Текст книги "Белое танго"

Автор книги: Дмитрий Вересов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 32 страниц)

Таня подумала – и положила ключ в портфель, на самое дно. Едва ли Ясногородские воспользуются железной дверью до лета, а следовательно, и ключа не хватятся, тем более что есть и второй. Тем не менее оставлять ключ у себя надолго было бы неразумно…

Все это заняло у Тани минут десять – ровно столько, сколько нужно Лиле, чтобы дойти до гастронома. Оставалось еще столько же на обратный путь и еще сколько-то на вполне вероятную очередь, Таня взяла второй листочек и прошлась с ним по комнатам, набрасывая план квартиры с пометками – краткой описью наиболее интересных предметов. Помимо листочка в руках у нее была портативная «коника» – подарок Генерала, которую она как раз для такого случая брала с собой в школу, если после уроков планировалось зайти к Лильке. Она раскрывала шкафы, шкатулки, фотографировала содержимое, аккуратно закрывала дверцы и крышки. Останавливаясь у картин и предметов утвари, снова щелкала аппаратом. Потом сбегала на кухню за чистым полотенцем и, обернув им руки, сняла со стены женский портрет. Дверцу сейфа она сфотографировала несколько раз, под разными углами, и отдельно, крупным планом, сняла замок. Затем она опять взяла полотенце, повесила портрет на место, положила аппарат и листочек с планом в портфель и, закурив, села дожидаться Лилю.

Расслабившись, почувствовала, как ноги стали ватными. Голова немного кружилась. Опустив эти подробности при рассказе Генералу, ждала приговора, уверенная, что все провернула идеально. Генерал задумчиво посмотрел на нее, потом на ключ и сказал:

– Штучная работа. Давай бумажки посмотрим. Таня достала из сумочки листки с оттисками ключей, планом квартиры и описью. Сначала Генерал изучил оттиски.

– Пара пустяков, – сказал он, обратился к описи и даже присвистнул:

– Богатенько!

Таня согласилась. Генерал спрятал бумажки, посмотрел на Таню и подлил ей в бокал.

– С фотками как?

– Надо проявить, напечатать. У Сережки сделаю – у него в кладовке фотолаборатория.

– Не надо, – твердо сказал Генерал. – Пленки при тебе? Давай сюда. Таня подумала и отдала.

– Лилька мне хвасталась, что вместо УПК поедет с мамой в июне в Ялту, в какой-то зашибенный дом отдыха. С собой зазывала. Мамаша ее, говорит, может нас обеих от практики отмазать.

– Поезжай, – твердо сказал Генерал.

– Но а как же… дело?

– Запомни, красивая, академики сами на дело не ходят никогда.

– А я у тебя, что ли, академик? – задала Таня риторический вопрос.

– Еще какой! Эйнштейн! – убежденно сказал Генерал.

– В папочку, выходит.

Оба засмеялись. Генерал знал про Танину семью. Иногда это наводило его на противоречивые мысли. Каким же непостижимым образом жизнь свела дочь крупного, пусть и сбрендившего, ученого, умную, как черт, и прекрасную, как ангел, с профессиональным вором, ничего больше не умеющим, с семью классами очень среднего образования? Уже и сейчас, в свои шестнадцать, его красивая образованнее его самого на два с лишним класса, а дальше, если ничего не произойдет, разрыв будет только увеличиваться. Плохо это, очень плохо – но при правильном подходе очень хорошо. Непостижимый дар судьбы в лице Тани надо принять благодарно, вести по жизни – сколько им там еще отпущено вместе? – плавно, аккуратно, ни в коем случае не превращать девочку в заурядную воровскую маруху. При всей гениальности предлагаемых Таней комбинаций Генерал брался за их разработку сам и лишь потому, что прекрасно понимал – в противном случае она пойдет на дело без него. Рано или поздно влетит и его может потянуть… Сам и прокололся.

Отправив Таню на юга пасти подружку с мамой и на всякий случай обеспечивать себе алиби, Генерал еще раз изучил все данные, определил дату и время операции и состав участников. В основную группу входило шесть человек, а другие подключались позже, на стадии сбыта, и о самой операции не должны были знать ничего. В группу входили сам Генерал, слесарь Фима – изготовитель ключей и довольно неплохой медвежатник. Вобла и Фургон для подмоги, еще один фраер набушмаченный, водитель микроавтобуса, в который предполагалось загрузить товар и переправить в один тихий домик под Гатчиной. И Катька… Генерал долго колебался, прежде чем включать в группу Катьку, но все же решился. Квартирка была сугубо бабская, и если на охрану среди ночи позвонит мужик или пацан и брякнет, открыла, дескать, квартиру такую-то Ясногородская (а иначе нельзя – никакого Ясногородского по этому адресу не значится), может подняться шухер. К тому же у Катьки глаз-алмаз, она в две секунды отличит дельный товар от фуфла, на котором можно разве что попухнуть. Особенно по части бабского прикида и цацек.

На операцию Генерал отводил два с половиной часа, с половины третьего до пяти утра. Раньше начинать было нельзя – белыми ночами народ гуляет допоздна.

Заканчивать позже тоже рискованно. Автобус сгружает их у соседнего дома, а сам, объехав квартал, останавливается на другой улице, через двор напротив дома.

Водила вырубает мотор, ложится на сиденье и ждет. Они тихо и быстро идут к парадной. Первой поднимается Катька. Она на всякий случай звонит в дверь, осматривается, поднимается на полэтажа и делает из лестничного окошка ручкой.

Тогда поднимаются все, кроме Фургона, который снизу следит, чтобы никто не появился. Они заходят, Катька звонит в охрану, говорит что надо, они впускают Фургона. Фима идет непосредственно к сейфу, а остальные начинают не спеша, вдумчиво разбираться. На вынос идет только самое ценное, небольшое по объему – деньги, драгоценности, меха, богатые тряпки (ими же прокладываются серебро и особо ценный хрусталь), компактная дорогая аппаратура. Все это укладывается в большие спортивные рюкзаки, а две заранее отобранные картины, в том числе и женский портрет над сейфом, пакуются в специальный чехол от складного столика.

Когда все будет собрано, из квартиры выходит пустая Катька и осматривается. По ее сигналу все тихонько берут товар и спускаются по лестнице. Через двор идут тоже без шума, но особенно не таясь – как бы туристы на утреннюю электричку.

Садятся в автобус, поодиночке выходят, а Генерал с водилой, выждав пару часов в укромном месте, вливаются в утренний поток транспорта и отвозят барахлишко куда надо.

Операция была распланирована тщательно и лопнула из-за ерунды, предвидеть которую не мог никто. Все шло как по маслу. Фима разбомбил сейф минут за пятнадцать. Там оказалось шесть тысяч «картавых» по сотенной, восемьсот американских долларов, толстая пачка облигаций, роскошный ювелирный гарнитур старинной работы и четыре штуки одинаковых современных брошек белого золота с бриллиантами. В ювелирке каждая такая брошечка стоила девять тысяч пятьсот, и брали их нарасхват. В шкатулках тоже нашлось много чего интересного. С тряпками возиться не стали вовсе, запаковав в рюкзак только две шубы – норку и соболя. Из утвари отобрали серебро, на хрусталь и фарфор плюнули. Картины, подумав, прихватили с собой. Управившись к началу пятого, они решили не ждать. Вышли спокойно, прошли через дворик, подошли к автобусу, раскрыли дверку… И тут невесть откуда взявшиеся менты уложили всю компанию на землю, и начались разборки.

Оказалось все просто до идиотизма. Встав на положенное место, водила через полчасика не утерпел и отошел в кустики отлить и заодно покурить. Тем временем к автобусу с открытой дверцей подошли трое любопытствующих ментов – ночной наряд.

Козел водила, увидев их, кинулся бежать. Маявшиеся бездельем менты радостно отловили его и с азартом принялись выяснять. Водила начал лепить горбатого, но как-то неубедительно, и после легкой раскрутки умный сержант догадался, что тут кого-то очень ждут. Он связался с дежурной частью, и Генерал со товарищи вышел прямо на засаду.

Таню этот неприятный инцидент мог бы не коснуться вообще. Ну, нашли на плане квартиры, изъятом у Генерала, чьи-то посторонние пальчики. Так ведь поди узнай, чьи они? Генерал скорее под вышку пойдет. Водила с Фимой вообще о ее существовании не догадывались. Фургон с Воблой понимали, конечно, что к чему, но, молодцы, держались, как два Тельмана. Заложила же Таню Катька. Она с рьяным остервенением выложила мусорам, с чьей подмастырки хавиру поднимали, и про комиссионку, и про тачку милицейскую, вывела их на Машину квартиру, где снятые криминалистами пальчики полностью совпали с найденными на плане Генерала и подтвердили невероятные Катькины слова о малолетней Генераловой маме. Там же, у Маши, в вещах Генерала нашли Танину фотографию, в которой перепуганная и зареванная, но не посвященная в нюансы дела гражданка Краузе, хозяйка квартиры, опознала свою ученицу и подругу Захаржевскую Татьяну Всеволодовну.

В конечном счете в том, что Катька вообще что-то знала о Тане, виноват был Генерал.

За три месяца с того вечера, как Таня принесла Генералу ключ, и до ареста у Генерала произошло с этой старой знакомой значительное сближение.

Эта Катька была питерской марухой старинного Генералова кореша, гастролера-афериста Буша. Она была красива и вальяжна – других Буш не признавал.

В силу кучерявых обстоятельств жизни своего дружка она привыкла приспосабливаться и одинаково уместно смотрелась и в черной «чайке» или шикарном ресторане, вся в мехах и в шелках, и в каком-нибудь заплеванном притоне среди ханыг и бродяг. Она с удовольствием мотала добытые сожителем деньги, но в трудную для того минуту охотно помогала ему, либо прибегая к бессмертному, отточенному веками ремеслу хипеса, либо потихонечку приторговывая собой с ведома и согласия неревнивого Буша. А ревнив тот не был, это точно, и нередко после бутылочки-другой предлагал корешам: «А давайте Катьку в два конца!» Кстати, Генерал именно тем и заинтересовал Катьку, что от «двух концов» постоянно воздерживался.

В тот вечер Генерал ощутил позабытое за последнее время тягучее вожделение, по-быстрому, от греха подальше, выпроводил Таню и стал перебирать варианты.

Тайка устроилась на пароход и плавает теперь далеко. Уличные «съемки» как-то не привлекали, на знакомые хазы тоже не тянуло. А почему бы и не Катька – Буш-то в «командировке», значит, должна быть свободна. Генерал, не мешкая, разыскал Катьку на ее излюбленном блокпосту в «Метрополе». Он подсел к ней, на славу угостил и без труда уговорил на вечерок. Оставался вопрос: куда ехать? К Катьке нельзя было, у нее неприятности с соседями, а через них – с милицией. Генерал, недолго думая, отвез на все согласную Катьку на Машину квартиру…

После легкого обжиманса они приступили к делу. У него все получилось.

Секунд за двадцать.

– Что-то ты скорострельный, как Калашников, – с недовольной миной сказала Катька.

– Зато многозарядный, – усмехнулся он. И доказал свои слова на деле к полному удовлетворению сторон. А в промежутках была водочка, закусочка и разлюли-малина. Потом он лежал расслабленный и совершенно пьяный, а Катька, котеночком свернувшись рядом, принялась вкрадчиво выспрашивать про шикарную Генералову хавиру и про ту клевую шмару, чья фотка украшает его тумбочку.

– Это тебе не шмара, по себе не равняй, – пробормотал Генерал. – Это… это… Да знаешь ли ты, кто это?

И спьяну проболтался ей про дочку академика. Ну как было удержаться? Имени не назвал. Но так он пел про свою красивую, что Катька ее люто возненавидела, но Генералу, естественно, ничего не сказала.

К лету Катька уже все знала, по словечку вытянув из пацанов. Кто такая? Что за Миледи? Как зовут без погонялова? Что вообще за дела такие? Разложила в уме по полочкам, до остального сама доперла. Генерал же все реже встречался с Таней.

Вероятно, если бы все шло своим чередом, их своеобразный роман скоро иссяк бы естественным образом, а сохранились бы деловые отношения – как знать?

Так или иначе, а взятая с поличным Катька сдала Таню со злорадным удовольствием, дабы эта сучка от ответственности не ушла.

Генералу это было впадло. Да и на зоне за такое опетушат в два счета. Взял такую линию: да, богатую квартиру они отследили давно, да, выждали, когда уедут хозяева, и проникли в квартиру с самодельными дубликатами ключей. С чего сделали дубликаты? Так очень просто, гражданин начальник, попасли несколько раз хозяйкину дочку от дома до школы, а как-то утречком лично Генерал под видом папаши прошел в гардероб и вынул из кармана хозяйской дочки ключики, одни срисовал, с других слепочек сделал, а через пару часиков тем же манером положил на место. Номер, местоположение, внешний вид школы? Всегда пожалуйста… Откуда план квартиры? Дык нарисовал, когда вошел…

Когда Генералу предъявили Танину фотографию и ознакомили с показаниями гражданки Краузе и ее соседей по площадке. Генерал заявил, что это его личная жизнь, которая ни малейшего отношения к делу не имеет, и на все дальнейшие вопросы по поводу Тани отвечать отказывается.

Таню без труда отыскали в Ялте – в компании ничего пока не знающих потерпевших! При таком раскладе старший следователь Иванов, ведший дело об ограблении, отменил свое решение о немедленном задержании несовершеннолетней гражданки Захаржевской и решил ни о чем пока что не информировать ни потерпевших, ни, естественно, семью вышеупомянутой гражданки – в интересах следствия. С делом об ограбленной квартире в общем-то все ясно, но нужно еще отработать вполне вероятную связь этого дела с громкими в кругу специалистов зимними еще «глухарями» с комиссионкой и с «волгой» Московского УВД. Пока что эта связь строится только на показаниях арестованной Екатерины Мальцевой, причем совершенно голословных. Рецидивист Генералов упрямо гнул свою линию, которую косвенно и невольно подтвердили оба малолетних сообщника.

Короче, все зависело от показаний самой Захаржевской. Судя по всему, эта школьница – та еще штучка, и чтобы что-то от нее получить, нужно создать благоприятный психологический фон. Все взвесив, Иванов остановился на таком варианте – дать ей спокойно догулять в Крыму и предельно тихо брать в тот момент, когда она расстанется с Ясногородскими: о ее роли в неудавшемся ограблении квартиры потерпевшие, по замыслу Иванова, должны будут узнать только на очной ставке. Их поведение и ответная реакция Захаржевской могут быть весьма интересны. Обвинение следует предъявить сразу, но от допросов недельку-другую воздержаться, чтобы подозреваемая дозрела в общей камере до нужной кондиции.

Ясногородские довезли Таню до дома, и едва она успела войти и поцеловать Аду, пришли опера в штатском и забрали ее, разрешив взять две смены белья, теплые носки и тапочки. Такого оборота не ожидала. Рванулась, хотела бежать. Все ходы перекрыты. Крепкие дяденьки присматривали за сборами. Один у окна. Другой у двери. Кранты. Собираясь, взяла себя в руки и бледная, с почерневшими кругами под глазами, кинула на прощание остолбеневшей Аде:

– Это все не так! Срочно позвони дяде Коке!

Мозг лихорадочно работал. Она ухватилась за первое, что пришло на ум: надо воспользоваться знакомствами.

Дядя Кока, тот самый Адин друг, был известным ленинградским адвокатом, специалистом по хозяйственным делам, со сложившимися крепкими связями. К счастью, он оказался в городе, выслушал сбивчивый Адин рассказ и немедленно включился в работу.

Уже к вечеру он имел полную информацию, и в целом она его не очень порадовала. С одной стороны, единственная пока улика против Тани – злополучный план, начертанный ее рукой и сохранивший отпечатки ее пальцев. Все остальное – слова, слова… И умственные построения, основанные на цепочке совпадений, истолковать которые можно по-всякому. Как опытный адвокат, дядя Кока почти автоматически отбрасывал все размышления о том, виновен или нет его клиент на самом деле, и сосредотачивался на технических деталях. Но интуиция подсказывала ему, что во всей истории с квартирой Таня сыграла решающую роль. Конечно, если бы дело попало на суд сейчас, оправдательный приговор был бы обеспечен. Однако, судя по всему, за этой феноменальной Адиной дочкой непременно должны быть и другие делишки, до которых дотошный Иванов рано или поздно докопается, уцепившись за показания Мальцевой, которым в глубине души адвокат склонен был верить. В торжестве справедливости дядя Кока не был заинтересован нисколько. Главное – вытащить девчонку и вытащить немедленно, пока Иванов ничего нового не нарыл! На это сил самого дяди Коки было явно недостаточно. Он знал только одного человека, который мог бы это сделать. Важно, чтобы захотел. Дядя Кока нутром чувствовал, что захочет.

Дядя Кока протянул руку к телефону, набрал код Москвы и номер.

– Слушаю, – раздался мелодичный и бесстрастный женский голос.

– Вадима Ахметовича будьте любезны.

– Его нет на месте. Что ему передать?

– Передайте, пожалуйста, что звонил Переяславлев из Ленинграда по особенному делу.

– Будьте добры перезвонить через час, если не затруднит.

– Отнюдь, – сказал дядя Кока. – Перезвоню непременно.

Через пятнадцать минут ему позвонили.

– Кокочка, здравствуй, дорогой, – произнес весьма знакомый голос. – Что за особенное дело?

– Надо помочь одной барышне. Думаю, тебе это будет интересно.

– Вот как? Что ж, помогать барышням в беде – мой рыцарский долг. Мне подъехать?

– Ого! Даже так? Я сам собирался вылететь к тебе, все рассказать, а там бы решили.

– Интересный был бы полет! Через три квартала.

– Так ты в Питере?

– В данный момент. А вообще у себя на ранчо. Мне Джаба сюда позвонил.

– Тогда подскочи, если не трудно.

Прокуренная жердь в бордовом перманенте и сержантских погонах подтолкнула Таню в спину и с лязгом затворила за ней дверь. И тут же на Таню стало на паучьих ножках надвигаться нечто человекообразное с сиротской стрижкой, почти без носа, зато в сплошных прыщах. Следом за существом подгребало еще двое – квадратная во всех измерениях чувырла и смазливая цыгановатая смуглянка, оскалившая кривозубый рот.

– Ой, бля, щас обосрусь, какая куколка к нам на прописочку пришла! – прогундосило человекообразное, шевеля корявыми пальцами. – А скажи-ка нам, принцессочка, будешь со стола мыло кушать или…

Договорить ей не пришлось. Таня, не раздумывая, схватила по счастью нетяжелую табуретку и с маху приложилась по стриженой голове. Человекообразное упало.

А Таня отскочила в угол и пнула ногой закрытую парашу. Содержимое разлилось по полу.

– Кто Прасковью опрокинул, сикорахи?! – звонко крикнула Таня. – Вон девка навернулась, башку расшибла!

Цыганочка хлопнула в ладоши, а квадратная чувырла забарабанила в дверь:

– Эй, дубаки, в сто седьмой авария! Брезгливо обойдя лужу, Таня остановилась возле лежащей в моче уродины, лучезарно улыбнулась и ангельским голосочком произнесла:

– Стол не мыльница, параша не хлебница…

Через четыре часа, когда Таня лежала на нижней шконке у окна и задумчиво водила пальцем по наколкам примостившейся рядом Цыганочки, со скрежетом отворилась дверь, и Захаржевскую кликнули на выход.

В общих чертах Таня представляла себе, что скажет следователю, и догадывалась, что скажет ей он. Однако через пару коридоров и три поста ей приказали встать лицом к стене. Звякнули ключи, заскрипела петлями дверь, и Таню опять легонько подтолкнули в спину. Она вошла и огляделась. Деревянный пол, большое окно с ажурной решеточкой и занавеской, обои в цветочек, полочка с эмалированной кружкой и чайником, чистое белье на кровати типа больничной, столик, покрытый клеенкой, рядом – стул с мягким сиденьем, а на столе – раскрытая книга. Таня присела, стала читать. Пушкин. Через некоторое время щелкнуло, открываясь, окошечко в двери, и Таня приняла сеточку с яблоками, печеньем и даже пачкой «Варны» и коробком спичек. Есть контакт! Дядя Кока запустил свою машину.

Человек в темно-синем прокурорском мундире с большими звездами отодвинул в сторону бумаги и нажал кнопку звонка.

– Пригласите Иванова!

Вошел невысокий круглолицый средних лет гражданин в отутюженном сером костюме с толстой картонной папкой под мышкой.

– Вызывали, Петр Алексеевич?

– Садись, Геннадий Генрихович, в ногах правды нет… Ну, что у тебя по делу Генералова? Принес?

– Так точно! – Иванов положил папку перед человеком в мундире.

– Меня Фомичев с твоим рапортом ознакомил. Молодец, хорошо копаешь.

Интересно, понимаешь, получается, очень интересно. Целый пучок «глухарей» можно одним махом раскрутить. Можешь рассчитывать на полную поддержку. Только, понимаешь, особо не увлекайся, у тебя ж еще четыре дела, не запускай. Как у тебя по ним?

Иванов начал рассказывать, а человек в мундире слушал, изредка вставляя вопросы и замечания, при этом листая папку и пробегая глазами бумаги.

– Значится так, Геннадий Генрихович: это я у тебя до десяти ноль-ноль забираю на ознакомление. И чтобы, понимаешь, ночью не корпел. Теперь слушай приказ – домой, ужинать и спать! И чтобы до десяти ноль-ноль ноги твоей на службе не было! Мне, понимаешь, работники нужны, которые без износу! Понял?

– Так точно!

– Свободен!

Иванов вышел, и тут же из другой двери, расположенной позади начальственного стола, показались двое – седой и импозантный адвокат Николай Николаевич Переяславлев и его московский друг Вадим Ахметович Шеров, поджарый, довольно молодой и по-своему не менее, а то и более импозантный. При взгляде на его лицо сразу вспоминался портрет Юлия Цезаря.

– Ну, ты, Петр Алексеевич, не начальник, а прямо отец родной, – улыбнулся Переяславлев, а Шеров молча сел в хозяйское кресло и перевернул папку на первую страницу.

– Стараемся, понимаешь, проявляем заботу о людях, – сказал человек в мундире. – Вы, значится, располагайтесь, изучайте, а я пока пойду, отпущу Марусю, а кофейком лично займусь. Годится?

– Годится, – сказал Переяславлев.

Шеров тем временем проглядывал страницы и время от времени записывал что-то в свой блокнот. Переяславлев пристроился рядом и стал изучать те листы, с которыми уже ознакомился Шеров. Хозяин большого кабинета принес поднос с двумя кофейными чашечками, поставил и извлек из шкафчика рюмки и початую бутылку армянского коньяку.

– А себе-то что же? – спросил, поднимая глаза, Переяславлев.

– Я, понимаешь, кофе не пью. Сердце. Так что только коньячку за компанию.

– А я – только кофе, – сказал Шеров. И истинное положение дел, и русло, в которое следует направить расследование, было в принципе понятно всем троим.

Оставалось выработать тактику. Хозяин кабинета и адвокат смотрели на московского гостя, ожидая, что предложит он.

– Хороший у вас работник Иванов, – серьезно сказал Шеров, не отрываясь от бумаг. – Надо бы его поощрить. И желательно скорее. У вас, Петр Алексеевич, есть по этому поводу соображения?

– Так, так… – задумчиво произнес Петр Алексеевич, – Что-то такое было…

Он поднялся, вышел в приемную и стал рыться в одном из шкафов. Шеров вновь обратился к папке и принялся с большим вниманием изучать. Что-то Ахметыч там явно высмотрел. Закончив чтение, Шеров впервые за все пребывание здесь улыбнулся, захлопнул папку и с наслаждением потянулся, не вставая с кресла.

Похоже, он нашел то, что искал.

Человек в мундире вернулся из приемной и положил перед Шеровым пожелтевший листок.

– Академия и в столице есть, – сказал Шеров, прочитав листок. – Я из задней комнатки позвоню, если позволите. Городской который?

– Белый, – сказал хозяин кабинета, почему-то вытянувшись во фрунт.

– И неплохо бы еще кофе, – сказал Шеров, закрывая за собою дверь.

Человек в мундире направился в закуток к заграничной кофеварке, а Переяславлев задумчиво налил себе вторую рюмку. Оба прислушивались к чуть слышному голосу из задней комнатки.

– Ого! – сказал Петр Алексеевич.

– Ага! – подтвердил Переяславлев.

– Петр Алексеевич, возьмите там трубочку, – окликнул Шеров. – С вами будут говорить.

Человек в мундире почтительно снял трубку двумя пальцами.

– Повезло Иванову, – с улыбкой прокомментировал Переяславлев.

Дочитать «Онегина» Тане не пришлось. На следующий день около полудня ее отвели куда-то вниз, вернули поясок, ключи и сумочку с кошельком, дали расписаться в какой-то бумажке и препоручили молчаливой Аде и улыбающемуся дяде Коке.

Домой ехали на «жигулях» дяди Коки.

– Ясногородские ничего не знают, – без особого тепла сказала Ада. – В школе, естественно, тоже. Я всем сказала, что ты уехала к Никите в Москву.

– Зачем? – спокойно ответила Таня. – Будет суд, все равно узнают. Дядя Кока, нам надо все заранее обдумать.

– А что обдумывать? – спросил дядя Кока. – Никакого суда не будет. В смысле, для тебя. Таня устала. Мать это понимала. Сегодня девочке надо дать отдохнуть. Такой кошмар пережила. Камера! Притомилась от переживаний и сама. Поправила сбитое одеяло. Дочь не слышала. Спала крепко, но беспокойно. Ада покачала головой и вышла.

А снился Тане кошмар. С глазами Ады. Неотступными, следующими за ней всюду.

Не то чтобы упрек в этом взгляде, а просто слежка какая-то. Прячется Таня в уголок за шкафом, слышит шорох. Глядит в щелку приоткрытой двери. Видит, мать идет. Она навстречу бежит и на ходу соображает – не Адочка это вовсе. Пожилая черноволосая женщина, голова чуть тронута сединой. Патлы кудряво свисают. Нос крючковатый. Губы шепчут что-то, а под седыми бровями пронизывающий взгляд.

Тянет руки, пальцы как шкворни сухие, корявые. В руке свеча, в другой ладанка.

Ужас охватывает Таню. Хочет остановиться, а ноги сами собой бегут. Вдруг падает и просыпается. Это всего только сон, говорит она себе, и кошмар продолжается…

Встала утром как избитая. Вяло пожевала. Мать подкладывала оладьи с вареньем.

– Как же это все? – тревожно спросила Ада.

– Объяснений не будет, – сквозь зубы процедила Таня, будто мать в чем-то была виновата.

Ушла к себе. Покурила и завалилась снова спать. Ничего не хотелось.

В десять ноль-ноль старший следователь Иванов, явившийся к начальству забрать дело Генералова, получил неожиданное предписание в трехдневный срок прибыть в Москву для прохождения обучения на двухгодичных курсах при Генеральной прокуратуре, согласно его же рапорту трехгодичной давности, а текущие дела сдать следователю Никитенко. Ошалевший от радости Иванов зажил совершенно иными мыслями, в которых никаким Генераловым и Захаржевским уже не было места.

Новый следователь повел дело в совершенно новом русле. Начал он с того, что устроил очную ставку Генерала с Катькой. Заперев их в своем кабинете, он спустился вниз за сигаретами, а попутно завернул выпить кружечку кваса. Когда он вернулся, зареванная Катька сделала важное заявление. Она призналась, что дала ложные показания против Татьяны Захаржевской, выгораживая себя, поскольку навела на квартиру и выкрала ключи у Лилии Ясногородской именно она. Саму же Захаржевскую она видела только на фотографии в квартире гражданки Краузе, куда приходила к своему любовнику Генералову, и приняла ее за свою счастливую соперницу – со всеми вытекающими. Что же до комиссионного магазина и истории с милицейской «волгой», то о них говорит весь город, а Катька приплела их сюда для пущей убедительности. Сурово отчитав ее, следователь велел ей подписать протокол и вызвал конвой.

Оставшись с Генералом один на один, Никитенко резко сменил тон, распорядился принести в кабинет чаю с лимоном и вынул из портфеля бутерброды с ветчиной и домашнюю ватрушку, которыми щедро поделился с Генералом. Они быстро пришли к полному взаимопониманию и выработали джентльменское соглашение.

Показания Генералова по самому факту квартирной кражи являются исчерпывающими и чрезвычайно помогли следствию. Это будет учтено на суде. Однако в его показаниях относительно подготовки преступления есть элемент не правды, вызванный, следует заметить, благородным побуждением взять на себя часть вины своей сожительницы Мальцевой, бывшей, как следует из ее же показаний, истинным организатором преступления, в котором всем остальным отводилась роль простых исполнителей. За это выгодное для самого же Генерала изменение показаний следователь изымает из дела все гипотезы своего несколько увлекшегося предшественника, как построенные на заведомо ложных измышлениях гражданки Мальцевой. Далее, ни с какой Татьяной Захаржевской Генералов не знаком, а только видел ее фотографию у гражданки Краузе. Слова «Таня – это мое личное дело» следователь из протокола попросту вычеркнул. Потом они согласовали тексты малявок, которые будут переданы Фиме, водиле, Фургону и Вобле. А потом, на новом листочке, Генерал перерисовал план квартиры Ясногородских по образцу того, что находился в деле, после чего оригинал был изъят, а новый план приобщен к делу. На прощание Генерал, глядя следователю прямо в глаза, спросил:

– А письмо-то прощальное можно написать?

– Кому?

– Ну, как это – кому? Той, кого знаю только по фото.

– До завтра советую воздержаться, – сухо сказал следователь. – Я вызову вас для дачи письменных показаний.

Новый следователь не поленился съездить на Гражданку и душевно поговорить с Марией Францевной Краузе. Сначала Маша перепугалась, потом обрадовалась, что ее Танечка, оказывается, ни в чем не виновата, а лишь была оболгана беспочвенно взревновавшей воровкой. Потом разговор вообще перешел в неслужебное русло, и следователь вместе с протоколом, в котором, в частности, говорилось, что квартира была сдана гражданину Генералову после непродолжительного уличного знакомства, увез с собой записочку с Машиным домашним и служебным телефонами и пометкой «Завтра в шесть у „Баррикады“».

Дело довольно быстро передали в суд. Учитывая чистосердечное признание всех обвиняемых, их активную помощь следствию и отсутствие гражданского иска, суд проявил большую гуманность. Гражданка Мальцева, как организатор преступления, была приговорена к четырем годам лишения свободы. Гражданин Генералов получил три года, увы, строгого режима как рецидивист. Такой же срок схлопотали и прочие исполнители (Фургон с Воблой – условно, как ранее не судимые несовершеннолетние), а водила, которого научили выставить себя полнейшим идиотом, пожелавшим подзаработать на перевозке утренних туристов, и вовсе отделался какими-то исправительными работами с удержанием двадцати процентов.

А вместо Тани в места не столь отдаленные отправилась… мадам Ясногородская. Это был самый гениальный ход следствия. Александра Марковна, то ли по жадности, то ли по глупости, то ли из расстроенных чувств, признала своими все предъявленные ей вещи, включая и валюту. Возник большой конфуз. Презумпция невиновности на данный случай не распространялась, поскольку наличие инвалюты в личной собственности гражданина СССР уже содержит состав преступления. Свыше ста рублей по курсу – срок автоматически. Следователь Никитенко, препроводив потерпевшую в КПЗ, направил несколько орлов в управление торговли – пошуршать бумажками и поговорить с людьми. Сослуживцы, справедливо опасаясь за собственное благополучие, продали мадам Ясногородскую с потрохами, попутно навесив на нее и несколько собственных собак. Обыск, как-то миновавший квартиру Краузе, был с блеском проведен в квартире Ясногородских. При этом было вскрыто еще два тайника с ценностями.