Текст книги "Разрушенная невеста"

Автор книги: Дмитрий Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

   Второй ее сын, Митя, рос слабым, болезненным ребенком. В 1753 году княгиня Наталья Борисовна уехала с ним в Киев, твердо решив проститься навсегда с миром и постричься в Киеве, во Фроловском монастыре; в инокинях она приняла имя Нектарии и своей строгой, подвижнической жизнью служила примером для всей обители.

   Князь Дмитрий, второй сын Натальи Борисовны, был слабый, болезненный от природы; вследствие несостоявшегося брака он впал в душевное расстройство, близкое к помешательству. Он ушел в мистицизм, поступил в один из киевских монастырей послушником, перед смертью принял пострижение и умер на руках горячо любившей его матери, инокини Нектарии. Теперь уже ничто не связывало ее с миром; испытав столько горя в жизни, она предалась всецело религии, стремясь найти в ней утешение.

   "Кто даст главе моей воду и глазам моим слезы? Недостает силы ни плакать, ни вздыхать!" – говорила она и приняла схиму в 1767 году.

   Скончалась она во время чумы 1771 года, 58-ми лет отроду.

   "Светлый образ Натальи Борисовны ярко рисуется в ее записках, хорошо известных всем образованным русским. Ее воспели два поэта, Козлов и Рылеев, и личность Натальи Долгоруковой стала олицетворением идеальной супружеской любви и глубокий жизненной скорби. Горькую чашу пришлось испить вообще русской женщине, из этой чаши через край испила Наталья Борисовна. Покориться горю, но не пасть под его ударами – великий нравственный подвиг, который она совершила с таким достоинством".

   Нельзя обойти молчанием и судьбу злосчастной княжны Екатерины Алексеевны Долгоруковой, бывшей обрученной невесты императора-отрока Петра II.

   Княжну Екатерину отправили в Горицкий девичий монастырь, приписанный к вологодской епархии, и это обстоятельство вызвало там большой переполох. "Настоятельница монастыря до того испугалась, что долго не хотела впускать в монастырь сторонних лиц, даже в церковь богомольцев: страшно опасно было имя Долгоруковых; боялась она за небрежное смотрение или, чего Боже сохрани, что-нибудь похожее на снисхождение к заключенным колодницам. В те времена в монастырях с колодниками не церемонились: для усмирения их и для острастки были колодки, кандалы, стулья с цепями, палки, плети, "шелепа", то есть мешочки, набитые мокрым песком".

   К Екатерине Долгоруковой положительно никого не допускали, да и ей самой выхода никуда не было; дверь ее келейки, похожей на чулан, всегда была заперта.

   Но и в такой жизни бывшая царская невеста не потеряла своего достоинства и не упала духом и по-прежнему была спесива и горда. Как-то однажды монахиня-прислужица, носившая к заключенной еду и питье, за что-то хотела дать острастку Екатерине Долгоруковой и замахнулась на нее огромными четками, сделанными из деревянных бус. Эти четки иногда служили и орудием наказания, то есть заменяли плеть.

   – Остановись! Уважь свет и во тьме: я – княжна, а ты – холопка, – громко проговорила Екатерина Долгорукова, окинув горделивым взглядом монахиню-приставницу, а та так смутилась, что и четки выпали из рук, и она поспешила выйти, забыв даже запереть за собою дверь. – Вернись и запри дверь, а то я убегу, – насмешливо крикнула вслед монахине бывшая царская невеста, как видно, не забыв своего прежнего величия и лишь озлобившись от превратностей судьбы и несчастий.

   Как-то в Горицкий монастырь приехал сам Андрей Иванович Ушаков, страшный начальник тайной канцелярии. Все засуетились, забегали. Игуменья и монахини не помнили себя от страха. Ушаков приказал показать место заточения Екатерины Долгоруковой. Его повели к знатной колоднице, и он в сопровождении настоятельницы монастыря вошел к заключенной. На него пахнуло зловонием и духотой; изба, где заключена была бывшая невеста императора-отрока, была мала, грязна и душна; свет едва проникал в маленькое оконце.

   Княжна Екатерина бросила горделивый взгляд на вошедшего; она узнала начальника тайной канцелярии, недоброжелателя ее рода, и быстро отвернулась от него.

   – Здравствуй!.. Узнала ли меня? – спросил Ушаков.

   – Как тебя не узнать! Узнала.

   – Что же ты отвернулась?.. Или тебе не в угоду мой приход?

   – А зачем ты пришел? Зачем?.. Глумиться надо мною, смеяться... Что же, смейся, пока твой смех в слезы не обратится.

   – Не смеяться, а милость тебе хочу я оказать.

   – Ты? Милость? Я не нуждаюсь ни в чьей милости, а в твоей и подавно.

   – А спеси в тебе осталось еще много! Гляди, ведь я горазд сбивать спесь, – сердито проговорил Ушаков.

   – Не грози, не страшен ты мне.

   – А вот я угощу тебя батогами.

   – Что же, это – твое дело, дело палача тебе сподручно. Послушай, припомни то время, когда ты целовать мою руку считал за счастье.

   – Ну и девка! – проговорил Андрей Иванович и, со злобою плюнув, вышел, строго приказав игуменье смотреть за колодницею.

   Думала старица игуменья с монахинями, как еще строже смотреть за заключенной Долгоруковой, и надумали заколотить наглухо единственное оконце, находившееся в ее тюрьме.

   И очутилась в постоянном мраке "разрушенная царская невеста". Теперь не допускали никого близко подходить к ее тюрьме.

   Почти три года провела в таком заключении княжна Екатерина, до тех пор оставаясь заживо погребенной в своей тюрьме, пока на престол царей русских не вступила дочь Великого Петра, императрица Елизавета, которая своим властным словом отверзла несчастной темницу.