радостный трепет. Ему казалось, что каждый из прожитых здесь дней сейчас вернулся к нему, и он может раскрыть его, как страницу блокнота. Вечером он записал:

В старых местах

над моей головою

тысяча солнц.

В среду состоялось представление. Он хотел показать на нем все лучшие фокусы, которые помнил из прежних лет. Но представление провалилось. Люди не выходили даже на предложение его любимого трюка – превратить кого-нибудь из них в птицу. Публика осмеивала его, хохотала, улюлюкала. Он был взбешен, и, не закончив представление, выбежал из театра. Запись за среду – корявыми, постепенно успокаивающимися буквами – гласила:

Люди съели меня как вишню.

Хорошо, что я спрятался в косточке.

В четверг он бесцельно бродил по городу. Те места, которые казались такими милыми позавчера, теперь были тоскливыми и пугающими. Прохожие были глупы. Делать до поезда было нечего. Уже к вечеру он вспомнил, что оставил мешок с реквизитом в театре, где давал представление. Идти туда не хотелось; но он пошел.

На входе в концертный зал сидела женщина-билетер. Она продавала билеты и на его вечер, но тогда он ее не заметил. Он спросил ее про мешок, прошел за ним в гримерку, взял, вернулся. Хотелось сказать хоть пару слов. Женщина была одета в какую-то темную мешанину: свитер, юбка, платок. Не молодая и не старая. "Как вам вчерашнее?" – наконец вымолвил бывший фокусник. Она ответила. Скоро он присел. Потом оказалось, что на поезд уже не успеть. Потом она пригласила его ужинать.

После вкусного, горячего ужина он возвращался в гостиницу, уже совсем не дуясь на все эти улицы. Странно. Он не был влюблен – но он согрелся. Безразмерный свитер… Ужин… Она не была смешливой и не была пронзительно умной. Ее нельзя было назвать очень теплой. Она была… Она была… В конце концов он записал:

Утреннее солнце

кажется холодным

тому, кто не ночевал в поле.

В пятницу с утра он снова пошел к ней домой, охваченный новой идеей. Он предложил ей выбрать любую вещь из своего мешка. Она выбрала, и он сказал: "Это подарок". Потом он дал выбирать ее соседке. Потом – соседкиной дочке. Мешок был большой, и он вышел на улицу, продолжая раздавать его содержимое. Многие вещи, лежавшие там, были непонятны никому из прохожих, а он старался все же добиться какого-то соответствия между подарками и теми, кто их брал. Так прошел весь день. В этот день он опять не уехал на поезде, поскольку решил уйти из города пешком, на следующее утро. Вот запись за пятницу:

Кленовый лист

мчится над дорогой.

Осень щедра.

В субботу с утра он вышел из города. Сразу за городом был холм, и когда старый фокусник поднялся на него, он увидел башню, улицы и площадь прямо под своими ногами. Город лежал под холмом как на ладони. Он всмотрелся… Потом поцеловал пальцы и помахал ими городу. Не дожидаясь вечера, но уже придумав, что сделает дальше, он вытащил блокнот и записал:

Не вчера начался

и не завтра закончится

путь настоящего безумца.

_________

___ ___

___ ___

_________

___ ___

_________

Уже пятый сюжет подряд мы сталкиваемся с трудностями в окружающем мире. Можно сказать, что все последние гексаграммы, включая данную, описывают способы борьбы (точнее – взаимотношений) с трудностями и неудачами, с сопротивлением окружающей среды. В этой гексаграмме вовне – в верхней триграмме – находится образ горы, символизирующей постоянство и неизменность. Это могут быть, например, серые будни. Огонь нижней триграммы пытается разжечь хоть какой-нибудь костер внутри этой гнетущей скуки – как фокусник в нашей сказке. В общем смысле можно сказать, что в данном сюжете энергия направляется на убранство, на украшение, поэтизацию происходящего.

Это сюжет «убранства» (таково название соответствующей гексаграммы И Цзин). В нем не происходит великих дел, в том смысле, что в кардинальных раскладах не происходит значимых изменений, подобных войне, свадьбе или обретению полцарства. В основном комментарии И Цзин говорится: «В малом благотворно иметь куда выступить». «В малом» – то есть данный сюжет изначально посвящен «малым» делам. Ведь дом убраный и неубраный – все равно дом, богато или бедно одетый человек – все равно человек. Как говорится, «и богатые не золото едят, и бедные камни не глотают». В этом смысле украшательство или поэтизация имеют не очень большое значение.

С другой же стороны, в любой человеческой культуре на любом острове или материке, любого исторического или доисторического времени, значительное количество усилий людей идет не на «хлеб насущный», а именно на «убранство». Готические соборы средневековья и серьги из древних могильников равно показывают это. И поэтическая речь, если уж смотреть в корень – не украшательство речи обыденной, а древнейшая форма речи; очень вероятно, что она первична по отношению к речи бытовой. Возьмите сказки или песни – абсолютно необязательные побрякушки, с одной стороны; а с другой, они существуют, сочиняются и передаются вечно – насколько вечна человеческая культура. Получается, что это «малое» – не такое уж малое.

***

Вот идет по японской земле бездомный бродяга. Вечером он ночует в промокшей листве на краю какой-то поляны, перед сном записав на обрывке бумаги что-то вроде:

На голой ветке

Ворон сидит одиноко.

Осенний вечер.

– и эти строчки, по какому-то удивительному капризу судьбы, переживают современные ему дворцы, имена, дела и причуды королей, устройство гвардии и государственной бюрократии. Это может показаться странным, но это так. Я привел в пример Мацуо Басё, а мог бы привести Сашу Пушкина или певца Гомера. То есть ночевка в осеннем лесу как бы приобретает другой смысл, когда становится поэтической строфой. Хотя менее мокро и холодно от этого, конечно, певцу не становится. Или, кстати говоря, становится – как знать? Я, например, когда сочиню хорошую сказку, чувствую себя какое-то время просто священным животным, которое ступает только по мягчайшим коврам, а пьет только нектар и амброзию. Погружая «осенний вечер» в пространство поэзии, певец глубоко осознает, что тот просто прекрасно играет данную ему Господом роль, и все, что требуется от самого певца – не хуже играть свою. Тут уже наши чувства определяются жанром разыгрываемой сказки – надо плакать и громко восклицать, если это трагедия, и можно потанцевать и посмеяться, если это плутовской роман.

***

Так и можно понять сущность данного сюжета – «гора» внешнего мира остается горою, но изнутри ее освещает свет искусства (нижняя, внутренняя триграмма огня). Это может быть строчками поэзии, хотя бы такой примитивной, как записывал по вечерам наш фокусник. Это может быть огонь фокусов, как в нашей сказке, или огонь неожиданного праздника, возникающего прямо в будний день на улице (как в пятницу, когда наш фокусник раздавал по людям свои реквизиты), или музыка, или украшенная резьбою ручка от кофейника. Это искусство, крылатый конь (возникающий, кстати, в комментариях И Цзин к этой гексаграмме: «белый конь точно крылат»), всякая ерунда, сказки.

***

Стоит еще заметить, что если поменять пятую и шестую черты этой гексаграммы местами, то получится самая «законченная» гексаграмма Книги Перемен, которая стоит под номером 63 и означает «Уже конец». Близость к этой позиции подчеркивает «законченный» характер данного сюжета «искусства», его близость к «выходу из перемен», что проявляется как стабильность, самодостаточность, способность к очень долгому существованию («Жизнь кратка, а искусство долго»). Эта одна из стабильных позиций Перемен – с учетом того, что совсем стабильных сюжетов у нас не бывает по условиям игры и по всему, что мы знаем о мироздании.

Следует помнить, что искусство всегда стоит на грани безумия, во всех смыслах этого слова, и всегда должно «плясать» на грани, не удаляясь далеко ни в сторону нормы, ни в сторону безумия как разрушения смысла и миропорядка. («Путь настоящего безумца» стабилен, как говорит последнее, субботнее стихотворение фокусника). Когда искусство или убранство «раздувается» и становится самоцелью, следует именно сюжет разрушения, жестокий и крайне неуютный.

23. Разрушение
Сказка о милостивой судьбе

Росло два деревца: молодых и красивых.

Вечерами они шептались о судьбе.

– Я вырасту высоким и раскидистым, – говорило одно. – У меня в ветках поселятся птицы. В моей тени будут укрываться олени и зайцы. Я первой буду встречать солнечные лучи и утренний ветерок. Пройдет время, и меня окружит поросль моих детей. Они будут такие маленькие и замечательные…

– Нет, говорило другое, – расти страшно. Зимой бьют морозы, летом сушит солнце. Целый день труди корни, гони воду вверх, корми листья. Нет, пусть лучше меня возьмут дровосеки, а потом плотник выточит из меня что-нибудь прекрасное. Я буду лежать на бархатной подушке…

И что бы вы думали? Пришел бородатый дровосек и срубил второе дерево. Часть его сожгли в печке, а из ствола плотник сделал резную шкатулочку. И долго шкатулка лежала на бархатной подушке, храня в себе сережки, бусы и дорогие духи. Потом рассохлась потихоньку, замочек сломался. Шкатулку отдали детям, они ее быстро доломали и выкинули. Где-то на дворе валялись ее щепочки до зимы, а там уж – спроси у ветра! Ветер станет спрашивать деревья в лесу, и одно из них – то, что было когда-то первым деревцем, – расскажет, что вороны свили на нем гнездо, встроив в стенки щепочки старой шкатулки, как подружки узнали друг друга и подивились милостивой судьбе.

Они достигли своих целей, а вы достигнете своих.

_________

___ ___

___ ___

___ ___

___ ___

___ ___

В символике гексаграмм верхняя триграмма считается "уходящей", отходящей в прошлое, а нижняя триграмма – "приходящей", наступающей. В данной гексаграмме наступает, таким образом, нижняя триграмма земли, состоящая только из черт тьмы. Можно сказать, что мощное иньское давление «вытесняет, «скидывает» верхнюю черту света. Слишком ненадежно она там лежит.

Основная часть комментария И Цзин говорит о разрушении ложа, кровати – то есть именно самого спокойного и безопасного для человека места. Другими словами, это сюжет разрушения защитных оболочек – пока не достигается кульминация, когда, по комментарию Книги, «ложе разрушено до кожи» (то есть одежда и прочие защиты сорваны полностью, до голой кожи самого человека). И тут оказывается, что дальше разрушение не идет. Комментарий к следующей, пятой черте вдруг утверждает: «Рыбная ловля. Милость благодаря придворной женщине. Ничего неблагоприятного». То есть в развязке этой ситуации – спадание напряжения. Придворная женщина – женское начало, близкое к царю – очень сильный инь, как все пять черт данной гексаграммы – «меняет гнев на милость», начинает оказывать благотворное влияние. Судьба, казавшаяся жуткой, оказывается милостивой, как в названии нашей сказки.

В сказке про единорога (сюжет «войны», гексаграмма 7) есть похожий сюжет разрушения, когда орел склевывает у мальчика сюни, которого он несет к единорогу, его глупые мозги, трусливое сердце и само имя. При этом сюня не умирает и не теряет, похоже, ничего существенного для жизни. Данный сюжет разрушения уничтожает ненужное и иллюзорное (слабый ян), оставляя в целостности главное.

***

В психотерапии этому сюжету соответствует стадия разрушения психологических защит, очень часто болезненная и трудная. Наши защиты образуют в норме «ложе» очень удобной и психологически защищенной позиции. Но наше лежание на этой кровати нередко развивается в невроз злоупотребления мягкостью ложа и ленью, когда мы становимся подобными Илье муромцу, пролежавшему 33 года на печи, не видя ни врагов, ни красных девиц и – что важно – ходя под себя (то есть направляя «отходы» своей психологической жизни вроде гнева вовнутрь, в себя, разрушая постепенно печень и прочее здоровье). Когда ложе превращается в место застоя, когда силы наши направляются не на дело, а на улучшение и украшение ложа и занавесочек вокруг него (а также часто крепостных рвов, колючей проволоки и прочей прелестной защитной атрибутики), некие силы врываются в эту искусственную тишину и ломают ее стенки, принося с собой свежий воздух перемен. Этой врывающейся силой часто кажется грубый психотерапевт, но это обычно лишь проекции испуганного эго; это сама природа рушит слишком искусственные и жесткие стенки, причем обычно скорее природа внутренняя, чем внешняя (чем более внешняя сила занимается разрушением, тем грубее оно происходит).

Даже в миролюбивом буддизме один из главных духов – Манджушри – держит в руках меч. Даже христос сказал: «не мир я пришел принести, но меч». Меч Манджушри рассекает человеческие иллюзии. От этого страдает человеческое эго, но радуется – при хорошем развитии ситуации – истинное я, вечный и неразрушаемый центр бытия.

***

Второе дерево в нашей сказке – то, что боялось расти – пережило многократное разрушение: его ломали вначале дровосек, потом плотник, потом время, потом дети. И всё же допустима та точка зрения, что судьба была к нему милостива, исполняя, по большому счету, его собственные желания. Первое дерево тоже «получило» немало страданий – летний зной, зимние морозы, постоянный труд и так далее. Вообще, родившись в этот мир и обладая плотью, существо обрекает себя на участие в сюжете разрушения, ибо эта плоть будет разрушена по-любому. Милостивая судьба дает нам выборы КАК будет разрушаться наше тело и психика: в огне или в тлении, естественно или искусственно и т.п.

Прекрасная буддистская медитация: практик визуализирует, то есть максимально живо представляет себе, как его тело стареет, дряхлеет и умирает; как начинает разлагаться труп, как тело поедают черви; как остаются кости распавшегося скелета; как ветер и дикие звери разносят эти кости по земле и пескам; как ветер выбеливает их в мелкие камушки. В ходе такой медитации практик естественным образом возвращается к центру сознания, к тому, кто наблюдает за всеми этими телесными процессами. Так начинается сюжет возвращения.

24. Возвращение
Блудный сын

Вернуться в детство, сказать тому – вихрастому? нет? – мальчишке: «Ну, малыш, успокойся». Блудный сын сидит в грязной харчевне, из собственного жестяного чайника себе подливает. Минуту назад к нему подбежал сын шинкаря и спросил на ломаном кастильском:

"Дядя, есть закурить?"

А он взял трубку, высыпал табак под лавку и трубку сунул в карман; а потом сказал голосом, смачным от перегара:

"Не надо курить. Никому не надо."

Убежал мальчишка, заорал во дворе петух (на ломаном кастильском?), а он пепел смахнул с усов и чудом вдруг догадался: это всё – от отца, и не только как пепел стряхивать, но и как трубку в карман прятать, чубуком вверх; а уж пуще всего – слова. Слова те вылитые отцовские; вот точно так он сидел на лавке и курил, либо ногти разглядывал, а спросишь – так и ответит.

Нет дома.

Что за зверь в чаще продирается, ветки гнет, вверх лезет? Как чёрный комок – по горлу? Или как пузырь в реке – радужный, или как сама река – только черная? Это стыд идёт, диким зверем воет, пустым ветром шумит. Стыд идёт! Ты стыд в своём мешке несешь, странник.

Сидят на скамье: справа стыд, подалее отец.

– Вы здесь меня обождите, я мигом.

Вот подходит он к давнему дому. Золоченые окна, ласковые перила. То-то челядь рты разевает. Как пропустили за ворота? Только он бочком – и мимо, по дорожке в сад. Вот он, мальчишка. Неужели удалось?

– Здравствуй, малыш.

– Здравствуй, отец.

Я не отец. За отца стыдно. Я – ты сам, который вырос.

– Теперь тебе нечего бояться.

Кроме дома.

– Ты скоро уйдешь отсюда.

– Куда?

– Куда окна не глядят, по дороге.

– А что я там найду?

– Всё, что искать будешь. Чего будешь искать – найдешь.

– А чего мне ждать?

– Ничего не жди. Всё исполнится.

– А если родители меня не пустят?

– Так не бывает. Посмотри на меня: видишь, ты вырос старше их. Они за тебя не придумают; а я всегда помогу.

Ох ты, морда веснушечья, маленький принц.

– Пора идти.

– Ты меня будешь учить?

– И ты меня.

Снится блудному сыну, как он уезжает из дома. И раньше снилось, и теперь снится. Да только теперь рядом с мальчиком скачет он сам, какой вырос. И мальчик смотрит на него, смеется счастливо. Ветер прохватывает грудь и стыд выдувает.

Снится старому отцу, что сын возвращается. Братья выносят из дома яркую одежду. Мычит бык, которого ведут резать. Чудится он сам себе тогда – Ноем, с лавром почему-то кругом лысины, спокойно стоящим у борта своего двора-ковчега. И идёт сын – как голубь летит без веточки, со сломанным крылом. Чует старик тогда вдруг горячую кровь в шее, ходит она ходуном, а шея его – словно бычья холка до удара опора. Тогда он голубю кричит: "Улетай!" – и просыпается.

Зовет трактирщик сына:

– Глянь, сынок, тот бродяга не смылся втихаря?

Мальчик заходит в дом вместе со снопом вечернего солнца и стаей затихающих мух. На скамье сидит странник с сияющими глазами и под бородой – улыбка.

– Поди сюда, – он машет рукою.

Мальчик осторожно подходит (странник сидит один на скамье в глухом углу), теребя наготове край полотенца, чтоб смести крошки или вытереть лужу. Пришелец всё машет рукой, и он осторожно садится на край скамьи.

– Глянь, – и из каких-то страшных глубин (сколько же на нём одежды?) странник достает коробочку, кладет на стол, открывает:

И уже захватывает дух: золотой медальон!

Щелкает крышка, они склоняются над столом. На картине – мальчик в богатой одежде, смотрит гордо и жадно: "Ну же!.." Странник подвигает медальон:

– Бери. Твой.

Безошибочно (знал!) мальчик придвигает руку и поднимает округлившиеся глаза.

Путник уже встал, завязал мешок.

Он прикладывает палец к губам, подходит к окну, ещё раз показывает: "Тише!", открывает раму и перелезает во двор.

Мальчик показывает на медальон, и взлетают брови: "А вы как?"

А странник осторожно, но торжествующе, тычет себя пальцем в грудь.

И прикрывает окно.

Сын шинкаря остается в темнеющей комнате с золотым медальоном, замирающим сердцем не смея выбрать шаг ни к двери, ни к окну.

___ ___

___ ___

___ ___

___ ___

___ ___

_________

Сюжет «Возвращения» знаменует конец «трудных» гексаграмм, то есть конец того периода перемен, когда герой сталкивается с неудачами и проблемами (начавшийся с «Исправления порчи» и достигший кульминации в «Разрушении»). Пройдя через все эти трудные (но ценные и необходимые для духовного роста) моменты, герой возвращается к самому себе, «на свой путь», как говорит комментарий И Цзин. По символике Книги, этому сюжету соответствует время ранней весны – когда солнце после зимнего солнцестояния возвращается в мир, света становится больше, дни увеличиваются. Полная тьма (шесть иньских черт, соответствующие сюжету «принятия», гексаграмма 2) начинает наполняться светом, который в виде одной янской черты вступает в нее снизу. Комментарий И Цзин говорит, что «в выходе и входе нет торопливости», потому что это закономерное возвращение, период естественного развития.

Возвращение к собственным истокам, к первоначальным ценностям, к своему смысловому центру. Ошо говорил, что медитация – это возвращение домой.

***

В определенном смысле этот сюжет описывает один из центральных – во всяком случае, очень популярных – мифов современной психотерапии. С одной стороны, это фрейдовская идея о целительности воспоминаний детства, особенно вытесненного, «спрятанного» там материала. (можно представить себе, что эти вытесенные сильные переживания лежат на дне памяти подобно нижней янской чертой под пятью иньскими «темными» чертами забвения.) С другой стороны, это идея «внутреннего ребенка» – полуавтономной части психики, сохраняющей детские и даже младенческие черты «внутри» психики взрослого человека. Психотерапия в таком сюжете во многом направлена на удовлетворение потребностей «внутреннего ребенка», лечение его травм и – если получится – постепенное развитие самых инфантильных сторон. Предполагается, впрочем, что в любом случае во взрослом человеке такой «внутренний ребенок» будет занимать значительное психологически место, и периодическое «возвращение» всегда будет актуально для профилактики невроза и для радости жизни.

«Перепросмотр» и изменение личностной истории, описанные Кастанедой, реимпринтинг из арсенала НЛП и многие другие техники следуют той же идеологии возвращения в детство, изменения там определенных вещей – как правило, перепроживания травматических эпизодов – и возвращения во «взрослое» состояние, подвергшееся благотворным переменам. В сущности, наша сказка следует той же логике: блудный сын возвращается в свое детство и разыгрывает диалог себя взрослого с собой ребенком. Страдавший ребенок (от чего-то же он бежал когда-то из дома) наполняется ресурсами взрослого и дарит тому в ответ свои бесценные ресурсы. Когда это вправду происходит, многое в жизни взрослого изменяется. Он становится богаче на счастливое детство. В сказке это выражено тем, что странник дарит свой детский медальон настоящему ребенку – наверное, потому, что ему это навязчивое напоминание о детстве больше не нужно, у него теперь есть живая связь.

***

Житейская история. Он и она, оба учителя, он у маленьких детей, она у студентов. Вспыхивает любовь, скоро они бросают прежние жизни (он – первую жену, она – маму) и начинают жить вместе. Теперь: они оба вспоминают о своем детстве как о чем-то болезненном и трудном (это обычно для работающих с детьми), там много обид на родителей и прочих фрустраций. В своей новой жизни вместе они проводят в постели львиную долю времени. Они подолгу с безумной силой занимаются сексом. Как-то нечаянно они начинают в сексе «разыгрывать сценки» из собственного детства. Ну как – вспоминают какие-то детские эротические переживания и «разворачивают» их в полноформатный секс. Причем театральность они соблюдают полностью – дают друг друга имена, возраст, и всё это сохраняют до конца сцены. Им обоим это очень нравится. Месяца два-три-четыре они разыгрывают сцены из детства в постели на полную катушку. Как-то постепенно они переходят на подростковые сцены (причем никто из них этого сознательно не замечает, это же всё спонтанно происходит, в очень измененном состоянии сознания, обычно по ночам). Только когда они «подобрались» (еще через пару месяцев) к возрасту конца средней школы, «повзросление» стало осознаваться. Он стал замечать, что собственное детство вспоминает теперь в теплых и «розовых» тонах. Страсти в постели стали угасать. Когда они вспоминали это пару лет спустя (уже расставшись, причем совсем почти без войн, а как-то спокойно), они легко заметили, что последние «театрализованные» сцены в постели как раз разыгрывали возраст 18-20 лет, когда оба в реальности и начали жить половой жизнью. После этой истории у них у обоих довольно сильно поменялось отношение к собственному детству. Как будто оно изнутри наполнилось счастьем. Он, кстати, еще через год-два перестал работать с детьми. А она следующий длинный любовный роман пережила с женщиной – как бы переписывая наново уже свою взрослую жизнь.