Текст книги "Белое танго"

Автор книги: Дмитрий Вересов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц)

V

– А-а, это ты? – глядя на Таню расфокусированным взглядом, сказала Анджела.

– Проходи.

Она сделала шажок назад, покачнулась и уцепилась за стену.

– А вы все торчите? – осведомилась Таня, разматывая шарф.

– Торчим. А ты – ик! – курнешь? Таня задумалась.

– А что, сегодня можно. Есть повод.

– Ага. И у нас повод. У тебя какой?

– Личный, – коротко ответила Таня. Что толку говорить этой обкурившейся стерляди, любовнице и лучшей подруге, что Павлик, блестяще защитившись в Москве, сегодня с триумфом вернулся оттуда и тем самым дал ей идеальный по обстоятельствам и психологии момента случай усугубить знакомство? Или не врубится, или начнет доставать ровностями и нежностями.

– И у нас личный. Якубчик влетел очень некрасиво. Сидит весь в расстроенных чувствах, не знает, что делать.

Анджела бросилась Тане на шею и разрыдалась. Таня с некоторой брезгливостью стряхнула с себя белые, дрябловатые руки и решительно прошла в комнату, откуда тянулся знакомый дымок и доносился педерастически-сладкий голосок Бюль-Бюль-оглы. За захламленным столом сидел Якуб, подперев руками черноусую голову и тупо глядя в стену. Появление Тани он заметил только тогда, когда она, шумно двинув стулом, села напротив него и спросила:

– Что это там Анджелка бухтит, будто ты влетел во что-то?

Якуб посмотрел на Таню налитыми кровью глазами и криво улыбнулся.

– А, это ты? – вторя Анджеле, сказал он. Таня перегнулась через стол и отвесила ему звонкую плюху.

– Ты что, да?

Он схватился за щеку, в темных глазах блеснула злость.

– Я спрашиваю, во что вляпался. Ну-ка соберись и отвечай на вопрос. Внятно, четко.

Якуб смотрел на нее, не решаясь начать. С этим Якубом, аспирантом Торгового института, целевым порядком направленным туда из Азербайджана, Анджелка сошлась еще весной. Потом, когда так резко и неприятно оборвалась хлебная работенка у Шерова, позволила этому пылкому охотнику до блондиночек в теле взять себя на содержание и переехала в нему, в двухкомнатную квартирку на Софийской, которую он снимал за стольник в месяц. Таня время от времени заезжала к ним, передохнуть, выпить бокал хорошего винца, которое Якубу привозили земляки, иногда забить косячок – а то и оставалась на ночь. Таня не знала, что Анджелка наплела Якубу про их отношения, только в первую же из таких ночей он с некоторым даже облегчением уступил Тане свое место на широкой кровати и устроился в гостиной на раскладушке. Видно, притомился каждую ночь доказывать Анджелке и себе самому непревзойденность своих мужских достоинств.

Жили Якуб с Анджелой широко, не по-аспирантски – рестораны по большому счету, дорогие импортные шмотки, дубленки, золотишко. Таня знала, что Анджела, с молчаливого согласия Якуба, продолжает понемногу заниматься «гостиничным бизнесом», но одних Анджелкиных заработков на все это великолепие и за десять лет не хватило бы – да и не та она баба, чтобы посадить себе на шею «жениха».

Это так, на мелкие прихоти. Таня не сомневалась, что у Якуба свои доходы, и даже догадывалась, в какой именно сфере, но влезать в эти дела не хотела нисколько.

Ей это было неинтересно.

Глядя на его скорбное лицо, Таня ощущала приятное пощипывание в висках и в ладонях. Как прежде, когда смотрела, как кодла молотит Игоря в темном дворике, когда вешала лапшу на уши сторожу, а ребята бомбили склад, когда брала слепки с ключиков в квартире Лильки… Когда опускала монтировку на голову Афто, когда обговаривала с Ариком варианты, как кинуть Максимилиана. Когда письмишко Черновым левой рукой писала. Да, застоялась она за последнее время, размяться хочется. И Анджелку будет жалко, если тут что-то серьезное заварилось – она-то тут совсем не при делах… Кстати, о птичках: прикандехала из прихожей, села, смотрит то на нее, то на Якуба.

– Ай, иди отсюда, да? – Якуб раздраженно взмахнул рукой перед самым носом Анджелы. – С тобой потом говорить будем.

Анджела вышла, надув губы, а Якуб подался вперед, нависая физиономией над столом, и начал:

– Накололся я, брат, сильно накололся…

– На сколько? – деловито спросила Таня, решив пропустить «брата» мимо ушей.

Ну, нерусский, бывает.

– На пятнадцать кусков пока.

– Неслабо… Ну, ничего, поднимешь как-нибудь. – Она обвела рукой богатую обстановку гостиной.

– Поднять-то подниму, да только теперь всю жизнь поднимать придется, шакалов этих кормить. Прижали они меня, Таня, хорошо, обложили, а я ничего с них сделать не могу.

– Что-то с любым человеком сделать можно, – задумчиво проговорила Таня.

– Какие они человеки – твари, честное, слово! Голыми руками зарежу, мамой клянусь!..

– А если поконкретней? Давай-ка выкладывай все. Может, на пару что-нибудь сообразим. Конечно, если тебе, гордому сыну Кавказа, в лом у бабы совета просить…

– Ну что ты, зачем так говоришь, слушай? – поспешно сказал Якуб. – Какая же ты баба? Бабы все дуры, а ты… Анджелка столько про тебя нарассказала…

– Значит, выходит, что я мужик? Ну, спасибо, милый, за комплимент.

– Какой мужик, слушай!

Якуб окончательно запутался и покраснел.

– Ладно, мою половую принадлежность потом обсудим. Говори давай по делу.

Он вздохнул и трагическим полушепотом начал:

– Понимаешь, Таня, была у меня раньше одна… женщина. Ах, какая женщина!

Красивая, зажиточная, вдова торгового работника… Мы весной расстались, вышла она за немца замуж и уехала в Германию. Ай, как я тосковал, пока Анджелу не встретил…

– Без лирики, если можно, – сказала Таня и по-хозяйски развалилась в кресле.

– Я про Нору уже и забыл почти. Только три дня назад звонит мне ее брат, которому она здесь квартиру оставила, и говорит, что только что вернулся из Германии и привез мне от Норы письмо и посылочку.

Я говорю, давай встретимся где-нибудь, а он говорит, приезжай лучше ко мне, я тебе расскажу, как она теперь, фотографии покажу. Я, как гондон, ушами хлопаю…

Таня рассмеялась, буквально представив себе, как названный Якубом предмет хлопает ушами. Якуб с обидой посмотрел на нее и продолжил:

– В общем, поехал я по известному адресу. Он, гнида, дверь распахивает, мордой улыбается, в комнату зовет, про Нору базарит, кофеем угощает. Конвертик вынимает, пакет достает – а в нем костюмчик джинсовый, фирменный, с лейблами, с заклепочками. Я, как положено, спасибо говорю, конвертик, не раскрывая, в карман, пакет в сумку…

– Ну, что замолчал?

– Тут и открылась дискотека, слушай! За спиной крик: «Встать! Руки в гору, лицом к стене!» Я встаю, начинаю оборачиваться, тут мне по затылку тяжелым – хрясть! Отрубиться я не отрубился, но ослабел сильно. В глазах все поплыло. Дал себя к стенке прислонить, обшмонать… Проморгался – сижу на диване, рука браслетом к батарее пристегнута, а в том кресле, где только что был я, развалился мент и пушкой поигрывает. Здравствуйте, говорит, гражданин Зейналов.

Это ваше? И показывает конверт. Я прикинулся чайником, конечно, говорю, знать не знаю, что за вещь. А он: свидетель, подтвердите, что данный конверт изъят из внутреннего кармана гражданина Зейналова при обыске. И Норин брат, собака, кивает, да, дескать, подтверждаю. Мент на сумку: ваша? И все по-новой… А брат Норин знай поддакивает и объясняет, что мол бывший знакомый его сестры, Зейналов, позвонил ему и предложил приобрести джинсы и валюту. Он, как честный советский человек – честный, ха! – обратился к представителю правопорядка, полковнику Кидяеву… Я тут пригляделся – а мент-то действительно полковник, блин!.. Он лыбится и говорит: я сейчас при свидетеле вскрываю конверт, изъятый у гражданина Зейналова. Я кричу, ей, погоди, не мой это! А он раскрывает, падла, конверт, и оттуда сыплются бумажки зеленые, доллары! Ну, и в джинсах, конечно, в кармане пакетик полиэтиленовый с порошком. Это, говорит, что такое, Зейналов? Я молчу, а Норин братец тут же тявкает: он мне, товарищ полковник уже здесь, в доме, кокаин купить предлагал. Тут я совсем рассердился, погоди, кричу, я тебя, свидетель сучий, закопаю. А мент посмеивается и ручкой шкрябает: угроза свидетелю в присутствии представителя власти… Ну, говорит, Зейналов, лет десять ты себе уже намотал. Протокол подписывать будем? Утрись ты, говорю, своим протоколом, жопа. А он спокойненько так: добавим оскорбление работника при исполнении. Свидетель, подпишите. Тот, конечно, тут же бумагу подписывает. А мент вздыхает, говорит, ну все, вызываю наряд для доставки задержанного… И на меня смотрит. Я говорю: стоп, это провокация и задержание незаконное, где понятые, где санкция прокурора, почему один меня брать пришел? Мент смеется: это, говорит, не арест, а задержание пока. Для ареста, говорит, нужны формальности, а задержать я самолично любого гражданина могу до трех суток.

Этого тебе, говорит, за глаза хватит. Мои ребята с тобой воспитательную работу проведут, так ты через трое суток не только в этой наркоте и в зелененьких сознаешься, но и что Алмазный фонд ограбил. Тут я совсем башку потерял и понес его – по матушке, по бабушке… Он подошел и р-раз мне по уху. Я кричу, при свидетеле меня ударил! А этот свидетель долбаный тут же – ничего не знаю, он ко мне уже с распухшим ухом пришел. А мент опять за телефон и на меня опять смотрит. Что, говорю, пялишься, гад, или рука не поднимается невиноватого хомутать? Насчет невиноватого это ты, говорит, кому другому заливай, а смотрю я на тебя, говорит, потому, что не решил пока – сразу тебя сдать куда следует или сначала попробовать договориться по-хорошему. Я ведь, говорит, потому и один за тобой пришел, что не ты, черножопый… так и сказал, сука, «черножопый», представляешь!

– Врет, – серьезно сказала Таня. – Врет как Троцкий. Никакой ты не черножопый, я видела.

– Вот-вот! – Якуб тряхнул головой. – Не ты, говорит, мне нужен, а вся цепочка ваша преступная, которая отравой весь город наводнила… И давай прямо как по списку выдавать: имена, фамилии, клички. И про мои дела… Видишь, говорит, мы и без тебя достаточно знаем. А ты нам всю систему расколоть поможешь, Гамлета нам сдашь…

– Принца датского? – Таня рассмеялась.

– Какого принца, слушай?! – вскипел Якуб. – Экспедитора от поставщика.

Страшный человек, а ты смеешься.

– Извини. Просто имя смешное.

– Ничего смешного. Имя как имя. Гамлет Колхоз-оглы, по-вашему Гамлет Колхозович.

Таня расхохоталась вовсю. Якуб стукнул кулаком по столу. Таня замолчала, смахнула набежавшие слезы рукавом и сказала:

– Все, больше не буду… Рассказывай дальше.

– Я тогда им говорю: а мне все равно, не вы, так подельники меня кончат.

Это, говорит, они тебя кончат, если с нами работать не будешь или к братве своей побежишь на нас, ментов не правильных, управу искать. Мы тогда им через своих людей маячок кинем, что ты Вагифа с Семен Марковичем заложил. Так что нет тебе, Зейналов, другого выхода. Я говорю: раз уж у нас разговор такой завязался, хотелось бы на документы ваши взглянуть, а то форму напялить каждый может. Он улыбается, пожалуйста, раскрывает красную книжечку, подносит ко мне: городское УВД, Кидяев Петр Петрович, полковник. Ну как, говорит, убедился? Чувствую, со всех сторон обложили, говорю: вам, как понимаю, и без меня все про нас известно, на что вам еще один стукач, может, как-нибудь по-другому договоримся. А он: отчего ж не договориться, договориться всегда можно, вижу, вы, Зейналов, все поняли и осознали и раз уж сами такой разговор начали, вот вам мое слово: пятнадцать тысяч в течение недели, и каждый месяц еще по пять. А мы, со своей стороны, гарантируем, что никаких препятствий в вашей деятельности чинить не будем. Или это, или пиши расписку о добровольном сотрудничестве, или мы сейчас пустим в дело этот протокол, и хорошо тебе не будет, это я тебе тоже гарантирую.

Ну как, на что соглашаешься? А на что было соглашаться? Ладно, говорю, уж лучше деньгами. А сам думаю: ну, гады, погодите, я вас еще сделаю. А полковник этот смотрит на меня, скалится и говорит ласково так: только фокусничать не вздумай, Зейналов. У нас все схвачено и везде свои. И давай объяснять, чего мне делать не надо. Все охватил, что мне в голову прийти могло. По полочкам разложил, с примерами…

– Да, – сказала Таня. – Приятного мало. Как решил – платить, не платить?

– Думаю, придется платить. Жить-то хочется.

– Слушай, а они тебе чернуху не прогнали? Мозг Тани нащупывал нужную нить.

Она начала тасовать возможные комбинации.

– Я долго думал. Не похоже. Удостоверение настоящее, форма тоже, знают много – про меня, про всех… Нет, все солидно.

– Разберемся… Значит так – когда ты должен отдать первые деньги?

– Завтра или послезавтра. Белено с утра позвонить, сказать, во сколько буду, и подъезжать.

– Куда? К метро, в парк, на перекресток?

– Нет. Только на квартиру. На их территорию. Не хотят светиться.

– Деньги у тебя есть?

– Есть. – Якуб вздохнул. – Отдавать жалко.

– Жалко, – согласилась Таня. – Ну ничего, может быть, еще вернем. С процентом.

– Это как? – заинтересованно спросил Якуб.

– Пока рано говорить. Есть кое-какие соображения, но надо все проверить. – Она поднялась и сладко потянулась. – Ноги затекли, пока тебя слушала да и есть хочется. Скажи Анджеле, чтобы чего-нибудь быстренько спроворила. И кофе.

Перекушу по-быстрому и домой.

– Как домой? А-а я? А мы? – с некоторой растерянностью спросил Якуб.

– А вы тоже поешьте. Голодные, наверное.

– Да я не про то. Что делать будем?

– Ты насчет этой истории с данью?.. Ладно, я согласна помочь тебе. Пока не знаю, получится из этого что-нибудь или нет. А ты готов довериться мне?

Якуб пощелкал пальцами, несколько раз вздохнул.

– Готов.

– Тогда обещай делать все, что я скажу, и не задавать вопросов. Обещаешь?

– А что остается, слушай? – Он темпераментно взмахнул руками.

– Тогда завтра с утра жди моего звонка. Я назову время. Потом позвонишь туда, скажешь, что деньги готовы, но что ты тоже не хочешь лишний раз светиться в ментовской хате, а потому вместо тебя придет курьер, шестерка тупая.

– Асланчик, да?… Слушай, откуда про Асланчика знаешь?

– Это твой предпоследний вопрос, договорились? Никаких Асланчиков не будет.

Пойду я.

– Ты? Зачем?

– А это последний вопрос, на все последующие отвечать отказываюсь. Я пойду, потому что мне надо на месте проверить кое-какие догадки.

Анджела постучала в дверь, просунула голову и сказала:

– Идите жрать, пожалуйста.

Весь путь до дома Таня напряженно обдумывала ситуацию с Якубом. Ну хоть убейте, не видела она здесь организованное чиновничье вымогательство (в отличие от подавляющего большинства сограждан Таня прекрасно знала слова «рэкет» и «коррупция» и имела довольно четкое представление о том, что творится в отечественных коридорах власти, но как-то не подумала связать американские слова с советским явлением). Интуиция подсказывала ей, что Якуб нарвался на частную инициативу, на фармазон. Но для выработки правильной линии действий совершенно необходимо было понять, какого уровня. Одно дело, если здесь орудует просто группа мошенников, пусть даже прекрасно информированных – информация могла, в частности, исходить от той же заграничной Норы, посвященной в дела Якуба. И совсем другое, если настоящий – и осведомленный – полковник милиции решил немного поработать на свой карман… Тогда пойдет совсем другая игра.

А мужику помочь надо. Да и к Анджелке прикипела душой. Та ради Тани глотку перегрызет. А многим ли она могла быть за такое благодарной? Случись что с Якубом, Анджелке тоже не мало достанется. Нет. Так не пойдет.

– Что так вырядилась? – изумленно спросила Анджела, впуская Таню в квартиру.

– На охоту собралась, – ответила Таня. – Якуб дома?

Одета она была действительно довольно странно: зимний офицерский тулупчик со споротыми погонами, огромная бесформенная кроличья ушанка, широкие черные шаровары, заправленные под голенища длинных шерстяных носков, туристские ботинки размером не меньше сорокового. В руках Таня держала большую клеенчатую сумку.

– А-а, Таня, дорогая! – Из кухни выскочил, нервно потирая руки, Якуб.

Увидев ее, он остолбенел. Таня улыбнулась.

– Молодец, усвоил: вопросов не задавать. В порядке поощрения скажу – для маскировки… Деньги готовы? – Он кивнул. – Неси сюда.

Якуб зашел в комнату, вышел с небольшим газетным сверточком и отдал Тане.

Она небрежно кинула его в сумку и спросила:

– Пересчитал? Чтобы мне перед людьми не краснеть.

– Ай, какие это люди?! – Якуб взмахнул руками.

– Ладно, шакалы, ты говорил уже… Ну я пошла. Пожелайте ни пуха ни пера.

– Стой, куда ты? Я отвезу.

– Не надо… Хотя, впрочем, до метро подбросить можешь. Дальше я сама.

Ни в метро, ни в трамвае, куда она пересела на площади Мира, ее наряд не вызвал никакого удивления. Ну едет студенточка – а если не приглядываться, то и студентик – с овощебазы или с субботника, перенесенного на среду. Все там будем, аж до самой пенсии. Интересно, что сказали бы попутчики, узнав, что в объемистой авоське, еще не переименованной народом в «нифигаську», студенточка везет не грязные рабочие рукавицы и десяток ворованных яблочек, а примерно годовую зарплату дюжины молодых специалистов.

Дом напротив Никольского собора, чистенький отреставрированный особнячок восемнадцатого века, от внимания Тани не ускользнул. Если внутри там так же, как и снаружи, то можно сказать, что товарищ… как его там?.. Волков Илья Соломонович устроился очень даже неплохо. Пока.

По удивительно чистой, ухоженной лестнице Таня поднялась на второй, посмотрела на медные номера квартир на обшитых темной вагонкой дверях и позвонила в правую, под номером семь.

В темном глазке на мгновение показался и исчез свет. Таня отступила на полшага и повернулась боком, демонстрируя себя невидимому зрителю.

– Кто? – спросил из-за двери молодой, но гнусавый и удивительно неприятный голос.

– От Якуба, – простуженно пробасила Таня. В глазке опять показался свет, потом дверь стремительно распахнулась, сильные руки схватили Таню, втащили в прихожую, вырвали сумку, ткнули лицом в стену и принялись довольно бесцеремонно ощупывать. Таня сложила руки на затылке, одновременно демонстрируя покорность и не давая залезть под шапку и обнаружить свою самую особую примету – неподражаемую медно-рыжую копну волос.

– Ого, да это же девка! – сказал за спиной басовитый голос.

– Я балдею! Слышь, Ген… Петр Петрович («Так!» – отметила про себя Таня), может, махнем-ся? Я пошарюсь, а ты пушку подержишь? – предложил гнусавый.

– Я те пошарюсь, – пообещал басовитый и взял Таню за плечо. – Повернись.

Она послушно повернулась. В вытянутой вглубь прихожей стояли двое. Ближе к ней – крепкий, очень упитанный мужичок за сорок в расстегнутом милицейском мундире, очевидно «Ген-Петр», а в паре шагов за ним, спиной к уходящему вбок коридору – молодой и удивительно уродливый парень в очках, какой-то щербатый и искривленный, с кривой ухмылкой на длинной, прыщавой и сильно асимметричной роже. В костлявой руке он держал наведенный на Таню пистолет. «Так, – еще раз сказала себе Таня, – не табельный „Макаров“, а ТТ». Оба стояли и смотрели на нее.

– Ну чего, сеанс окончен, или как? – сварливо сказала Таня и обернулась к первому:

– Помацал, и атандэ! – И ко второму:

– А ты, сатирик, козырь-то загаси!

– Очкарик растерянно глянул на напарника, тот чуть заметно пожал плечами. – Ну, ствол-то спрячь. Чай, не мочить вас пришла. – Тот понял наконец и заткнул пистолет за широкий модный ремень. Таня обратилась к первому:

– Ну что, начальник, псов на лапу возьмешь?

Здоровяк тупо смотрел на нее и не шевелился. Проверочка, слава Богу, получилась: Таня могла бы попасть в дурацкое положение, если бы эти двое поняли ее речи и стали бы отвечать соответственно. Теперь же можно дать девять против одного, что ни к легавке, ни к уголовному миру они никакого отношения не имеют.

Это упрощает дело. Таня задрала подбородок, сузила глаза и снисходительно пояснила:

– Пиастры получите.

– А что, Петр Петрович, раз уж к нам такая вострушка пожаловала, может оприходуем? – быстро придя в себя, предложил очкарик, и его кривая физиономия осклабилась, то ли глумливо, то ли похотливо. – Мордашка-то вроде ничего.

– Ты жену себе заведи, ее и приходуй, – мрачно посоветовал Ген-Петр и, застегивая мундир, сказал Тане:

– Пройдемте в комнату.

Комната была богатая, светлая, хорошо обставленная. Особенно поразили Таню безделушки, расставленные вперемежку с книгами на полках старинного резного стеллажа, на антикварном письменном столе.

– Садитесь, – отрывисто сказал здоровяк и выдвинул высокий стул из-под овального стола.

Таня села и продолжала без всякого стеснения оглядывать комнату. Это вполне вписывалось в образ, а потому было можно. Здоровяк достал из Таниной сумки сверток с деньгами, раскрыл и занялся пересчетом. Прыщавый очкарик стоял в дверях и неотрывно, жадно смотрел на деньги. Это тоже не ускользнуло от Таниного внимания. Закончив, здоровяк разложил деньги в три стопочки, стянул каждую аптекарской резинкой и разложил по карманам. Верхний заметно оттопырился.

– Все верно, – сказал он. – Спасибо, вы свободны.

– А расписку? – недовольно сказала Таня.

– Еще чего! Скажешь, что передала, и все.

– Щас, разбежалась! А вы скажете, что я ничего не передала или не приходила вовсе, и велите еще принести, а Якуб мне путевку выпишет. У них это быстро, чик!

– Она провела большим пальцем по горлу. – Хотя бы звякните ему, что ли.

Ген-Петр протянул руку в направлении прыщавого и покрутил пальцем. Тот исчез.

– Сейчас позвонит, – сказал он Тане. – А ты у Якуба курьером?

– Подельник я, – гордо сказала Таня, прислушиваясь. Очкарик действительно говорил в прихожей по телефону. Таня четко расслышала слова «все пятнадцать». – Он мне полстакана сухты обещал.

– Ты что, на игле?

– Ну уж на фиг! Толкаю помаленьку.

– Ясно.

Он встал из-за стола. Поднялась и Таня.

Из коридора появился очкарик.

– Есть, – сказал он и вновь похабно уставился на Таню. – Может, теперь это самое… отдохнем лежа? – Он зыркнул в сторону напарника и уточнил:

– Я ведь в смысле добровольно…

Таня зевнула и подкинула еще один пробный шарик:

– Цветную-трехсистемную захотел?

– Чего? – вылупился очкарик.

– Теку я, милый, вот чего, – пояснила Таня и, отодвинув его плечом, вышла в коридор. – Чао, бам-бино, сорри!

Она как бы по ошибке ткнулась не в ту дверь и на секунду оказалась в темной, судя по всему, спальне. Никого там она не заметила.

– Пар-рдон! – громко произнесла она, выйдя в коридор. Туда уже вышел, блистая полковничьими звездами, Ген-Петр. – Мне б отлить на дорожку, гражданин начальник, В туалете она встала на унитаз и через фрамугу осмотрела ванную. Красивая.

– Ты заходи еще, – сказал на прощание прыщавый и оскалился неровными, гнилыми зубами.

– Куда я денусь с подводной лодки? Ген-Петр молча закрыл за ней дверь.

Направляясь сюда, Таня держала в голове несколько вариантов дальнейших действий. В их число входили и острокриминальные, и даже мокрый; она знала, где взять необходимый в этом случае «глухой» пистолет. Именно возможностью последнего и объяснялся этот дурацкий маскарад, предназначенный не столько для той парочки вымогателей, сколько для случайных свидетелей – соседей, прохожих и тому подобное, – чтобы они потом не смогли опознать ее. Теперь Таня узнала все, что хотела узнать на этом этапе. Через месяц этот походно-трудовой прикид ей понадобится лишь для того, чтобы выдержать созданный сегодня образ. Никакого мочилова не предвидится. Наоборот, все будет чисто, эстетично и практично в высшей степени. Что очень кстати, особенно сейчас, в видах нынешнего малоденежья и предстоящих приятных, но существенных расходов. Что ж, план выработан, и надо претворять его в жизнь.

Дома, после ужина, она пришла в гостиную, где сидели старшие, и прямо сказала:

– Дядя Кока, пошли покурим. Надо поговорить. Он пожал плечами и вышел вслед за ней. Ада осталась сидеть у телевизора.

– Ну-с, – сказал он, глядя, как она достает из кармана бархатной домашней курточки «Мальборо». – Я слушаю.

– Дядя Кока, мне нужно несколько толковых, надежных, неболтливых ребят из органов – из милиции, угрозыска, прокуратуры, КГБ, это все равно, – которые хотели бы тихо подработать на стороне. Работа чистенькая, для них несложная, никакой уголовшины, а заработать можно очень прилично.

Переяславлев присвистнул, уселся на табуретку и показал Тане на другую.

– Рассказывай.

И Таня рассказала – во всех нюансах и сопутствующих обстоятельствах.

– Это точно? – спросил он. – Ты уверена, что за ними никто не стоит?

– За этими клоунами? Не смеши меня. Во всяком случае, из начальства никто, это однозначно. Не исключено, что кто-то из криминала, но это пусть ребята раскрутят – в крайнем случае, только больше заработают.

– Да-а… Я потрясен. Сколько лет тебя знаю – не перестаю поражаться…

– Да, я такая, и лучше тебя об этом знает только Вадим Ахметович… Кстати, будете общаться, от меня поклон.

Николай Николаевич вздрогнул.

– Кто тебе сказал, что он?..

– Сама догадалась. Шеровы – народ живучий.

– Х-м-м. Да, Вадим, угадал ты тогда даже больше, чем думал… Ладно. Будут тебе ребята. Таня чмокнула Переяславлева в ухо.

Через два дня Переяславлев представил ей следователя городской прокуратуры по особо важным делам Никитенко, круглощекого и довольно молодого человека обманчиво-наивного вида, начальника временной группы. Втроем они несколько часов обсуждали детальный план кампании. После этого работа закипела полным ходом.

Хотя Таня не принимала в ней практически никакого участия, она была в курсе происходящего.

На телефоне Ильи Волкова было установлено круглосуточное прослушивание. В квартире побывали сантехники из районного котлонадзора, обстоятельно проверили стояки и батареи и ушли, оставив после себя двух абсолютно незаметных «жуков», после чего соответствующие люди могли беспрепятственно слушать все разговоры, которые велись в гостиной и на кухне. Очень скоро установили личность Ген-Петра, псевдополковника милиции, и наладили за ним плотное наблюдение. В соответствующем ключе активизировалась работа с осведомителями и «внедренкой» в нарко-деловых кругах. Организовывались встречи и тихие доверительные беседы с некоторыми дельцами, в том числе и с Гамлетом Колхозовичем. Гражданину Кочуре, он же Дэшка, основному и практически единственному стукачу Ген-Петра, ссыпался сенсационный компромат на средних и даже крупных дельцов и делались на удивление заманчивые предложения, так что он совсем запарился, и пришлось Ген-Петру вербовать ему в помощь девочку Еву и мальчика Мишу. Помимо сбора информации и разнообразного заманивания «созревших», по мнению Ген-Петра, дельцов на квартиру Волкова для первичной обработки, они оба стучали на сторону: девочка Ева работала на Никитенко, а мальчик Миша – на Гамлета. Дела у Ген-Петра и Ильи Волкова круто пошли в гору, почти не бывало дня, чтобы какой-нибудь наркобарон районного масштаба не валялся у них в ногах, моля о пощаде, не доставлял им, лично или через курьера, оговоренного «барашка в бумажке» или не закладывал кого-нибудь из коллег. Едва ли не все жертвы были предварительно проинструктированы Никитенко, кем-то из его команды или собственными корешами, поэтому все проходило гладко, но не слишком – как раз в той степени, чтобы не вызвать подозрений у Ген-Петра (Илью можно было в расчет не принимать).

За пару дней до срока второго взноса Якуба штаб кампании в лице Тани, Переяславлева и Никитенко произвел примерный подсчет финансового состояния предприятия «Лже-Кидяев и Якобы-Волков» (в детстве гражданин Волков носил двойную фамилию Якоби-Вольфсон), после чего было принято решение продлить срок операции еще на месяц. Таня взяла у страдающего Якуба, ни хрена, кстати, о проводимой операции не знавшего, пять тысяч рубликов в крупных купюрах и, одевшись чуть более элегантно, чем месяц назад, посетила жилище Волкова, куда на время делового бума переселился и фальшивый полковник. На этот раз она позволила уроду Илье уговорить ее выпить на кухне по рюмочке ликеру и даже немножко полапать. Дома она без малого час отмывалась под душем, а ковбойку, которой касались скрюченные, липкие пальцы неудавшегося братца хитрой заграничной Норы, и вовсе выкинула в мусорное ведро. Но зато, в награду за свои страдания, она смогла очень хорошо рассмотреть кухню и чуть-чуть заглянуть в третью, пустующую комнату. Ей понравилось.

Каждый шаг компаньонов бдительно отслеживался орлами Никитенко, а их стремительно растущие капиталы тщательно оберегались. Так, под Новый год была очень изящно пресечена авантюрная попытка Ген-Петра самостоятельно внедриться на городской рынок наркоты, а с очень дорогой и небрезгливой путаной, которой растаявший от благодарности за счастливую ночь Илья предложил долю в деле, была проведена вдумчивая разъяснительная беседа.

В ночь на Старый Новый год состоялась третья генеральная ассамблея штаба.

Поначалу и Переяславлев, и Никитенко были настроены еще раз продлить операцию, но Тане удалось их разубедить.

В рядах плательщиков появились признаки недовольства и нетерпения, пренебрегать которыми было опасно – народ горячий, был риск вместо ожидаемого навара получить в финале два трупа и пустые закрома. Кроме того, в ситуацию с каждым днем оказывалось так или иначе впутано все больше народу, а следовательно, она в любой день могла стать неуправляемой. А в-третьих, Ген-Петр и Илья окончательно зарвались и утратили чувство реальности: наряду с наркодельцами пытаются уже трогать за вымя цеховиков и торговую мафию, а у тех совсем другие завязки, и кто-то сверху вполне может подмять все дело под себя и оставить нас в лучшем случае с носом, а в худшем – и без оного. Ее аргументы были приняты, и операция вступила в завершающую фазу.

Пятнадцатого января Таня в очередной раз поднялась по шикарной лестнице дома на площади Коммунаров, позвонила в дверь, привычно повертелась перед глазком, чтобы ее узнали и впустили.

– Что ты ходишь-то как чмо? – приветствовал ее Ген-Петр. – Ладная вроде девка, и при деньгах теперь.

– Ай, не вяжись, начальник, – Таня махнула рукой. – А бабули твои я в дело приспособила.

– Деловая нашлась, – хмыкнул Илья, выпустив при этом соплю на рукав своего замшевого пиджачка.

– Утрись и марш на кухню, – велел ему Ген-Петр.

– Якуб прислал как всегда, – сказала Таня, усевшись перед столом и выгрузив на него объемистый пакет, – но просил передать, что больше ему столько отстегивать не в дугу…

Ген-Петр насупился. Таня достала из сумки большой коричневый конверт, крест-накрест заклеенный крепким скотчем.

– Это еще что? – хмуро спросил Ген-Петр. Сегодня он был в штатском: производить впечатление было не на кого. Все свои.

– Без понятия. – Таня пожала плечами. – Якуб сказал, вам интересно будет. У него еще есть. Если, значит, согласитесь вместо башлей принимать…