Текст книги "СверхНОВАЯ правда Виктора Суворова"

Автор книги: Дмитрий Хмельницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Наконец, необходимо назвать еще одного участника власовского движения, убежденного в неизбежности нападения СССР на Германию, – но не в 1941-м, а весной 1942 г. В мае – июне 1941 г. полковник М. А. Меандров[330]330
  Взят в плен 6 авг. 1941 при попытке вырваться из окружения на командирском танке в районе Умани. Сотрудничал с противником с 1942 г. Член НТС. В РОА с 1944 г. Член КОНР (1944–1945). Начальник отдела пропаганды штаба власовской армии (окт. 1944 – февр. 1945). С 27 февр. 1945 г. – генерал-майор ВС КОНР и начальник 1-й объединенной Офицерской школы Вооруженных сил народов России (Offizierschule der ROA). В 1945–1946 гг. – в американском плену, командующий кадрами власовской армии (Общевойсковой группой). От побега отказался и не приветствовал побеги офицеров. Накануне репатриации пытался покончить самоубийством. 14 февр. 1946 г. принудительно выдан в СССР. 1 авг. 1946 г. на основании решения Политбюро ЦК ВКП(б) от 23 июля 1946 г. Военной коллегией Верховного суда СССР под председательством генерал-полковника юстиции В. В. Ульриха лишен советского воинского звания и приговорен к смертной казни через повешение с конфискацией имущества. Подробнее о нем см.: Александров К. М. Указ. соч. С. 616–631.


[Закрыть] занимал должность заместителя начальника штаба 6-й армии (I формирования), управление которой находилось во Львове (КОВО). Свою версию событий Меандров изложил в конце ноября 1945 г., будучи в американском лагере военнопленных № 26 в Ландсхуте (Бавария). Подробности частного разговора Меандрова с двумя пленными офицерами вермахта записал в своем дневнике участник Белого движения, генерал-майор С. К. Бородин, тоже служивший в 1945 году во власовской армии. Только благодаря записям Бородина, сохранилась оценка Меандрова.

«20. 11. [1945. – К. А.]. Сегодня вечером мы[331]331
  Вместе с М. А. Меандровым и С. К. Бородиным в Ландсхуте сидели еще четыре генерал-майора власовской армии: В. Г. Ассберг (подлинная фамилия Арцезо; на 1942 г. – полковник РККА, зам. командующего 57-й армией Юго-Западного фронта по танковым войскам), А. Н. Севастьянов (герой Первой мировой войны, кавалер семи орденов, включая орден св. Георгия IV ст.; на 1941 г. – командир РККА на аттестации, служил начальником артиллерии 266-й сд (I формирования) 21-й армии Юго-Западного фронта), чины Белых армий, генерал-майоры В. И. Ангилеев и В. Ф. Белогорцев, служившие в 1944 г. в Русском Охранном Корпусе.


[Закрыть] устроили маленький ужин с немцами.[332]332
  Возможно, по случаю годовщины учреждения КОНР, провозглашения Пражского манифеста 1944 г. в Праге и Берлине, а также начала формирования власовской армии – Вооруженных сил КОНР. В тот момент генерал-майор М. А. Меандров считался старшим офицером ВС КОНР (РОА) в американском плену.


[Закрыть] Был говорящий по-русски полковник Генерального штаба Лебели и майор Меле. Сделали тюрю с мясными консервами, которые дал Ассберг, и бисквиты и кофе на второе. Тарелками служили крышки от котелков. Просидели от 7 до половины десятого вечера. Полковник Лебель[333]333
  Так в дневнике.


[Закрыть] хотел выяснить, были ли в действительности основания к принятому Гитлером решению напасть на СССР раньше, чем нападет СССР Генерал Меандров, как бывший начальник штаба корпуса[334]334
  С 27 апр. 1940 г. и до весны 1941 г. полковник М. А. Меандров занимал должность начальника штаба 37-го ск (КОВО).


[Закрыть] в Киевском военном округе, привел много данных, свидетельствовавших о том, что к весне 1942 г. СССР был бы готов к вступлению в войну.

Нападение СССР на Германию было неизбежно, и поэтому у Германии были действительные основания напасть первой. Генерал Ассберг говорил, что Германии не следовало бы в 1941 году нападать на СССР, а до 1942 г. следовало бы разгромить Англию. Однако полковник Лебель утверждал, что Германия в 1941 году была не готова к наступлению на Англию, и при этих условиях он считал, что Гитлер был прав, напав на СССР, но (говорили Лебель и Меле) Гитлер не подпер стратегию разумной политикой, не создав русского национального правительства и из пленных – русской национальной армии, а репрессивными мерами против населения и жестокостью в отношении военнопленных восстановил против Германии весь русский народ. Это привело к гибели всего дела Гитлера, к неисчислимым тяжелым последствиям для всех немцев, а также к задержке освобождения России от большевизма и к постановке большого вопроса: а что же будет дальше? В этом вопросе и в дальнейшем ходе англо-американской политики по отношению к СССР, и к коммунизму вообще, скрыта судьба человечества. СССР стремится привлечь на свою сторону всех немцев и всех китайцев. Генерал Меандров говорил: «Немцы сделают колоссальную по своим последствиям политическую ошибку, если, поддавшись льстивым планам СССР восстановления Германии, пойдут вместе с коммунизмом. Немцам следует во что бы то ни стало остаться в большинстве противниками большевизма, и лучше быть политически разъединенными, как теперь, чем превратиться в единую, но красную Германию». «Я все время об этом говорю своим товарищам», – ответил полковник Лебель, очевидно тем самым подтверждая наличие среди офицеров и генералов Генерального штаба взглядов, против которых был генерал Меандров. Семья полковника Лебель, находящаяся в советской зоне [оккупации Германии. – К. А.], писала ему: «Ни в коем случае не следует стремиться после освобождения к переезду сюда. Здесь очень плохо. Лучше нас отсюда вызволить».[335]335
  329. Цит. по: ВАМА. MSg. 149/3. Borodin Tagebuch Bl. 155–155 (Rückseite). Maschinenschrift.


[Закрыть]

Итак, на основании выявленных свидетельств и показаний генералов и офицеров власовской армии попытаемся составить обобщающую таблицу.

Очевидно, что картина, которую нарисовали власовцы, вопреки мнению О. В. Вишлева, выглядит достаточно эклектичной. Во-первых, из одиннадцати свидетельств только 5 сделаны в военный период между 22 июня 1941 г. и 9 мая 1945 г. Прочие относятся к довоенному или послевоенному времени. Из показаний пяти власовцев, сделанных в годы войны, в одном случае нет указаний на подготовку к нападению на Германию (Трухин), а в другом генерал (Закутный) дал неопределенную оценку, фактически уклонившись от обсуждения темы. Во-вторых, из пяти сообщений, явно подтверждающих готовность СССР к нападению на Румынию или Германию (Власова, Баерского, Малышкина, Меандрова, Позднякова), только три сделаны в условной зависимости немецкого плена. И все пять расходятся в оценках вероятных сроков: неопределенны (Власов, Поздняков), осень 1941-го (Малышкин), август 1941-го – весна 1942-го (Баерский), весна 1942-го (Меандров). В-третьих, каждое из приведенных сообщений коррелируется с другими. Но ни одно не коррелируется более чем с четырьмя. Некоторые из заявлений (Койдыу Самыгина, Трухина) можно рассматривать в качестве противоречащих другим. Трудно обвинить в умышленном лжесвидетельстве Георгиевского, Закутного, Трухина, Меандрова, Койду и Самутина, хотя ни в одном случае нельзя исключать искренних заблуждений в оценках. Наконец, шесть свидетельств (Георгиевского, Закутного, Трухина, Койды, Самыгина, Самутина) из одиннадцати при умелой трактовке можно использовать в качестве доказательств любой версии возможного развития событий в мае – июне 1941 г.

Единственное объяснение, которое устраняет видимые противоречия и приводит все 11 показаний к общему выводу, заключается в следующем: каждый из очевидцев в меру собственных сил и возможностей постарался честно описать свое индивидуальное видение предвоенной ситуации. Содержание и характер всех приведенных свидетельств были обусловлены не последующим сотрудничеством власовцев с противником, тем более чьим-то желанием «понравиться гитлеровцам», а служебным положением конкретных лиц в мае – июне 1941 г. Поэтому разные показания участников власовского движения о последних предвоенных месяцах остаются ценным и до сих пор малоизученным источником, характеризующим подлинные планы и намерения высшей номенклатуры ВКП (б) накануне войны с Германией. Выявление и систематизация таких важных материалов продолжаются.

Георгий Рамазашвили
ГЕРОСТРАТ ИЗ АРХИВА

Герострат (греч. Нероатратоо), жаждавший славы житель Эфеса, по преданию в 356 до н. э. поджег храм Артемиды в Эфесе в ночь рождения Александра Македонского. В связи с этим кощунств[енным] поступком имя Г [ерострата] вошло в историю. В наст[оящее] время оно служит нарицательным («геростратово деяние»).

(Й Ирмшер, Р. Йоне, «Словарь Античности». – М.: СП «Внешсигма», 1992. С. 135.)

У тотальной секретности в Центральном архиве Министерства обороны есть свои сторонники. Одним из последних борцов за бдительность, мнительность, архивный изоляционизм и пристрастное отношение к исследователям являлся полковник в отставке Николай Шестопал, вплоть до декабря 2007 г. возглавлявший в ЦАМО фондохранилище личных дел.

В ассортименте его профессиональных приемов было сокрытие архивных дел, немотивированное уничтожение документов, отказ в предоставлении справочного аппарата и упоительное разоблачение политически неблагонадежных историков.

Автор статьи – исследователь, работавший более чем в 25 архивах на территориях бывших советских республик, попытался разобраться, каковы результаты почти четвертьвекового пребывания Шестопала в ЦАМО, и понять, являются ли использовавшиеся им приемы родовой болезнью ведомственных архивистов.

Личное дело

Будущий полковник Николай Шестопал родился 23 декабря 1942 г. Его отец, Иван Степанович Шестопал, в это время уже был на фронте.

О себе Николай Шестопал рассказывает, что он осиротел во время войны и почти до самого призыва жил в селе «на Диканьке». Действительно ли он оттуда родом или же полковник прибег к сравнению, вспомнив произведение Гоголя, уточнить не представляется возможным. Обстановку в послевоенном селе Шестопал описывал кратко: «Одни бабы, и я – один мужик – без штанов».

При первом знакомстве полковник производил приятное впечатление – несмотря на то что ему шел седьмой десяток, от затылка до поясницы у него тянулась идеальная прямая линия, словно бы позвоночник ему заменили металлическим стержнем. Держался он поначалу ровно, и казалось, что характер у Николая Ивановича столь же прям, сколь и его осанка. Увы, это впечатление было обманчивым.

Благодаря росту, превышавшему средний, этот уже седоволосый, с худощавым лицом отставник имел все преимущества, чтобы разговаривать с посетителями несколько покровительственно, почти сверху вниз. Однако этим преимуществом, которое без труда могло бы расположить к нему посторонних людей, архивист, очевидно, не умел пользоваться, ибо, вероятно, и не подозревал о нем.

Уже имея внуков, полковник в силу возраста должен был подавать сотрудникам пример достойного поведения, но, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, он оказался способен без зазрения совести лгать в глаза, а выправка, которую можно было ошибочно принять за отражение внутренней дисциплины, являлась всего лишь особенностью его комплекции и к развитию индивидуальной культуры не привела.

В 1985 году он начал служить в 1-м отделе ЦАМО. Работавшие с ним в те годы архивисты утверждают, что он был «старшим офицером», носил авиационную форму (проверить не представляется возможным, но сам Шестопал изменился в лице и стал отрицать свою причастность к авиации, когда я поинтересовался, имеет ли он авиационную специальность) и на правах политработника читал сотрудникам политинформации.

В позднесоветский период, на который пришлась служба Шестопала, 1-й отдел во всех учреждениях (тем более контролируемых Министерством обороны) считался подразделением КГБ. Уже после развала СССР 1-й отдел в ДАМО стали называть научно-справочным, но как раз научных работ за четверть века Шестопал никаких не оставил.

Еще с тридцатых годов политработники тесно взаимодействовали с Особыми Отделами, а в ряде случаев становились его сотрудниками, поэтому присутствие политинформатора Шестопала в 1-м отделе не вызывает удивления.

Дальнейшая его карьера имеет одну закономерность: Шестопала назначали начальником отделов, в которых содержатся персональные данные. Бывший политинформатор, прежде работавший в представлявшем интересы Госбезопасности 1-м отделе, контролировал доступ исследователей и архивистов к информации о кадровом составе Вооруженных сил.

Осенью 1988 г. Шестопал возглавил 11-й отдел, где сконцентрирована наградная картотека и послужные списки офицерского состава. В тот период отдел работал по временному штату специально созданного для систематизации переданной из Главного управления кадров картотеки невруненных наград. Предполагалось, что по выполнении этой задачи многих сотрудников переведут в другие отделы. А пока на период 1988–1989 годов им писали в трудовой книжке, что они работают «по временному штату».

Как рассказывает одна из его подчиненных, погоны он в ту пору носил голубые, так что, в соответствии с легендированиему его искренне принимали за выходца из ВВС.

Однако замашки у нового начальника были совсем не авиационные: «Как Шестопал пришел в отдел, так девчата стали вешаться. Он – солдафон и стал всех строить, как солдат». Одна из воспитательных мер заключалась в том, что Шестопал запретил сотрудницами ходить в туфлях (по счастью – только в здании 11-го отдела). Нельзя сказать, чтобы это была главная проблема архивной методики либо безопасности, – например, по сей день 11-й отдел представляет собой одноэтажное пожароопасное здание с зарешеченными окнами. Как спасаться сотрудникам при воспламенении помещения, непонятно. Однако для решения этой проблемы требуется иное понимание своей ответственности. Бороться с женскими туфлями значительно проще.

Куда более уравновешенные отношения у подчиненных складывались с одним из заместителей Шестопала, служившим в тот период в звании капитана: «Он и помоложе был, и почеловечнее».

Неудивительно, что своей борьбой с дамскими туфлями Шестопал довольно быстро настроил против себя женский коллектив. И когда в отдел частным образом обратился «заинтересованный гражданин», попросивший предоставить ему информацию о неврученной награде, подчиненные решили, что начальник организовал таким образом проверку их бдительности. «Мы тогда так и подумали. Шестопал нас целую неделю каждый день накачивал, чтобы мы ни в коем случае не предоставляли никому информацию. У всех взяли подписи».

Опасения Шестопала были небеспочвенными. Как объясняют архивисты, в тот период ЦАМО получил специальные бланки, в которые следовало вносить сведения о неврученных наградах. Далее из архива сведения рассылались по военкоматам, которые уже информировали ветеранов о наградах, разумеется, не считая нужным перепроверять пришедшую из архива бумагу. Поэтому если бы подкупленный архивист направил в военкомат заведомо ложные данные, вписав в бланк имя заинтересованного человека, не имеющего в действительности к этой награде никакого отношения, военкомат полагался бы исключительно и только на пришедшую из архива бумагу.

Хотя отношения с Шестопалом у его подчиненных постепенно улучшились, на это потребовалось время, но специфические методы работы полковник сохранил и в дальнейшем, возглавив архивохранилище 5.4, в котором находятся личные дела, а также картотека пенсионных выплат.

В 1988 году карьера Шестопала могла пойти по другому пути. Ему предложили поработать в Институте военной истории начальником аналитического отдела. В его подчинении оказались бы сразу четыре офицера. Три года научной работы, которые должны были быть у претендента на эту вакансию, за Шестопалом номинально уже числились: к тому моменту он уже три года проработал старшим научным сотрудником все того же 1-го отдела. Отказался Николай Иванович от предложения, как сам говорит (цитируется по беседе, состоявшейся в 17:05 21.09.2006), «по глупости»: «Я тогда квартиру получал, а они брали подписку, что от квартиры отказываешься. Я и не пошел».

О 1-м отделе у Шестопала сохранились самые светлые воспоминания. Обычно не расположенный к обходительному обращению, Николай Иванович однажды в моем присутствии рассыпался в любезностях, когда его посетил начальник 1-го отдела подполковник Тихонов: «Приветствую самый ответственный, самый умный, самый научный отдел в Центральном архиве Министерства обороны!» Эта комплиментарная тирада, разительно отличающаяся от обычно сдержанного настроения Шестопала, предварила деловое общение бывшего сотрудника с нынешним начальником 1-го отдела. Протянув Тихонову личное дело, Николай Иванович лаконично объяснил ему: «Он служил в КГБ» (разговор состоялся в 13:25 25.09.2006). Очевидно, решался вопрос о том, удовлетворять ли запрос, связанный с доступом к личному делу агента Госбезопасности.

Симптоматично, что и на этот раз Шестопал знал, с кем любезничать. Заходившего к нему за несколько минут до этого научного сотрудника 1-го отдела, публикующего статьи в научных изданиях, он поприветствовал сухо.

Премудрость легендирования

Заслуживает внимание, что Шестопал не является автором ни одного военно-исторического исследования и за более чем двадцатилетнюю службу в архиве не счел нужным опуститься до написания статей не то что о военных событиях, но и хотя бы о методике архивной работы.

Это не случайно. В моей архивной тетради, зарегистрированной в ЦАМО 19.06.1997 за № 534, количество листов было указано собственноручно Николаем Ивановичем. 30.06.1997 перед тем, как я сделал выписки из личного дела, он пересчитал все листы и, поставив печать, написал, что «в тетраде понумеровано 56 (пятьдесят шесть) листов. Начальник архивохранилища Н. Шестопал». Так и не узнав к шестидесяти годам, что при склонении слова «тетрадь» в единственном числе предложного падежа на конце ставится буква «и» (вместо «тетради» Николай Иванович написал «тетраде»), он если и занимался в первом отделе «научной работой», то такой, которая явно не требовала от него письменной фиксации своих рассуждений.

Тем не менее его имя присутствует во многих справочниках, содержащих биографические сведения о советских военачальниках, – обычно его можно найти в списке авторов-составителей.

В 2006 году издательство «Кучково поле» (Москва – Жуковский) опубликовало военно-биографический словарь «Великая Отечественная война. Комкоры». На странице 4 было указано, что в редакционную коллегию вошли, в частности, полковник Ермоленко, начальник Архивной службы Вооруженных сил полковник Ильенков и начальник ЦАМО полковник Чувашии. А в авторском коллективе был упомянут Н.И. Шестопал.

Симптоматично, что «научно-вспомогательной работой» занимались начальник 5-го отдела подполковник Игорь Игольников и подчиненная Шестопала Ольга Егорова. Это распределение функций заслуживает перевода. «Научно-вспомогательной работой» назвали, судя по всему, подбор документов, необходимых для составления биографических справок. Шестопалу, вечно сторожащему в своем кабинете исследователей, изучающих там выданные дела, просто не хватило бы времени полноценно участвовать в подборе лежащих в хранилище бумаг. Вероятно, и поиском сведений в подобранных подчиненными делах он тоже занимался мало. В отличие от своего непосредственного начальника подполковника Игольникова. Иначе сложно объяснить, почему же Николай Иванович не фигурирует среди тех, кто проводил «научно-вспомогательную работу». Зато на странице 672 Шестопал фигурирует среди тех, кто занимался «подбором фотоиллюстраций». Вероятно, в этом и заключалось его основное участие в проекте – архивист «подбирал» в личных делах фотокарточки. Если он не счел для себя слишком мелким фигурирование в списке тех, кто подбирал снимки, то можно уверенно сказать, что, выявляй он в делах нужные сведения, его фамилия была бы внесена и в список тех, кто провел «научно-вспомогательную работу». Однако именно среди них Николай Иванович не упоминается.

Зато он включен в «авторский коллектив». И тут возникает вопрос: какова была функция Шестопала в этом проекте, если его, занимавшегося всего-то подбором фотокарточек, включили сразу в «авторский коллектив», куда, кстати, не попал начальник всего 5-го отдела (то есть его, Шестопала, начальник) подполковник Игольников? В чем заключаются заслуги Шестопала, если он, в отличие от начальника 5-го отдела, оказывается членом «авторского коллектива»? Неужели он писал биографии на основе составленных Игольниковым справок? Очень сложно поверить в то, что Николай Иванович мог самостоятельно что-то написать, если, склоняя слово «тетрадь», он допускал орфографическую ошибку.

Получается, что, не публикуя самостоятельных исследований, Шестопал регулярно фигурировал в консультантах и членах авторского коллектива. Это имеет простое объяснение. Авторские коллективы, завися от архивных чиновников этого типа, предпочитали идти на негласную сделку: в обмен за предоставленную архивом биографическую информацию они включали того же Шестопала в список авторского коллектива, хотя предоставлять информацию входило в обязанность архива.

К тому же любой опытный исследователь предпочтет самостоятельно выбрать и изучить источники, не передоверяя свою работу архивистам, поэтому, осознавая, что Шестопал, пользуясь недоступностью справочного аппарата, может с легкостью скрыть от них наличие офицерских дел, историки предпочитают включать начальника архивного хранилища в авторский коллектив, чтобы заинтересовать его в сотрудничестве.

Фонд «Индем», возглавляемый Георгием Сатаровым, работавшим в 1994–1997 гг. помощником президента Ельцина, специализируется на изучении коррупционных механизмов, действующих в российском обществе. Откликнувшись на мою просьбу охарактеризовать архивную практику предоставления документальных источников в обмен на включение в авторский коллектив, Сатаров дал короткий комментарий: «Это старая советская практика дутого соавторства, которая практиковалась в не очень сильных научных коллективах, при слабых научных лидерах административного толка. Довольно заурядное явление. В принципе это коррупция, поскольку это – использование служебных полномочий не в целях, предписанных этими полномочиями, а в своих личных целях».

Оценивая этот «бартер», Сатаров добавил, что в таких случаях чиновник может назвать свое появление в проекте проявлением «хороших, дружеских отношений».

Формы «бартера», осуществлявшегося архивистом Шестопалом, бывали разными. Например, дочь маршала авиации Александра Голованова Ольга Александровна, приезжавшая в ЦАМО, когда в 2001 году вместе с Алексеем Тимофеевым она готовила к публикации мемуарно-мемуарное-документальнуюкнигу «Главный маршал авиации», вручила Шестопалу медаль, выпущенную к 100-летию прославленного военачальника, хотя никаких принципиальных заслуг в изучении истории авиации дальнего действия за Шестопалом не числится.

Другая медаль, не имеющая никакого отношения к правительственным наградам, вручена Шестопалу общественной организацией «Россия православная». Называется эта медаль «За служение» (№ 950), и, по логике награждения, Шестопал был ее удостоен за служение православной России. Сложно объяснить это внимание, оказанное религиозно-общественной организацией мало кому известному архивисту. Между тем «Россия православная» была создана в феврале 1997 г.; председателем Центрального Совета «РП» стал Александр Буркин, офицер запаса КГБ, являющийся по совместительству президентом российского союза антикваров.