Текст книги "Гонщик (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Матвеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Глава 22

Все, эмоции побоку. Последний заезд, финал. И я собираюсь его выиграть. И ради призовых денег, и ради статуса, и ради самого себя: зачем, спрашивается, вообще выходить на гонку, если не собираешься победить?

Я на второй дорожке. Слева от меня незнакомый усач, на борту его мобиля надпись: «Товарищество «Успех». Почему усач? Потому, что все, кроме пышных усов, закрыто шлемом и гогглами. Справа – еще один незнакомец, тоже в усах. Только если у «успешного» на верхней губе этакая густая щетка, то у правого усы гусарские, с лихо закрученными кончиками. На четвертой дорожке внешне стандартный мобиль товарищества «Скорость». Но внешность обманчива. Если до финала добрался, то в потрохах у него явно масса отличий от серийного образца. Покопаться бы в нем вдумчиво денек-другой… Только кто ж позволит!

Но все, стартер уже поднимает руку с револьвером.

– Финальный заезд! – объявляет он и давит на спуск.

Пых-пых-пых-пых, – неторопливо разгоняется паровик. И, что показательно, никто вперед не вырывается. Значит, у всех финалистов возможности мобилей примерно одинаковы, и все решит личное мастерство.

Почти наравне, плотной группой, ввалились в первый поворот. А вышли из него уже лесенкой. Вечная дилемма гонщика: внутренняя дорожка – меньше расстояние, но меньше и скорость. Внешняя дорожка – можно ехать быстрее, но и расстояние заметно большее. Дрифтовать здесь невозможно: справа-слева другие мобили, начну маневр, обязательно кого-нибудь задену, так что приходится лететь вместе со всеми, одновременно тормозя и одновременно разгоняясь.

Все же, потихоньку, по сантиметрику, удается вылезать вперед. Чуть позже начал тормозить, чуть раньше начал разгон – и вот к началу второго круга я уже вровень с мобилем «Успеха», а не позади на полкорпуса, как другие. Мобиль на вираже опасно кренится, и я держу его буквально на грани, балансируя между скоростью и управляемостью. Даже свешиваюсь влево, внутрь поворота, чтобы хоть немного сместить центр тяжести, который у этих аппаратов чересчур, недопустимо высоко.

Второй круг, третий поворот. Мобиль «Скорости» отстает, теперь слева его никто не блокирует, и он решается проделать тот же финт, что и я в прошлом заезде. Но – рано: войти в поворот у него получилось, а вот на выходе ему мешаются два мобиля: мой и соседний, с усачом-гусаром. И мне-то никуда не деться, и вперед не рвануть, и вправо не уйти, сосед чуть-чуть, но мешается. Зацеплю его, а потом, как давеча Клейст, буду две недели куковать в больнице с сотрясением. И это если повезет.

Эх, зеркала-то нет, не видно, что делается сзади, приходится оглядываться, рискуя на вираже упустить мобиль. Еще одна зарубка на память. А «скоростной» удачно притормозил, буквально повиснув у меня на хвосте. Виртуоз, млин! Зато усач справа, увидев такую угрозу, шарахнулся в сторону, открывая мне свободу маневра. Теперь пар на полную и вперед!

Третий круг, седьмой поворот. Мобиль «Скорости» так и держится на хвосте, как привязанный. Это уже начинает надоедать. Я решил снова провернуть свой трюк. Внутренняя дорожка занята «Успехом», поэтому пришлось проходить через вторую дорожку, и эффект получился не настолько сильный. Но на прямую вылетел уже чуточку опережая своих соперников. Быстро оглянулся назад: мобиль «Скорости» так и висит на хвосте. Наверняка хочет подловить на повороте, но со мной такие штуки не пройдут. Примерился, прикинул, перед поворотом чуть тормознул, вынуждая «скоростного» тоже тормозить, и на полном пару ушел в поворот, рассчитывая выйти на первую дорожку перед самым носом «Успеха». После такого финта «Скорость» наверняка отстанет.

Чесслово, я не специально! Я вообще ничего не видел, только услышал только позади хруст, грохот, крик, громкие матюки, а потом рев трибун заглушил все прочие звуки. А мне было все равно, мне оставался только один поворот до финиша. Гусара на третьей дорожке за соперника уже можно было не считать, ему теперь ничего не светило. Даже если бы удалось ему проскочить свалку без потери скорости, за оставшиеся полкруга он ничего не успеет сделать. Последний поворот, уже в одиночестве, последняя прямая, секунда, еще одна и – финиш!

На трибунах творилось что-то невероятное. Раньше как-то не доводилось мне при таком стечении народа побеждать, а теперь я просто всем существом почувствовал, как это бывает. Ощутил, какой приход случается у музыкантов, когда те стадионы с ума сводят. И на этой волне у меня немного снесло крышу. Я притормозил и неспешно поехал по ипподрому совершать почетный круг победителя. Нет здесь такой традиции? Теперь будет! Одной рукой руль придерживаю, другой машу трибунам. А оттуда несется: «Стриженов!» «Я тебя…» «А-а-а» и просто мужской свист и дамский визг. Только что чепчики в воздух не летят. Слова, фразы доносятся обрывками, но это и не важно. Важно то, что люди приветствуют победителя, как могут и как умеют. А победитель – я!

Мою эйфорию снесло в один миг, когда я доехал до места аварии. Там уже стоял медицинский фургон, в него грузили носилки. Человек на носилках простыней был покрыт не полностью, да и несли его санитары головой вперед. Слава богу, живой. Насколько здоровый – врачи скажут. Я в понедельник непременно в больницу наведаюсь, справлюсь о здоровье.

А вот и мобили. Что сказать? Каша. Куча искореженных обломков. Это не как у Клейста было, это полноценный утиль, восстановлению не подлежит. И я точно знаю, кто виноват. Слишком небрежен гонщик «Скорости», слишком грубо и рискованно пилотирует. То есть, пилотировал. И тут кольнуло меня как иглой: Маннер на меня зуб имеет, баронет – тоже. Они, конечно, соперники, но в этом случае вполне могут задружить против меня. Как бы совместно пакость какую не учинили, с них станется. А что они могут? Самое простое, что в голову приходит – обвинить меня в преднамеренном устранении конкурентов. Но мой-то мобиль следов столкновения не имеет, я даже краешком никого не зацепил. Отсюда какой вывод? Будут эти следы организовывать. Не сами, конечно, найдут человечка, заплатят каким-нибудь уголовникам. Не факт, конечно, но за машиной надо следить, охранять.

Я вновь подъехал к финишной черте. Настроение приупало, но надо ведь шоу делать! Я и делал: широко улыбался, махал рукой, посылал дамам воздушные поцелуи. Публика махала мне в ответ и кричала. Расслышать отдельные слова сквозь общий шум было невозможно, но я предпочту думать, что мной восхищались.

Подошел распорядитель, пригласил на вручение приза. Куда идти? Наверх, в самую элитную ложу. Туда, где баронесса. Я шагнул было следом, но тут же углядел напряженное лицо Маннера и деланно спокойное Вернезьева. Как есть недоброе задумали. Ну так предупрежден, значит, вооружен.

– Одну минуту, – это распорядителю.

Пять шагов до трибун, до моих шалопаев.

– Дело есть. В гоночном мобиле посидеть хотите?

Еще бы они не хотели!

– Тогда вот что: Мишка, тебе – мобиль охранять. Смотри, чтобы к нему ни одна собака не сунулась, особенно слева сзади. Вот, держи – я вложил в его руку тяжелый «бульдог». – Не свети, спрячь в карман. Отдашь Клейсту, как только придет. Машка, ты беги со всех ног на стоянку, зови Клейста сюда. Пусть тоже караулит, а лучше отгонит мобиль на нашу площадку, там народу поменьше. А ты, Дашка, будешь сидеть в мобиле. И если какая замятня случится – изо всех сил кричи, визжи, зови на помощь. Всем всё ясно? Ну тогда вперед.

Дети кинулись исполнять поручения, а я отправился следом за распорядителем. Поднимался по лестнице за наградой, но душа была не на месте, все мысли о другом: решатся ли эти двое на пакость? Успеет ли Клейст? Справятся ли дети?

Оглянулся с полдороги. Машки уже не было видно – усвистала. Дашка гордо восседала на месте водителя, держась за баранку руля и свысока поглядывая на крутившихся поблизости людей. А Мишка, сунув правую руку в карман, застыл часовым у левого заднего крыла.

Я двинулся дальше, и уже через два шага был остановлен истошным дашкиным воплем:

– А-а-а! Убива-ают!

Какой там к черту приз! Я опрометью кинулся вниз, прыгая через три ступеньки, пытаясь на ходу разглядеть, что же происходит у мобиля. Мишки видно не было, можно было лишь различить какую-то возню за мобилем. Кто, с кем – поди разберись! Вон бежит со всех ног Клейст с монтировкой в руке. Но от него пользы мало, он пока добежит, да пока отдышится, все уголовники разбегутся. Чуть впереди поспешает Машка. То остановится, то снова сорвется на бег – вроде, как дорогу показывает, и подгоняет не слишком молодого механика всем своим видом.

– И-и-и! – визжит, надрывается Дашка.

Да что там, никого нет? Кто-нибудь остановит уже этот беспредел? Ведь только что толпа народа вокруг мобиля шлялась. А-а, вот они: выстроились поодаль, глазеют, сволочи. Телефонов нет, а то бы снимали, да в ютюб-инстаграмм выкладывали. Да и сейчас несколько вспышек магния сверкнуло. Это репортеры суетятся, сенсацию ловят. А полиция? Где эта гребанная полиция, когда она так нужна?

Я рывком перепрыгнул бортик трибун, обогнул мобиль. В правом кулаке уже зажат болтик. На земле у заднего колеса в пыли возятся двое: невысокий худощавый мужик и Мишка. Мужик явно сильнее. Оседлал пацана и занес руку с ножом. Но я-то уже здесь, рядом. Сходу пробил тяжелым сапогом урке под ребра. Тот кувыркнулся и вскочил, выставив перед собой нож.

Против такого я приемов не знаю. Револьвер отдал. Был бы ломик подлиннее – сразился бы. А так, голыми руками… И отступить нельзя, за спиной дети. Но и дать бандюге уйти тоже нельзя. Надо ведь выяснить, кто его послал и зачем. И тут за спиной Мишкин голос:

– Владимир Антонович!

И тяжелая стальная тушка «бульдога» ткнулась мне в ладонь.

Теперь другое дело, теперь уже сила на моей стороне. И бандит это тоже просек. Развернулся и кинулся наутек.

Я не такой хороший стрелок, чтобы попадать на выбор в руку или в ногу бегущему человеку. Да и народу вокруг полно. Что если промажу и зацеплю кого? Поэтому целился в самую крупную мишень, в спину.

Бах! Бах!

Я попал, точно. Даже видел, как две пули одна за другой рванули легкую парусиновую куртку. Но то ли рана вышла легкая, то ли еще что, но только уголовник метнулся в сторону, прикрывшись праздной публикой, и исчез из виду.

Заверещал полицейский свисток. Ну наконец-то!

– Пропустите! Расступитесь!

Через толпу пробился полицейский наряд: два городовых и третий, чином постарше.

– Кто стрелял?

Ну все. Убийца, считай, ушел. Пока выяснят, что случилось, пока пошлют кого-нибудь следом (если пошлют) – вполне можно добежать до канадской границы. Ладно. Авось, с двумя пулями в спине далеко не убежит. А мне сейчас надо так повернуть дело, чтобы меня за применение оружия не повязали.

– Я стрелял. На моего подопечного напал с ножом незнакомый мне человек. К счастью, была вовремя поднята тревога, и я успел в последнюю секунду смог помешать злодею. Свидетелей тому – масса. Вот они все, стоят.

Число зевак тут же стало быстро уменьшаться.

Подбежал, отдуваясь, Клейст.

– Что случилось?

Дашка из мобиля затараторила:

– Тут дядька пришел, хотел мобиль поцарапать. А Мишка ему не дал. Они драться начали, Дядька хотел Мишку ножом пырнуть, а тут Владимир Антонович подбежал и дядьке как дал! А потом из ливольверту вдогон пальнул.

Подоспел распорядитель. Подошел к полицейскому, зашептал ему на ухо. Тот понимающе закивал и тут же послал двоих городовых в ту сторону, куда побежал убийца. Потом ко мне:

– Господин Стриженов, после завершения церемонии награждения не покидайте ипподром. Необходимо опросить вас по всей форме.

– Разумеется.

А тут уже распорядитель с другого бока:

– Господин Стриженов, нехорошо заставлять себя ждать.

Тут меня вдруг такое зло взяло! Я этого типуса от себя оттолкнул примерно на расстояние удара – так, чтобы удобно было в морду дать.

– Нехорошо, когда на ваших гонках бандиты с ножами на детей бросаются. Нехорошо, когда полиция появляется лишь тогда, когда все эти бандиты уже разбежались. А ну-ка идите сюда!

Я ухватил под локоть вяло сопротивляющегося господинчика и обвел его вокруг мобиля.

– Видите? – тыкал я пальцем в безупречный, хоть и запыленный, лак.

– Ви-вижу, – вынужденно соглашался тот.

– Ни царапинки. И если пока я буду получать этот ваш приз что-то изменится, я с вашей конторы втрое стрясу. Ясно!

– Ясно, – кивнул распорядитель.

– Ну а теперь пойдем.

И, обернувшись к Клейсту:

– Николай Генрихович, отгоните мобиль на нашу площадку. И дети пусть с вами побудут от греха подальше.

Церемония награждения прошла скомкано и неловко. И все это благодаря мне. Нет, сперва-то все было благопристойно: главный начальник гонок объявил меня победителем и вручил полагающийся мне чек на тридцать тысяч. Захлопали пробки шампанского, присутствующие похлопали в ладоши, после чего некоторые из них перешли к индивидуальным поздравлениям.

Баронесса поздравила внешне сдержано. Произнесла обязательные слова. Но посмотрела на меня так, что я сразу понял: танцевать танго мы будем еще не раз. И, возможно, гораздо более скромным составом. Зато Оленька Дорохина… дала ясно понять, что совершенно не против нашего близкого общения в любой день, в любое время и в любой обстановке. Но как же невинно звучали ее слова, если не обращать внимания на интонацию, многозначительные паузы и прочие нюансы, обозначающие совершенно непристойный подтекст! Потом мужчины искренне жали руки, дамы, притворно смущаясь и кокетливо стреляя глазками, выдавали типовые фразы про «героев в гогглах». Некоторые из них тайком совали в руку картонки визиток, а я потихоньку отправлял их в карман куртки.

Так бы все и прошло тихо и спокойно, но тут мне на глаза попался Маннер. Он был очевидно зол. Еще бы: гонка провалена, дорогущий мобиль уничтожен, приз пролетел мимо. И достался не кому-то, а его бывшему гонщику, который, к тому же, ославил его в прессе. Из-за всего этого лицо его то и дело дергалось, искажаясь злобной гримасой.

Я подошел к нему с бокалом шампанского в руке. Нет, если бы не было этой идиотской попытки меня подставить, я бы не стал его провоцировать. Но сейчас я тоже был зол: из-за его подлости и жадности мог умереть ребенок.

– Господин Маннер, а вы не хотите меня поздравить?

Управляющего «Успеха» аж перекосило.

– Не хочу! – рявкнул он. – Уйдите с глаз моих! И прекратите этот издевательский тон.

Публика вокруг начала прислушиваться к разговору, а мне того и надо было.

– Почему же? Когда вы издевались надо мной, обзывали бездарем и тупицей, то считали это в порядке вещей. У вас это не вызывало внутренних протестов. Когда после аварии вы велели бросить меня на дороге в надежде, что я сдохну, это тоже было нормально. А когда вы послали за мной пару громил, чтобы они отправили меня на тот свет, вы о чем думали?

– Я никого не посылал!

– Посылали-посылали. Они мне все рассказали. Кстати, у вас никто из сотрудников не попадал сегодня в больницу с огнестрельным ранением спины?

– На что это вы намекаете?

– Вы сами знаете, на что. Впрочем, довольно. Меня внизу ждет городовой, будет спрашивать насчет сегодняшнего эпизода. Вот я ему все о вас и расскажу.

Есть! Маннер побагровел, как давеча в конторе «Успеха», что свидетельствовало о том, что он на грани срыва и себя уже почти не контролирует.

– Вы… вы…

– Ну же, не стесняйтесь. Вам не привыкать швыряться оскорблениями.

– Вы… Вы не сможете! Вы ничего не докажете!

– А я и не собираюсь доказывать. Достаточно того, что я это точно знаю. Кстати, когда вы выплатите мне деньги, которые я честно заработал?

Я повернулся к остальным.

– Дамы, господа, меня действительно ждет полицейский, а потому я вынужден вас покинуть. Но ненадолго, до следующей гонки.

Глава 23

Мастер по изготовлению гогглов в Тамбове был всего один. Очки Клейста делал столичный оптик, а мои были местными. Имя мастера – Альфред Карлович Шнидт – было оттиснуто на подкладе гогглов. На лицевой же стороне блестела маленькая латунная табличка с фирменным знаком: несколько переплетенных треугольников. Явно символ, но значение его мне было неизвестно.

В лавку артефактора – не надо смеяться, именно так она называлась – я попал после долгих поисков. Со стороны улицы не было никаких вывесок, и чтобы обнаружить искомое, мне пришлось опросить не меньше десятка местных жителей. Как выяснилось, мне надо было войти в арку, после чего повернуть направо. Вывески над входом, как у других лавок, здесь не было. Только на двери была прикреплена табличка с тем самым символом – переплетенными треугольниками. Я толкнул дверь, украшенную изящной деревянной резьбой, сделал несколько шагов вперед под мелодичный звон колокольчика и застыл. После освещенной ярким солнечным светом улицы глазам потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть к уютному полумраку магазинчика. А когда это случилось, я обомлел: вот оно, тайное гнездо стимпанка!

В маленькой лавке стены были увешаны изображениями причудливых конструкций

и странными, похожими на часы, механизмами.

На полках красовались разнообразные устройства, так или иначе связанные с оптикой: увеличительные стекла, подзорные трубы в латунном корпусе, разного цвета и размера стеклянные шары, пирамидки и прочие вещи, знакомые и не слишком. Даже небольшой телескоп на треноге пылился в дальнем углу. Вот только гогглов не было видно. Ни одних.

От созерцания чудес меня отвлек равнодушный голос:

– Чего изволите?

Голос принадлежал молодому человеку, явно скучавшему за прилавком с книжкой. Он и сейчас не выпустил ее из рук, заложив страницу пальцем.

– Вот, – я продемонстрировал разбитые очки. – Мне необходимо их починить. Как скоро это можно сделать?

– Это как Альфред Карлович скажет, – равнодушно ответствовал продавец.

– В таком случае, не могли бы вы пригласить его для консультации?

– Не могу, – буркнул книголюб.

– Очень жаль, – скорбно произнес я, услышав где-то в глубине лавки шаркающие шаги. – Очень жаль, что гогглы работы Альфреда Карловича придется чинить питерскому мастеру Мефодьеву.

Мефодьев делал очки Клейста. На них тоже стояло клеймо мастера, откуда я и узнал фамилию столичного специалиста.

– Мефодьев? Кто сказал «Мефодьев»?

Из-за бархатной занавески, прикрывающей ход в глубину лавки, раздался стариковский надтреснутый голос.

– Не смейте упоминать это имя в моем присутствии! Разве он мастер? Халтурщик! Шарлатан!

Гневно сверкая глазами, в помещение ворвался невысокий щуплый старикашка. Одет он был в зеленые штаны, обтягивающие худосочные икры и кожаный жилет со множеством кармашков поверх явно дорогой шелковой сорочки зеленого цвета. В одной руке он держал линзу, в другой – сложную конструкцию, напомнившую мне лупу с обручем, которую часовщики надевают на голову. Только эта штука была неизмеримо сложнее. Наверняка и функции у нее были намного шире, нежели у простого увеличительного стекла.

Старикан подозрительно глянул на меня.

– А-а, Стриженов! – насмешливо произнес он. – Вы, наверное, пришли отдать долг? Хотя что я говорю! У вас на пансион-то хватает не всегда.

Та-ак, чего я еще о себе не знаю? Кому я еще задолжал?

– Здравствуйте, Альфред Карлович. Долг я, безусловно, отдам и прямо сейчас. Как вы предпочтете? Наличными или банковским чеком?

В глазах мастера плеснулось удивление.

– Разумеется, наличными. Кто знает, сколько там на вашем счете, – проворчал он.

Я извлек из кармана куртки бумажник.

– Напомните, пожалуйста, сумму.

– Двести одиннадцать рублей.

Я отсчитал деньги и подал их Шнидту. Тот некоторое время изучал купюры и, не найдя никаких подвохов, хмыкнул:

– Признаться, удивлен.

И повернулся, чтобы уйти.

– Подождите, Альфред Карлович! – остановил я его. – Я ведь пришел еще и по другому поводу. Вот, посмотрите.

И протянул разбитые очки.

Шнидт взял их, осмотрел, поцокал языком:

– Где это вас угораздило? Впрочем, что я спрашиваю – конечно, на гонках. Я возьмусь починить ваши гогглы за… – он почмокал губами, прикидывая, – примерно неделю. Это обойдется вам в сто пятьдесят рублей. Деньги, сами понимаете, вперед.

Я без разговоров достал из бумажника требуемую сумму.

– Извольте.

И прежде, чем хозяин лавки вновь соберется удалиться, поспешил добавить:

– Альфред Карлович, я хотел бы приобрести у вас еще одни гогглы. Но на витринах ничего не нашел.

– Еще бы! – хмыкнул мастер. – Такие вещи делаются исключительно на заказ. В тот раз вам несказанно повезло: один из клиентов отказался от уже готового прибора. Кроме того, за вас поручился господин Маннер.

– Н-да, не самое лучшее поручительство.

– Да что вы понимаете! Мальчишка!

Со мной уже давно никто не говорил в таком тоне, так что внезапная экспрессия Шнидта чуть не выбила из меня равновесия. Я уже готов был ответить резкостью на резкость, но тут меня посетила здравая мысль: мастер в Тамбове один. Если я сейчас с ним разругаюсь, то за очками придется ехать в столицы. Цены там наверняка побольше, нежели здесь, а качество не факт, что выше. Так что я прикусил язык вместе с готовыми вырваться словами. И произнес совсем не то, что хотел:

– Альфред Карлович, давайте оставим в покое Маннера. У нас с вами разные мнения об этом человеке, и спор наших разногласий не решит. Лучше вернемся к делам. Какие гогглы вы можете мне предложить? Я готов рассмотреть все варианты.

За следующие полчаса я узнал об оптике столько, сколько не рассказывали учебники и преподаватели в техникуме. И, в результате, проникся к старому мастеру уважением. Это же надо – держать в памяти десятки рецептов различного стекла, сотни всевозможных оптических конструкций и несметное множество нюансов, превращающих любое типовое изделие в шедевр.

Я сумел польстить Шнидту своим искренним восхищением его знаниями и мастерством, и в результате мы пришли к соглашению: он изготавливает мне наикрутейшие гоглы с небьющимися стеклами и некоторыми другими полезными примочками, а я отдаю за них совершенно смешные пять тысяч рублей.

Довольные сделкой, мы вышли из задних комнат, где проходили переговоры, в помещение лавки. Молодой человек опять сидел, уткнувшись в книгу, и увлекся чтением настолько, что не сразу заметил появление хозяина, за что тут же получил обстоятельный выговор. Судя по тому, как тоскливо вздохнул молодой человек, продлиться он должен был не менее четверти часа. Я же вынужден был стоять и выслушивать этот монолог, ибо уйти, не попрощавшись с хозяином, было в моем случае равнозначно оскорблению. К счастью моему и жертвы печатного слова уже на второй минуте прозвенел колокольчик у входа и мелодичный женский голос спросил:

– Кто оставил свою кучу металлолома на моем месте?

Я повернулся к вошедшей. У дверей стояла довольно высокая девушка в штанах и кожаной куртке, почти такой же, как и у меня. За пазухой торчали краги. Тонкая изящная рука стащила с головы кожаный шлем с гогглами, и я увидел прелестное создание: золотые чуть вьющиеся волосы, красивое лицо с твердыми тонкими чертами, серые глаза с длинными в меру подкрашенными ресницами – почти что ангел. Фигуру скрывала мешковатая одежда, но в душе зрела уверенность, что тело, как минимум, не хуже лица. Воплощенная мечта гонщика, если бы не брошенная с порога фраза. Не люблю хамов. И хамок тоже.

Воспользовавшись тем, что появление девушки прервало разнос, учиненный нерадивому продавцу, я распрощался со Шнидтом и вышел на улицу. В арке, перегораживая выход, стоял небольшой мобиль. Не вуаретка, на каких зачастую любили разъезжать дамы, а вполне полноценный аппарат. Кажется, я видел его совсем недавно. Только вот где – не помню.

Девушка вышла следом. Глянула на меня, фыркнула, затем прыгнула за руль мобиля и шустро сдала назад, освобождая мне дорогу. Я не стал заставлять ее ждать, оседлал мотоцикл и дал пару.

Победу праздновали широко, с размахом. Накануне все умаялись, да и происшествие после финала вышибло из колеи как детей, так и взрослых. Утро же, как водится, оказалось мудренее вечера, и процесс пошел. Девки расстарались: напекли целую гору пирогов со всяческой начинкой. Я же, покинув лавку артефактора, оседлал железного коня, прошвырнулся по лавкам и привез мешок разнообразных вкусностей да несколько бутылок: вино для нас с Клейстом и ситро для детей. Когда же все расселись за новым большим столом, накрытым нарядной скатертью, да на новенькие красивые стулья, я поднялся, разлил по новеньким бокалам что кому положено и произнес краткую речь:

– Спасибо всем. Вчерашняя победа в гонке – это заслуга всех нас. Не только меня, но и Николая Генриховича, и Мишки, и вас, девчата. Я точно знаю, что в одиночку бы ни за что не справился. Так что – за нас. За нашу общую победу.

А потом – понеслось. Девчонки наперебой рассказывали свою версию гонки – то, что они смогли увидеть. Клейст, по большей части, превозносил мой талант гонщика. Не скрою, было приятно. Но еще было ощущение того, что я не вполне заслужил эти похвалы. А Мишка большей частью молчал. Я поначалу встревожился: мало ли что с парнем случилось. А потом разглядел: он улыбается. Просто сидит и отходит душой ото всех бедствий, что выпали на его семью. Поверил, наконец, что черная полоса кончилась и впереди замаячило какое-никакое светлое будущее. Поверил, что он теперь не один, что и за него есть кому заступиться. Вот и хорошо, я только рад.

Под занавес я устроил награждение. Раз приз зарабатывали вместе, значит, и награду нужно поделить на всех.

Сестрам раздал по серьгам. Недорогие серебряные сережки с мелким полудрагоценным камушком. Девчонки были в восторге. Скакали чуть не до потолка. Правда, оказалось, что уши не проколоты ни у одной, ни у другой. Но это дело поправимое, а сережки – вот они, в кулачке зажаты.

Мишке презентовал часы. Дорогие, наручные. И гравировку на них сделал: за храбрость. Пацан старательно хмурился, пытался выглядеть взросло и серьезно, но на лицо его упрямо вылезала улыбка от уха до уха. Этот подарок тоже оказался с подвохом: пользоваться часами мальчишка не умел, так что придется его учить.

А механику я вручил чек на пять тысяч рублей. И это оказалось сложнее всего: пришлось проявлять чудеса дипломатии, чтобы убедить его взять эти деньги. Наконец, уже почти отчаявшись, я предложил:

– Николай Генрихович, а давайте мы с вами составим товарищество. Назовем его… ну, скажем, «Молния». Почему молния? Потому, что ее можно нарисовать на борту нашего будущего мобиля. Попробуйте нарисовать успех или скорость. Выйдет? А молния – запросто.

Клейст, помедлив, кивнул.

– И вот этот приз вложим в дело как основной капитал нашего товарищества. Согласны?

На этот раз механик молчал дольше.

– Владимир Антонович, – наконец, произнес он. – Вы действительно считаете мой вклад таким значительным?

– Действительно, – ответил я, ничуть не покривив душой.

– И вы действительно думаете, что мое участие в вашем проекте действительно необходимо?

– Я в этом уверен. У вас, хоть и незаконченное, но высшее образование. Вы без пяти минут инженер. А я окончил лишь училище. Я гонщик, практик. Я чувствую, понимаю, что нужно изменить в конструкции мобиля. Но как это сделать наилучшим образом, сказать затруднюсь. И здесь без вас никак не обойтись. Решайтесь же!

Я протянул Клейсту руку, и тот, хоть и не слишком уверенно, пожал ее.

– А теперь давайте выпьем за наш союз.