Текст книги "Корпорация «Коррупция» (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Серков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Дмитрий Серков

Корпорация «Коррупция»

Это все – рядом с вами, впритирочку с вами,

но – не видимо вам…

Александр Солженицын

«Архипелаг Гулаг»

Вступление

Этого не должно было случиться. Только не сегодня. Только не с ним.

…День обещался быть солнечным и теплым. Одним из тех, в которые несмотря ни на

какие невзгоды, улыбаешься навстречу солнцу, радуешься каждой мелочи, дышишь

полной грудью. Все-таки первая суббота лета! Впереди еще куча времени для работы и

отдыха, а до слякоти осени и промозглых зимних ветров так далеко. Сегодня все должно

было сложиться иначе. Не вышло.

Смерть!

Там за чертой может быть только темная, холодная и бездушная смерть. Конец всего

сущего. Просто конец. Финал затянувшегося, но жутко увлекательного спектакля под

названием «Жизнь». Занавес, поклон, аплодисменты. Восторженные крики поклонников.

Бис! Браво! Оркестр, слезы сожаления, нестерпимая горечь утраты.

Реальная жизнь – не театральная постановка – ее не переиграешь и не перезагрузишь

кнопкой «reset», не исправишь ошибки и не отойдешь на шаг назад. Только вперед! Вперед

бесстрашно, но с головой. Взвешивая каждый поступок, ступая аккуратно, с чрезвычайной

осторожностью, чтобы зря не обидеть, чтоб без повода не затоптать. Нельзя за спиной

оставлять обиженных и обделенных, все враги должны быть только перед глазами,

обязательно обозримы и осязаемы. Только тогда их действия можно предугадать. Позади –

исключительно благодатная почва и осчастливленные судьбы, благодарные люди и

исполненный долг. Долг перед страной, долг перед городом, долг перед друзьями, долг

перед семьей…

Нет, с семьей все не так. Все сложнее. Намного сложнее. Пока исполнял долг перед

Родиной – не до них было. Любил, скучал, переживал, даже заботился как мог… Тогда так

казалось… А на самом-то деле – забросил самых дорогих сердцу людей, по недомыслию

оставил на произвол судьбы, прикрывшись высокими идеалами. Когда осознал –

прослезился и ужаснулся собственной безалаберности и бездушности. Все не так должно

было быть: не карьеру надо было строить, а жизнь устраивать. Для семьи, для жены и

детишек… Вовремя спохватился, прозрел. Птицу счастья буквально за хвост поймал, в

последний момент, удержал в своих руках, не дал распасться дорогому по крупицам. Да и

шанс удачный подвернулся. Сменил рискованную службу на безопасную, но не менее

полезную. Раньше на благо обществу служил и сейчас продолжил. Только в несколько

иной ипостаси.

Жена хоть переживать да волноваться за него перестала. Успокоилась немного.

Поняла, что вот он, рядышком. Дома, конечно, ночевать не многим чаще стал, но ей не

забывал повторять, что гражданская служба все больше кабинетная да застольная – работа

с документами и населением. Опасность для здоровья несравнимо меньшая – задницу

насидеть и пузо нажрать. Нервы, конечно, железные надо иметь – население у нас то еще!

– но с народом он всегда общий язык умел находить, что раньше, что сейчас…

Но сейчас все иначе.

Смерть!

В мир иной как-то совсем не хотелось.

Не успел еще осуществить задуманное. Планов – громадьё, времени… Можно

поторговаться еще… Нужно торговаться! Жизненно необходимо. Туда-то он всегда успеет,

а здесь еще дела остались. Очень уж хочется самому услышать рукоплескание публики,

восторженные крики толпы, хочется до конца дописать пьесу под названием «Жизненный

путь Бориса Андреевича Штурмина, храброго бойца и достойного сына Отчизны, героя

нашего времени». И не просто дописать, поставив жирную точку, а изложить подробно и

достойно, со всеми изгибами и поворотами, лаконично описать подвиги и заслуги. Не из

гордыни, нет. Только чтоб последующие поколения могли правильно оценить масштаб

личности, взвесить содеянное, осознать оставленное наследие.

По-любому выходило, что рано прощаться, рано снимать со своих плеч груз

возложенных обязанностей и обязательств, рано расписываться в собственном бессилии.

Есть еще порох в пороховницах! Бороться надо до конца…

А конец вот он. Недалеко. Что называется, в шаговой доступности.

Казавшееся бездонным жерло пистолетного ствола смотрело ему точно между глаз.

Рука, державшая оружие, на удивление не дрожала. Глаза глядели холодно и беспощадно.

Хотя ему как-то показалось, что во взгляде промелькнула даже толика сожаления, грусти.

Привиделось, наверное…

Летом утро наступает рано, и за окном уже совсем рассвело. Сумерки быстро

рассеялись, поддавшись напору сильных лучей июньского солнца. Небо налилось

бирюзовой синевой, прогнав мерцающие звезды, шаловливо игралось зайчиками на

стеклах припаркованных автомобилей и стенах домов. Город лениво просыпался,

субботнее утро медленно вползало во дворы. Деревья бодро шелестели изумрудной

листвой, а еще не испуганный городской суетой соловей пел волшебные серенады,

наслаждаясь собственным голосом.

…И время не самое подходящее. Как же не хочется умирать, когда жизнь вокруг

только начинается, стряхивая с себя нежные и вязкие оковы Морфея! Скоро забурлит,

закипит деловая активность, незнающая устали и перерывов; отдыхающие потянутся кто к

морю, кто за город, в горы, на самый большой и живописный в округе водопад; детвора

высыплет во дворы, двинет в аквапарк, где продолжит резвиться до самого вечера; хозяйки

и домоуправительницы оккупируют городские рынки в поисках наисвежайших и

наивкуснейших продуктов, а также лучших бытовых мелочей.

Там постоянное движение, энергия, бьющая через край, а здесь, в рабочем кабинете,

в полутьме рассеянного света настольной лампы время точно остановилось. Замерли

стрелки часов, в немой гримасе застыло изображение на экране телевизора, окружающие

предметы превратились в пустые декорации, лишенные всякого функционального

значения. Ни звука, ни дуновения ветра. Есть только ледяной взгляд убийцы – выражение

глаз человека, готового переступить черту, не спутаешь никогда и ни с чем – и бездушное

смертоносное око пистолетного ствола, притягивающего его, словно магнит. Пистолет

завораживал, затягивал в свое жерло, манил бездонной глубиной, поражал безграничной

властью, сковывая движения.

Профессиональный взгляд сходу оценил орудие убийства: перед ним тускло

поблескивал воронеными боками немецкий «Вальтер ППК». Далеко не самый

современный – активно использовался криминальной полицией Германии до начала

семидесятых годов, зато простой в обращении и безупречный в работе. Кстати, любимое

оружие агента 007 Джеймса Бонда…

Страха не было. Была отрешенность и пустота. Дуэль между пистолетом и жертвой.

Надо что-то делать. Не пускать события на самотек. Надо встряхнуться, ведь пока

бьется сердце, есть еще шанс, есть надежда.

Умереть здесь, в чиновничьем рабочем кабинете, за письменным столом было глупо

и недостойно его, боевого офицера, прошедшего Афганистан и Чечню, сумевшего уцелеть

в кромешном аду войны. Только не сейчас, только не сегодня… Еще многое намечено на

будущее. Обещанное и до сих пор не выполненное. Еще один шанс… всего один…

Борис Андреевич оценил расстояние до руки, державшей пистолет. Жалкая пара

метров отделяет его от спокойствия и благополучия. Расстояние плевое, если бы не

несколько «но»: во-первых, между ним и убийцей плотиной встал широкий дубовый стол,

во-вторых, он сидит в своем рабочем кресле, из мягких объятий которого так просто не

выпрыгнешь, в-третьих… неважно… Ему потребуется время, которого у него нет. С двух

метров ни один слепец не промахнется.

Смерть!

Мозг подсказывал, что бороться надо до самого конца, до последнего вздоха, но тело,

будто закованное в кандалы, отказывалось подчиняться. Мышцы налились свинцом, к

ногам точно пудовые гири привязали – ни встать, ни повернуться. Он уже сдался,

подчинился судьбе, хотя и боялся признаться себе в происходящем.

Как же он мог допустить такую непростительную ошибку, оступился на прямой

ровной дороге? Ведь каждый миг, каждый час тщательно продумывал поступки и меру

ответственности. Каждый шаг на пути вперед был выверен до мелочей. Без помарок и

ошибок. Партия должна быть просчитана до конца! И тут на тебе…

Единственное холодное око «Вальтера» смотрит ему точно меж спокойных и

уставших карих глаз.

Прокол вышел, как всегда, в мелочах. Даже не прокол, а глупое, непредсказуемое

стечение обстоятельств. Такого просто не могло случиться никогда…

Но случилось! Сейчас, когда нервы на пределе и до черты осталось меньше шага,

уже ничего не объяснишь. Не убедишь, что все должно было сложиться иначе. Не так, как

вышло, а так, как планировал…

Он всегда шел прямой дорогой, оставаясь честным пред собой и окружающими. Не

кидал и не обманывал. Если искал и находил выгоду в делах, то она доставалась не только

ему, а всем участникам делового процесса. Вряд ли кто-то из коллег или партнеров смог

бы предъявить ему претензии по поводу его нечистоплотности. Вряд ли…

Но «Вальтер» не сводил с него своего внимательного взгляда.

Время остановилось. Уже никто не требует от него оправданий. Приговор вынесен, и

через мгновение будет приведен в исполнение.

Смерть!

Он не знает, как она выглядит. И давно уже не боится образа дряхлой старухи с

косой. Борис Андреевич Штурмин так часто ходил по краю и так часто чувствовал ее

холодное дыхание, что, в конце концов, свыкся с ее незримым присутствием и перестал

обращать внимание. Когда был мальчишкой – боялся до дрожи в коленках; под палящим

афганским солнцем – боялся, но совсем по-другому, чувствовал, что они единое целое, как

инь и янь, как обязательные детали одного механизма, немыслимые друг без друга. Она

присутствовала, как данность, как необходимая часть равновесия. Как вода. Как воздух.

Как пища материальная и духовная. Когда повзрослел и заматерел, страх переродился в

инстинкты, чутье. Без звериного чутья ни в мирной жизни бы не выжил, когда ходил по

самому лезвию, в любой момент мог рухнуть в бездну, ни на воинствующем Кавказе, в

Чечне, где инстинкт самосохранения ценился подороже любого бронежилета и автомата,

многократно спасал от неминуемой гибели. А потом и вовсе бояться перестал. Ни следа от

страха не осталось. Столько повидать на жизненном пути довелось, что когда к

полувековому юбилею время подошло, смешно стало еще чего-то пугаться. Пуганый он

уже, Борис Андреевич Штурмин…

Боже! О чем он думает пред смертными вратами! Все бабки считает, прикидывает,

кому должен, а кому – не очень. Хотя нет, он и правда, ответственность чувствует перед

людьми: перед друзьями, коллегами, жителями, семьей…

Хрен с ними, с остальными.

Семья – самое главное и самое дорогое. На кого он их оставит? Кому до них будет

дело? Если смотреть объективно, то только на него они и могли надеяться, на него

опереться. Как бы не упали, устояли бы под натиском трагического известия. Не

сломались бы, сдюжили…

Пистолет по-прежнему был направлен в основание его широкого лба, и Борис

Андреевич не находил в себе сил посмотреть в глаза убийце. Что это? Неужели страх

возвращается и увенчает финал его жизни? Неужели пронзительные зеленые кошачьи

глаза зародили в глубине его души семя давно забытого чувства?

Он не верит ни в Бога, ни в черта! И к кому уповать, когда стоишь на самом краю?

Когда дальше – небытие, а здесь, на грешной земле остаются единственно близкие и

любимые. В одиночестве. Кого молить о снисхождении? Кто поможет им в трудную

минуту?

В жизни бывало всякое. И споры, и конфликты. Но через годы они смогли пронести

самое светлое в отношениях друг к другу, самое возвышенное. Без обмана и лукавства.

Сегодня, уходя на работу, когда ночь еще не отступила, и вокруг царила мгла, он

склонился над женой, мягко прикоснувшись к ее губам, и в ответ услышал сонное:

– Я тебя люблю, милый…

Теплее слов не было в мире. Дороже серебра и злата. Как оказалось, это было их

прощание, последний миг влюбленных и любимых.

Нет, их любовь уже давно не такая, как прежде. Не взрывная и безумная,

феерическая и искрящаяся, а спокойная и рассудительная, нежная и чуткая. Когда-то их

безудержная страсть выжигала землю вокруг, испепеляла чувства, иссушала до самого дна.

Ее хотелось пить, пить безудержно до последней капли, жадно ловить губами

предрассветную росу, слышать каждый вздох и каждое слово, каждой клеточкой тела

ощущать близость. Когда-то их чувства были подобны стремительному бегу по залитому

солнцем лугу, когда крики безудержны и восторженны, а смех заразителен в своем задоре.

Сейчас же отношения больше походили на тихие прогулки затененными дорожками

осеннего парка, окрашенного пестрой багряной листвой. Когда он и она неспешно бредут

рядом, крепко взявшись за руки, будто овеянные невесомым едва заметным ореолом,

являясь одним неделимым целым. Он трепетно нашептывает ей стихи, а она, чувствуя

рядом его горячее дыхание, весело улыбается в ответ. Теперь все иначе, совсем не так. Не

хуже. Именно иначе, по-другому. Без головокружительной гонки, без ненужных слов, на

уровне мимолетного, но понятного обоим ясного взгляда, без лишних эмоций. Не с

ленцой, но медленно, неспешно. Не стремясь моментально поглотить, а растягивая

удовольствие на долгие годы, ощущая иногда сладкое, а иногда с легким налетом горечи

послевкусие. Покой без резких колебаний, плавное течение времени, словно течение реки

на равнине, сменившее стремительный горный поток. Тепло, ощущаемое всем телом,

тепло, даримое от всего сердца. Кошачья мягкость отношений и мурлыкание рядом в

подушку. Ради подобного чувства стоило и стоит жить. Такие ощущения нельзя передать

словами, можно только пропустить через себя…

Смерть!

Старуха может подождать более удачного момента. Еще не время и не место! Он

всегда встречал врага с открытым забралом, так не гоже пасовать и сейчас. Вся его жизнь –

борьба, непрекращающиеся бои за удачу и успех, признание и благополучие.

Собственное и своих близких. Никогда он не позволял себе положиться на повороты

судьбы, никогда не отдавался на волю волн. Всего, чего удалось достичь и за что

приходится расплачиваться сегодняшним утром, Борис Андреевич Штурмин достиг сам.

Потом и кровью. До мяса сдирая ладони и зубами вгрызаясь в твердый гранит. Выходил,

взлелеял не благодаря, а вопреки. Ему никогда и никто не покровительствовал, не

протягивал руку помощи, не подталкивал снизу и не тянул наверх. Он все взял сам. Не

отобрал у кого-то, а получил право взять и пользоваться, распоряжаться. Он и дорогая

супруга. Без нее, без крепкого тыла не вышло бы жесткого и несгибаемого Бориса

Андреевича Штурмина. На ее плечи лег тяжелейший груз терпения, бескорыстной веры в

его силы и его успех. Как там, в одном известном фильме: чтобы генеральшей стать, надо

с молодым лейтенантом по гарнизонам помотаться! Она все снесла: и тяготы, и лишения.

Стойко, как настоящий солдат.

И что же, теперь он позволит себе сдаться, отдать старания долгих лет без боя?

Ну, уж нет!

Не впервые он оказался под прицелом, бывало и хуже, и страшнее. Всегда выходил

из любой передряги с честью и живой. А сейчас ему не за что оправдываться и просить

прощения. Зато есть, ради кого жить!

…Холодные зеленые глаза, напрочь лишенные эмоций и чувств, внимательно

следили за жертвой. Воздух, подобно высоковольтным проводам, казалось, гудел от

напряжения. Ладонь, сжимавшая пистолет, вспотела, и указательный палец предательски

соскальзывал со спускового крючка. Руки не дрожали, но это была иллюзия – нервное

возбуждение достигло своего апогея.

Борис Андреевич Штурмин глядел прямо перед собой. Приняв окончательное

решение, почувствовал облегчение. Срез пистолетного ствола больше не сковывал его

движений, не парализовал волю. Только малахитовые глаза палача не сулили пощады. Для

убийцы тоже все было решено: приговор окончательный и обжалованию не подлежит!

Смерть!

Конец всего сущего. Просто конец. Конец, не сулящий облегчения ни для одной из

сторон. Не точка, а клякса в финале пьесы.

Сейчас, или никогда! На последнюю схватку может не хватить запала. Борис

Андреевич медленно и уверенно поднялся на ноги, не сводя непреклонного взгляда с глаз

оппонента, отметив, как качнулся в руке «Вальтер».

Ему не в чем было себя упрекнуть.

– Я всегда был с тобой предельно честен… Здесь не было никакого кидалова…

Разразившегося грома он не услышал, как не увидел и отскочившего назад затвора,

выплюнувшего дымящуюся гильзу. Понимание пришло мгновением раньше, когда в

горящих зеленых глазах проскочила едва заметная желтая искра ненависти.

Смерть… Конец… Пустота…

Простите меня, если сможете…

Часть первая

На месте преступления

1

Июньское солнце находилось в зените и нещадно жарило город, загоняя людей в тень

или, наоборот, выгоняя на песчаные пляжи, заставляя окунуться в чарующую прохладу

морских вод. В полдень на берегу от отдыхающих уже яблоку некуда было упасть, бойко

шла торговля мороженым и напитками; кафешки, в которых сонными мухами лениво

вращались допотопные вентиляторы с широкими лопастями, а крыши для создания

местного колорита были приправлены пальмовыми листьями, ломились от посетителей,

холодное пенистое пиво лилось рекой. Коммивояжеры с лотками, доверху загруженными

сувенирами – рыбками из гипса, ракушками на цепочке, магнитами на холодильник и т.п.

– аккуратно переступали меж распластавшихся на полотенцах и лежаках недвижимых тел,

мелких и крупных, бледно-белых, ярко-красных и шоколадно-коричневых, ловко избегая

столкновения с разыгравшейся ребятней.

Ему давно уже не нравилось это время. Наверное, в силу возраста и

профессиональной деятельности. Приток туристов на морское побережье ощущался с мая,

сначала тонкой струйкой, затем все больше и шире, сильнее и громче, и вот уже в июне

превращался в полноводную реку, несущую со всей страны деньги и отпускную

расхлябанность со всеми вытекающими. Отдыхающие вдребезги разбивали тихое

очарование Южноморска, нескончаемой суетой уничтожая его мирный уклад изнутри, в

бешенном вихре смешивали день и ночь, до самой осени стирая границу между светом и

мглой. Город превращался в огромный муравейник, подобный Москве или Петербургу, с

пробками и столпотворениями, с очередями и беготней. И только аура южной

обстоятельности и неторопливости не давала безумной энергии выплеснуться наружу, не

позволяла разразиться большому взрыву, сметающему все на своем пути. От гремящей

отовсюду музыки, криков, мигрирующих из конца в конец хмельных компаний, резких

голосов выведенных из себя мамаш, детского ора нельзя было ни спрятаться, ни скрыться.

Атмосфера успешного и благополучного, но, тем не менее, провинциального города

нещадно втаптывалась в уличную пыль десятками тысяч подошв кроссовок, босоножек,

мокасинов и резиновых шлепанец. Все скамейки в парке были заняты молодыми и не

очень парами: обнимающимися, целующимися, разговаривающими и не

разговаривающими, ссорящимися и находящими примирение.

Его раздражала излишняя суета и показная бравада. В мире все должно

сосуществовать естественно и органично. Уже давно не хотелось кутить с друзьями до

утра, а затем, быстро окунувшись в просыпающееся море, спешить на работу, где

надлежало разбираться в перипетиях человеческих судеб. Все больше радости доставляли

пешие прогулки тихими улицами или узкими аллеями парка под неспешное

перешептывание листвы и отрывистое пение ветра. Возраст! Жизненный бег замедляется

и переходит на шаг, уверенную и размеренную поступь.

А профессиональное чутье, даже не чутье, а простой житейский опыт напоминал, что

из года в год повторяется одна и та же картина. С потоком отдыхающих, безудержно

хлынувших на Черноморское побережье, пространство от Тамани до Адлера наводняют

различные лиходеи-гастролеры, собравшиеся на курортный покос. Для них для всех лето

год кормит. Незамысловатые гопники, делающие свой «бизнес» нахрапом на силе и

испуге; вызывающие отвращение, на том и зарабатывающие попрошайки (организованные

и неорганизованные); красивые и так себе, но обязательно неудовлетворенные, высокие и

низкие, полные и худые жрицы свободной любви на любой вкус и кошелек и просто

искательницы романтических приключений; разнокалиберные аферисты с изысканной

фантазией и манерами; шустрые и не очень домушники; барсеточники, в основном

работающие бригадой, крадущие оставленные безалаберным туристом или водителем

сумки-барсетки да ценные вещи; осторожные и внимательные карманники; хорошо

подготовленные кукольники и ломщики, умело кидающие доверчивого жадного лоха; и,

несомненно, элита криминального мира – каталы и шулеры. Хотя сегодня грани между

преступными профессиями стали весьма условны. Лет двадцать назад настоящий дока

криминального мира, обладающий узкой специализации и недюжим талантом, считался

авторитетом и ни за что в жизни не позволил бы запятнаться чем-то неподобающим своего

статуса, например, банальной «мокрухой». Фармазонщик мог быть только мошенником,

шнифер – взломщиком сейфов, щипач – только карманником, а сегодня даже жалкий

попрошайка («жалкий» – условность: чтоб хорошо зарабатывать в статусе нищего или

инвалида, надо обладать неплохим уровнем актерского мастерства) или наперсточник

может посадить терпилу «на перо» за три копейки в случае конфликта. Такой приезжий

контингент не только ставит под угрозу безопасность и жизнь отдыхающих и горожан, но

и сильно портит кровь местному ГУ МВД, показатели которого летят в тартарары. Свои-то

жулики-бандиты местным правоохранителям более или менее известны, а залетных где и

как искать? Начальство с пеной у рта орет о необходимости профилактики

правонарушений, а что тут сделаешь, если большинство преступлений провоцирует сам

пострадавший? Сначала на всеобщее обозрение лопатник развернет со всеми

сбережениями, затем варежку разинет и глазами хлопает, будто говорит: «Берите, мне не

жалко». А после слезы льет! К каждому туристу-то постового не приставишь.

Воровской чес продолжается до октября, и только с концом пляжного отдыха сходит

на «нет». Тогда город успокаивается, и жизнь постепенно возвращается на круги своя.

Но сегодня все иначе. ЧП в краевой администрации внесло сумятицу в размеренную

жизнь прибрежного мегаполиса, поставило «на уши» полицию, Следственное управление,

прокуратуру и ФСБ, а так же местных чиновников различного ранга. Во всеобщей

суматохе, близкой к панике, сомневаться не приходилось. Он пока не был на месте

преступления, но прекрасно представлял, что звон от случившегося будет стоять еще

долго, раз его услышали даже в столице. И последствия могут стать непредсказуемыми и

необратимыми для любого представителя власти по всей вертикали.

Настроение испортилось окончательно. Ему так хотелось просто погулять по улицам

некогда родного города, а не лететь по служебной надобности, просто бродить бульварами

и переулками, скверами и садами. Без цели и особой необходимости, подобно несметному

количеству отдыхающих. Здесь каждый двор и закоулок рождает в душе воспоминания,

приятные и не очень, каждый аромат или дуновение ветра пробуждает картины детства и

юности, зрелости, свершений и неудач, знакомств и разочарований. Все, что с ним

случалось, происходило в этих краях, на этом берегу, в этих горах, в Южноморске! Жизнь

была именно здесь, под приветливым южноморским солнцем, а последующий перевод в

Москву и дальнейшие события – совсем не то, только послевкусие, оставшееся от

активной деятельности. Он так надеялся провести свободную неделю в городе, где

родился и вырос, где состоялся как личность, в гордом одиночестве, чтоб спокойно

оценить былое, встретиться с оставшимися здесь друзьями, еще раз оглянуться в прошлое,

но судьба распорядилась иначе. Именно судьба! Судьба позволила выкроить семь

свободных дней из плотного рабочего графика, судьба забросила его в Южноморск, в

котором он не был уже почти десять лет, и именно судьба нажала на спусковой крючок в

первый же день после его прибытия из столицы. Выбор был предопределен заранее, так

что утренний звонок от шефа явился лишь логическим завершением стройной цепочки

событий.

– Василий Петрович, прости, что беспокою тебя во время отпуска, но вариантов

других нет. Ты же в Южноморске как раз… В аппарате губернатора ЧП – огнестрел,

покушение на убийство… Больше ничего пока неизвестно… Это же твоя епархия, твоя

альма-матер, сделай милость, посмотри что и как… помоги разобраться… чтоб нам

вовремя среагировать и потом дров не наломать. Регион, сам понимаешь, стратегический.

Руку надо на пульсе держать…

Что здесь реагировать, когда убийство или покушение на убийство в высшем органе

краевой власти уже произошло? Реагировать на сигналы раньше надо было, теперь же –

тщательно разбираться, а затем выводы верные сделать. Не рубить с плеча, как зачастую

принято в подобных ситуациях, а осторожно приоткрывать завесу тайны, услужливо

морщась залезать в корзину с грязным бельем, не вороша его сильно, перебрать и лишнее

сложить в сторонке, от чужих глаз подальше. То, что белья этого будет в избытке,

сомневаться не приходилось. Любая чрезвычайная ситуация, связанная с государевыми

людьми высокого ранга, рождает столько историй и сплетен, выявляет такое количество

нарушений и злоупотреблений, что обывателю становится страшно. Общество взрывается

от негодования. Конечно, наши люди уже не те, что в девяностые, активности значительно

поубавилось, но власть по-прежнему не любит, когда ее исподнее выставляется напоказ.

Здесь действовать надо с чрезвычайной деликатностью и осторожностью, чтоб концы с

концами свести, и кого не надо дерьмом при разборе не забрызгать.

Осторожность и еще раз осторожность! Здесь юг, и менталитет южан стоит

учитывать. Интересы различных кланов переплетаются в такую плотную паутину, что,

неаккуратно зацепив одну ниточку, можно разбередить целый муравейник. Политика,

бизнес, кровные узы связаны в тугой клубок, способный уничтожить любого. Тем более

человека, позволившего сунуть нос куда не следует. У любого найдется скелет в

шкафу, а кланы не любят раскрывать секреты посторонним.

Но хочешь-не-хочешь, а указание начальства надобно исполнять.

Упругой походкой немолодого, но энергичного человека Василий Петрович Леднев

поднялся от Приморской набережной, где неспешно прогуливался, придаваясь

воспоминаниям, по улице Герцена мимо старого южноморского краеведческого музея,

расположенного в бывшей усадьбе князей Нигальских, до пересечения с Трубной. Возле

трамвайного депо пересек площадь Ипатьева, названную так в честь видного местного

революционера, расстрелянного в тридцатые, а затем реабилитированного, вышел на

Вечерний бульвар, по которому к морю стройными рядами тянулись отдыхающие, в

основной своей массе расположившиеся в частном секторе. Свернул возле купеческих

торговых рядов на улицу Свердлова, по ней пересек небольшую, но бурную речку

Туношну, берущую свое начало высоко на заснеженных вершинах. Затем, сразу после

моста, вошел в Ленинский сквер, порадовавший относительной тенью и прохладой, и

через него уже быстро дошагал до памятника вождю мирового пролетариата, за спиной

которого и расположилось здание администрации.

Владимир Ильич, как и в далекие советские годы, по-прежнему строго взирал на

происходящее из-под угловатых бровей, стоя в распахнутом пальто на высоком гранитном

постаменте. Лицо вождя было хмуро, взгляд сосредоточен: вряд ли ему сейчас нравилось

происходящее в стране вообще и в Южноморске в частности.

Площадь перед зданием краевой администрации была оцеплена сотрудниками

полиции, по периметру в окружении толпы вездесущих зевак стояли патрульные

автомобили, ближе к центральному входу припарковались черные волги без специальной

цветографической раскраски, по государственным номерам которых Василий Петрович

без труда определил их принадлежность к местному главку МВД, СК, УФСБ и

прокуратуре. Сотрудники в форме и «по гражданке» сновали туда-сюда, развернув бурную

деятельность. Микроавтобусы с журналистами и телекамерами скромно стояли поодаль,

решительно оттесненные в сторону. Операторам телеканалов безапелляционно запретили

снимать и те понуро курили в сторонке, не решаясь лезть на рожон в споре с силовиками.

Что ж, вся королевская рать в сборе! Работа кипит.

Привычно нырнув под эластичную ленту, преграждавшую вход на площадь простым

смертным, Василий Петрович шагнул на закрытую территорию, отданную во власть

правоохранительным органам, подлетевшему к нему постовому сунул под нос «корочку» и

не дожидаясь, когда тот сообразит, что помощнику депутата, в общем-то, здесь делать

нечего, уверенно прошествовал мимо «эфэсбэшников», что-то обсуждавших по

мобильному телефону, и легко взбежал по широкой лестнице к стеклянным дверям. Войдя

в фойе, почувствовал легкое возбуждение, участившееся сердцебиение. Он точно видел

себя со стороны, себя, вернувшегося на несколько лет назад, гончую, идущую на охоту.

Дыхание участилось, и от избытка воздуха даже немного закружилась голова.

– Где?

Сержант, стоявший возле разблокированного турникета, – сотрудники неустанно

сновали из здания и обратно – окинул взглядом представительного подтянутого мужчину с

седой уставной стрижкой, безошибочно определив в нем руководителя высшего звена,

несмотря на немного легкомысленные льняные брюки и рубаху свободного покроя, и

указал рукой:

– Прямо по коридору, по лестнице на третий этаж, там направо…

Леднев молча кивнул. Да уж, судя по количеству подъехавших автомобилей, мимо не

пройдешь! Толпа начальствующих лиц мешает плодотворной работе следственной

бригады, затаптывая следы и создавая излишнюю нервозность. Да и он сам туда же… Не

только к полиции, но и к Южноморску уже прямого отношения не имеет, а все равно

притащился и сейчас внесет смуту в стройные ряды правоохранителей. Местным же

руководителям, как и сотрудникам «на земле» его визит точно придется не по нраву: кого

обрадует, когда в самый разгар следственных действий ревизор из Первопрестольной

припрется? Что поделать, у него тоже есть начальство, которое настаивает на его

непосредственном участии в расследовании. Нравится кому или нет, но придется пока

поработать вместе.

Факт убийства уже не подлежит сомнению: другой причины для присутствия

сотрудников различных министерств и ведомств в одном месте придумать сложно. В толпе

за оцеплением рождались самые сказочные и невероятные слухи, так что опрашивать

людей на улице он намеренно не стал, хотел, чтоб единственно верный взгляд на

преступление сформировался на месте, да и нужды особой нет, раз можно получить

информацию, что называется, «из первых уст».

Все же интересно: кто? Неужели самого губернатора прихлопнули? Подобные случаи

в современной России, слава Богу, можно по пальцам пересчитать: чаще в ДТП и

авиакатастрофах погибали, но чтоб от руки убийцы – резонанс федерального масштаба…