Текст книги "Путь, исполненный отваги. Задолго до Истмата"

Автор книги: Дмитрий Беразинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 42 страниц)

Дорога здесь уже была порядком разбита многочисленными подводами, телегами, а то и просто волокушами, стаскивающими к крепости заготовленное сено. Иннокентий проводил взглядом четверку волов, тянущих здоровенную подводу со свежеспиленными бревнами, глубокомысленно почесал в затылке и сказал Ростиславу:

– Я пару лет назад работал на гаторе[ [32]32
  Станок гаторного типа для продольной распиловки бревен; так называемая пилорама.


[Закрыть]. Гитару двенадцатиструнную дюже купить хотел, вот эту самую... Работка адова, но хорошо оплачивается... К чему это я? А! Так вот каждое из тех полешек ясеневых распиливалось двухэтажной рамой минут пятнадцать... Интересно, как эти парни управляются с такими поленяками?

– Молча, – буркнул Ростислав, – капля камень долбит. Один сверху, другой, соответственно, снизу. И пошло: наше – ваше, наше – ваше, наше – ваше...

– Перекур! – подхватил Кеша. – Так бревно неделю пилить можно. Думаю, генерал какую-нибудь конструктивную идею им подкинул... не без того.

Началась слобода перед крепостью, исправно работающая на нее в мирное время и находившая приют за крепкими стенами во время военное. Дотошный Кеша насчитал аж тридцать дворов – приличная деревенька. Слева показалось еще одно селение, поменьше. Там, по рассказам Волкова, жили рыбари. Рыбацкий поселок был дальше от крепости, но и издалека были видны громадные сети, висящие на просушке между вбитыми в землю кольями. Со стороны поселка тянуло запахом водорослей и рыбы.

– Парадиз! – произнес на петровский манер Каманин. – Рыбаки есть, крестьяне имеются, солдат хватает. Осталось среднее сословие на ножки поднять... не пересолив с тяговым усилием. Иначе получим какую-нибудь Кампучию второй половины семидесятых...

При слове «Кампучия» проснулся дремавший князь Волконский и посмотрел в окно.

– Наконец-то! – обрадовался он. – Хуже каторги это путешествие через половину страны!

Ростислав рассмеялся.

– Посмотрим, Алексей Никитич, что вы скажете, когда вам придется преодолеть не жалких триста верст, а полторы – две тыщи верст, инспектируя какой-нибудь Красноярский острог! А то и Братский! Про Читу мы скромно не упоминаем... А кстати, Аляска не входит в ваше подчинение?

– Господа! – взмолился несчастный глава Сибирского приказа. – Да ведь мне жизни не хватит, чтобы посетить все эти места! Вы полагаете, Ростислав Алексеевич, чтобы я всю жизнь провел в разъездах?

Каманин внимательно посмотрел в глаза князю.

– Тогда, – тихо, но твердо сказал он, – выбирайте достойных помощников и организуйте службы контроля над их деятельностью. За последние два года мы повесили тридцать шесть воевод – оборзевших зверей, дравших по три шкуры с тех, кого они призваны были защищать. Четырех воевод пришлось повесить вместе с прихлебателями, которые организовали чуть ли не мафиозные группировки на подконтрольных им землях. Вопрос номер один: сколько воевод нужно повесить, чтобы остальным была наука – служить по чести? Али повывелись честные люди на земле русской и необходимо возрождать породу? Что ж, возродим, хотя и хлопотно это... Идея понятна, князь?

– Ясней ясного! – хмыкнул Алексей Никитич. – Одно только мне непонятно: откуда столько народу набрать? Сибирский приказ – это вам не хиханьки.

– Ищи, князь, ищи! – сурово молвил премьер-министр. – Должны быть на Руси толковые люди! Нужно только искать!

Вблизи Псковских врат маячил верхом на породистом рысаке сам генерал Волков с подзорной трубой в руках. Увидав поезд, поскакал навстречу, сдерживая горячего жеребца. Не генеральское дело – нестись во всю прыть, аки флигель-адъютант. Проскакав шагов пятьдесят, остановил коня. Ждал, пока подъедет головная карета и из нее выйдет друг и соратник Ростислав. Подождав, пока тот вылезает из кареты, спешился.

– Ну, здорово! – протянул руку для приветствия.

– Бонжур, мон женераль! – ответил Каманин и внезапно крикнул, обернувшись к карете: – Эй вы, вылезайте, покажитесь господину генералу!

Вылезали, жали руки. Передав поводья коня своему адъютанту, Волков с товарищами пошли пехом и свернули с дороги налево – туда, где вдоль Гдовы были сложены штабеля бревен, теса, мха и готовых кирпичей, уложенных на поддоны. Где-то недалече раздавалось тарахтение мотора непонятной системы.

– Константиныч, чего там пыхтит, как паровоз? – спросил удивленный Иннокентий. – Кажется, в двигателях разбираюсь, а вот такого звука ни разу не слышал...

– Эх ты, дитя цивилизации, – рассмеялся граф, – дыма, что ли, не заметил? Это ведь локомобиль, двигатель паровой! Основной привод для лесопилки либо лесопильной мельницы по-здешнему. Доски растирают здесь.

Волков прямо-таки наслаждался звуком произносимых словосочетаний, ранее ему неизвестных. Они подошли ближе, к почти двухметровому забору из необрезной доски. За забором пыхтело так, словно рота красноармейцев после длительного полового голодания попала на представление в стриптиз-бар. Охранник у ворот почтительно козырнул, пропуская высоких гостей. Навстречу выскочил мастер из местных.

– Здорово, Семеныч! – поприветствовал его Волков. – Вот привел к тебе экскурсию.

– Добрый день, ваше сиятельство, – поклонился мастер генералу и гостям, – милости просим!

Он повел гостей к пыхтящему чудовищу высотой в три метра и больше всего похожему на перевернутый паровоз. Снизу время от времени со свистом била струя пара, маховики со стуком толкали шатуны, вращающие трансмиссионный вал. Сбоку на вал был насажен аршинный шкив, с которого посредством кожаного ремня вращательный момент передавался на расстояние чуть ли не в двадцать метров в помещение лесопильной мельницы. С той стороны время от времени сквозь пыхтение локомобиля доносилось тонкое повизгивание пил.

Вновь прибывшие со священным ужасом наблюдали работу монстра. Мастер внезапно глянул на манометр.

– Аникейка! – заорал он. – Шкуру спущу, воду давай!

Спавший на мостике возле теплого котла подросток лет пятнадцати (как можно спать в таком шуме) при вопле начальника проснулся и, схватив два жестяных ведра, спрыгнул вниз – на штабель аккуратно сложенных дров.

– Пулей! – повторил мастер. Парнишка кивнул и помчался к речке, что находилась всего в нескольких шагах.

Волков пытливо посмотрел на приятелей. Ростислав едва заметно кивнул и направился к выходу. Следом потянулись остальные.

– Пойдем квасу с дороги попьем! – предложил граф, кивая на свежесрубленный трактир, от которого ветер доносил запах сосновой смолы и мха. – По лицам вижу, что есть вопросы.

Стоящий на низком крыльце половой встретил их вежливым «милости просим» и провел посетителей за отдельный столик в углу общей залы. Поскольку день был рабочий, а время обеда уже закончилось, то в трактире не было ни души. Увидав посетителей, к ним поспешил сам хозяин – опрятный мужичок небольшого роста с культяпкой вместо правой ноги.

– Знакомьтесь, местная достопримечательность! – представил Андрей Константинович трактирщика своим коллегам. – Русский вариант Джона Сильвера – Иван Серебрянников, прошу любить и жаловать! Нам бы кваску, хозяин!

– А я бы пожрать не отказался! – сказал Иннокентий. – Самое время.

Князь Одоевский в знак согласия кивнул головой. Ростислав тоже был не против.

– Ушица двойная только что поспела! – нараспев произнес Серебрянников.

Глаза путешественников потухли, лица окаменели, они стали молча потягивать квас.

– Что такое? – недоуменно спросил Волков. – У вас лица евреев, замученных Великим Постом.

Иннокентий объяснил, что уха им уже в печенках, потому как последний раз они вкушали ее четыре часа назад. А до этого хлебали два раза намедни.

– Расклад понял! – развеселился генерал. – Ты нам, Иван Семеныч, дай чего мясного: ветчины, каши какой, солений...

– Но ушица-то стерляжья! – воззвал к небесам трактирщик. – Чай, не каждый день готовим!

Расстроенного хозяина услали за скоромным, а повеселевшие министры принялись тянуть пиво, называемое на старорусский манер квасом.

– Константиныч, – начал беседу Симонов, – ты мне скажи, сколько в этом чудище лошадиных сил? Выглядит оно могуче.

– Сорок пять! – гордо ответил генерал. – Ой, боже ж мой, не делайте такие лица! Это типичный локомобиль, что устанавливались на Мальцовских заводах. КПД, согласен, херовое, но это лучшее из лучшего, что мы имеем на сегодняшний день.

Князю Одоевскому в этот момент приспичило посетить уборную. Пользуясь случаем, Иннокентий спросил Волкова:

– А нормальный дизель не могли установить? Он в десять раз меньше, а мощность во столько же раз больше!

Генерал допил квас и внимательно посмотрел на оппонента.

– А топливо для своего дизеля ты вырабатывать будешь? У локомобиля много недостатков, но одно неоспоримое достоинство: его топливо – дрова. В них у нас недостатка нет.

Кеша поднял руки. Про солярку он и забыл. Привык, что ее можно достать на любой заправке! А с заправками здесь туговато. То топливо, что есть, используется для вездеходов и «Мурены», а Хранитель как-то не рассчитывал на межсистемный нефтепровод. Свои запасы у России есть, и запасы огромные, но сколько труда необходимо вложить, пока «черное золото» раскроет им свои объятия.

Вернулся Одоевский, следом за ним – половой с подносом, уставленным всяческой снедью: блины, пирожки с говяжьими губами, жареные ломти свинины, соленые грибы, капуста, тарелка с корнишонами. Поставил на стол, ушел. Вернулся еще с одним подносом, на котором лежали кольцами колбасы и еще пирожки – с требухой.

– Так жрать, – вздохнул Иннокентий, мрачно поглядывая на собственное пузо, – ни в жизнь не похудеешь!

– Так не жри! – прорычал Волков, вцепившись крепкими зубами в румяную колбасу. – Нам больше будет!

– Фиг вам! – по-индейски выругался Кеша, начиная со свиных ребрышек.

– Хозяин! Вина! – потребовал князь Алексей.

Приковылял Джон Сильвер с громадными часами. Постукивая мозолистым пальцем по циферблату, он произнес, косясь на Волкова:

– По приказу господина генерала вино подаем только опосля шести вечера. Звиняйте, ваше сиятельство! – и вернулся назад за стойку.

Князь перевел недоуменное лицо на Волкова. Тот лукаво усмехнулся.

– А что вы думали? – Андрей Константинович говорил негромко, чтобы его не услышал трактирщик. – Уж если я объявляю борьбу с пьянством, то исключения не допускаются. Алексей Никитич, что вам дороже: Великая Россия или чарка первача? Не мне вам объяснять, как много значит личный пример.

– Не понял вас, Андрей Константинович, – возмутился князь, – русскому человеку за обедом, да чтоб и не выпить чарку! Какой вред от сего?

– Вред есть, и немаленький, – возразил генерал, – есть люди, для которых чарка – это начало пьянки. Скажете, мало таких людей? Вздор! Да половина России, причем большая! И способ здесь может быть только один: если человек не в состоянии ограничить себя в выпивке, то мы придем к нему на помощь. Даже если он не просит.

– Военная демократия в действии, – заметил Иннокентий, налегая на еду.

– Вроде я вас понял, – как-то неуверенно заключил князь, – но винца выпить все же неплохо было бы!

«Ни хрена ты так и не понял!» – подумал Волков. Не видевши пропитой страны, вообразить ее очень трудно. Не в силах сознание нормального человека предположить подобное безумство. А после ознакомления народов Руси с «крепышом» этот процесс уже пошел.

– Кстати о работе! – вмешался Ростислав. – А что, на подноске воды для котла обязательно должен быть задействован подросток? Как-то это не очень...

Волков проглотил очередную колбаску и спросил:

– А что, он надорвется, раз в час два ведра воды из реки притащить? У Аникейки батьки нет, погиб два года назад во время пожара в слободе, зато есть мамка и четверо младших сестренок. Работает он девять часов в сутки пять дней в неделю плюс пять часов в субботу, воскресенье – выходной. Получает по взрослому тарифу – два рубля в месяц, семью кормит, мужиком себя чувствует – это плохо? Это плохо, когда в пятнадцать лет мужиком себя чувствуешь, ответственным за семью?

– Во затронул! – проворчал премьер-министр. – Я в общих чертах спросил...

– В общих чертах, господа, вы все сами увидите завтра. Сегодня вами займется наш квартирмейстер, он же комендант, покажет новые жилища, выдаст все необходимое, отведет в баню и прочее, короче, я к вам его пришлю. Ба! Это, видать, за мной.

Последнюю фразу он произнес, увидав, как в трактир вошел его адъютант в сопровождении какого-то моряка. То, что это моряк, Иннокентий понял по грязной бандане, плотно облегающей бритый череп. Генерал поднялся из-за стола и прошел навстречу гостю. Пожал ему руку, шепнул что-то адъютанту, кивнув на оставшихся за столом, раскатисто засмеялся на какое-то замечание морского волка. Хохоча, он вышел из трактира, а следом за ним вышел и моряк. К столику подошел адъютант Волкова.

– Господин генерал приказал мне после того, как вы отобедаете, проводить вас к коменданту, господа! – звонким мальчишеским голосом, немного запинаясь, произнес юноша.

Министры переглянулись. Ростислав высказал общее мнение:

– Спасибо, дружок. Как ваше имя?

– Мирослав! – покраснел тот. – Мы, Адамовичи, из Западной Руси будем.

– Значит, земляк! – засмеялся довольный Иннокентий. – Слышь, земеля, садись перекуси с нами. Мы-то уже поели, а тебе когда еще доведется! Небось целый день в разъездах?

– Садитесь, молодой человек! – предложил князь Одоевский, недоумевая про себя, отчего его коллеги заинтересовались этим пареньком. Хлопчик как хлопчик. Что на побегушках, то понятно – работа такая,

– Благодарствуем! – поклонился им Мирослав и сел за стол, на который по знаку Каманина половой поставил чистый прибор и бокал квасу.

– Будем знакомы, – произнес символический тост премьер-министр. – Я – Ростислав Алексеевич Каманин, вот это – Алексей Никитич Одоевский, а прямо напротив вас – Иннокентий Михайлович Симонов.

Мальчишка-адъютант вскочил и застыл с раскрытым ртом. Ростислав иронично поинтересовался:

– В чем дело, молодой человек? Горячо?

– Прошу прощения, ваши сиятельства! Вы... Ростислав Алексеевич... ведь вы...

– Да, – спокойно подтвердил Каманин, – я тут премьер-министром работаю, господин Симонов – министром культуры, а князь Алексей – главный министр по сибирским землям. Да вы садитесь, ешьте, мы вам вовсе не хотели аппетит портить, кушайте! Вот эти колбаски, право, они недурны. Правда, после господина генерала их там мало осталось... но есть еще пирожки с требухой, тоже восхитительные. Что вы так смотрите? Понимаю, не каждый день с министрами обедаете, привыкайте. Авось и с царицей придется когда-нибудь трапезу делить. Мы, пока город не достроим, здесь харчеваться будем, по-простому.

Подождав, пока Мирослав утолит голод, министры тронулись в путь. Адъютант провел их мимо штабелей и тюков, по легкому мосту перешли Гдову и направились к Малым вратам, которыми ранее пользовались лишь рыбаки да солдаты из крепости, направляющиеся порыбачить или прикупить рыбки. Местность здесь была поделена на участки, обозначая контуры будущего посада. Каждый участок имел площадь в десять соток, и на нем проводились работы «нулевого цикла»: вбивались сваи, рылись ямы под фундамент, с почвы снимался дерн. К каждому из участков подводами подвозились глина, песок, известь и камни.

Миновав первый «квартал» будущего посада, путники вступили во второй. Здесь уже было положено по несколько венцов, связанные в углах в «шип» либо, как будут называть позднее, «в немецкий угол». Повсюду слышался веселый перестук топоров, кое-где перемежаемый отборным матом полуответственных работников: мастеров, измерителей и бригадиров. Как сообщил Мирослав, на строительстве работало тридцать девять строительных артелей по восемь человек каждая.

Прошли мимо кузнечного ряда. Здесь производили необходимые для стройки скобяные изделия и шанцевый инструмент: лопаты, заступы, кирки, скобы, гвозди и прочее. Бородатые кузнецы устроили себе перекур и пили студеный квас, а их могучие подручные-молотобойцы валялись на траве. В стороне от кузниц стояла небольшая доменная печь, доменка, возле которой находились залежи древесного угля и гематита, доставленного водным путем ажно с севера Онеги. Там, в селении Повенец, были обнаружены залежи железной руды, а водный путь Онега – Свирь – Ладога – Нева – Балтийское море – Двина – Чудское озеро позволил обеспечить доставку такого нужного груза. Единственную трудность создавали шведы, хозяйничающие в Ингерманландии, но ради такого дела русские пошли на хитрость, арендовав в Пруссии несколько судов с мелкой осадкой и укомплектовав их командой матросов, которым была одна дорога – на виселицу. Выправив капитанам документы фламандских негоциантов, Волков щедро платил морским волкам за руду, которую, согласно легенде, они доставляют на верфи Амстердама. Для отвода глаз граф и впрямь послал несколько кораблей в Амстердам, но львиная доля гематита оставлялась в Гдове.

Следующий квартал. Практически готовые избы, доводкой которых занимаются по два-три человека с артели: рубят сараи, конюшни, бани, настилают крылечки, вешают ставни. К одной из таких изб адъютант подвел своих спутников.

– Денис Петрович! – крикнул он в раскрытое окошко. Из окна выглянул недовольный мальчишка.

– Чего надо? – недружелюбно поинтересовался он. – Отдыхают они после обеда.

– Я сейчас генералу доложу, как комендант дело свое справляет, пусть потом не обижается!

Голова в окошке исчезла, вместо нее появилась сытая рожа с обвязанной платком щекой. Это был сам квартирмейстер будущего Свято-Софийска Денис Горшков.

– Я вовсе не отдыхаю, – буркнул он, – зубы, будь они неладны! – Слово «они» он произнес на дреговичский манер, получилось забавное «аны».

Ростислав Алексеевич глянул на опухшую со сна рожу, оценил «домашнюю заготовку» и обреченно махнул рукой. Сейчас мы ему поблефуем!

– Мирослав, голубчик, – произнес он громко, не глядя на Горшкова, – передайте генералу, что коменданта я велел повесить. Сдается мене, что у него за душой помимо отдыха в рабочее время еще немало грехов... Что?

Квартирмейстер уже валялся в ногах у премьер-министра. Обхватив шевровый сапожок Каманина, Денис Петрович прижался к нему щекой.

– Пощади, батюшка! Пощади, родимый! Не лишай живота!

Хитрый Горшков краем уха слышал, что первый министр любит, когда ему говорят честь по чести, не изворачиваясь. Тогда можно еще надеяться на снисхождение, а если человек начинает лгать, пощады не жди. Эту легенду Ростислав раскручивал сам с особой тщательностью. Грамотно пущенные слухи выполняют за тебя процентов двадцать работы.

– Встань! – приказал он. – Ты ведь знаешь, что распоряжением генерала рабочий день установлен в девять часов, и он не предусматривает послеобеденного сна! Знаешь?

– Помилуйте, господин премьер-министр! – Плут верно просчитал ситуацию, рассудив, что выше генерала Волкова может быть только персона первого министра. – Да где же вы видели, чтобы у коменданта был рабочий день в девять часов! Да я только в половине третьего утра спать лег – пересчитывали с дьяками поступившую руду и припасы!

Тут Горшков не солгал. Действительно, должность коменданта хотя и является прибыльной, «хлебной», но спокойной жизни она своему обладателю не дает. Как заведенному нужно постоянно быть в движении: считать, делить, вести учет, расход и присматривать, чтобы ничего не сперли. Видимо, он надавил на правильную клавишу, потому что Каманин неожиданно повернулся к своим спутникам и весело произнес:

– Верно излагает, сукин кот! Да только знаю я, что нету среди их братии праведников. Ладно, квартирмейстер, на первый раз ты отделался легким испугом. Но смотри мне! А теперь веди показывай, где тут у вас можно разместиться государственным людям.

Денис Горшков быстро вскочил на ноги, отряхнул пыль с колен и мягким голосом заговорил:

– Не извольте сумлеваться, лучшие хоромы для вас приготовлены. Три избы возле самой речки, рядом затон, рыбку в час досуга половить можно, крылечки с резными балясинами, фениксы на коньках, ставеньки полированные...

– Комендант! – покачал головой Ростислав. – Мы не на отдых сюда приехали и не на рыбалку! Веди показывай, едри твои копыта в центр циклона!

Испуганно присевший Горшков послушно потрусил вперед.

Глава 9. Гея. 1701
Европейский политик и интриги молодого льва

2 марта 1701 года король шведский Карл сидел за столом в столовой замка Вайден и завтракал. В конце февраля его двадцатипятитысячная армия высадилась в Голштинии и легко выбила оттуда датчан, захвативших ее в декабре прошлого года.

Король Дании Фредерик Четвертый, устав ждать обещанных сюрпризов от бывшего русского царя, заключил военный союз с польским королем Августом, направленный против Швеции. Августу некуда было деваться – вступив на польский трон, он обещал освободить Ливонию, и теперь агрессивно настроенная шляхта требовала крови, которую в случае чего могла пустить и самому королю. Тем более что на протяжении долгого времени война польского дворянства против собственного короля являлась не преступлением, а своего рода квестом. Итак, Августу пришлось от слов переходить к делу. В начале декабря он подписал указ о созыве польского ополчения, а также ввел в Польшу несколько полков саксонского войска. Когда количество вставших «под ружье» перевалило за двенадцать тысяч, Август лично повел свое войско на северо-запад. Чтобы в случае конфуза позору было меньше, он по совету своего бывшего собутыльника Петра оставил себе на время похода лишь титул саксонского курфюрста.

Странное это было войско. Ядро его составляли отлично обученные саксонские солдаты, преданные своему сюзерену, но остальная часть войска была набрана из «джентльменов удачи». Вояки эти, даже не вступив в Ливонию, уже испытывали легкое похмелье от еще не опустошенных подвалов Риги. Польско-саксонская армия на кураже захватила несколько лифляндских крепостей и устроила по этому поводу грандиозный пир.

Двадцать первого декабря Август все-таки вспомнил, зачем заявился в Лифляндию, и отдал приказ двигаться к Риге. Вопреки его предположению и давешним обещаниям Иоганна Паткуля (ныне прохлаждающегося в Мадриде) лифляндское рыцарство не спешило брать в руки оружие и начинать справедливую войну против своих угнетателей. Подивившись на армию пьяниц и обжор, лифляндские дворяне пожали плечами и решили не гневить Господа.

Пока воинство Августа веселилось в окрестностях Митавы, рижский губернатор Дальберг объявил мобилизацию и успел укрепить городской вал и стены. В итоге с наскоку Ригу взять не удалось, а войскам Августа пришлось начать правильную осаду. Правильная осада в понимании Августа заключалась в посещении маркитанток и обозных шлюх, беспробудном пьянстве и редких взглядах через подзорную трубу в сторону Рижской крепости. Пару раз с похмелья он отдал приказы идти на приступ, но всякий раз потрепанных солдат защитники Риги встречали таким оглушительным хохотом, что сконфуженные вояки Августа откатывались назад – к запасам еды и вина. И было от чего хохотать: на средневековую крепость надвигалась полупьяная толпа, вооруженная чем угодно: начиная от дреколья и заканчивая незаряженными пищалями. Нескольких выстрелов из крепостных орудий обычно оказывалось достаточно, чтобы нападающие кидались врассыпную.

Карл, узнав о «бесчинствах поляков в Лифляндии», предложил Дальбергу помощь, но тот благородно отказался, сообщив королю, что «вскорости эти пьяницы уберутся по домам».

Датчане же были настроены более решительно. В середине декабря они захватили Голштинию и город Киль. Двадцатого числа шестнадцатитысячная армия датчан высадилась в Померании и захватила Рюген, Штральзунд и Шверин. Вслед за этим планировалось прогуляться в земли Мекленбурга, но тут наконец проснулся шведский король.

В начале января к нему прибежал его друг, шурин и собутыльник герцог Голштинский. Задыхаясь в слезах и соплях, он поведал ему о вероломстве короля Дании и попросил защиты. Присутствовавший при этом разговоре французский посол граф Гискар пролил вино на манишку, справедливо предположив, что сейчас произойдет обильное кровопускание его кошельку. Он не ошибся. Карл допил последний кубок вина и повернулся к нему:

– Мой друг! – произнес он по-французски. – Вот мне и понадобились вещественные доказательства нашей дружбы. Мой сенат поддерживает англичан, но лично мне ближе Франция и король Людовик. И если вы меня поддержите, то благословение сената мне не нужно. И шпага моя в грядущей войне за испанское наследство будет принадлежать потомкам моего знаменитого тезки. Но мне, черт побери, необходимо покончить с врагами Швеции!

Гискар медленно наклонил голову и отбыл в посольство писать письмо своему королю. Письмо король должен был получить не позже десятого января, двое-трое суток на обдумывание ответа (в эти трое суток гонцу предписывалось отыскать старого пройдоху-монарха и добиться от него вразумительного ответа), значит, числу к двадцатому смело можно ожидать королевского решения. Пятнадцатого Карл собрал сенат. Узнав, что против Швеции ополчились две такие могущественные страны, как Дания и Польша, советники короля пришли в ужас и стали предлагать мирное решение конфликта. Один за другим выступающие говорили об истощенной казне и неготовности страны к войне. Король за полтора часа прений не проронил ни звука, лишь рассеянно смотрел по сторонам, как бы ища в этом трусливом стаде единомышленников. Но тщетно. Как только поток скулежа прервался, он, гремя шпорами, взобрался на кафедру и почти слово в слово со своим земным воплощением объявил:

– Милостивые государи! Я решил никогда не вести несправедливой войны, а справедливую кончать лишь гибелью моих противников. Я нападу на первого, объявившего мне войну, и, когда одержу над ним победу, этим, надеюсь, наведу страх на остальных.

Пристыженные советники переглянулись, но еще отец Карла отучил сенат спорить со своим королем. Поскулив для порядка еще, они согласились с королевским указом о мобилизации.

«Шведская армия была отлично вооружена, оснащена и обучена. Каждый солдат и офицер получал от государства надел земли, который обычно сдавался в аренду обывателям, обязавшимся содержать владельца. Правительство обеспечивало рекрутов мундиром, оружием и жалованьем во время военных действий. В Швеции король мог располагать значительными по тем временам силам – 34 000 пехотинцев и кавалеристов регулярных войск и 38 линейными кораблями, команды которых насчитывали до 15 000 матросов.

Боевой дух шведской армии был чрезвычайно высок, что объяснялось особым религиозным настроем, основанным на протестантском учении о Божественном Предопределении. Этот настрой поддерживался полковыми священниками, которые утешали раненых и умирающих, надзирали за образом жизни солдат и выполнением ими религиозных обрядов. Пасторы внушали своей пастве в мундирах фатальное восприятие войны. Например, при штурме артиллерийских батарей, всегда связанном с крупными потерями, солдаты не должны были пытаться укрыться от картечи и ядер – им предписывалось идти в атаку в полный рост, с высоко поднятой головой, и думать, что без воли Божьей ни одна пуля не заденет никого из них. После сражения офицеры, говоря об убитых, вновь подчеркивали, что на все воля Божья.

Во время сражения священники часто выходили на поле боя и поддерживали паству словом, а иногда и делом, Многие священники погибали, когда под пулями врага пытались возвратить на поле боя бегущих шведов.

Самым сильным доказательством Божьего благословения была победа – а шведы привыкли побеждать. Солдаты были убеждены, что шведская армия послана Богом покарать еретиков и грешников, бесчестных и нечестивых князей, которые начали эти войны без справедливых причин. Для поддержания этого убеждения священники прибегали к бессовестным софизмам и фальсификациям Священного Писания, впрочем, иногда довольно наивным. Так, один священник доказывал перед эскадроном, что шведы – это новые израильтяне, так как если прочесть наоборот древнее название главного противника народа Божьего Ассирии – Ассур, то получится Русса, то есть Россия.

Религия нужна была и для поддержания в солдатах жестокости: слова «кара» и «месть» в то время не сходили с языка протестантских проповедников, черпавших свое вдохновение в страшных сценах Ветхого Завета, где израильтяне истребляют поголовно не только язычников, но даже их скот. При всем том проповеди армейских священников имели один весьма существенный изъян: из утверждения, что Бог посылает победу избранным, неизбежно следовало, что поражение означает благоволение Бога к противной стороне. Но на это до поры до времени закрывали глаза, поскольку шведская армия считалась непобедимой...»

Андрей Константинович отложил в сторону учебник истории для средних специальных учебных заведений, который так и не вышел в свет, хотя планировался к изданию в тысяча девятьсот девяносто шестом году, и подбросил поленьев в камин. Вновь взял книгу, раскрыл ее и принялся читать дальше.

«3 апреля 1700 года Карл простился с сестрами и бабкой и покинул Стокгольм; ему не суждено было сюда возвратиться. Толпа народа проводила Карла до порта Карлскруны, плача и выкрикивая восторженные напутствия. Перед отъездом король учредил совет обороны из нескольких сенаторов. Этот орган должен был заботиться о войсках, флоте и укреплениях. Сенату было поручено прочее управление внутри государства. Сам Карл желал заниматься только войной.

Короля принял на борт самый большой корабль шведского флота «Король Карл», оснащенный 120 пушками. Вступив на палубу, Карл сорвал с головы и бросил в море парик – последнюю деталь туалета, связывавшую его с прошлым...»

Странная фигура этот шведский король. Блестящее знание четырех языков, смелость, быстрота и решительность, находчивость. И беспросветная тупость во всем остальном. Типичный король типичной протестантской страны. Мы знаем только то, что нам нужно. Остальным не интересуемся. Эти качества были важны в сражениях-однодневках. Промедление и позиционная война его бесили, он говорил, что «насколько прекрасен миг боя, настолько же страшно ожидание перед оным».

Гонец возвратился ночью двадцать первого января с охраной, а в кожаном мешке, притороченном к правому боку седла, перезвякивало сто тысяч франков – пожертвование короля Людовика своему брату королю Швеции на справедливую войну против коварного и вероломного врага. По сему случаю генералы устроили торжественный пир, на котором Карл не выпил даже пива. Все его существо ликовало в преддверии сражений и битв, ожидавших его по ту сторону Зунда.

Итак, в данном случае 25 января 1701 года Карл простился с сестрами, вспомнил хорошими словами бабушку Кристину и покинул Стокгольм; о возвращении он пока не задумывался. Линкор «Король Карл» принял на борт своего тезку и, дав прощальный салют из орудий малого калибра, расположенных на верхней палубе, отвалил, подставив паруса под свежий норд-вест. В последний раз окинув взглядом пристань своей столицы, он сорвал с головы парик и помахал им в воздухе. Толпа в ответ восторженно заревела, а налетевший порыв ветра вырвал из рук короля проклятый шиньон и унес за собой.