Текст книги "Оридония и род Людомергов (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Всатен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Один из саараров смотрел на дорогу, тонувшую в небольших неровностях равнин, видимых только на большом пространстве. Его глаза слипались.

Вдруг, вдали показалось облачко пыли.

Подобно живительному прохладному дуновению, облачко это подняло с земли сотни саараров. Они оживленно переговаривались между собой, сбиваясь в кучки и старательно теснясь в тени.

Солнце садилось.

Караван медленно подходил.

– Не большой он, – сказал один из воинов.

– Где же? Большой! Хвост вон где, не видишь разве?

– Маленький он.

– Всякому свое.

– Да заткнитесь вы.

Караван подходил.

Храп в рощице резко прекратился и вскоре, протирая глаза на кромку равнины и леска вышел заспанный упитанный саарар. Его черные глаза опухли ото сна, а лицо еще сохраняло отметины брони и подложенной под щеку руки.

– Чего вылупились? – прокашлялся он. – На разграбление нам отдан он. Подпустите поближе да нападайте.

Среди воинов разнесся радостный шепот.

– Нельзя так, – подошел к главарю один из саараров. – Ежели холкуны прознают…

– Не прознают, кому не надо. А кому надо, знают. Режьте их.

Саарарская конница вылетела на дорогу и помчалась к каравану. Она налетела на него подобно вихрю и началась схватка.

Несчастные холкуны из Палларка метались в разные стороны. Они просили, умоляли, предлагали деньги, но их вырезали десятками, окрашивая сухую чернеющую в сумерках пыль тракта красными струями крови.

– Трава. В тюках трава, привеликий, – подскакал к командиру шайки один из воинов.

– Трава? Какая трава?

– Обычная. Равнинная. Пожухлая.

– Тащи тюк. Ого! Трава и впрямь. А ну-ка притащи мне кого по разговорчивее.

Ему приволокли умиравшего пасмаса. Тот держался за вспоротый живот и трясся в лихорадке.

– По-живее не было?

– Последний, привеликий. И этот скоро кончится. Спрашивай быстрее.

– Эй, ты. Холкун! Ты слышишь меня? Где караван? Он меня не слышит. Встряхните его.

Над равнинами разнесся дикий вопль боли.

– Теперь слышишь?

– Я слышу… слышу…

– Где караван?

– Он ушел… он свернул… он… а-а-а-а! – И холкун мертвым грузом обвис на руках воинов.

– Подох, – вздохнули они. – Чего делать?

– Бросьте его. Равнины пожрут его. Он сказал, что караван свернул. Но куда?

К нему снова подошел тот саарар, который отговаривал резать холкунов.

– По следам определить можно. Нужно идти туда, где они разошлись, привеликий.

– Сам знаю. Лень только. Разморила меня жара эта проклятая. По коням, саарары. Нам сегодня ночь не спать.

Все взобрались на коней и скоро поехали по дороге.

– Оставьте их. Полудохлые они, – прокричал привеликий воинам, которые пытались вести с собой захваченных коней. – Там больше найдете. – Он указал рукой за горизонт.

Никто из саараров не заметил пятерых всадников, лежавших с конями вдали от тракта. Они молча переглянулись друг с другом. Когда саарары скрылись из виду, всадники подняли коней и поехали собирать то, что осталось от каравана.

Между тем, саарары довольно быстро добрались до развилки, где разделились караваны и свернули туда, куда вели многочисленные следы коней и груххов.

– Тяжело идут, – причмокнул привеликий, – много добра. – Он хихикнул. – Никогда не грабил так. Хи-хи!

Дорога под копытами их коней слегка поднялась вверх, а после весело сбежала в небольшую балку, по одной стороне которой шел редкий лес. На дальнем от саараров конце балки были свалены в кучу около сотни тюков. Конники невольно сгрудились у тюков.

– О-о!

– Ого-го-о! – донеслось с их стороны.

В тюках оказались дорогие ткани, зерно и еще много других очень дорогих в этих землях вещей.

– Оставим здесь, – махнул рукой предводитель. Он умел расставлять приоритеты. – Там больше найдется, – указал он впереди себя.

– Может оставим кого с тюками, привеликий.

– Не надо, они…

Он не успел договорить, когда расслышал гул. Когда он понял, что это за гул, его глаза округлились.

– К оружию! – заорал он. Вместе с его словами на краю балки появилась караванная стража. Она мчалась на саараров во весь опор.

– А ты сказал, что второй раз такому не бывать, – прокричал Ирпору Варогон. – Жадность нас всех объединяет!

Удар несущейся по склону конницы был страшен. Половина саараров погибла под ногами коней и груххов. Небольшой остаток пытался защищаться, но против брездов им было сложно стоять. Саарары бились насмерть и гроздьями валились наземь. Остатки попытались броситься наутек, но с тыла на них вышли лучники из Томагларка.

– Кто вы? – орал во все горло привеликий. – Мы саарары. Вы ответите за свою дерзость. Вы… – Он захрипел. Стрела пробила его горло. Он повалился с коня.

****

Если долго бить по одному и тому же месту, то, в конце концов, станет не больно.

Каумпор уже не боялся. Не боялся ни того, что его караван разграбят в пути разбойники, ни того, что придется драться с саарарами, ни то, что его убьют еще каким-либо иным способом. Слишком долго он бил сам себя по сердцу и уму. Все! Они очерствели.

Он и сам бы не сказал, когда это произошло. Однажды ему просто стало нестрашно и он занялся выживанием каравана ровно так же, как и разбирал таблички у себя в кабинете на третьем этаже дома у т-образного перекрестка в Фийоларке. Жизнь его изменилась и холкун, через боль, кровь и невыносимую душевную муку преобразился вместе с ней.

Скоро перестанет отвлекать пыль, вонь и тяжесть похода под палящими лучами летнего солнца, думал он. В какой-то момент длинный, бесконечно длинный путь, растилавшийся перед ним показался ему даже уютным, совсем родным. Но чувство это, испугавшись своей смелости, быстро улетучилось, решив, видимо, вернуться к концу лета.

После того, как Варогон убедительно разложил своих убитых воинов одетых в одежды разбойников посреди балки, предприятие Быстросчета вот уже почти месяц не претерпевало никаких неудобств, намеренно подстраиваемых кем-либо.

Сразу после стычки с саарарами из каравана попытался выбраться слуга одного из торговцев. Солдаты Варогона, сторожившие не столько караван, сколько врагов внутри него, тут же схватили беглеца.

Никто не заметил по-утру, что Каумпор на некоторое время исчез.

Истекающий кровью пасмас-предатель с отрезанными пальцами, ушами и лоскутами содранной кожи на спине рассказал холкуну о том, кто, зачем и для чего отрядил его в караван.

– Меня намеренно передали… очень дешево и он взял меня…

Каумпор подивился тому, настолько тонким был расчет Линула, ведь если верить этому несчастному, его продал одному из торговцев в караване холкун из гильдии Линула. Расчет был тонок: караван состоял из мелких торговцев; они были сильны своим числом, а потому экономили на всем, что было возможно, не ожидая удара со спины.

"Владыка", – холкун закрыл глаза и вздохнул, – "во что же я влез!"

– Много ли еще здесь таких? Ну, говори!

– Не знаю…

– Что ты должен был делать?

– Мне приказали оставлять в городах на нашем пути… – Он потерял сознание, но его быстро привели в чувство, отхлестав по щекам. – … оставлять на пути… в городах… сколько воинов у нас… сколько товаров у нас…

– Как зовут тех, кому ты должен был оставлять такое?

– Не знаю… – Он снова потерял сознание. Его привели в чувство и повторили вопрос. – Наши встречи на углу у… дворца холларка… в каждом городе…

– Как ты узнал бы его?

– Кувшин… у левой ноги… с маслом…

– Что еще можешь рассказать?

– Больше ничего… не… нет… а-а-а-а… – Воин приподнял пасмаса и медленно вогнал ему под ребра кривой нож. Труп бросили там, где держали.

Быстросчет со спокойствием смотрел на скрючившегося от боли пасмаса. Он удивился, когда понял про себя, что ни одна жилка не дрогнула в нем, ни одна капелька пота не выступила на его теле, когда он смотрел как хладнокровно губят жизнь.

Он поднял глаза к небу. Оно было все такое же выцвевше-синее. Такое же как вчера, да и позавчера. Всегда по лету. Он поворотил коня.

К нему подъехал брезд. Он восседал на груххе, покрытом вместо брони светлой материей.

– Зачем ты его сразу… Тихий? Возможно, он рассказал бы еще, – сказал холкун не смотря на брезда.

– Нек, – цокнул тот, что означало "нет". – Больше он ничего не знал. Он бы сказал что-нибудь ненужное. И без того известно, есть в караване такие же. И не мало. Я про то Булаве скажу.

– Передай Варогону, что хочу видеть его сегодня вечером. И еще скажи, Тихий… Как тебя зовут?

– Тебе зачем это?

– Не знаю, – признался холкун. – Проще так… когда знаешь.

– Цитторн, но тебе это имя ничего не скажет.

– Почему Тихим тебя зовут?

– Следопыт я. Сын следопыта. Дед у меня тоже следопытом был.

– Это хорошо.

– Не хорошо. Брезд не должен быть следопытом. Дремс должен. Брезд нет.

– Тогда зачем же?

– Аэх, – отмахнулся Цитторн. Он нахмурился и прекратил разговор, отъехав к Варогону.

Подъезжая к голове каравана, Каумпор увидел там небольшое столпотворение. Было похоже на то, как если бы змея раздула свою голову, продолжая ползти вперед.

– Что вам здесь, пасмасы? – спросил он, разглядев, что толпа состояла исключительно из пасмасов. Низкорослые торговцы, дергая себя за короткие грязные бороды, почесываясь и покашливая остановились и отошли прочь с дороги. Словно испуганные овцы они старались сбиться в как можно более плотную массу. Масса стояла, переглядываясь, молчала и глазами приказывала всем говорить за себя.

К Быстросчету подъехал Ирпор.

– Чего они? – спросил он.

– Не знаю. – Холкун обратился к торговцам: – Зачем отошли вы от товаров и меня отвели в сторону? Говорите же быстрее, караван идет.

– Говорить с тобой хотим, брат наш, – выдвинула масса какого-то пасмаса неопределенного возраста. Он был грязен от дорожной пыли, потен и вонюч настолько, что даже на расстоянии шести шагов смрад от него долетал до холкунов.

– Я слушаю вас, братья конублы.

– Не конублы мы, – донеслось смущенное со стороны массы.

– Конублы вы для меня. Потому как многое мы пережили вместе. Конублы вы для меня! – Каумпор и сам не знал, зачем льстит, но какое-то внутреннее чутье заставляло его делать это. Нехорошее предчувствие зарождалось в дальних уголках его сознания.

– Спасибо. Брат ты нам, хотя и не холкуны мы, – заговорил вышедший вперед.

– Назовись, – приказал ему Ирпор.

– Мукомол кличут меня. Мукомол… оно и довольно, – забормотал тот.

– Довольно этого для нас, – быстро заговорил Каумпор, перебивая своего брата и давая ему знак помолчать. – Говори, Мукомол.

Наступило молчание. Мимо проходили быки, лошади и груххи, обложенные со всех сторон тюками; скрипели телеги; позвякивала кольчуга стражи. Все в караване с любопытством посматривали на придорожное собрание.

– Уйти нам надобно, Каум, – проговорил Мукомол. – Не можется нам более здесь. При тебе больше не хотим оставаться.

– Отчего покинуть хотите караван?

Пасмас снова замялся.

– Знаемо нами, что… препятствовать тебе будут. Не к добру такое. Торговля нынче и без того тяжела. А коли препятствовать, то и совсем невмоготу будет… то… – Он оглянулся на массу. Она ему кивнула, правильно говоришь. – Потому вот, – договорил он более уверенно.

– Когда же… – начал было Ирпор, подумав, что его брат потерял дар речи.

– Идите, – разрешил Каумпор. Лицо его стало каменным. – Уходите, ежели вам то выгоднее. Он повернул коня и хотел было влится в караван, но пасмасы снова его остановили:

– Еще говорить хотели. – Мукомол покраснел так, что его глаза стали казаться белыми пятнашками на багряном фоне. Он осмелел: – Путь отсюда неблизкий. До Фийоларка далек. Дорога небезопасна.

– Воинов своих можете уводить с собой, – опередил его Каумпор.

– Спасибо на том, но… – Мукомол обернулся на толпу. – Просим мы тебя, привеликий, товар наш к себе принять, а нам дебов уплатить за него. – Пасмас дышал так, словно его прогнали по всем Синим равнинам из одного конца в другой и обратно. Он едва не падал от волнения.

Десятки глаз уперлись в лицо холкуна и ловили изменение положения каждой его мышцы. Но ни одна жилка не дрогнула на лице последнего.

– Нет, братья мои. Мой ответ, нет. Но не потому, что не хочу, а потому что не могу. Нет столько дебов у меня для вас. – Каумпор отвернулся от отвращения. Ирпора не было рядом с ним. Он не заметил, как брат исчез. – Ежели бы были, отдал бы, ибо не самое главное они для меня. Знаете вы.

– Знаем, – согласно закивали пасмасы.

– Мы не взяли бы деньги сейчас, дороги опасны… – Мукомол прикусил язык. Видимо, сказал лишнего. Быстросчет понял, что комедия долго готовилась пасмасами и была сыграна почти виртуозно. – Денег нам не надо. Пообещай нам, что отдашь по возвращении все д…

– Что ты говоришь?! – Резкий голос Илло ворвался в сдержанно-официозную беседу уставшего холкуна с хмуро-настороженными пасмасами. – Как твой поганый язык может говорить такое?! Ты, Мавуш, ты это говоришь?! Мне не верится! Ты ли это?

Мавуш Мукомол нервно облизнул губы и с ненавистью посмотрел на Илло.

– Не лезь в разговор не свой, Чистоплюй, – огрызнулся Мавуш и повернулся за поддержкой к массе. Та его поддержала.

– Пасмасы, вы предали нас? – возвысил голос Илло. Масса испугано посмотрела на караван, со стороны которого натыкалась на непонимающие взгляды. Если бы она могла, то в едином порыве сделала бы "тсс" на Илло. Но она не могла, а потому безмолствовала и злилась. – Пасмасы, вы знали на что идете. Знали или нет? Знали. Каум из рода Поров не скрывал, что предприятие его рискованное. Вы знали, что оно рискованное. Вы пошли, потому что торговля без риска ничто. Особливо в нынешнее время. Мы видели, кто поджидает конубла на тракте. Но видели мы, что может сделать конубл, если не один он. – Илло въехал на коне в самую толпу. – И что теперь? Чего вы испугались? Того, что еще не произошло? Кто-то вам сказал, что нечто может быть будет против каравана замышленно? И без слухов скажу вам, да. Да, ибо это дорога. Даже нищему на тракте опасно, ибо есть рубище на нем. Ежели нагому пойти по дороге, то и тогда она небезопасна, ибо есть жизнь при нем. Дороге всегда есть, что отобрать у путника.

Что вы боитесь потерять? Товар? Жизнь? Отвечайте.

– Жизнь, – отвечал ему кто-то.

– И потому отказываетесь от большого каравана под охраной и идете – сколько вас? – двумя дюжинами по тракту? Хороша задумка. Кто выдумал такое?

– Какое тебе дело до этого, Чистоплюй? – прорычал Мукомол. – Мы так решили.

– Не останавливаю вас, но отказываюсь от вас, – резко повернулся на него Илло. – Отказываюсь потому, что по всем законам: божьим и олюдским, предатели вы и трусы. Даже когда воин бежит с поля боя, потому что его армия разбита, даже тогда он меньший трус, чем вы, ибо бежит от свершившегося. Вы же предаете перед домыслом, перед слухом.

Пасмасы, вы знаете меня. Пусть вы меня все ненавидите, но никто из вас не может назвать меня бесчестным. Да, моя кровь грязна. Ничейный я, но ранее причислял себя к вам ибо видел, что вы смогли выбраться из копошения в грязи у ворот холкунских городов. Торговля далась вам. Счет дался вам. Знал я, силы есть в моем народе… гордые силы. Как же мне больно сейчас, когда бежите вы от призрака, боитесь тени; и как же мерзко мне слышать, что вы требуете холкунов оплатить вашу трусость. Вот мои деньги. Здесь все, что имею я. Держите! Я бросаю вам на землю ибо недостойны вы брать с руки… – Илло швырнул дебы на землю, поворотил коня – Каумпор увидел на его глазах слезы – и бросился на нем прочь от торговцев.

Масса смотрела ему в след смешанным взглядом.

– Хорошо, – проговорил спокойно Быстросчет. – Я уплачу вам ваше, когда прибуду назад. Уплачу за каждый деб два деба. – Он презрительно скривил губы. – Три деба за один ваш.

– Проставь клеймо свое, – протянул ему табличку Мукомол. Он говорил так, словно бы ничего не произошло. Каумпор приложил печатку и поскакал следом за Илло.

****

– Илло, поговори со мной. – Быстросчет обнял пасмаса за плечи и притянул к себе. Тот воротил в сторону мокрые глаза. Его лицо стало маской с плотно сжатым ртом. Вот уже ночь и целый день он ни с кем не разговаривал. Был сам не свой. – Не суди свой народ по ним. Не так это. Есть среди него…

– Зачем ты врешь мне? Зачем врешь?! – резко повернулся к нему Илло. – Я распрощался со своими выдумками, и ты не держись за них. До последнего держался я, но не надо более этого. Боги порешили так. Не исправить их задумки. – Он поднялся на ноги, но Каумпор снова усадил его на место.

Ночь опустилась на равнины. Светлая ночь середины лета. Ночь звенящая стрекотом цикад и множества других невидимых обитателей. Этот концерт ласкал слух после глухой тяжелой тишины жаркого дня. Равнины жили. Ничто не могло их убить.

– Быстросчет, нужен ты мне, – подошел к ним Тихий. Он отвел холкуна в сторону, где его уже поджидал Варогон.

– Зачем отпутил их? – спросил тот.

– Порешили они так. Пусть идут. Неволить не буду.

– Третьей дороги нет. Понял ли?

– Нет.

– Среди них есть соглядатаи… этих… из вашей дыры… хол… хол…

– Хол-конублов, – подсказал Тихий.

– Куда мы теперь свернем? Покуда шли безбоязно. Сам знаешь, почему. Не знавал про нас никто в этих местах.

Только тут холкун понял, какую совершил ошибку. Холодный пот пробил его.

– Чего делать будем-то? – спросил Варогон.

– Не знаю, – прошептал Каумпор и без сил опустился на землю. Только-только все наладилось и он, сам не зная, почему, проявил благородство – даже не это, он сделал так, чтобы ощутить себя выше них – и отпустил пасмасов, вскрывая путь следования каравана.

– Мы еще можем их нагнать, – предложил Цитторн. Он многозначительно звякнул мечом.

– Да, – быстро согласился холкун.

– Нет, – удивил всех Варогон. – Они ушли со своими стражами. Не менее двух сотен их. Не могу я отсылать за ними меньше. Сперва окружить их надо, чтобы никто не прорвался.

– Мы остановимся и будем ждать, – скороговоркой с надеждой проговорил холкун.

– Два раза Владыка желтое око сомкнет прежде, чем вернутся воины. Не возможно такое. Мы почти у границы Прибрежья идем. А ну как саараров повстречаем? Чего тогда? Воинов у меня и так всего около трех тысяч. Из этих почти шесть сотен кругом каравана идут. Охраняют. Высматривают.

– Не дело это, – согласился уже и Цитторн.

– С тракта сойти надо, – проговорил Каумпор.

– То-то и оно. А куда? Уморишь скотину, коли потащишь ее по полям. Ноги переломает. Падежь будет.

Трясущейся рукой холкун отер пот, выступивший на лбу. Всего несколько минут назад ему казалось, что он ко всему привычный; еще днем ему чудилось, что он достаточно силен, настолько силен, что мог себе позволить быть благосклонным к струсившим пасмасам.

Мгновение и все прежнее самообладание было разрушено. За спиной снова вставал черный образ саарара с занесенным мечом.

Каумпор поежился и усилием воли взял себя в руки.

– Будем идти быстрее. Будем идти и ночью тоже. Один город пропустим. Сразу к следующему выйдем.

– Взбунтуются конублы, – проговорил Варогон.

– Вот тогда вы вступитесь за меня, – отвечал холкун. Неожиданно его накрыла волна злобы. – А ежели перечить будут, останутся в стороне… лежать!

Воины с ухмылками кивнули. Уходя, Быстросчет услышал полусмех-полушепот Цитторна:

– Дорога выкует из него хороший клинок!

Илло сидел там же, где Каумпор его оставил. Его скорбь показалась теперь холкуну пустой, мелкой и даже какой-то вызывающей. Он снова разозлился, но осадил сам себя. Не время!

– Илло, донеси по каравану, чтобы силы берегли. Ночами идти будем.

Пасмас отрешенно кивнул.

– Зачем я тебе… теперь? – спросил он. – Пасмасы предали тебя. Я такой же как они. Я ведь тоже могу предать. О, боги, как же стыдно! – Он зарылся лицом себе в колени.

– Ты говоришь глупые вещи, Илло. Ты не такой как они. Главное доказательство для меня – их ненависть к тебе.

– Заметил? – донеслось из-за коленей.

– Нельзя не заметить. Ненавидят тебя, потому что ты лучше их. Они знают это. Отчего же ты не признаешь.

– Страшно.

– Что же тут страшного?

– Одному остаться страшно, – поднял голову Илло. Он внимательно посмотрел на Быстросчета. – Не представишь ты себе это, но попробуй. Когда не при чем ты; когда не при ком. Один. – Он отвернулся. – С самого детства это со мной. Давно. А привыкнуть не могу. Желаю я прибиться к чему-нибудь. Быть с кем-то. Не поймешь ты, Каум!

– Да, не пойму, но…

– У тебя есть семья. Род у тебя есть. Есть те, кто руку тебе протянет. Кому ты свой. Кому ты скажешь, нет, а он тебе не укажет, прочь иди. Не такой я. Разница в этом, Каум. И сегодня я ее наконец-то всю понял. – Пасмас сглотнул подкативший к горлу комок. – Сколько зим подход я к ним искал. Делал все, чтобы стать при них, как при своих. Приняли меня. Вроде бы… Но едва, нет, сказал им… указали мне, чужой ты, пошел прочь… Кому верить, Каум?! Кому?!

– Мне верь. Ирпору верь…

– Вы холкуны, Каум!

– Что же с того? Мы любим тебя как брата!

– Нет, не говори этого. Не верю… Не обессудь, не верю я… сам в это не верю… ты правду мне говоришь, я знаю, но я… Я!.. не могу поверить. Там, внутри не могу… – Он поднялся на ноги. – Я тоже уйду. Мне здесь больше делать нечего.

– Если ты уйдешь вот так, когда нет причины, кроме неверия в себя, то ты вдвойне предатель, – раздался голос из темноты и в круг света от рочиропса вошел Ирпор. Он очень изменился за эти два месяца. – Две большие луны назад я бы понял тебя. Сейчас, нет. – Холкун оправил кольчугу и сел. – Ты сам сегодня назвал их предателями. Но их предательство понятно: трусы они и берегут свои жизни. Твое предательство никогда не примут боги, потому как нет ему оправдания. Ты оставляешь нуждающихся в тебе не по велению сердца, не по велению живота своего, но потому что предал себя. Сам себя предателем считаешь и думаешь, что только поэтому не нужно здесь быть. Думаешь, себя предал, так и их обязательно предам. Так думаешь? Коли так, то ты предал и себя, и нас.

– Да, – прошептал, подумав, Илло. Он безвольно опустился на землю.

– Когда же предать нас хотел? – спросил в упор Ирпор.

– Не хотел, – растерялся пасмас. – Не хотел я, – он с мольбой посмотрел на Каумпора. Тот кивнул ему и улыбнулся.

– Ты с нами теперь. Упокой душу. Дорога сделала нас одного рода-племени. Саарары ли, разбойники ли нападут на нас, будут резать всех без разбора. Тракт – вот теперь наша родина. Тракт – это теперь твой род. Вот оно твое племя, – Ирпор указал на расположившийся вокруг них караван. – А мы братья тебе. Все. Навеки.

****

Всадник скакал низко пригнувшись к шее коня. Хлопья пены слетали с губ животного; глаза его были навыкате от натуги, а бока ходили ходуном.

Полузакрытые глаза всадника остекленело смотрели на убегавшую мимо избитую колесами телег, копытами и ногами путников дорогу. Он отрывисто и кратко дышал. Все его силы ушли на то, чтобы вцепиться в гриву коня, зажать его бока своими ногами и не упасть.

Пространство вокруг казалось ему безбрежным; скачка бесконечной, а время заставшим. Неизвестно, о чем он думал, но по лицу его пробегали тени воспоминаний. Порой оно расцветало и румянилось – наверное, он вспоминал что-то из семейного или из детства; порой лицо словно бы покрывалось тенью.

Ветер доносил ему голоса и песни, которые он когда-либо слышал. Они звали его, ласкали его слух, бередили сердце. Но дорожка, одинокий след от слезы давно высох на его грязном от пыли лице. Больше не было сил плакать; не было сил ни на что.

Конь нес его вперед, выбиваясь из последних сил.

– Тпру-у-у!

Он даже не услышал голоса. Лишь заметил, как земля стала медленнее бежать прочь, а после и вовсе замерла, слегка раскачиваясь в стороны. Он увидел ноги грухха. Сильная рука впилась в его шевелюру и грубо приподняла голову. Синий небосклон оказался сокрыт за широким, хотя и отощавшим лицом воина.

Губы обессилевшего всадника тронула улыбка.

– Погляди. Знакомая рожа, – сказало лицо воина.

– Да эт же те, которые отвалились от нас. У-у, трусы.

Всадник продолжал улыбаться.

– От кого улепетывает он?

– Не знаю. Но неспроста это. Скорее его к Тихому отвезем.

– Я здесь останусь доглядывать, а ты вези. Потом возвращайся.

– Верно речешь. Так и поступим.

Дальнейший путь проходил как в тумане.

– Мукомол, – донеслось словно бы издалека до сознания пасмаса. Он открыл глаза.

– Пить, – казалось ему, прокричал он.

– Чего он шипит?

– Пить вроде…

Ему дали напиться.

– Говори, чего возвратился к нам? – перед взором напившегося проявилось лицо Илло. Он спокойно смотрел на него. – Говорить-то можешь?

– Могу, – выдавил из себя Мукомол. – Погоня… за нами…

– Погоди. – Лицо Илло исчезло. Через некоторое время оно снова появилось вместе с лицом Каумпора. – Продолжай.

– Погоня…

– Кто? – спросил холкун.

Беглец вглядывался в знакомое лицо, словно бы не узнавая его. За несколько прошедших дней оно стало каким-то старым. Глубокие морщины прорезали его. Взгляд стал еще более тяжелым. На переносице пролегка еще более четкая складка.

– Кто? – повторил Каумпор требовательно.

– Саара… ры…

– Сколько?

– Ар… армия…

Стоявшие рядом с ним Быстросчет, Ирпор, Илло, Варогон и Цитторн переглянулись. Никто не ожидал, что торговцы из Фийоларка смогут нанять целую конную армию саараров.

– Изничтожить… нас… вас…

– Ты же сказал, что не осилят они? – Варогон повернулся к Каумпору.

Последний и сам был ошарашен. Неужели он такое дело затеял, что дабы его уничтожить конублы готовы приложить столькие силы.

– Нет… нет… – хрипел Мавуш Мукомол. – Нет…

– Чего он шипит?

– Говорит что-то. Что ты говоришь?

– Погоня… зачем… убили солдат?..

Все озадаченно переглянулись.

– Нет… нет… – Мукомол от напряжения аж попунцовел. – Не убили… не убили…

– Говори сразу или с силами соберись, – наклонился к его уху Илло, – ничего не поймем.

– После…

– После скажешь?

– Нет… нет… – Проговорив это, Мавуш закатил глаза и потерял сознание.

Пришлось ждать вечера. Мукомол немного оклемался и смог членораздельно объяснить, что в трех днях пути назад некто вырезал целый отряд саарарской пограничной стражи. Среди убитых нападавших нашли какие-то вещи, которые указывали на караван.

– Не было битвы у нас тогда, чего ж ты говоришь?! – вскричал Илло. – Знаешь ведь! Тогда мы еще вместе шли!

– Знаю, – согласился Мавуш. Он выжидательно посмотрел на холкуна.

Уловив его взгляд, Каумпор неожиданно осознал, что Мукомол все прекрасно понимает, обо всем догадался. Понимает так же, как и сам Быстросчет. То же.

Многое не сходилось в произошедшем. Холкун точно знал возможности гильдий Фийоларка. Не способны они оплатить найм саарарской армии. Ни сейчас, ни в лучшие годы это было невозможно. Да, нанять разбойников. Нанять шайки саараров. Но не армию. Слишком дорого и слишком опасно даже для самих нанимателей.

Что же происходит? С кем сражались павшие саарары позади каравана? Кто их уничтожил и для чего? Было ли это совпадение или какая-то страшная задумка?

Холкун смутно чувствовал, что свершилось нечто настолько громадное по своим масштабам, что он пока не способен окинуть эту циклопичность даже своим внутренним взором. Сердце защемило. Внутренности стали дрожать. В нос пахнуло чем-то пустым, безбрежным. Это был запах смерти. От конницы каравану не уйти. Никак не уйти. Он это знал.

– Невозможно это, – поднялся Ирпор. – Когда такое свершилось, то нет нам пути домой более. – Ирпор неожиданно умолк. Его глаза расширились. Он внезапно сам до конца понял, что сказал. Пути домой нет. За их спинами три дня назад была проведена черта. Неведомо кем. Эта черта отделила их прежнюю жизнь от нынешней. Но какой, нынешней? – Мы не вернемся домой, братец? – Ирпор со страхом посмотрел в глаза Быстросчета страшась найти там ответ, который он и без того знал. Он вдруг превратился в маленького мальчика, который понял, что заблудился и не знает путь домой. Ирпор с надеждой посмотрел на брата. Тот сидел потупив глаза в землю и нахмурившись.

– Холведская гряда.

Два этих слова пролились на всех их слышавших, как ушах холодной воды на раскаленную печь. Слушатели вздрогнули и каждый по-своему поежился.

– У меня в голове гремят барабаны войны, – произнес ни с того ни с сего Варогон. Он был растерян. Впервые за все время пути он выглядел потерянным.

Каждый из присутсвующих по-своему понял произошедшее, но все они осознали, что оказались на острие событий, грозящих смести прежний мир. Их мир.

Ледяная битва

Тяжелые кучевые снежные облака беспорядочным потоком вливались в долину подле Меч-горы со стороны Великих вод. Они прижимались одно к другому своими мягкими боками, толкались и вызревали до туч – до тех пор, пока не наступало время им обрушится густым снегопадом на подлежащие земли.

Облака были добродушными пушистыми и приветливыми. От них пахло свежестью и чем-то сладким. Они вели под руку своего лучшего дружка – ветер. Вместе они резвились на просторах Великих вод, вместе пугали богобоязненных мореходов, напрыгивая на их корабли и закидывая их охапками воды и тумана. Но здесь, в долине при Меч-горе ветер менялся вместе с облаками. Он превращался в свирепый холодей – буран, вихрями увивавшийся за любым путником, которому непосчастливилось оказаться в этот час на северной части Холведской гряды. Даже туман, извечный житель гор, и тот, разорванный в клочки свирепостью велиководских дружков, укрывался от их азарта по ущельям и трещинам в горах.

Ледяной замок возвышался поверх тяжелых снежно-сизых туч, заполонивших долины гряды. Стены из толстого льда возвышались над настом вечных снегов на высоту в тридцать локтей и были достаточно толсты, чтобы по ним прошли парадным строем с десяток пехотинцев.

Творец этого чуда Кин был быстро возведен жителями и гарнизоном Эсдоларка на пьедестал ненависти. На работах погибло около сотни строителей: замерзли насмерть, сорвались со склона и упали в пропасти, были съедены негтами, сошли с ума, повстречав топпи.

Кин вернулся в Эсдоларк. Неведомо что притягивало его в эту крепость. Неведомо что держало его здесь. Много раз порывался он объявить об отъезде, но всякий раз какое-то смутное чувство похожее одновременно и на злость, и на надежду останавливало его. Оридонец понимал, что все, включая Пероша – бывшего голову крепости – ненавидели его. Ненавидели люто. Ненавидели так, как умеют ненавидеть те, кто смог свыкнуться с жизнью в тяжелых условиях. Их нелюбовь была бесхитростной, но зато сильной и однонаправленной. В глазах каждого из них оридонец видел мечту избавится от него. Она горела в их зрачках, как нетленная надежда. Кин с улыбкой представлял иногда думы этих простых солдат. Его забавляло думать, что ненависть к нему согревает их души черным огнем.

Своим воинам он приказал быть настороже. Перед началом зимы до него дошло послание от Цура. Впервые за многие зимы оно было написано тайнописью. Лишь месяц спустя прибыл гонец с шифром. Он передал его под видом дарственной шкатулки.

Кин Хмурый заперся у себя в покоях и потратил ночь, чтобы расшифровать послание. Он так и не уснул в тот день, просидев его остаток на скамье перед столом с разбросанными табличками. Его тяжелый непонимающий взгляд буравил стену перед собой; невидяще скользил оридонец глазами по искусной вышивке гобелена, свисавшего с потолка до самого пола.