Текст книги "Абрек из Мюнхена"

Автор книги: Дмитрий Щеглов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

– Покойника надо отдать им! – завопил Карл Мюллер.

– Заводи! Потом высадим покойника! – властно приказала Лона.

Тимур повернул ключ. Коленвал прокрутился, но мотор схватывать не стал.

– Секретку отключи! – приказала Лона. – она под панелью приборов!

Молодец все-таки она. Не зря во все глаза смотрела за соседями. Еще когда водитель выходил на заправке, она заметила, как он провел рукой под приборной доской, а когда садился обратно, снова провел в том же месте.

– Не найду!

Лона перегнулась вперед, и нащупала маленькую горошину. Она щелкнула тумблером, сместив его вниз.

– Заводи! – крикнула она. От рощицы бежали оба, и водитель, и Дикой. И у обоих были свирепые лица. Успели, сговорились, подумала Лона. Но и мы успели. А машина не заводилась.

– Постой, я еще раз попробую! – сказала Лона. Она нажала на пупочку тумблера. Кнопка, на его конце утопла и вновь пришла в прежнее положение. На этот раз движок взревел на повышенных оборотах. Тимур резко отпустил сцепление. Машина резко дернулась назад. Карл Мюллер тащивший к выходу покойника упал на него. Лона снова поблагодарила своих учителей в школе разведки. Мало того, что она знала этот тип двигателя, но еще и отследила за водителем очередность включения скоростей.

– Место уступи! – закричала она. Выскакивать из машины и оббегать ее не было времени. Она забросила ноги на водительское сидение. Юбка задралась, но Лона сейчас было не до нее. Тимур с точностью автомата выполнял ее команды. Он моментально отшатнулся в сторону уступая ей место.

Перегазовав, Лона включила первую скорость, и тут же вторую. Машину легко тронулась с места и побежала вперед. Слышно было, как Карл Мюллер вновь ударился головой. Вовремя они отъехали. Еще бы две секунды, и пришлось бы под дулами пистолетов поднимать руки. В зеркало заднего вида Лона увидела, как водитель, прицеливаясь, поднимает пистолет. То же самое сделал и Дикой. Она даже втянула голову в плечи. Но выстрелов не последовало. Сократ встал на ноги и подбил у обоих руки. Они его оттолкнули в сторону и стали грозить кулаками удаляющимся беглецам. Отъехав метров на сто, так чтобы быть в видимости бывших попутчиком, Лона остановила машину и приказала вынести и положить труп на дорогу.

Карл Мюллер и Тимур беспрекословно выполнили ее распоряжение.

– Куда класть? На дорогу или обочину? – спросили они ее.

– В коляску сажайте его. И вещи их не забудьте выставить. Пусть никто не думает, что его задавили.

Из вещей были только одна на двоих дорожная сумка Дикого. Ее и выбросили из машины. Пора было уезжать. Но куда? Единственная дорога на которой они стояли вела вверх по ущелью.

За руль села Лона. Она медленно тронулась вперед. Дорога змеей вползла в ущелье и сделала поворот. Дольше Лона не поехала, а остановила здесь машину. Она решила понаблюдать, что будет делать брошенная на дороге святая троица. А там видно разгорелся скандал. Водитель, похоже, забастовал, он вскидывал вверх руки, стучал себя по голове, грозил рукой в сторону уехавшей Газели. Наконец, он немного успокоился. Вся троица медленно двинулась в сторону оставленного на дороге покойника.

Лона лихорадочно думала, как вырваться им из этой мышеловки. Если она сейчас развернет машину и поедет обратно, то их могут со злости просто-напросто расстрелять. Проверять жизнью, ложность предположения не стоило. Но как запутать следы? Куда съехать с единственной дороги и как пропустить преследователей вперед. Не повезло им. А может быть, наоборот, повезло. Она отсюда, с высоты, увидела, как на дорогу, ведущую в ущелье, далеко-далеко на равнине, свернул колесный трактор с прицепом и медленно, как жук пополз вперед.

– Бежать надо скорее! Почему мы никуда не едем? – спросил у Лоны Карл Мюллер.

– Бежать некуда. – сказала Лона. – В ущелье одна дорога, если по ней ехать, то она когда-нибудь кончится, упрешься в хребет. И наши преследователи хорошо об этом знают, потому и не торопятся пускаться за нами в погоню. А стоим мы здесь, потому что я хочу узнать побольше об их намерениях. Предел опасности, которая нам грозит, я хочу выяснить. А уж потом, в зависимости от ее серьезности, предпринимать те или иные действия. Может так случится, что на карту будет поставлена наша жизнь.

– И что вы отсюда, издалека, из-за поворота, можете рассмотреть? Чужие мысли на расстоянии не прочтешь. – скептически заявил Карл Мюллер. Пришлось Лоне объяснять прописные истины, великовозрастному мужу, мнящему, что его ум равен его кошельку.

– Смотрите. – сказала Лона. – У них сейчас несколько вариантов действий.

Первый – бросить труп разлагаться на солнце, сесть на трактор и пуститься за нами в погоню. Тогда наши дела плохи. Они нацелились нас ограбить, взять в заложники, короче, вытрясти из нас все, что только возможно и даже убить. Если бросят покойника, значит, у них крыша поехала, им не до сантиментов.

Второй вариант – они грузят труп на лафет и едут с ним через селения, за справкой. Едут не таясь, значит, будет много свидетелей. У них нет дурных намерений. Нам особо опасаться нечего. Они сами по себе, мы сами по себе. Как-нибудь разойдемся. Ну, может быть, покричим немного друг на друга.

И третий вариант – они убирают с дороги труп, садятся подальше от глаз людских в рощице и ждут пока стемнеет. Если тракториста не отпустят, значит, оставили его с собой насильно или он дружок Базара. А это совсем плохо. Угадать, какую гнусь они задумали, будет тяжело. Но мы сможем их обмануть.

– Как? – удивился Карл Мюллер. Он проникался к своей переводчице все большим и большим почтением. Лона посмотрела на небо. До наступления ночи оставалось еще много времени. Она сказала:

– Я думаю, ущелье тянется километров на двадцать. На пути должно быть не менее трех, четырех селений. А селения здесь стоят таким образом, что дорога ведущая снизу, с равнины просматривается километров на пять. Базар, мог позвонить своей родне, у него ее тут в каждом селении, как собак нерезаных, и сказать, что у него угнали машину. Не видели ли они ее, не проезжала ли мимо них? Если ему скажет проезжала, значит искать нас надо выше этого селения. Если не проезжала, значит, мы где-то здесь внизу прячемся, выжидаем. Будем в ночь прорываться обратно на равнину. Ставь тогда капкан нам здесь, на выходе из ущелья. Вот они и будут в холодке выжидать до ночи.

Логика в словах Лоны была.

– И что же тогда нам делать? – недоуменно спросил Карл Мюллер.

– Подождем, пока стемнеет. А пока сделайте вид, для встречных машин, что мы остановились в лес сбегать.

Выглядывая из-за поворота, все трое стали наблюдать, какой вариант действий выберут их недавние попутчики. Те остановились на отдыхе в тенечке. Погрузив инвалидную коляску с трупом в лафет, завернули трактор в рощицу. Да, вариант, просматривался не самый приятный. Этот шустрый водитель Базар, с наглыми и плутоватыми глазами, командовал на дороге парадом.

Пока они сидят в рощице, он до того распалит воображение у своих товарищей, что те без особых угрызений совести бросятся их грабить. В крови у горца заложено представление о грабеже, как о молодечестве.

А в случае чего водитель всю вину свалит, на незадачливую родню покойника.

Время тянулось медленно. Мимо них в ту и другую сторону проехало достаточно легковых и грузовых автомобилей. Видя, что Газель стоит с открытыми дверьми, а люди выходят из леса оправляя платье, никому и в голову не пришло подумать, что-либо плохое. Лона ни на минуту не спускала глаз, с далекой рощицы. Она видела, что как только начинал спускаться в долину проехавший мимо них автомобиль, от рощицы к нему бежал человек преграждая дорогу.

Ближе к ночи она решила применить маленькую хитрость. Она развернула Газель носом к долине. Пусть думают внизу, что они скоро начнут прорываться.

Но как только, темь стала ложиться на дорогу, из рощицы выполз трактор с лафетом. Дорогу будут им перегораживать, решила Лона.

Теперь пора было осуществлять собственный план. Лона сама села за руль и одела темные очки. В ночи эти специальные очки повышали уровень зрения втрое. Сделанные на основе последних разработок, они давали сто очков вперед приборам ночного видения. В них она видела почти так же, как в сырую погоду.

Через три поворота впереди показалось село. Обычно свет фар и даже подфарников виден на несколько километров. А машину с потушенными огнями в южной ночи можно увидеть только с десяти метров, да разве еще услышать.

Первое село они проехали, никого не встретив на дороге. Повезло им просто. Крупно повезло. Дорога, нырнув вниз, вновь извиваясь змеей поползла вверх. За поворотом показались огни другого селенья, в беспорядке облепившего склон горы. Дорога разрезала его на две неравные части. Здесь, под колеса машины чуть не попала древняя старуха. Лона едва успела отвернуть от нее.

За вторым селением асфальт заканчивался, дорога заметно сузилась. Гравийная каменистая шоссе не давало возможности разогнаться.

Карл Мюллер притих сзади и со страхом смотрел, как его переводчица вслепую ночью ведет машину. Ведьма, а не баба.

Впереди показалось последнее, как выяснилось, селение. Огней в нем почти не было. Но машину всю дорогу сопровождали брешущие собаки. Своим бегом за машиной они четко показывали границы охраняемой ими территории.

А за последними домами дорога в настоящем понимании обрывалась. Не было уже столбиков по краям, выровненных бульдозером и присыпанных щебнем площадок. Дорога – превратилась в сплошные рытвины, а Газель – в корабль во время шторма.

– Куда мы едем? – со страхом спросил Карл Мюллер. Он все время боялся свалиться в пропасть.

– На самую, верхнюю стоянку едем. Там могут быть чабаны! – сказала Лона. Она не сказала, откуда знает об этом, но внимательно следила за столбами с электрическими проводами, периодически появлявшимися слева от дороги. Где электричество там и жизнь. А ее спутники, не замечая проводов и столбов, начали верить в ее сверхъестественные способности.

Пусть верят, хуже не будет, подумала Лона.

Наконец дорога вывела их на относительно ровную, большую площадку, на которой стоял небольшой дом, а за ним высилась скала. Здесь заканчивалась дорога для автомобиля. Впервые за всю дорогу Лона включила дальний свет и осветила небольшую человеческую постройку, выложенную из неотесанных камней.

В доме в маленьком оконце горел, свет. Его хозяева должны были услышать, что подъехала машина, и по восточному обычаю выйти встречать гостя. Между тем никто из дома не вышел.

Лона осторожно открыла дверь машины, она боялась собак. Если тут живут пастухи, то с ними должны быть их волкодавы, огромные овчарки. Одна такая овчарка может справиться с тремя волками. Но собаками не пахло. А пахло дымом и поздним ужином.

Лона знала, что здесь, до самого утра они будут в полной безопасности. Их преследователи, если они собрались их преследовать, только к утру сообразят, что зря прождали всю ночь, на выезде из ущелья. И пока выйдут на их след, в общем, раньше, чем завтрашний полдень или вечер ждать никого не надо.

Лона направилась к дому. Поднявшись на каменный приступок она постучала в дверь.

– Войдите! – раздался мужской голос изнутри. Толкнув скрипучую дверь, Лона переступила порог бедного дома. За большим дощатым столом сидело трое мужчин. На столе стоял самовар, в сахарнице лежал колотый сахар. Лона окинула быстрым взглядом помещение. Вдоль стен располагались лавки, в углу стояла книжная полка. А под книжной полкой пустая бутылка из-под водки. Мужчины пили чай. Один из них был стар и сед как лунь. Высокий, стройный старик, походил на сурового, мрачного отшельника. Он зарос густыми волосами и кого-то ей ужасно напоминал.

Второй, на вид лет сорока, лысый, живой как ртуть, при виде Лоны обрадовано вскочил, но под насмешливым взглядом старика, мгновенно остыл, и принял вальяжный, независимый вид.

А третий даже не повернул в ее сторону головы. Он продолжал сердито выговаривать, тому, лысому:

– Ты говоришь совесть – химера? Нет, любезный Егор. Совесть – одно из выражений нравственного самосознания личности. Совесть – есть мерило духовной глубины человека. Без чувства совести цивилизация обречена на медленное разложение. И личность должна взять на себя ответственность за моральную неустроенность мира.

– Да! Да! – перебил его лысый Егор, – упал, отжался. Вот все твои представления о морали Сундук.

Тот, кого назвали Сундуком, покраснел всей шеей.

– Я говорю, упал – поднялся! Нравственное падение может быть глубоким, но не бесконечным. Человек способен вновь подняться на сияющие выси духовного совершенства.

Лысый отмахнулся от Сундука.

– Ой…ой! Он из помойной ямы поднялся. Да кому нужен такой подъем, если от тебя нечистотами несет. Патриарх, скажи свое веское слово.

Патриарх, старик, похожий на Зевса, (вот на кого он похож, подумала Лона) разрешил своим более молодым собеседникам спуститься с заоблачных высот философского словотолчения на грешную землю.

– И долго вы господа, мудрогоры, будете юную деву на пороге держать?

– Я не одна! – сказала Лона. Из-за ее спины выглядывали Карл Мюллер и Тимур.

Лысый уже не слушал Сундука. А тот даже не повернул головы в сторону гостей, и продолжал бубнить:

– О силе нравственных потребностей неоспоримо свидетельствуют многочисленные факты того, как люди переносят страдания, идут на костер, голову несут на плаху и все во имя блага других людей, для всеобщего блага. Не щадить себя для ближнего, вот наивысшая мудрость на земле.

Лысый Егор снова его одернул:

– Ты не об общем благе, об абстрактном благе беспокойся, а подумай лучше, чем гостей наших угостить и куда их посадить. Ишь, благодетель всего человечества выискался. С амвона и я проповеди могу читать. Подай табурет.

Сундук, наконец, соизволил повернуть голову и посмотреть на тех, кто стоит у него за спиной.

– О дева юная, о двух мужах ты. Все равно, проходи.

А лысый Егор выскочил из-за стола и вел уже под руку Лону к столу. Рассадив остальных гостей, он стал представлять своих товарищей.

– Это! – он показал на седого старика, – Патриарх. Самый великий мыслитель на земле. Я! – он ткнул себя в грудь и провел рукой по лысой голове, – Егор, бог солнца! А третий наш товарищ, – он ткнул в выбритого мужчину, – Сундук. Итак, повторим: Патриарх – великий мыслитель, Егор – бог солнца и Сундук – простой гегемон, то есть Дундук. А вы кто?

– А мы приехали из Германии. Я Лона Штерн, переводчица. Это Карл Мюллер, он крупный бизнесмен, и это Тимур, он…он…тоже в некотором роде гегемон. – Лона как могла, представила своих спутников.

Сундук протянул через стол руку Тимуру и со смехом сказал:

– Дундук!

– Тимур!

– Сам подтвердил кто ты! – засмеявшись сказал Сундук и отвернулся от гостя. Он глазами выискивал своего оппонента, лысого Егора.

Хозяевам избы почему-то не захотелось ничего больше узнать о гостях. Они молча поставили перед гостями стаканы и налили в них чай. Пить надо было в прикуску.

Патриарх, среди минутного молчания многозначительно заявил:

– Удивительно видеть друзья! Представляете, откуда духовно окормляться приезжают к нам, из самой Германии, а ведь она когда-то считалась центром философской мысли.

Егор самодовольно покрутил головой.

– Даже не верится! Глянь Сундук, из самой Фатерляндии приехали люди, чтобы послушать, что ты тут гнусавишь. Ну, давай продолжай, что у тебя еще там заумного есть. Попинать, уж очень тебя хочется. На людях, как-то слаще это действо. Эх, мне бы в другое время жить. Подвесил бы я тебя Сундук на дыбу, послушал бы, как ты тогда о жизни соловушкой запел.

Сундук, видимо привык, к невоздержанности оппонента и философски спокойно заметил:

– Истинное искусство жизни состоит в том, чтобы с годами становиться моложе!

– Это, как же, как змея с себя шкуру снимать? – со смехом спросил Егор. Он, как застоявшийся в стойле конь, косил одним глазом на Лону. Сундук стал развивать спорный постулат:

– Я имею в виду, нравственное, духовное омоложение и очищение, источник движения вперед.

– Из помойной ямы! – зубоскалил Егор.

– Да, если тебе так нравится, то и из помойной ямы. Люди в последнее время сильно одичали, слышат только зов похлебки. Человек слаб, но не в силу иммунной системы, а в силу того, что ничтожное, мелкое, никчемное, второстепенное, отвлекает внимание и уводит человека в сторону от истинной цели.

– Выбраться из помойной ямы! – засмеялся Егор сверкая зубами и лысиной. – и это цель?

Сундук мощно ответил:

– А ты считаешь целью, изматывающую душу погоню за успехом? Походы в модные рестораны, костюмчик от Сен-Лорана, яхту, Мерседес, красивую секретаршу. Господь с тобой. Подумай, чего больше всего боятся богатые?

– Попасть в помойную яму! – продолжал зубоскалить Егор.

– Нет, не этого они боятся. А больше всего на свете они боятся смерти. Биологической смерти больше всего боятся, ибо другой жизни не представляют. Ты думаешь, эти немцы плохо у себя жили? Спроси этого жирного бизнесмена, чего ему не хватало, какой черт принес его эти горы? И ты поймешь, что ему надоело быть конформистом, ему надоело откровенное потребительство, комфорт. Душа его захотела жизни стоика, пустынного отшельника. Посмотри, с каким удовольствием он пьет голый чай. А молодой человек думаешь, зачем здесь? Этот еще молод, душа его требует подвига, а он каждый день ест сорок сортов колбасы. Колбаса ли ему нужна в его возрасте?

– Ой, ой! – снова, засмеялся Егор, – молодой я думаю здесь из-за того, что его подружка работает у старой обезьяны переводчицей, а старая обезьяна, зачем потащилась в такую даль, я не знаю. Давай спросим?

Они оба, и Сундук и Егор обернулись к Карлу Мюллеру.

– Колись, как на духу, – сказал Егор, – какой леший занес тебя в наши края? Неужели, про нас мудрогоров в Германии знают?

Лона перевела вопрос Карлу Мюллеру, она только смягчила формулировки, непосредственно касающиеся его персоны.

В ответ старый дурак выложил все, как на тайной исповеди.

– Я приехал делать в России и на Кавказе большой бизнес! – с апломбом заявил Карл Мюллер. Весь услышанный до этого перевод отвлеченного спора хозяев этого затерянного в горах домика, он посчитал бредом трех сумасшедших. Лона не захотела искажать или смягчать его слова. Мало ли, вдруг эти симпатичные ей спорщики знают немецкий язык.

Услышав высокомерный ответ, лица у Сундука и Егора вытянулись. Егор возмущенно завертел головой.

– Сундук, мы тут перед ними бисер рассыпаем, думаем, что они приехали к нам, мудрецам, мозги себе вправить, а они вишь крутые какие. Сами в назьме с утра до вечера роются, подличают, глотку ближнему за пфенинг рвут, а гонору-то, гонору. Сундук, я их в упор больше не вижу. Даже бутылку не поставили. Эй, скопидом. Тебе любезный, – Егор с желчью заявил Карлу Мюллеру, – до смысла жизни, как свинье до турника. Патриарх, скажи свое веское слово! – обратился Егор к старику.

Патриарх погладил роскошную бороду.

– Молодой я был. Работал помощником у пчеловода на совхозной пасеке. Выехали мы летом на кочевку, на альпийские луга. Только разгрузились, собрали свои щитовые домики, смотрим на следующий день идет кто-то к нам в гости. Старик местный пришел, аксакал, и пришел не с пустыми руками. А принес он нам картошки. Принес ее в огромном, прокопченном чайнике – картошка дно у чайника покрывала. Ну, мы его как положено встретили – белый хлеб, чай, полную миску с медом перед ним поставили, а когда он уходил, с благодарностью вернули ему пустой чайник.

Смотрим, на следующий день, он снова с чайником идет, только на этот раз чайник, до половины картошкой наполнен. А чайдан здоровый был, ведро чаю запросто в нем вскипятить можно было. Ну, мы вида не подаем, что нам все понятно, зачем он ходит, снова сажаем его за стол, снова угощаем, а когда подошло время ему уходить, благодарим за картошку и возвращаем пустой чайник.

На третий день картина повторилась. Тот же старик, с тем же чайником, только на этот раз наполненным до самого верху картошкой, является к нам в гости. Пасечник, дядя Митя на этот раз и говорит мне, картошку высыпь, чайник помой и наполни его до верху медом. Так я и сделал. Налил его под завязку свежим медом. Хотя и не стоила того вся картошка, что за три раза принес старик.

Только в отличие от тебя Егор, дядя Митя ни слово плохого не сказал гостю. А ты немца обозвал скопидомом. Сказал бы хоть прижимистый, а ты сразу скопидом.

Карл Мюллер, которому Лона все дословно перевела, кровно обиделся и гундя по-немецки схватил обиженного Егора за плечо:

– Почему я скопидом. Я не скопидом. Пойдем, к машине. Я покажу, какой я скопидом. Ты увидишь, что у меня там есть.

Егор нехотя встал из-за стола. С ними поднялся Тимур. Через несколько минут, Егор командовал парадом, заставляя стол яствами из вчерашних запасов. Еще раз запоздалые путники оценили предусмотрительность Васи Пупкина. Сухой лед положенный им в коробки с продуктами, только сейчас дотаивал. Продукты вчерашней свежести, выглядели съедобными. Заначенные Карлом полпоросенка и пол-осетра появились на столе, а потом пошли мясные, рыбные нарезки, куры, которых вчера выдали за фазанов, вино Шато Лафит, икра и прочая съестная дребедень.

Вид коньячных бутылок, резко уменьшившихся за время поездки в поезде, впечатлял.

– Давно, я такого не пил! – вертя оригинальную бутылку коньяка Луи тринадцатого, басил Патриарх. – Бокал такого коньяка долларов четыреста стоит. Хорошие гости у нас.

Между тем, несмотря на запоздалую щедрость, Карл Мюллер не смог заслужить любовь Егора. Тот оставил в покое Сундука и стал после второй рюмки клевать бизнесмена.

– Раскусил тебя господин Мюллер наш Патриарх с первого взгляда. Все твои намерения шиты белыми нитками. Ты приехал в Россию, и ведешь себя с нами, как испанцы Колумба с аборигенами Америки, с индейцами. Хочешь за стеклянную нитку бус получить пол России. Хотел бы я знать, на что ты нацелился? Вам мало того, что пятнистый олень, задарма сдал вам пол Европы. Чем вы его отблагодарили? Ничем. Назвали «лучшим немцем» года и сунули нобелевку. А ведь он, дурачок, старался для вас, каштаны таскал из огня. Кинули вы его немцы вместе со своими хозяевами из вашингтонского обкома. И не только его одного кинули. Пиццу, а то и презервативы вынужден мужик сейчас рекламировать. А ведь он такой же демократ, как и я. Преподнес вам Европу на блюдечке, преподнес вам Союз на блюдечке, всю систему задарма сдал, а вы…эх, вы!

В чем собственно заключаются претензии Егора, Карл Мюллер так и не понял. Если этот демократ думает, что достаточно объявить общность взглядов и тебя на Западе встретят с распростертыми объятиями, а затем нарежут до конца жизни жирный кусок, то он глубоко заблуждается. За кусок надо будет еще побороться, таких желающих слишком много. Работать надо на Западе, а не разглагольствовать. Мир жесток, только успевай, не зевай. А потом, чего он обижается? С ними поступили, как с отработанным материалом. Использовали – и на помойку.

Но ничего этого вслух Карл Мюллер не сказал. Хватит, и так зря брякнул лишнее, что приехал делать большой бизнес.

На подмогу Егору выступил Сундук. Если Егор обижался на Запад, то Сундук пылал к нему откровенной ненавистью.

– А ты знаешь, почему пятнистый олень сдал задарма Союз и Европу. Не знаешь? Вот и молчи. Предатель он. С детства еще предатель. Деваться ему некуда было. Он за чечевичную похлебку еще с детства продался. Я ведь сам из той же станицы, что и он. Мы под оккупацией немцев были. Недолго, но были. И вот что эта проклятая немчура придумала. Она с мужского населения, которое было старше двенадцати лет, расписки о сотрудничестве с их властью собирало. На этом попался даже Папа Римский. Не веришь, спроси немцев, они только что с Запада. Папе в то время, правда было четырнадцать лет. Старики говорят, что мальчишка абверовец, какой-то Манштайн, ходил по дворам и заставлял всех писать расписки. Другие к себе вызывали, а этот инициативу проявил. Ну, и наш пятнистый олень, видимо такую же подмахнул. А когда пробрался на самый верх в государстве, его на переговорах с Западом и прижали. Или ты сдавай социалистический лагерь или мы эту бумаженцию обнародуем. Представляешь, какой бы скандал был. Говорят, немцы с американцами из-за этой расписки передрались. Вот откуда ноги предательства растут. И ничего тут добровольного не было. Его просто склонили к сдаче.

– Бред полнейший.

– Сможешь, объясни лучше!

Лона Штерн, подумала о том, что нет таких тайн на свете, которые когда-нибудь не стали бы явными. Ходил такой слушок у них в отделе, что ее начальник Фридрих Манштайн выкатил претензии американцам, и они быстро заткнулись. А ведь похоже на правду. Не зря под Фридриха Манштайна выделили целый отдел-институт. Так вот у него какие заслуги. А мозги им всем пудрит, глобус крутит, стратегическая разведка, глубокая стратегическая разведка. Повезло просто один раз в жизни. В нужный момент, оказался в нужном месте, и главное не забыл потом об этом.

А за столом сцепились Егор и Сундук. Они уже забыли про Карла Мюллера и чуть ли не грудки таскали друг друга.

– И правильно он сделал, что сдал социализм. Это же идиотская система, была построенная на принуждении! – вопил Егор. – Чинодралы, номенклатура пристроилась наверху, и выдавала это за справедливое общество. Бррр… Нормальному человеку дыхнуть нельзя было, слово лишнее сказать. За анекдот в психушку тянули.

Сундук взорвался:

– А чем твой капитализм лучше? По помойкам пенсионеры лазают, это лучше? Молодежь на наркоиглу посадили, это лучше? Борделей понаоткрывали, заводы остановили, это по-твоему лучше? Все платным сделали…

– Да, это лучше! – жестко заявил Бра. – Умный и работящий всегда выбьется наверх. Мир вернулся на свои разумные начала. То, что вы создавали в течение семидесяти лет, было ошибкой истории. Правильно Карл? – обратился за поддержкой к Мюллеру Егор.

– Правильно! – подтвердил Карл Мюллер, когда Лона закончила переводить. – Демократия – вершина цивилизации.

Сундук взмолился:

– Откуда еще тут этот немец-динозавр появился? Ну, хоть ты Патриарх скажи им свое веское слово.

– Скажу!

– Нальем бокалы! – предложил Егор, который, посчитал что оттоптался на оппоненте.

Старик, похожий на Зевса встал. Затуманенным взглядом он медленно оглядел присутствующих, и остановился на Тимуре.

– С вами со всеми, я чувствую разговаривать бесполезно. – сказал он. – Вы все уже сложившиеся личности со своими достоинствами и недостатками и устойчивыми взглядами на жизнь. Но среди нас сидит молодой человек, который за весь вечер не произнес ни одного слова. Он в начале своего жизненного пути, он еще раздумывает, на чью сторону ему стать? И его, я вижу по его глазам, не устраивает, ни твоя Егор и уважаемый Карл Мюллер правда, и ни твоя сермяжная правда, Сундук. Он как потерявшийся кутенок будет тыкаться между вами, пока не наделает глупостей и так и не найдет правды. Вы уважаемые коллеги заблудились в трех соснах, а еще называете себя мудрогорами. Позвольте, я не высоким философским штилем, а простыми примерами, чтобы и нашим уважаемым гостям было понятно, объясню, в чем вы оба, Егор и Сундук, ошибаетесь.

– Да, да! Сделай одолжение! Просвети его! – высокомерно заявил Егор, показывая на Сундука.

Патриарх сделал вид, что не заметил пренебрежительный жест лысого. Он повернулся к Карлу Мюллеру.

– Скажи мне уважаемый Карл, на чем держится ваша, а сейчас и наша капиталистическая система?

Лона перевела. Карл недоуменно передернул плечами.

– На частной собственности!

– Правильно! А что является ее мотором? Какой закон двигает этой системой? Конечная цель?

– Прибыль, конечная цель! У нас одна цель – прибыль!

– Умница! – похвалил его Патриарх. – Ап! Лови конфетку! Карл, ты ее заслужил! – затем Патриарх повернулся к Сундуку. – Видите господа, мудрогоры, капиталист, отлично знает свои правила игры. Теперь тебя спросим Дундук, ты у нас гегемон, семьдесят лет была твоя власть, ты за нее сейчас в три горла ратуешь. Так вот, проверим тебя, знаешь ли ты, на чем зиждилась социалистическая система, что было ее фундаментом?

– Фундаментом была, государственная, общественная, колхозная собственность. Частной собственности не было.

– Гмм… Однако, чукча знает! – с улыбкой сказал Патриарх. – А какой же был ее основной закон? Что должно было быть мотором социалистической собственности. В чем цель общества, которое работает на одну копилку?

Дундук начал мямлить:

– Планомерное развитие… на благо всех…

– Чего ты гнусавишь! – перебил его Патриарх. – А вот свой закон, свой движок, который должен был автоматически двигать все ваше общество вперед, ты дорогой, и не знаешь. Вместо того, чтобы завести двигатель, вы как самокат, на голом энтузиазме, на призывах, на кнуте, толкали вперед тележку социализма. Перестали ее толкать и она перестала ехать. В общественной жизни тоже есть свой двигатель, закон, запустил его, и он у тебя работает целый день, год, столетие.

– И что же это за закон? – кривил в усмешке губы Сундук.

– Опля! – воскликнул Патриарх, – Есть такой закон – давно открыт. Закон экономии рабочего времени. Это движок социализма. Только его никто не использовал. Поймите, господа, главное богатство человека, не его толстый кошелек, а его – свобода. А что такое свобода, в переводе на обиходный язык? Это свободное время, сбереженное время! И…и, – Патриарх патетически поднял вверх руку и направил ее на Сундука, – Вы ведь утверждали, что смысл жизни в труде. А каким труд бывает? Труд бывает: простой, сложный и творческий. Простым трудом должны были бы заниматься – рабочие и крестьяне; сложным – инженеры, управленцы, учителя; а творческим – изобретатели, главные конструкторы, рационализаторы, селекционеры, и все те, кто сэкономит рабочее время. И платить за творческий труд надо было вам в разы больше, чем вы платили.

– Ну, хорошо! – угрюмо спросил Дундук, – а врач где может рабочее время сэкономить?

– Вместо операции пусть профилактикой занимается. Вот тебе будет и экономия рабочего времени. – ответил быстро Патриарх и продолжил клевать Сундука. – У вас ведь подсказка была. В девятнадцатом веке Маркс еще об этом писал, о сбережении рабочего времени.

– И что же наше ЦК не знало об этом основополагающем законе социалистического общества? – с кривой усмешкой спросил Сундук.

– Знало! Еще как знало! И засунуло его в дальний ящик. Вообще о нем молчало. Так что не надо вам винить одного «лучшего немца» всех времен и народов. Не он сдал социализм, а вы все вместе его сдали. Или вернее вся ваша верхушка свою власть проконвертировала, в денежки, в заводы, в магазины, в казино, в нефть. Вы коммунисты сами оказались в роли динозавров, не по Сеньке пришлась шапка Мономаха. Не вы оседлали ход истории, хоть и кричали об этом на всех углах, а наоборот, события вертели вами, как хвост собакой. Струсили вы.