Текст книги "Будда из Бенареса"

Автор книги: Дмитрий Орехов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Глава IX
ВЕЛУВАНА

1

Снова оказавшись в хижине, он увидел, что его голова сползла с подстилки, шея неестественно изогнута, а кадык торчит кверху. Девадатта попытался войти в тело через ноги, но это ему не удалось. Он пробовал снова и снова, но всякий раз, дойдя до колен, соскальзывал обратно: упругая сила выталкивала его, как бычий пузырь. Сиддхарта преспокойно спал. Девадатта был совершенно одинок, его охватило смятение.

«Отец, отец!» – позвал он.

И тут кто-то ударил его по затылку, и вместе с ударом Девадатта ощутил разлившееся по всему телу чувство тяжести.

– Что с тобой, брат? – спросил Сиддхарта, поднимая голову. – Тебя укусил муравей?

Девадатта прыгал, словно ужаленный змеей, и растирал затекшую шею.

– Путешествие, – сказал он. – Я совершил путешествие.

Услышав о неудачных попытках вернуться в тело, Сиддхарта улыбнулся.

– Я же говорил, у тебя все получится. Тело – это платье, которое мы носим, если, конечно, оно вообще существует. Человек, понимающий это, свободен; его можно посадить на кол – он только улыбнется, ему можно отрубить голову – и он вместе с палачом будет смотреть, как она катится. Но напрасно ты пытался войти через ноги. Древние риши покидали тело через сердце и возвращались через макушку. Впрочем, этот способ я тебе не навязываю: он не вполне надежен, а для начинающего – труден. Мудрые выходят на выдохе и возвращаются с вдохом…

Но Девадатта едва слушал его. Он, как наяву, видел стены Бенареса, невысокие глинобитные стены в семь-восемь локтей. У главных Восточных ворот, касаясь друг друга боками, стояли слоны в железных доспехах. На их спинах, гордо выпрямившись, восседали погонщики, широкогрудые люди, покрытые боевыми рубцами. Позади слонов начинались бесчисленные ряды пеших воинов, и копья в их руках напоминали бамбуковый лес. Он видел колесницы, возле которых стояли лучники, видел всадников на благородных синдхских конях и кошальских ратников в шкурах черных ланей; видел дротики, палаши, тесаки, кожаные щиты, палицы и топоры, видел стяг раджи Видудабхи на бамбуковом древке, огромный белый стяг с темно-синим лотосом. Вся эта военная сила волновалась и колыхалась, как неспокойное море.

– Воздух содержит тончайшие частицы, обязательные для существования всего живого, поэтому дыхание, или прана, – один из основных носителей жизни, – рассуждал тем временем Сиддхарта. – Можно сказать, что прана – это и есть сама жизнь, основная, первичная сила мира. Даже во сне дыхание не оставляет человека, хотя все прочие жизненные силы засыпают, одолеваемые усталостью. Воздух по особым каналам проникает в область пупа, в грудь, в желудок, в мочевой пузырь, в мышцы и кости. Благодаря дыханию совершаются пищеварение, кровообращение, мышление. Лишение воздуха приводит к смерти, и с последним выдохом тело превращается в труп. Иначе говоря, человек жив, пока он дышит. В каком-то смысле сансара – это кругооборот праны, жизненного дыхания…

Девадатта сжал руками виски. У стен города кипело сражение. Он слышал крики раненых, ржание коней, рокот барабанов, рев труб и пронзительное визжание раковин. Раджа Бенареса бежал еще накануне, прихватив казну, и защитников города возглавил шурин правителя – широкоплечий кшатрий с торчащими, как у тигра, усами. Бенаресцы сражались отчаянно. Они скидывали на кошальцев ядовитых змей, лили вниз горящее масло и кипящую липкую патоку, засыпали врагов камнями. Но вот деревянные ворота, разбитые тараном, затрещали…

– Некоторые учителя в Магадхе учат, как стать хозяином своей праны. Как известно, прана проникает в тело тремя путями: через левую ноздрю, через правую, а также через горло. Однако именно через ноздри прана попадает в область пупа, откуда распределяется по всему телу. Поэтому наставники учат затыкать языком горло и дышать одними ноздрями. Существуют специальные упражнения, удлиняющие язык…

…Кошальцы ворвались в Бенарес, и им навстречу выехал пожилой воин из рода шакьев на огромном белом слоне. Могучий красавец слон размахивал цепью с тяжелыми шарами. Виджай расшвыривал нападавших, убивая и раня всех, кто вставал на его пути. От толкотни, крови, летящих стрел он пришел в неистовство и сражался бешено, прокладывая путь к тому месту, где стоял, окруженный ратниками, слон раджи Видудабхи. Амритодана метнул дротик и сразил махаута раджи. Видудабха в страхе закрылся зонтом; начальник слоновника поднял руку с копьем, но туг в спину ему ударила вражеская стрела…

– Поскольку правая сторона человеческого тела наиболее благоприятна, наставники учат вдыхать через правую ноздрю, а выдыхать через левую, причем внимание нужно удерживать на кончике носа. В этих учениях есть горчичное зерно истины, но в целом они подобны цветам с приятной окраской, но лишенным аромата…

– Ты знаешь о войне, Сиддхарта? – тихо спросил Девадатта.

– О какой войне? О войне магадхов и анггов? Или магадхов и личчхавов?

– Нет, о походе раджи Видудабхи на Бенарес. О походе, который вот-вот начнется.

По лицу Сиддхарты пробежала тень.

– Знаю ли я об этом походе? Да, знаю.

– Почему ты мне ничего не сказал?

– Я хотел блага для тебя, Девадатта.

– Откуда ты знаешь, что для меня благо?

Сиддхарта вздохнул.

– Я помню, каким ты пришел в Джетавану. Ты был необуздан в своих чувствах и бесконечно далек от понимания Истины. Теперь ты стал другим, и твой разум уже на пути к развеществлению. Ты почувствовал, что значит жить на ниве благородных стремлений, освободившись от страсти, ненависти и невежества, не имея привязанностей ни в этом, ни в ином мире. Стоило ли мне рисковать, зная, что тебя может унести потоком желания?

Девадатту осенила неожиданная мысль. А что, если навстречу кошальскому войску выйдут шраманы, мудрые шраманы с посохами в руках? Полунагие, обожженные солнцем, косматые? Вот они бредут, бормоча мантры, их много, полторы или две сотни, а впереди всех – Сиддхарта Львиноголосый. Его царственная рука делает властный жест, его голос звенит подобно гонгу. И вот уже неприятельская рать остановлена; Видудабха сходит на землю и низко кланяется, соединив ладони.

– А ты можешь отговорить кошальского раджу, Сиддхарта?

– Я многое могу, но не многое делаю. Тот, кто делает, умножает карму своих деяний, привязывает себя к бытию и застревает в паутине рождений подобно беспомощной, обреченно жужжащей мухе. Тот, кто не делает, кто вкушает сладость успокоения, тот освобождается от желаний. Он смотрит на мир, как на пузырь, и его не видит Царь Смерти. Это куда важнее…

– Чем все войны на земле?

– О да! И что бы ни сделал Видудабха твоему Бенаресу, неверно направленная мысль сделает тебе самому еще хуже. Если твой удел – ложные намерения, ты никогда не достигнешь счастья.

– Мне не нужно твое счастье, – твердо и раздельно сказал Девадатта. – Я не хочу, чтобы погиб город, где я родился, и страна, соль земли которой я ел.

– Ты мог родиться в другой стране и ел бы там другую соль… А что, если бы ты родился в Шравасти? Ты бы сам командовал походом на Бенарес и с той же страстью, с какой говоришь теперь о защите города, говорил бы о его разрушении. Любовь к родине, преданность правителю – это пустые слова, Девадатта. Это слова глупцов, далеких от истины. Да, в этом мире порой случаются войны, но мудрый непоколебим, как утес, и взирает на них спокойно. Мудрый знает: царство внутри него, а собственное «я» – единственный господин. Нет другого господина на троне, Девадатта! Кто еще может быть господином?

– Клянусь быком-громовержцем, – пробормотал Девадатта.

– Пойми, брат: у Видудабхи своя карма, у Бенареса – своя. У каждого из людей своя карма, а их совокупность создает карму народа. Сейчас пришел срок платить Бенаресу, потом придется платить Кошале, но не нам с тобой участвовать в этом.

– Ладно, – сказал Девадатта.

Он наклонил голову и вышел из хижины, не глядя на брата.

2

День обещал быть знойным; в роще стоял сухой стрекот цикад. Девадатта брел по дорожке мимо кустарника, в котором, словно зонты, торчали невысокие пальмы. Чуть в стороне от тропинки росло гранатовое дерево, и земля под ним была увлажнена розовым соком от расклеванных голубями плодов.

За гранатом был небольшой пруд. Юноша встал на колени и напился пахнущей илом воды. На берегу росли пальмы тала, увешанные плодами, похожими на козлиные черепа, и странные деревья с орехами, напоминающими бритые головы. Здесь красовались цветы патали и бутоны кимшуки, алые, как залитые кровью когти тигра. На пруду был один-единственный лотос, но и тот уже почти отцвел.

Девадатте вдруг вспомнился рассказ придворного жреца о том, как бог Индра прятался в лотосе, когда демон Вритра заточил в своем чреве небесных коров. Каждая из коров была дождевым облаком, и на земле началась засуха. Огромный змей возлег на горах, свернувшись в девяносто девять колец, и боги попрятались кто куда. Светло-русый бог Индра, сын пресветлой Адити, вскормленный сомой, приблизился к Вритре, но змей зашипел и разинул пасть. Трепет объял бога; он убежал на край света и спрятался на маленьком лесном озере в бутоне лотоса. С каждым днем Вритра глотал новых небесных коров и распухал все больше. И тогда сияющий Агни, бог очага и священного костра, понял, что еще немного, и Вритра погубит Вселенную. Быстрый, как мысль, Агни промчался повсюду, отыскивая убежища богов. Он уговаривал их вступить в единоборство с Вритрой, но боги дрожали за свои жизни. Наконец Агни отыскал царя богов. «Я сам знаю, что должен сразиться с ним, – ответил ему Индра из бутона. – Но я боюсь, Вритра проглотит меня». И Агни сказал: «Я никуда не уйду, пока ты не пересилишь свой страх». На следующий день Индра осторожно выглянул из бутона и увидел, что Агни по-прежнему сидит на берегу. Так было и на второй день, и на третий. Тогда Индра вылез из лотоса и сказал: «Я готов». Никто из богов не присоединился к нему, только Агни следовал за ним. Индра не дрогнул и железной палицей рассек змею голову. От громового удара содрогнулось небо, коровы-облака вырвались на волю, и на землю хлынули освобожденные потоки вод…

Совершив омовение, юноша отжал мокрые волосы и решительно зашагал к сливовым деревьям. Девадатта знал, что по утрам Сиддхарта в одиночестве гуляет по дороге, ведущей в Раджагриху, а потом долго не выходит из хижины, предаваясь углубленному созерцанию. Сейчас это было на руку ему.

3

Никто не обратил на Девадатту внимания: молодые отшельники слушали Кимбилу. Тот рассказывал, что ребенком входил в лавки Раджагрихи и брал себе любую вещицу, которая ему приглянулась. За ним по пятам следовал отцовский раб и платил цену, которую называл хозяин. А когда Кимбиле исполнилось семнадцать, отец, первый вельможа при дворе Бимбисары, вдруг перестал давать ему деньги. Махаматре не нравилось, что его сын либо целыми днями бросает в стену ножи, либо не вылезает из квартала танцовщиц. Тогда Кимбила продал своего ездового слона. Вельможа выкупил его и отдал племяннику. Кимбила забрал у двоюродного брата слона и опять продал его. Отец снова выкупил слона, а он снова продал. И только на четвертый раз отец не стал выкупать слона.

Кокалика, слушая эту историю, вовсю хихикал.

– Потом я пришел к отцу и сказал: «Отец, я продал слона, которого ты мне подарил». А отец мне в ответ – дескать, я правильно поступил, что сказал ему правду. Только по его подсчетам, у меня, мол, осталось еще три слона.

Теперь уже смеялись все.

– Он лишил тебя наследства, так? – спросил Яса.

– А вот и нет, – ухмыльнулся Кимбила. – Тогда еще не лишил. Тогда он дал мне денег на паломничество в святилище Сомы, а я решил позабавиться и взял танцовщицу… Тут отец рассвирепел не на шутку. Но потом он встретил Сиддхарту на берегах омовений и сказал мне: мол, если я проведу полгода в учениках у этого добропобедного шрамана, он о старом забудет. По мне, что Сиддхарта, что какой-нибудь Джина, Каччаяна или даже Ангулимала – все едино. Не люблю я этих заумных речей: деяние, недеяние…

Кое-кто из слушателей вздохнул, другие поморщились. Один лишь Яса благодушно улыбался.

– Ты не отшельник, – сказал Кокалика, с возмущением глядя на сына махаматры. – И ты не магадх. В твоей груди сердце шакалихи. Я лучше вплету в косу шипящую кобру, чем назову тебя другом.

Яса покачал головой.

– Постой, Кокалика! Ты несправедлив, ведь Кимбила стал таким не сразу. Я прекрасно помню день, когда его сердце охладело к шраманской науке… Это случилось вскоре после того, как мы повстречали Совершенного на берегах омовений. Помнишь, мы проходили деревню Колиту? Там Кимбила полез за бананом, и обезьяна – понимаешь, противная маленькая мартышка с желтой клочковатой шерстью и красным задом – расцарапала ему нос.

Дружный хохот заглушил брань Кимбилы. Кокалика долго икал, всхлипывал и утирал слезы. Потом он сказал:

– Расскажи про Махавиру, Яса.

Яса пожал плечами.

– А что тут рассказывать? Это странный человек, Джина-Махавира. Часто он поступает не так, как учит сам…

Девадатта понял, что его час настал.

– Надо же, – обронил он, – совсем как наш Сиддхарта.

После его слов повисло молчание. Правда, теперь это было другое молчание, и лица молодых шраманов обратились к нему. Даже Кимбила уставился на него, тупо разинув рот.

– При чем тут наш учитель? – спросил кто-то.

Девадатта смущенно улыбнулся.

– Ну… просто я подумал сейчас, что мой брат Сиддхарта тоже говорит одно, а делает нечто иное.

Кокалика хихикнул, но остальные были серьезны.

– И что же делает Совершенный? – осведомился Яса.

– Тихо! – Девадатта прижал палец к губам. – Вы ничего не слышали.

– А все-таки?

– Хорошо, я скажу… Но не здесь. Отойдем к холму Гаясиса.

С некоторым недоумением все, и даже Кимбила, последовали за ним. Девадатта чувствовал прилив сил. После ночного путешествия все изменилось. Теперь он знал, что говорить и как говорить, причем нужные слова без всякого усилия рождались в его уме. Все эти молодые шраманы, за исключением Ясы, были магадхами, и он готовился сказать им, что учитель – лазутчик шакьев, тайно готовящий завоевание долины Ганги. Нет, Сиддхарта не просто так проповедует недеяние – он сознательно подрывает устои Магадхи. Когда местные кшатрии станут его последователями, шакьи возьмут Раджагриху голыми руками. «Почему ты рассказываешь нам это? – спросят, должно быть, эти глупцы. – Разве ты сам – не шакья?» – «Я родился в Бенаресе, – ответит он. – Сегодня я понял нечестивые замыслы брата и больше не хочу в них участвовать». Потом он уговорит их последовать за ним в Кошалу, где проповедует мудрый учитель созерцания Кашьяпа из Урувеллы, а потом… потом он встанет на пути Видудабхи и заставит его повернуть назад.

4

Голос был подобен шуму, с которым воздух вырывается из кузнечных мехов. Так говорил только один человек в долине Ганги, и Девадатта этого человека отлично знал.

– Оставьте нас, – приказал Сиддхарта ученикам. – Это касается только меня и его.

Яса и остальные повиновались. Теперь Сиддхарта и Девадатта стояли друг против друга: два брата, два кшатрия из рода шакьев, два отшельника.

– Кажется, ты собирался оговорить меня? – холодно спросил учитель недеяния. Его глаза покалывали Девадатту. – Или ты забыл, что человек, затевающий злое, недостоин одеяния отшельника?

Сражение было проиграно. Девадатте оставалось одно – покинуть поле битвы с гордым и надменным лицом, как и положено настоящему кшатрию.

– О, бык! – скривился он. – Ты намерен лишить меня повязки на бедрах? Хочешь, чтобы я ушел голым?

– Кто пытается расколоть общину, сам лишает себя благородных одежд… Как ржавчина, появившаяся на железе, поедает его, хотя она из него и возникла, так и собственные поступки приводят такого человека к несчастью. О, в мое сердце словно бы вошло острие! Сегодня ты преступил черту, совершил дурное деяние.

– Что я слышу? – Девадатта повел плечами. Его вдруг охватило злое веселье. – Не ты ли, Сиддхарта, говорил о том, что нужно быть выше представлений о добрых и недобрых деяниях? Не ты ли всегда учил, что они не приносят счастья и не ведут к покою? Мне кажется, в тебе говорит голос страсти, от которой ты так и не избавился. Будь осторожен: человек, не изживший своих страстей, утративший сдержанность, находящий радость в иллюзиях, – такой человек будет унесен потоком желания!

Сиддхарта отшатнулся.

– Ты лоснишься от самодовольства, Девадатта. Так лоснятся только перья на груди попугая. Когда-то ты уверял, что будешь упорным и пойдешь до конца, ты клялся, что смиришь свое «я». Твой ум бродил, блуждая, где ему хочется, как ему нравится, как ему угодно, а я… Я учил тебя сосредоточению, внимательности, углубленному созерцанию… Теперь ты играешь словами и плетешь хитрые сети обмана! Но знай – этим ты подрываешь свой собственный корень. Кто говорит неправду, кто хватает то, что ему не дано, кто выискивает чужие грехи, как камешки в крупе, а свои скрывает, как искусный мошенник несчастливую кость, – тот понесет суровое наказание и в том мире, и в этом… Человек низких деяний будет похищен Марой, как наводнением – спящая деревня!

Девадатта насмешливо улыбнулся. Неужели еще вчера эти движения рук, такие изысканно благородные, имели над ним власть? Неужели его ослепляли эти глубоко посаженные глаза?

– Побереги свои силы для проповеди, достойный брат, – посоветовал он. – Мы ждем паломников из земли маллов.

Сиддхарта вздрогнул.

– Берегись, низкий человек! Жизнь еще перевернет тебя, как кувшин на водяном колесе!

Но Девадатта уже не слушал его, он шагал прочь – прочь с холма Гаясиса, прочь из рощи Велуваны, прочь от учителя недеяния.

5

Девадатта двигался по тропе, утоптанной ногами слонов. В его голове уже брезжил новый план. План был рискованный, но вполне осуществимый. Сейчас, когда он наконец-то понял себя, для него не было ничего невозможного.

Погонщики сидели на прежнем месте, у корней пиппала, лениво отгоняя ладонями мух. Значит, белый слон Налагири еще не прошел на водопой. Девадатта без лишних слов приступил к делу:

– Дайте мне анкуш и крепкую узду.

– Зачем тебе это, святой человек? – устало удивились махауты.

– Крюк погонщика и крепкую узду, – повторил он. – Не смотрите, что я одет, как отшельник. Я знаю, что делаю.

Девадатта и вправду знал, что делает. В первый раз он побывал в слоновнике лет в шесть. В паланкине отец жевал бетель и рассказывал, сплевывая жвачку на серебряное блюдо: «Слоны – это умные и благородные животные, мой сын. Слон любит сильных погонщиков – сильных и смелых. Если погонщик труслив или слаб, разъяренный слон может убить его, изничтожив ударами ног, хобота и бивней». – «А можно спастись из-под ног слона?» – спросил Девадатта. «Такого я не припомню, – ответил отец. – Но как погонщик укрощает бешеного слона, я могу тебе рассказать».

Этот рассказ и вспомнился теперь Девадатте. Получив от махаутов узду и анкуш на крепкой рукояти, он забрался на пиппал и оседлал толстый сук прямо над тропой. Вид сидящего на дереве отшельника развеселил махаутов, но Девадатте было не до них. Боль в голове, связанная с видением осажденного города, прошла без следа, он испытывал дивное чувство легкости и наконец-то был уверен в себе. Нет, сегодня ночью он не просто узнал, что у него есть душа. Он приобрел нечто большее, его внутренняя сила возросла, у него словно бы приоткрылось внутреннее око. Глядя на погонщиков, Девадатта замечал что-то вроде радуги над головами и верхней частью их тел. Временами ему казалось, что в этой радуге он различает умерших предков каждого из них и здравствующих родных. Еще немного, и он увидит их прошлое, прочитает имена, начертанные в воздухе, словно письмена на пальмовых листьях…

Удача сопутствовала ему. Его дхоти не взмокло от пота, тело не утомилось от неудобной позы, а на тропе уже показался Налагири. На лбу и ушах слона красовались знаки Магадхи, нанесенные киноварью. Погонщики говорили правду: в хоботе слон держал ствол молодой пальмы, ощупывая дорогу.

Девадатта дождался, когда слон окажется под ним, спрыгнул на крапчатую спину и, схватившись за канат, которым все еще была обвязана грудь животного, что есть силы ткнул Налагири анкушем пониже правого уха. Слон выпустил бревно, шарахнулся в сторону и взмахнул хоботом. Махаутам показалось, что сейчас последует сокрушительный удар и с молодым отшельником будет покончено. Но слон, почувствовав анкуш и опасаясь поранить хобот, поступил иначе: он упал на землю и стал перекатываться с боку на бок Об этой слоновьей хитрости Девадатта знал. Держась за канат и кошкой перескакивая с одного бока слона на другой, он стал наносить Налагири уколы анкушем. Борьба была недолгой; смирившийся слон вытянул хобот и затрубил – затрубил оглушительно и в то же время жалобно. Эта была мольба о пощаде, и Девадатта надел на него узду.

– О, благодарим тебя, святой человек! – вскричали погонщики. – Раджа Бимбисара щедро вознаградит тебя!

– Глупцы, – усмехнулся Девадатта. Тяжело дыша, он разворачивал слона, понукая его крюком. – Мне не нужна награда вашего раджи.

Махауты что-то кричали за его спиной, но Девадатта уже гнал Налагири к дороге, ведущей в Раджагриху.