Текст книги "Корпорация «Коррупция» (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Серков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Я считал, что действовать надо мягче, не переть в дурь, чтобы дров не наломать и людей

лишний раз не злить. Он же фактически всем нам в лицо плюнул, когда для проведения

спецмероприятий спецназ и следователей из столицы притащил. Дал понять, что не уверен

в нашей чистоплотности и церемониться не собирается. Я недовольство свое прямо

высказал, а Штурмин меня тогда едва не обвинил, что я преступников покрываю… но

сдержался. А затем подошел вплотную и сквозь зубы предложил отношения по-мужски

выяснить. На ринге!

– Выяснили?

– Да, – глаза Заура вспыхнули на секунду, озаренные приятными воспоминаниями, -

он хороший боец. Зверь, а не человек. Боли совсем не чувствует… не чувствовал. Но я

его…

Леднев ничего не стал говорить на желание Хаджиева похвалиться победой, только с

сомнением заглянул в глаза, заставив генерала тут же исправиться.

– В общем, ничья у нас вышла… Обоим досталось. Но после боя контакт наладился.

– Мда, – протянул Леднев, не зная, что сказать на признание. Он всегда считал родной

Южноморск цивилизованным европейским городом, но услышав, как два

высокопоставленных руководителя мордуют друг друга, пусть и на ринге, усомнился.

– В него же стреляли не так давно. Еще после того покушения я настойчиво

предлагал ему охрану, – посетовал Заур Имранович, – сейчас понимаю, что должен был

настоять. Но Борис, он же упертый. Считал, что может быть только две точки зрения: одна

его, а другая неправильная. С моим предложением откровенно послал меня по известному

адресу.

– А что в итоге? Глухарь?

Хаджиев только рукой махнул.

– Следственный комитет занимался вместе с твоими ментами. Типа, нашли заказчика,

но он приказал долго жить. Так что дело закрыли в связи со смертью подозреваемого.

Результат устроил всех, кроме меня.

– А тебе что не так?

– Там было, в чем покопаться. Если бы по тому эпизоду плотно поработали, может, и

не сидели бы с тобой сегодня здесь, и Борис Андреевич жив бы остался. Стрелка не

нашли, понимаешь?

– Думаешь, сегодня выполнил ранее сорвавшийся заказ?

– Не знаю. Не уверен. Там из СВД стреляли, а здесь в упор из пистолета. Но стрелок –

единственный, кто на заказчика указать может. В любом другом случае – только наши

домыслы, пусть и подкрепленные фактами.

– Значит, не веришь уликам?

– Там не было улик никаких, – заверил Хаджиев. – Ни одной, которая указала бы на

заказчика. Следствие пошло по хрестоматийному пути: ищи, кому выгодно. Нашли и

навесили ярлык убийцы. Говорю же: результат устроил всех, в том числе и советника. Вот

его согласие меня до сих пор удивляет.

– Не хотел выяснить истину? – подобное поведение Штурмина поставило Василия

Петровича в тупик.

В ответ Заур только пожал плечами.

– Может, и правда поверил, что заказчик мертв – ему-то виднее, кому неосторожно

дорогу перебежал. А может, в собственную неуязвимость искренне верил. Его же пуля не

брала, Аллах хранил, наверное. До поры…

– Понятно…

Леднев поднялся с кресла и подошел к окну, за которым вовсю кипела курортная

жизнь. Сквозь стекло была видна площадь перед зданием администрации, залитая белым

солнечным светом, постовые полицейские, старавшиеся укрыться в прохладной тени

зеленых деревьев, и чугунный Владимир Ильич, стойко переносящий субтропическую

жару, с надеждой глядящий в синеву черноморских вод.

– У него половина Кавказа в кровниках, – неожиданно произнес Заур Имранович. –

Даже я не могу подобными достижениями похвастать, хотя всю Чечню и Дагестан вдоль и

поперек исходил. А другая половина лучшим другом считает. За особые заслуги перед

Чеченской республикой был позолоченным Стечкиным награжден с дарственной

надписью, у имамов уважением пользовался… Знаешь, история одна была. Сам не

видел, но очевидец рассказывал, а я затем еще перепроверил все…

Стояли возле Гудермеса уже около месяца. После череды боестолкновений можно

было считать это время отдыхом. Соседство выдалось спокойное, но не слишком

комфортное: с тех пор как Сулим вместе со своей нешуточной армией перешел на

сторону федералов и передал Гудермес под контроль федеральных сил, местные жители

ночами с автоматами по горам не бродили, на представителей власти под покровом

темноты не бросались. Но бойцы подсознательно ожидали выстрела в спину, ежечасно

ощущая на себе враждебные взгляды.

В первую чеченскую Борису Штурмину, дослужившемуся, наконец, до двух просветов

и одной звезды на погонах, уже довелось бывать здесь, и тогда они смотрели друг на

друга по разные стороны баррикад сквозь прицел калашникова, готовые огнем ответить

на огонь. За прошедшее время многое изменилось, но главное, что прежние враги стали

не друзьями, но союзниками. Изменился расклад сил в республике, в умах лидеров и в

федеральном центре, и в стане сепаратистов возобладал здравый смысл, активная фаза

КТО сменилась эпизодическими столкновениями и спецоперациями. Война не закончилась,

но стала вялотекущей, ушла из городов и сел в горы, позволив людям вспомнить о мирных

профессиях. Бандподполье неумолимо теряло сторонников, многие из тех, кого называли

боевиками, охотно складывали оружие и, пользуясь объявленной амнистией,

возвращались в лоно семьи.

Это стало переломом в долгом противостоянии.

Официальная легенда их пребывания в Гудермесе была такова: обеспечить

соблюдение законности и конституционный порядок в подконтрольном регионе, не

допускать провокаций со стороны пособников террористов. Но даже самые

неискушенные прекрасно понимали, что три дюжины бойцов федерального центра

брошены сюда, чтобы не противостоять бандитам, а сдерживать намерения местных

элит. Их присутствие символизировало неразрывную связь с Россией, видимую

готовность подчиняться Москве. Являлось определенной гарантией, что Сулим с

братьями не вернутся к прошлому. В соответствии со старой пословицей, командование

считало его тем самым волком, хоть и одетым в российскую форму, которого сколько не

корми, а он все в лес смотрит.

Штурмин же, потерявший за последнюю командировку двух убитыми и трех

ранеными, чувствовал себя и вверенное ему подразделение жертвенной овцой, отданной

на заклание каким-то высшим целям и идеалам, прекрасно понимая, что в случае

конфликта противопоставить пяти тысячам стволов Сулима кроме трех БТРов ему

нечего. Потому известие о смене места дислокации поначалу воспринял как избавление,

хотя не раз уже на собственной шкуре испытал, что после штиля неминуемо приходит

шторм. И чем длительнее затишье, тем страшнее разразится буря.

– Твоя задача оперативно перебросить силы в Турпал-Юрт…

Турпал-Юрт – крупное селение более чем с тремя тысячами жителей, зажатое

меж двух почти отвесных гор, главной достопримечательностью которого была

большая мечеть, выстроенная еще в девятнадцатом веке. Удивительным образом война

и разруха всегда обходили село стороной. Может, потому что местные, издревле

занимавшиеся на каменистых почвах земледелием и скотоводством, никогда не были

враждебно настроены к окружающим – будь то русский, ингуш, чеченец или ногаец – а

возможно, им миролюбивым покровительствовал сам Аллах.

– Есть информация, что в мечети укрылся Малик Агроном со своими боевиками.

Твоя задача: выкурить его оттуда и доставить в Махачкалу.

По самым скромным подсчетам, изрядно похудевший отряд Малика Дадаева мог

насчитывать до двадцати – двадцати пяти бойцов, отъявленных отморозков, хорошо

подготовленных и отменно экипированных. Но основная проблема заключалась в том,

что сам Малик был родом из Турпал-Юрта.

– Почему не поручить это Сулиму? – осознавая всю невыполнимость поставленной

перед ним задачи, Штурмин прекрасно знал, кому она по силам. – Ему перечить не

посмеют.

Сначала в эфире раздались ругательства, потоком лившиеся из динамика

радиостанции, красноречиво пояснявшие, что майору недолго осталось носить погоны,

указывавшие на его место и на направление движения, а закончилась тирада коротким:

– Агроном нам живым нужен!

Слова прозвучали как аксиома, не требуя доказательств. В свой последний визит в

здешние края Малик Дадаев порядком наследил: его, улепетывающего от федералов, не

пустили в Гудермес, и в результате скоротечного боя погибли четверо местных

жителей. Так что не было никаких сомнений, попади он в руки личной гвардии Сулима,

головы ему не сносить точно. Закон мести в горах непререкаем!

Дадаев закончил сельхозинститут по специальности агроном как раз в тот

момент, когда время перемен настойчиво стучало во все двери. Зарабатывать

грабежами и похищением людей оказалось проще и выгоднее, чем возделывать поля.

Собрав вокруг себя энергичных и амбициозных, но не желающих зарабатывать себе на

хлеб трудом молодых людей, он сколотил банду, напрочь лишенную каких-либо принципов

и представлений о морали, впоследствии ставшей костяком его отряда. С оружием

проблем в республике не было, и вскоре деньги потекли рекой. С заложниками особо не

церемонились, причем не разделяя их по национальному признаку, – если выкуп не

поступал вовремя, то жертве сначала отрезали уши или пальцы, чтобы родственники

стали сговорчивее, а затем убивали. Единственным критерием отбора жертвы служила

платежеспособность его родственников, а не верность заветам пророка Мохаммеда.

Выучив две суры из Корана, и выгравировав на автоматном стволе еще одну, Малик

проливал реки крови, прикрывая творимый беспредел борьбой с неверными и их

приспешниками. Когда совершаемые им зверства вышли за любые допустимые рамки,

республика как раз оказалась на грани войны, и пришла пора получить какой-либо

легитимный статус. Он со своими отъявленными головорезами вступил в батальон

«Борз», в котором и воевал в первую чеченскую кампанию, прославившись крайней

жестокостью, от которой кровь стыла в жилах даже у видавших виды командиров.

Агроном никогда не чурался насилия и с удовольствием совершал акты устрашения:

позировал перед камерой, расстреливая в упор пленных солдат и офицеров федеральных

сил или перерезая им глотки. Видеоролик с его участием облетел когда-то все

федеральные каналы.

Когда в стане сторонников независимости республики наступил раскол, Дадаев, не

колеблясь, занял сторону арабов. Там больше платили. Участвовал в рейде на Дагестан, в

стычках с силами самообороны в Гульрипшском районе Абхазии. Несмотря на то, что

регулярно совершал намаз, в реальности признавал только одного бога – Золотого Тельца.

И отдаться готов был любому, в чьих руках шелестят купюры.

Теперь, когда наиболее одиозные арабские наемники и их сторонники были

уничтожены в результате спецопераций ФСБ, когда после тучных лет наступили худые,

и с финансированием возникли ощутимые проблемы, Малик вынужден был скрываться в

горах, постоянно меняя норы, чтобы не оказаться настигнутым своими

преследователями. Времена, когда его отряд организовывал похищение замминистра

МВД, иностранных журналистов, когда полевые командиры преклонялись перед ним,

ушли безвозвратно. Приходилось довольствоваться редкими набегами на села,

вернувшись к банальному разбою. Количество его сторонников неумолимо сокращалось и

рядом остались только самые преданные, либо те, кому путь домой был давно заказан.

Зато количество людей, желавших Агроному смерти, увеличивалось с каждой вылазкой в

геометрической прогрессии. И были среди них те, кто ни за что не отправится на покой

до тех пор, пока собственноручно не отрежет Дадаеву голову.

Кое-как пережив суровую зиму, Малик Агроном прекрасно понимал, что дни его

сочтены. Оставалось все меньше и меньше мест, где он мог бы чувствовать себя в

безопасности, подобно загнанной в угол крысе, искал последнее убежище. Потому

возвращение в лоно родительского дома казалось вполне предсказуемым…

– Мне нужно подкрепление, – настаивал Штурмин.

– В твоем распоряжении тридцать шесть подготовленных бойцов, а не институт

благородных девиц, – в ответ орала рация. – Выполняй приказ, майор! За провал

ответишь головой! Привезешь Агронома – сверли дырку под Орден Мужества.

Сплюнув от досады, Штурмин вышел на улицу и взглянул на белый диск солнца,

точно ища поддержки у Всевышнего. Но безоблачное голубое почти мирное небо не

спешило давать советы.

– Собрать личный состав! Выдвигаемся в Турпал-Юрт!

То, что за провал операции придется отвечать, не подлежало сомнению. Только не

перед полковником Гайдуковым – завзятым штабистом, не нюхавшим грязи и вони войны -

а перед Богом. Так уже было в девяносто шестом, в преддверии подписания

Хасавюртовских соглашений, когда готовился штурм Грозного федеральными силами.

Тогда тоже обещали Орден Мужества за вылазку в город, полный боевиков, а получали

его в основном посмертно. Вот и из Турпал-Юрта вернуться живыми им уже не

придется: каждый мужчина на Кавказе, охваченном войной, имеет оружие и – что самое

главное! – умеет с ним обращаться, а любую агрессию встретит ответной агрессией. У

них нет танков и вертушек, но есть гордость и злость. Дадаева – каким бы

преступником он ни был в глазах окружающих – земляки никогда не сдадут русским.

Здесь в лоб идти нельзя, смекалку проявить надо.

Услышав о поставленной задаче, затянутый в камуфляж, с беретом под погоном,

высокий и крепкий капитан, весь состоящий из бугров могучих мышц, недоуменно тер

подбородок:

– Командир, это шутка?! Кроме пятницы дней на неделе больше нет? Когда

местные собираются на пятничную молитву, пытаться взять террористов прямо в

мечети? Да там каждый второй еще вчера – боевик или сочувствующий. Так мы только

людей против себя настроим, а нужного результата не добьемся. Может, лучше сразу

найдем скалу повыше и сиганем с нее прямо на БТРе? Зачем мучить и себя, и пацанов?

Ответа у Штурмина не было. Конечно, он прекрасно знал, что каждую пятницу

мужчины съезжаются в родное село со всей республики, чтобы помолиться бок о бок со

стариками, и народу на площади соберется – не протолкнуться. Людская река будет

течь до самого вечера. Все равно, что в рождество вломиться в христианский храм.

Как поступить? Выманить Агронома на улицу? Устроить недалеко засаду и

терпеливо ждать? Должен же он рано или поздно выйти из укрытия.

– Это если он и впрямь в мечети. А если нет?! – капитана терзали те же сомнения.

– Я бы не стал доверять в очередной раз Гайдукову. Что он, не кидал нас ни разу?

– Кидал, – согласился Штурмин, презрительно сплюнув под ноги, и не углубляясь в

дальнейшее обсуждение, скомандовал, – по машинам!

Застучали солдатские берцы по раскалившейся на солнце броне, взревели во всю

мощь, изрыгая клубы дыма, трехсот сильные двигатели, и тяжелые БТРы, клюнув носом,

один за другим выехали на пыльную дорогу, ведущую в сторону гор, провожаемые

неоднозначными взглядами местных жителей. Кто-то про себя желал удачи, кто-то

слал в спину проклятия – все знали, что неожиданный отъезд может быть связан только

с постановкой боевой задачи. Откуда вернуться далеко не все…

Как въехали в Турпал-Юрт, шутки и разговоры на броне утихли как по команде,

точно отряд попал на недружественную территорию. Толпа собравшихся возле мечети

превышала все возможные представления Штурмина. Людское море бушевало в

благоверном религиозном порыве. Федералам, вооруженным до зубов в разгар молитвы,

здесь не были рады, и скрывать своего отношения не собирались.

Взъерошенный, с черными блюдцами внимательных глаз, мальчонка лет восьми,

одиноко сидевший на обочине, вытянул вперед руку, сложив пальцы пистолетом, и чуть

дернул, имитируя выстрел. Штурмин вздрогнул, точно почувствовав себя в седле прицела,

ведь импровизированная пуля предназначалась именно ему. На лбу выступил холодный

пот, а спина покрылась испариной. В памяти всплыли картинки из далекого прошлого, из

солнечного, пропитанного кровью и потом Афганистана. Там он впервые увидел в руках

несмышленыша автомат. И тогда, и сейчас совсем недетские глаза ребенка глядели на

него с лютой холодной ненавистью, с вполне осознанным желанием убить врага.

Не выдержав, Штурмин отвел взгляд в сторону, спрыгивая на землю.

– Что будем делать, командир? – неохватная фигура капитана глыбой возвышалась

рядом, ожидая указаний, калашников в его руках казался безобидной игрушкой.

Глядя в широкое добродушное лицо подчиненного, Штурмин коротко бросил:

– Работать! – он вдруг понял, что капитан стоит посреди улицы именно так,

чтобы в случае неожиданной атаки успеть закрыть его широкой спиной. – Мне нужно

поговорить с имамом…

Имам местной мечети оказался пожилым невысоким чеченцем с изборожденным

мученическими морщинами лбом и ухоженной бородой с седыми прядями. Несмотря на

внешнюю худобу, звериная сила гибкого тела ощущалась даже на расстоянии,

скрашиваемая кротостью духовного сана. Выслушав до конца объяснения русского

офицера, ни разу не перебив его монолог, он тихо произнес:

– У нас нет тех, кого вы ищите.

– У меня другая информация, – не согласился Штурмин. – И я не могу уйти без

Агронома. – Его бойцы уже отцепили по периметру площадь и контролировали все

выходы. – Попросите, пожалуйста, никого не покидать территорию.

– В храме только верующие. Мирные прихожане, а не боевики, – стоял на своем

имам, не повышая голоса и не сводя взгляда с вооруженного гостя, который грозился

принести много бед в случае неповиновения. – Вы можете убедиться сами, пройдя со

мной… только без оружия.

– И, тем не менее, я бы попросил всех выходить через организованный нами коридор,

чтобы иметь возможность досмотреть подозрительных лиц.

– Хорошо, – безропотно согласился имам. – Идем?

Оба понимали, что сейчас Штурмин получил большой подарок, позволивший на

первом этапе избежать кровопролития. Конечно, федералы в его лице не могут

отступить, но любое сопротивление со стороны прихожан вызовет конфликт, который

выльется в бойню, и в ней уж точно не будет победителя.

Капитан неодобрительно крутил пальцем у виска, наблюдая, как командир снимает

бронежилет, избавляется от пистолета и короткоствольного калашникова.

– А ведь я – ваш заложник, – сказал Штурмин, когда они плечом к плечу с имамом,

как нож сквозь масло, проходили через скопление черноволосых мужчин и более

агрессивно настроенных подростков – детей войны.

– Вы – наш гость, – улыбнулся имам, и в глазах его сверкнула мудрость веков. – Вы

должны видеть в нас не только врагов…

Без тяжести бронежилета, без упирающейся в бок кобуры, без плотно завязанных

вокруг щиколотки берцев, в одном только камуфляже Штурмин ощущал себя голым на

лобном месте, всходящим на эшафот под восторженные выкрики зрителей. На него

смотрели, показывали пальцем, от него шарахались, как от чумного.

В горле пересохло, конечности одеревенели, пульс грохотал в голове, как дизель-

молот, забивающий сваи. Любое неосторожное движение, слово, жест или взгляд, и

мирные крестьяне растерзают его на части, видя в нем виновника всех бед, вершащихся

на чеченской земле.

– Не бойтесь, – имам едва коснулся его руки, чувствуя крайнее нервное напряжение. –

Вы можете удостовериться, что среди нас нет никаких бандитов.

Он обратился к верующим с призывом проявить смирение и терпение, не

подчиниться вооруженным людям, а пойти навстречу солдатам, получившим ложную

информацию, помочь им убедиться, что жители Турпал-Юрта не несут угрозы и не

жаждут войны. Не мусульманин враг русского, и не русский враг мусульманина. Враг

тот, кто нарушает законы, соблюдать которые предписано свыше. Враг тот, кто не

чтит Всевышнего, не почитает семью, несет миру хаос, разрушение, зло вместо добра.

Он говорил, и Штурмин чувствовал магическую силу его слов, видел, как люди ему

внемлют, слышал, как ноты Истины отражаются от стен мечети.

Осмотр не занял много времени, и окружающим он уже не казался волком,

ворвавшимся в овчарню отведать свежего мяса. Вопреки данным разведки, ни Агронома,

ни его людей не оказалось под крышей храма, вокруг были только люди, всем сердцем

желавшие строить свой дом и растить ребятню, уставшие от кровопролития.

Желающие, чтобы их оставили в покое и федералы, и сторонники мнимой

независимости.

Когда на улице послышались звуки подъезжавших машин, имам напутствовал его на

выходе:

– Иди с миром, и пусть тебе воздастся за проявленную мудрость…

Трехосные тяжелые «Уралы» российской армии цвета хаки выкатывались на

прилегающие к площади улицы, высыпавшиеся из них желторотые юнцы, с бритыми

затылками в мешковатой форме, выстраивались вокруг бойцов Штурмина вторым

кольцом оцепления, оттесняя прибывающих к мечети жителей Турпал-Юрта. Людская

молва стремительнее любых СМИ разнесла по селу весть, что русские взяли в заложники

имама и его прихожан.

В руках взбудораженных сельчан появилось оружие – от стародавних берданок до

безотказных калашниковых.

В воздухе почувствовался сладкий запах адреналина и едва уловимый – пороха и

оружейной смазки – предвестников большой беды. За какие-то полчаса площадь

превратилась в заряд сокрушительной силы, которому не хватало пока только

детонатора.

– Майор, что за балаган ты тут устроил?! – полковник Гайдуков спрыгнул на ходу с

подъезжающего штабного «УАЗа», уронив в придорожную пыль фуражку.

Перед его глазами из мечети сквозь узкий живой коридор, устроенный Штурминым,

ручейком вытекали люди, досматривались портативным металлоискателем, не

прижимая к себе руки и стараясь не делать резких движений. Взвинченное состояние с

обеих сторон в любую секунду могло спровоцировать взрыв.

– Выполняю приказ, – коротко и сухо ответил Штурмин, застегивая широкий ремень

с кобурой и принимая из рук капитана автомат.

Полковник побагровел и пошел пятнами от негодования. В его понимании

выполнение приказа о захвате банды боевиков должно было быть стремительным и

непреклонным. Ни разу не участвовавший в открытых боестолкновениях, он прибыл в

Чечню за новыми звездами на груди и на погонах, да за выслугой лет, и терпеть не мог,

когда подчиненные показывали свой норов.

– Твой приказ – взять Дадаева, а не миндальничать с черножопыми! – Гайдуков

сорвался на визг, взбешенный самоуправством младшего по званию и по статусу.

Находившиеся рядом прихожане недовольно зашумели. И если только что они в

коротких фразах благодарили бойцов за проявленное благоразумие, то теперь в их глазах

не осталось ничего кроме лютой ненависти.

– В мечете нет боевиков, – сквозь зубы процедил Штурмин, стараясь понизить

градус общения. – И не уверен, были ли. В этот раз разведка ошиблась.

Раздув щеки, выкатив глаза, Гайдуков оттолкнул Штурмина в сторону и направился

ко входу в мечеть, где возле дверей стоял имам, из-под полуопущенных век наблюдавший

за разворачивающейся между двумя федералами баталией. Его длинные узловатые

пальцы медленно перебирали костяшки четок, вторя едва шевелящимся в молитве губам.

– Я сам разберусь! – рука полковника легла на клапан кобуры.

Ситуацию могло спасти только чудо, и то ли просьбы имама были услышаны, то ли

Всевышний сам решил остановить творимую на земле глупость, то ли проведение дало

людям шанс, но в спор вмешался громогласный окрик:

– Отставить!

Все, как по команде, обернулись назад. Штурмин инстинктивно подобрался, бойцы

вытянулись в струнку, Гайдуков вжал голову в плечи, точно получив хорошую затрещину.

В трех метрах от них в пыльном камуфляже и лихо заломленной на затылке

фуражке стоял командующий СКВО, с посеревшим лицом и проницательным взглядом.

– Какого черта здесь творится?

От тона, каким был задан вопрос, присутствующим показалось, что солнце вмиг

село за горами и посреди лета неожиданно наступила зима. В армии такое редко, но

случается.

Гайдуков, лебезя, поспешил с объяснениями к командиру. Теперь-то в присутствии

старшего по званию с него снимается всякая ответственность за происходящее, и

можно вздохнуть спокойно.

Пока его обвиняли во всех смертных грехах, Штурмин стоял в стороне, понурив

голову, наблюдая, как последние прихожане покидают стены мечети. Утешением,

перевешивающим любые невзгоды, оставалось то, что ему удалось избежать

конфликта, удалось сохранить жизни бойцов и местных жителей. Вот и имам в знак

признательности кивнул ему головой, перед тем как скрыться за дверью: спасибо, а

между собой вы уж как-нибудь сами.

Резким взмахом руки оборвав Гайдукова на полуслове, командующий спросил:

– Вы что тут одну победоносную войну решили устроить, подполковник?!

– Полковник… – по инерции позволил себе поправить командующего полковник

Гайдуков, еще не поняв, что тучи сгустились над его головой.

– Подполковник! – голос командующего лязгнул, как жернова мельницы, стирая

любые противоречия, и с желчью продолжил, – или вы думаете, я не умею считать

звезды на погонах? – И, повернувшись к Штурмину, сменил гнев на милость. –

Докладывайте, подполковник…

– Получается, с какой стороны не посмотри – герой, – подытожил Леднев.

– Герой, – без всякого скепсиса согласился Заур Имранович. – Не каждый может

похвастать, что является полным кавалером Ордена Мужества. А Штурмин – мог. У него

на груди такой иконостас был, что в музее не всегда отыщется. Если бы армия и прочие

силовики из одних штурминых состояли – порядку было бы не в пример…

Леднев долго думал над услышанным, анализировал, но никак не мог прийти к

единому знаменателю.

– Прости, Заур, но не верю! Он таким замечательным был, честным и идейным, с

людьми ладить умел, что сначала на него покушались, а затем убили.

– Потому и убили. Стержень в нем был несгибаемый. Такие люди не гнутся по ветру,

только ломаются. Вот его и сломали.

– Думаешь, ваши?

Чеченец задумчиво покрутил в руках, разглядывая, упакованный в пакет пистолет и

тихо произнес, едва размыкая губы:

– Вряд ли. Ствол гламурный очень – не наше это оружие. Да и ослушаться

авторитетного мнения у нас мало кто отважится. Ведь говорят, что с кровниками

Штурмина лично САМ встречался, беседовал, вопросы улаживал, старейшин подключал.

Борис Андреевич не личные цели на Чеченской земле преследовал, а приказы выполнял и

в зверствах замечен не был. Говорю ж: со своими тараканами, но со всех сторон

правильный мужик был…

– Короче, работы – не початый край, – вынес вердикт Леднев.

– Работаем, – согласился Заур, убирая улику в карман.

Разговор был окончен, пришла пора от слов переходить к делу, к определению и

активному поиску подозреваемого.

Дверь с размаху отворилась, и в кабинет ввалился заместитель руководителя

Следственного управления. Раскрасневшийся от спешки, одной рукой зажавший под

мышкой портфель, а другой непрестанно утирающий пот со лба.

– Поздравляю, коллеги, у нас новый труп, – хищнический оскал Панова не предвещал

ничего хорошего ни ему, ни окружающим.

Заур тревожно сдвинул и без того сросшиеся брови, Леднев, нахмурившись,

поднялся с места.

– Василий Петрович, ты приносишь нам несчастья, – вновь неудачно пошутил Илья

Ильич, не вызвав ни у кого и тени улыбки.

– Что случилось?

Панов пожал плечами.

– Предварительно – суицид. Постовой с улицы сообщил только что…

Не будь возле здания краевой администрации полицейского оцепления, еще не

снятого в связи с затянувшимся осмотром места происшествия, вокруг наверняка бы уже

собралась толпа зевак и прочих псевдо-заинтересованных, страшно любопытных до чужой

беды личностей. А так все праздно шатающиеся горожане и туристы вытягивали шеи из-

за эластичной ленты, натянутой между деревьев, переминаясь с ноги на ногу на залитом

солнечным светом тротуаре, перешептываясь и обмениваясь мнениями, но не создавая

мешающей толкотни. Широкий газон свято хранил покой места чрезвычайного

происшествия. В паре метров от стены здания, рядом с распластанным на сером

выцветшем асфальте телом молодой девушки в легком ситцевом платье стояли

худосочный патрульный в сержантских погонах, два опера, и взмокший от навалившихся

разом на его территорию напастей участковый уполномоченный, нервно отирающий лоб

тыльной стороной ладони. Вокруг трупа, тонируя разметавшиеся темные волосы,

расползлось бурое пятно, руки заломились в неестественной позе, глаза закатились, а кожа

поражала ослепительной, лишенной жизненного румянца, белизной.

Завидев подходящее высокопоставленное начальство, сотрудники вытянулись,

ожидая очередных наущений. От Леднева не укрылась гримаса недовольства на лице

одного из них, умело скрывшаяся под маской профессиональной занятости.

Заур Имранович присел на корточки, цокая языком, привычным движением

прощупал пульс, убедившись в полном его отсутствии. Повертел головой из стороны в

сторону и воззрился кверху.

– Из окошка?

– Так точно, – согласился участковый. – Вон на пятом этаже открыто.

Леднев тяжело вздохнул: об отпуске теперь и вспоминать не стоило. Два трупа в

одном месте и за один день – это уже система.

– Ну что, Илья Ильич, своих орлов отпустил? Тогда вспоминай молодость и

принимайся за дело. Ты здесь представитель следствия, тебе – и карты в руки.

Панов недовольно пробурчал что-то в ответ, вызвав мимолетную улыбку у оперов, и,

достав из кармана мобильный телефон, отошел в сторону, короткими толстыми пальцами

набирая номер.

– Опознали? – Василий Петрович смотрел на правильные черты осунувшегося

девичьего лица, огромные уставившиеся в июньское небо глаза, и от холодного

застывшего взгляда невольно щемило сердце.

– Да, – невысокий кряжистый оперативник был хмур. – Личность известная.

Журналистка из «Губернского колокола», Алена Соболева. В прошлом году перевелась к

нам из Питера.

Вопрос о присутствии практически на месте преступления представителя прессы

еще до конца не оформился в голове, но Хаджиев, перехватив его недоуменный взгляд,

поспешил внести ясность:

– Редакция газеты «Губернский колокол» располагается как раз в этом крыле.

Несколько лет назад губернатор распорядился выделить помещение в администрации для

«рупора краевой власти». Таким образом взаимодействовать, точнее, контролировать

СМИ, казалось, проще… тогда так думали…

Последнего замечания Леднев не понял, но уточнять не стал.

Постовой сбивчиво – произошедшее на желторотого мальчишку произвело гнетущее

впечатление – рассказал, что трагедия разыгралась буквально на его глазах, за доли

секунды, он и понять-то толком ничего не успел, не то, что предпринять что-то:

– Слышу, окно открылось. Я глаза-то поднял, вижу, как она на подоконник шагнула и

сразу – вниз. Не думала ни мгновения! Сразу выскочила, точно с разбегу взлететь хотела.

Так безоглядно только на пожаре люди кидаются из окна, не думая ни о высоте, ни о

возможных последствиях. Страх погибнуть от огня, сгореть заживо толкает на любое

безумство, Леднев знал это не понаслышке. За более чем двадцатилетний стаж в органах