Текст книги "Драконослов (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Кутейников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Скорпионы кончились только через полтора часа, вместе с третьей, предпоследней бочкой. К тому времени вентилятор отчётливо скрипел и противно вибрировал, явно помятый и перекошенный, но продолжал честно гнать воздух – легендарная дварфийская надёжность, правильно про неё в сказках рассказывали. За это время мы успели более-менее отдохнуть, привести себя в порядок и кое-как снарядиться. С недоделанной телеги мы сняли пулемёт нового образца и прихватили десяток почти полных магазинов к нему, из подручных материалов соорудили импровизированный колёсный станок, закрепив на нём заслуженный щит – только отверстие подправили, чтобы целиться было удобнее. К сожалению, зажигательные бомбы делали в другом месте, но нам и так крупно повезло.

Медленно двигаясь по выжженному коридору, я ужасался устроенному кошмару. Не знаю, насколько далеко успела распространиться смесь перед взрывом, но по дороге мы встретили немало обгоревших трупов, и что-то мне подсказывало, что не все из них погибли от ледяных тварей. Каждый раз я морщился, но поделать уже всё равно было ничего нельзя. Вильгельмина катила станок, положив одну руку на пулемёт, тихо урчащий на холостом ходу, готовая в любой момент открыть огонь, я, вооружившись эрзац-посохом из двухметровой трубы (да-да, той самой, со слишком толстыми стенками), шёл рядом, выглядывая опасность поверх щита, а Куросакура, слегка облегчившая и подогнавшая по руке свои тесаки, опять прикрывала тыл.

Это был очень мрачный путь, мрачный и долгий. Дёргаясь на каждый шорох, с подозрением косясь на каждую щель, мы всё-таки дошли до выживших, и гибели от рук своих же удалось избежать только благодаря медленной реакции дварфов – увидев ствол в конце тоннеля, я всем весом рванул станок и Виль назад за угол, и прилетевшая очередь лишь срикошетила об угол щита. После весьма недоверчивого перекрикивания нас всё-таки опознали и пропустили, и мы узнали итоги нападения.

Из почти полутора тысяч дварфов выжили едва восемь сотен. Погибла почти четверть женщин и несколько детей – в основном те, кто не успел вовремя добраться до бани, которую всё-таки раскочегарили настолько, что даже самые крупные ледяные твари, протиснувшиеся сквозь шахты вентиляции, таяли практически сразу на входе. Почти две трети мужчин погибли в коридорах, защищая женщин и детей, но действительно больших тварей, способных вымораживать всё вокруг, внутрь не пропустили. Наш… скажем так, смелый эксперимент с вентилятором, хоть и погубил нескольких одиночных дварфов, ещё державшихся в отдалении от основных сил, действительно спас клан от полного уничтожения: взрыв заметно побил крупных тварей и буквально вымел наружу мелких, а двухчасовая тепловая завеса не пустила внутрь вражьи подкрепления, дав время разжечь печи и прогреть центральные помещения. Среди выживших было много пострадавших: обожжённых, обмороженных и просто раненых, но магическая медицина давала отличные шансы на скорое выздоровление, и ни один дварф не сказал ни слова о попрании традиций, когда Виль, едва переведя дух, решительно взялась помогать с лечением.

Глава Архивов ходил очень задумчивый, а потом всё-таки поделился «страшилкой на ночь»: наш клан был не первым, подвергшимся такому нападению, были и другие, правда, с двумя небольшими нюансами. Во-первых, судя по следам, как правило, нападали зимой, в самый мороз, не тратя лишних сил на борьбу с теплом, и пришедшие весной соседи обычно считали, что погибший клан просто не справился с очередным – пусть и очень сильным – нападением. Во-вторых, ни свидетелей, ни выживших, способных прояснить реальную ситуацию, до сих пор не оставалось ни разу, так что нашу пиррову победу можно считать поистине уникальной, и все подробности необходимо немедленно сообщить соседним кланам и царю. Что интересно, рассказывать про пулемёты, огнемёты, электрическую сигнализацию и прочий прогресс никто не собирался: только про ледяных мертвецов и тварей, способных нагонять холод.

В клане же тем временем ходили упорные слухи о слиянии с соседями: очень уж многие погибли, за оставшиеся до очередных выборов семнадцать лет клан не успеет восстановиться даже формально. Особенно огорчал тот факт, что клан был старым, из числа первых, и войти в какой-то другой было бы серьёзной потерей статуса, да и отдавать столь ценные разработки даром у Совета не было никакого желания – пусть внутри кланов и царил коммунизм, на соседей он, как оказалось, не распространялся, по крайней мере, не в мирное время.

Улучив минутку, я утащил Главу Архивов в уголок – самый старый из советников, как это ни странно, придерживался наиболее широких взглядов и вообще отличался живостью ума, возможно, просто больше других знал, как бывает «по-другому» – и наедине рассказал, что в моём мире были прецеденты, когда после больших войн из-за нехватки мужчин в некоторых местах вводили многожёнство[17]17
  В Европе, во времена крестовых походов. Исторический факт… ну или курьёз – это уж как посмотреть.


[Закрыть]. В том мире это было ещё отчасти обусловлено вопросами репутации, которые в дварфийском клане не стояли вовсе, а вот возможность нарожать больше детей придётся как нельзя более кстати. Тем более, что запасы провизии, заготовленные под запланированное неспешное восстановление клана, при нападении не пострадали, а с учётом потерь из трёхлетних превратились как бы не в шестилетние. Несмотря на всю широту взглядов, идея Гельмуту Густаву Альфреду фон Эдельштайнбергшлосс – между прочим, пра-прадедушке Вильгельмины – категорически не понравилась, но с рациональным зерном он спорить не стал, особенно в свете весьма вероятной перспективы слияния кланов. Совершенно для меня неожиданно идею поддержала Виль (впрочем, учитывая, что семья – это клан в миниатюре, неожиданностью это стало только для меня), поделившись подробностями нашей личной жизни в качестве примера «как помочь женщине быстрее привыкнуть к мужу и скорее зачать ребёнка». Подобная прямота и открытость меня изрядно смутили и вогнали в краску, но, видимо, среди дварфов были вполне в порядке вещей. Во всяком случае, Глава Архивов лишь посетовал, что я не поделился столь полезными знаниями раньше, сосредоточившись на технике. Чувствовал я себя в роли лидера сексуальной революции крайне неоднозначно, и очень настойчивое предложение Совета ненадолго перебраться в старый домик Вильгельмины, как временное решение «по совокупности деяний», воспринял даже с некоторым облегчением.

Часть 2
Mostly English

Глава 11, в которой команда нашего героя пополняется

– Hail thee, the Dragon! I, Kathleen Anna «the Arrowhead» O'Brien, bow before thee, and swear my loyalty to thee, and tie my life and soul to thy will![18]18
  – Здрав буде, Дракон! Я, Кэтлин Анна «наконечник стрелы» (английские правила записи имён требуют указывать прозвище после всех имён, непосредственно перед фамилией) О'Брайан, склоняюсь пред тобой, и клянусь в верности тебе, и вверяю мою жизнь и душу твоей воле! – английский с архаизмами, выпендрёжем и косяками.


[Закрыть] – Звонкий голос донёсся от леса аккурат на середине небольшого перерыва в тренировке, и высокая, полупрозрачно-зелёная фигура, практически незаметная на фоне листвы, опустилась на одно колено, а я ощутил уже знакомое покалывание магии. Воздух вокруг меня загустел почти до невозможности дышать, стиснул на миг и отпустил. И что это сейчас было? Нет, слова-то я понял – простой английский с парой архаизмов, но делать-то теперь что? Ну, наверное, стоит начать с очевидного.

– Raise, Kathleen Anna «the Arrowhead» O'Brien. I, Nicholas Petrov, son of Alexey Petrov, the dragon, – хочет она меня считать драконом – пусть считает! – accept your vows and take responsibility over you.[19]19
  – Поднимись, Кэтлин Анна «наконечник стрелы» О'Брайан. Я, Николай Петров, сын Алексея Петрова, дракон, принимаю твои клятвы и беру ответственность над тобой. – английский без архаизмов, но тоже с выпендрёжем и косяками.


[Закрыть] – Вроде нормально загнул, и лишнее не пообещал, и необходимое не пропустил… Надеюсь. Во всяком случае, покалывание магии исчезло, а Кэтлин Анна О'Брайан (ирландка, что ли?), по прозванию «наконечник стрелы», заметно расслабившись, поднялась в полный рост – эх ни фига себе! это ж сколько в ней росту, что она на голову меня выше? – и медленно направилась к нам.

– Ксо! – Выругалась напрочь проигнорировавшая предыдущий диалог Куросакура, когда Кэтлин подошла на расстояние пары шагов. Я едва успел подставить посох под удар бокена… впрочем, мог бы и не подставлять: Кэтлин замерла буквально в трёх сантиметрах перед кончиком хоть и деревянного, но всё равно весьма опасного в умелых руках меча.

– Алефси! – Буквально прошипела Вильгельмина, незаметно вышедшая на тренировочную площадку. Я в жизни не видел на её лице таких… сильно отрицательных эмоций. Ярость, отвращение, ещё что-то – практически всегда спокойной, скорее даже ровно-позитивной Виль это было совершенно не свойственно.

– Другр! – Ого, оказывается мелодичный голос Кэтлин способен на вполне натуральный рык, кто бы мог подумать!

Я внимательно посмотрел на двух молодых женщин (ну, про Виль я знаю точно, а что до новенькой… ну вот было у меня стойкое ощущение, что она тоже не богата годами). С чего бы такая бурная реакция при первой же встрече? События тем временем развивались. Шипение и рычание сменились вполне себе внятными оскорблениями – я и не подозревал, что Виль такие слова знает! Надо будет потом уточнить значение. Куросакура, вполне разделяя моё недоумение столь бурным столкновением, стояла рядом, опустив бокен, и просто смотрела. Английский я знаю лучше немецкого, даже несмотря на год практики, и мог с уверенностью сказать: словесную дуэль Кэтлин явно проигрывала – чисто из-за нехватки слов. Остро захотелось диван и упаковку попкорна. Вдруг я заметил нечто интересное: на тыльной стороне правой ладони Кэтлин была татуировка, отчасти напоминающая мою собственную, только наполовину зелёная. Глянув на свою руку, я подошёл к спорщицам – пока они не стали драчуньями, к чему явно шло дело.

– Стоп! – К счастью, это слово звучит одинаково и по-немецки, и по-английски. Обе меня послушались немедленно и беспрекословно. Я же не стал больше ничего говорить, лишь показал татуировку: разросшуюся и наполовину позеленевшую. Обе немедленно глянули на свои руки и с абсолютно одинаковым выражением лица и интонацией полного неверия синхронно выдохнули.

– Алефси… – Это Виль.

– Другр… – Это Кэтлин. Она продолжила первой. – But my lord, why droogr of all the…

– Hush![20]20
  – Но мой лорд, почему другр из всех…
  – Цыц! – английский.


[Закрыть] – Перебил я её.

– Коля?.. – Начала Виль.

– Минуту.

Я внимательно рассматривал татуировку. Она не позеленела, как мне показалось сначала, просто исходная чёрная стала чуть меньше, сдвинулась и слегка изменилась, давая место зелёной и переплетаясь с ней. Рисунок у двух половин был разным. Я нутром чуял, что это несёт какой-то смысл, но ухватить его не мог… Чёрная часть была… симметричнее, что ли… тогда как у зелёной внешний край был из тонких бледных линий, а стык с чёрной – из более толстых и насыщенных, с ясно выраженным тёмным ядром.

Я посмотрел на татуировку Виль. Очень похожа на мою, только зелёная часть вся однотонно-бледная и ядро не столь явно выражено.

Татуировка у Кэтлин была практически зеркальным отражением татуировки Виль: тонкие, но насыщенные зелёные линии по краю, сходящиеся к тёмному ядру, от которого разбегаются широкие светло-серые полосы.

Я слегка вытянул наши руки вперёд, так, чтобы им обеим было видно все три татуировки.

– Что это? – Спросил я сначала по-немецки, а потом по-английски. Простой, казалось бы, вопрос заставил обеих надолго задуматься. – Похоже, ответ мне не понравится. Говорите! – Опять повторил я дважды, заметив одновременно нахмурившиеся брови. – Ты первая, Виль.

– Это печать магического договора. Мы с тобой – муж и жена, и согласились на это добровольно и искренне, с заботой друг о друге. Поэтому наш союз равный, мы помогаем друг другу и печать никого не заставляет подчиняться другому… хотя обычай велит жене во всём слушаться мужа. – Уже тише закончила она.

– Понятно. Ну, ты знаешь моё отношение к вашим обычаям и немного в курсе обычаев моей родины. – Я улыбнулся. – А что с зелёной?

– Зелёная… Метка алефси! – Она практически выплюнула последнее слово. Кэтлин, услышав знакомое слово, гордо вздёрнула подбородок. – Она навязала тебе магический договор, но… Ты, хоть и мог отказаться – это было бы трудно, но возможно – добровольно согласился дать то, что ей было очень-очень нужно… И теперь ты являешься её… ну, практически хозяином. – Виль передёрнулась. – И как тебя угораздило спутаться с этой… – Остаток фразы она с трудом проглотила.

– Теперь ты. – Я повернулся к Кэтлин, с новым интересом её разглядывая. Высокая. Очень-очень высокая: я и сам не коротышка, но она почти на голову выше, наверное, два десять, а то и все два пятнадцать! Зелёный камуфляж, весь покрытый лоскутками и веточками, не давал разглядеть фигуру – но явно очень худую. Из-за плеча торчит лук с большим роликом на сложно изогнутой верхней дуге, на правом бедре такой же зелёный и мохнатый тул со стрелами – аж на ностальгию пробило, чес-слово![21]21
  Полтысячи-тысячу лет назад наши предки носили стрелы именно на бедре, а при стрельбе клали их с внешней стороны лука, в отличие от западноевропейской манеры класть стрелу с внутренней стороны – по крайней мере, так считают многие историки. За спиной стрелы носили конные лучники, но в русских лесах верхом можно передвигаться только по дорогам. В России… По дорогам… Ну вы поняли.


[Закрыть] Ладонь очень узкая, длинные пальцы с лишним суставом, на указательном – явно твёрдая мозоль, на большом – металлическое кольцо. Что-то я слышал про «кольца лучников» в том мире, но сам не видел, ни живьём, ни на картинках. Лицо треугольное, маленький рот, тонкий прямой нос, широко расставленные глаза непонятного серо-зелёного оттенка, очень светлые. Брови и ресницы цвета каштана, волосы убраны под маскировочный же капюшон.

– Клеймо другр! – Прорычала Кэтлин. На этот раз уже Виль в ответ на знакомое слово решительно подбоченилась, склонив голову к левому плечу. – Если бы я знала, что ты уже связал свою судьбу с другр… – Она вдруг осеклась, и продолжила после паузы глухим голосом, опустив голову. – Я бы всё равно пришла к тебе. Эта печать… Она требует твоей защиты, предлагая свою помощь лишь в обмен. Они называют это союзом. – Она пренебрежительно фыркнула и замолчала.

– А зелёная?

– Это печать служения! Чтобы служить тебе, я предала свой народ, свой род, свою семью, и отреклась от них, ибо они хотят убить тебя. – Она показала левую ладонь, тыльная сторона которой была одним сплошным белым шрамом. – Шаману рода было видение, но я знаю, что они все ошибаются – мне тоже было видение. Но алефси не может быть один. Нужен… Якорь… Повелитель… Хозяин. – Каждое слово звучало тише предыдущего, а последнее она практически прошептала с очень странными интонациями… Ладно, потом разберусь… Надеюсь только, что не слишком поздно. – Мой хозяин – ты, отныне и до самой смерти! – А вот это уже было сказано громко, уверенно и даже с ноткой злорадства, правда, я так и не определился, на чей счёт его отнести.

– Куросакура, подойди, пожалуйста. Что ты знаешь о таких печатях? Пользуется ли твой народ чем-то похожим? – Мой переход на японский, напрочь отличающийся и от английского, и от немецкого, имеющих довольно много схожих корней, позволяя хотя бы приблизительно догадаться о течении беседы, заставил обеих спорщиц поморщиться, а потом, заметив одинаковую реакцию друг друга – абсолютно зеркально развернуться спиной, при этом Кэтлин опять вздёрнула подбородок и вся вытянулась, а Виль, наоборот, развернула плечи, подчёркивая грудь… Блин, кажется, я попал…

– Конечно, я знаю такие печати! Их все знают! – Куросакура показала левую руку с затейливым красным узором, практически теряющимся на тёмной чешуе. – Печать сердца, показывающая родство и корни. Она неизменна. – Странно, а у Виль на левой руке я ничего не видел… Куросакура показала правую руку с небольшой завитушкой. – Печать разума, показывающая собственный осознанный выбор. Она бывает разной, её можно дополнять и менять. Печать нельзя убрать… – Куросакура покосилась на Кэтлин и поморщилась. – Точнее, можно сломать, но это… Как отрубить себе руку, а потом прирастить обратно: вроде всё на месте, и даже работает как надо, да только что-нибудь обязательно будет не так, каким бы хорошим ни был лекарь. Кстати, ни у тебя, ни у Вильгельмины печати сердца нет. И следов нет. Почему?

– Про Виль не знаю. А со мной всё просто: я не из этого мира. Там, где я родился, нет ни магии, ни магических печатей. Эту печать, – я кивнул на правую руку, – я получил уже здесь, когда мы с Виль поженились, и это действительно был осознанный выбор, причём весьма непростой для нас обоих. Зелёная часть появилась только что – странно, что ты не услышала, как Кэтлин со мной заговорила. – Услышав свои имена, обе спорщицы скосили на нас глаза, старательно пытаясь сохранить независимый и неприступный вид. Если я срочно что-нибудь не придумаю, это точно добром не кончится… Слова про другой мир заставили Куросакуру сначала недоверчиво прищуриться, а потом задумчиво кивнуть.

– Это… многое объясняет.

– В моём мире живёт только один вид разумных – люди, такие, как я. – Куросакура меня очень внимательно осмотрела, а я с улыбкой замахал руками. – В том смысле, что не такие широкие и низкие, как другр, и не такие высокие и тонкие, как алефси. Ну, в среднем. – Обе представительницы упомянутых видов изо всех старались не подать виду, насколько им интересно, о чём же мы говорим. – Внешне ближе всего к араманди, как это ни забавно, но млекопитающие и разброс по внешности больше. В принципе, и Виль, и Кэтлин вполне сошли бы за людей, пусть и с несколько экзотической внешностью. – Куросакура вопросительно подняла бровь, а я только развёл руками, мол, да, вот настолько большой разброс. – Ну, Виль, конечно, слишком тяжёлая для человека, у людей плавучесть положительная, а внешне вполне похожа.

– Смотри. – Куросакура взяла мою руку в свою и стала водить когтистым пальцем по узору. Ладонь у неё оказалась непривычно горячей. – Вот это ядро, яркое и насыщенное, означает тебя. Вот эта полоса меандра, бледная и тонкая, означает Кэтлин. Разница в цвете говорит, что в вашей паре ты главнее. От твоего ядра отходит много линий, и лишь часть из них упирается в меандр, а все её линии – бледные и идут к твоему ядру или образуют петли. Это значит, что у неё практически нет никакой свободы, она полностью на тебя завязана, полностью подчиняется. Но при этом все линии ровные и плавные – это значит, что выбор был добровольным. А вот здесь два узора, немного разных, это ты и Вильгельмина, я не могу сказать, который чей, но это и неважно, потому что у вас обоих есть и много свободных линий, и много общих. Красивый узор получился, очень гармоничный. – Куросакура на время замолчала, разглядывая мою руку под разными углами. – Да, хороший узор, крепкий и ровный. И зелёный тоже хорошо вписался, обычно новая печать стремится вклиниться в старую, как бы расколоть, а тут как будто корни пустила сразу по всему стыку равномерно. – Куросакура задумчиво обвела когтем татуировку и отпустила мою руку. – Лучше бы, конечно, спросить жреца, он точнее сказать сможет.

– Спасибо, Куросакура, мне пока и этого достаточно. Основную мысль я понял, а детали сейчас не критичны.

Глава 12, в которой герой узнаёт новые и неожиданные подробности о мире и его обитателях

Тренировка была безнадёжно сорвана… Жаль, конечно, но разобраться с неожиданным пополнением – важнее, так что мы расположились во дворе на импровизированных скамейках из подручных материалов.

Я вдруг понял, что крайне мало знаю не то что о других здешних народах, помимо другр (я и о них-то знаю всего ничего), а вообще о ситуации и раскладах в этом мире. С одной стороны, я вполне комфортно чувствовал себя в роли друга клана Эдельштайнбергшлосс: как говорится, сыт, пьян и нос в табаке. Мои невеликие аппетиты более чем окупались моими иномирскими знаниями и умениями, занятия с Куросакурой давали необходимый контраст непрерывному ковырянию в железках, плюс молодая жена – пусть по стандартам моей родины и не писаная красавица, но на мой вкус всё равно очень привлекательная, а характер так и вовсе сказочный – словом, все условия, чтобы жить в своё удовольствие и не задумываться о будущем.

Нападение ледышек несколько всколыхнуло картину этого благостного болота, но в моём восприятии лишь добавило новый фактор, который надо преодолеть – и можно продолжать ползти прежним курсом… куда? Нет, моя польза для клана несомненна: и авиация, и оружие (о да, оружие!), и электричество, на комплексное внедрение которого я возлагал определённые надежды… С другой стороны, цель не хуже любой другой: локальное прогрессорство в одном отдельно взятом клане с медленным расползанием технологий по соседям, а затем и по всему миру (в этом я был уверен: даже если все наши будут молчать, как партизаны, кто-нибудь посторонний обязательно узнает что-нибудь лишнее, а дварфы – далеко не дураки, создать устройство под результат, особенно зная, что это в принципе возможно – вопрос только времени). Но это всё фон, здесь и сейчас, получив по морде от реальности – к счастью, только в переносном смысле – я осознал, что спроецировал какие-то свои представления на окружающее, и живу, фактически, в придуманном мире.

– Придётся начинать с самого начала. – Тяжело вздохнул я, оглядев сидящих рядом женщин. – Виль, я только сейчас понял, какой я дурак. Можешь мне кратко рассказать о других народах этого мира? Судя по колоде – всего должно быть четыре: другр, араманди, алефси и… кто? Кстати! – Я достал колоду, которой уже довольно давно не пользовался, но по неистребимой хомячьей привычке всё равно таскал с собой, и скинул несколько карт перед Куросакурой и Кэтлин, чтобы они не выпадали из разговора.

– Ну… Я думала, тебе просто некогда… – Пояснила Виль немного удивлённо. – Ты всё время был занят этими твоими дельтапланами, пулемётами и прочим… Да ещё и с Куросакурой тоже… Но если кратко, то про нас, другр, ты уже знаешь. Наша стихия – земля, мы живём в этих горах, несколько сотен кланов разной величины. Араманди живут на юге, в пустыне, у нас с ними хорошие отношения и налажена торговля: металлы и немного готовых вещей в обмен на фрукты и минералы, которых в горах нет. Теперь вот ещё и нефть, наверное, понадобится. Они живут племенами, кочующими от оазиса к оазису. Говорят, где-то есть небольшие поселения, но точно никто не знает. Они очень вспыльчивые, у них очень строгий и непонятный чужакам кодекс чести, их стихия – огонь, они почти поголовно владеют магией огня и способны чувствовать тепло. Насколько я знаю, чем сильнее маг-араманди, тем быстрее он сгорает от своего огня, в отличие от другр, которым магия продлевает жизнь. Правда, магические способности у разных другр различаются едва ли вдвое, у араманди же – в несколько раз, говорят, бывает даже вдесятеро. Алефси, – она отчётливо поморщилась, но продолжила ровным тоном, – живут на севере в лесах, их стихия – воздух. Наш клан с ними почти никогда не встречался, северные же кланы с ними почти непрерывно воюют, с редкими перемириями, но ни о каком сотрудничестве с этими психами не может быть и речи. Они не держат слово и бьют исподтишка. Четвёртый народ – нерис, я знаю только, что их стихия – вода, и что никто из другр не встречал их уже очень давно… Больше десяти тысяч лет. – Уточнила она после небольшой паузы.

– Понятно. Куросакура, теперь твоя версия. – Увидев недоумение и даже обиду на лице Виль, я пояснил: – Возможно, Куросакура знает что-то, чего не знаешь ты. Опять же, другр не любят алефси – из-за противоположных стихий, я полагаю – а мне нужна максимально разносторонняя картина.

– У нас про другр говорят, что они упрямы и непреклонны, как скалы, в которых живут, а жизнь у них столь же ровная и распланированная, как их тоннели. – Куросакура улыбнулась. – Это не совсем точно, как и считать араманди вспыльчивыми, но в целом близко к правде. Думаю, про другр у тебя уже есть своё мнение, я же лишь добавлю, что не всегда мы ладили, были между нами и войны. Другр – сильные бойцы, а делить оказалось нечего: нам не нужны горы, другр не нужны пески, а мир выгоднее войны. Между собой племена араманди тоже воюют, как и кланы другр: для араманди война – это возможность показать силу и мастерство. Погибшие… В большой пустыне мало оазисов, она не может прокормить всех, а смерть в бою лучше, чем от голода или жажды. Правда и про наших магов: сильные едва доживают до семидесяти лет, тогда как воины живут и сто, и даже полтораста лет… Про наш кодекс тоже рассказывать нет смысла: основы ты сам знаешь и понимаешь, хоть и чужак, а о мелочах мы сейчас не говорим. Про алефси наш народ знает очень мало – только на западе, где горы другр становятся совсем низкими, подходит пустыня к северной равнине, но леса там не растут, и алефси бывают очень редко. Между нашими народами нет вражды и нет дружбы… Можно сказать, вообще ничего нет: слишком мы разные. Говорят, что алефси переменчивы как ветер, и просачиваются везде, как сквозняк. Народ найрисси… – Куросакура издала странный звук, а её воротник неприязненно дёрнулся. – Да, они – вода, и это всё, что араманди о них знают. Никто не помнит точно, сколько веков араманди не видели найрисси, и предпочитают не видеть их ещё два раза по столько же. Другр конфликтуют с алефси, араманди конфликтуют с найрисси – таков порядок вещей. – Я мысленно отметил, что схема стихий всё-таки европейская, крестом, а не китайская звезда. Продолжим!

– Кэт, а ты что скажешь? – Мой карточный перевод был очень приблизительным, не хватало слов, да и времени подобрать карты не было, но я старался.

– Ма-а-астер[22]22
  Английское слово master имеет весьма много значений, в частности, существительное «хозяин», прилагательное «главный» и глагол «владеть». Точный перевод требует контекста, которого в данном случае не хватает.


[Закрыть]… – Протянула Кэтлин с придыханием. – Да, алефси – это воздух. Мы живём в лесах к северу от гор этих… Другр. – Она явно хотела сказать что-то другое, но в последний момент передумала. – Другие считают нас непостоянными, но мы просто следуем за будущим, которое должно воплотиться. Поэтому наши стрелы разят без промаха! – Она явно привычным жестом огладила торчащие из тула стрелы – судя по разной форме оперения и хвостовиков, я бы предположил, что и наконечники разные. – Наши шаманы способны призывать видения будущего, они видят далеко… Очень далеко… Но чем дальше смотришь – тем сложнее разглядеть детали, так что и шаманы порой ошибаются, как это было в отношении тебя! Алефси живут долго, и магия здесь ни при чём. Часто бывает, что алефси надоедает быть магом, или воином, или шаманом, или лекарем, и он меняет путь – алефси способны преуспеть в любом деле! Наши поселения – в живых деревьях, которые не сбрасывают листья круглый год: магия наших шаманов хранит их и от мороза, и от засухи.

– Так, а что ты говорила про «нужен хозяин»? – Перебил я её самовосхваление.

– Алефси постоянно видят вспышки будущего – то на миг, то на день, то на год вперёд – никогда нельзя сказать заранее. Они всегда касаются лично алефси и позволяют понять, что для него будет лучше. Потому-то другие народы и считают нас непостоянными: если сейчас мы видим, что на месяц союз будет хорош, а через минуту понимаем, что за год от союза будет больше хлопот, чем пользы – зачем нам такой союз? Такие метания мешают сосредоточиться, поэтому алефси, выбравшие свой путь, присоединяются к какой-нибудь из гильдий… И уходят из неё, когда решают сменить путь. Пока алефси в гильдии – он связывает себя печатью, и тогда благо гильдии и благо алефси сплетаются воедино в видениях, помогая не сойти с избранного пути. Уходя из гильдии алефси разрывает эту печать.

– То есть, ты можешь уйти от меня, если тебе надоест? – Перебил я её. – Просто разорвав печать?

– Не могу. – Кэтлин спокойно помотала головой и перевернула правую ладонь. На её внутренней поверхности слабо виднелся зеленовато-серый узор, как будто проступивший насквозь с тыльной стороны. – Эту печать нельзя разорвать. Мне было редчайшее из видений: я узнала всю свою судьбу, и моя жизнь была связана с твоей. Поэтому я выжгла печать сердца и своими руками убила всех в своей гильдии – иначе печать разума не смогла бы занять должное место. – Я аж передёрнулся от таких откровений.

– А что про другие народы?

– Я не хочу говорить про другр, и не думаю, что могла бы сказать что-то, чего ты не знаешь… Или не узнаешь у неё. – Она на удивление нейтральным жестом мотнула головой в сторону Виль, только поморщившейся от такого обращения. – Я мало что знаю про араманди, она правильно сказала: мы слишком разные. Нарисси, народ моря, вроде бы живёт на крайнем севере, где почти не бывает лета, но мы их тоже не видели уже очень давно – нам нечего делить, они живут в ледяных водах моря, а мы – в тёплых лесах на суше.

– Поня-а-а-атно… – Задумчиво протянул я. Вроде всё… Блин, аж пальцы сводит – столько колодой шуршать. Стоп! Не всё! – А что за история про дракона?

Кэт явно помрачнела, но ответила без колебаний.

– На прошлое летнее солнцестояние шаман призвал видение. Оно было смутное и мрачное, всё, что он сказал – что грядёт Дракон на юге, и мир не будет прежним. Совет гильдий решил, что этого нельзя допустить, и Дракона следует убить. Мне в тот же вечер было другое видение: нечто страшное летело на огромных крыльях, а потом я увидела тебя и всю свою будущую судьбу. Я узнала, что мне надлежит сделать и куда пойти, и что лишь с тобой я обрету силу и могущество, а иначе моя жизнь будет короткой и бессмысленной. Утром я насыпала яд в чашу главы гильдии, и он умер. Самые молодые сразу же ушли из гильдии, а старшие стали спорить, кто станет новым главой, и многих убили. Я же тайно пообещала поддержку каждому из тех, кто, как я знала, должен был остаться в конце, а потом заколола их всех отравленным наконечником стрелы в упор. Так я получила своё прозвище и полностью очистилась от печати разума. От печати сердца нельзя избавиться так просто, поэтому я украла у лекаря самые сильные эликсиры – видение показало, какие – и сожгла руку до кости, а потом вылечила её.

Ощущения от её спокойного рассказа трудно передать словами… Меня, что называется, пробрало до самого нутра.

– Почему ты рассказала это мне? – Наконец сформулировал я вопрос.

– Видение сказало мне не лгать тебе. Ты взял ответственность надо мной, теперь моя жизнь и душа в твоей воле. Если ты отменишь мою печать – я умру, но мой дух продолжит служить тебе и после моей смерти.

Вот только прикладной некромантии мне не хватало! Ещё раз передёрнувшись и покосившись на всё ещё ошарашенных Виль и Куросакуру, я заставил себя успокоиться. Вот эта… Это… Мать, я и слов-то таких не знаю… В общем, Кэтлин намерена служить мне до самой смерти, и даже после. Не уверен, что мне нравится перспектива, но, пожалуй, в живом виде она будет… ну не лучше – «лучше» и это вместе не ставятся никак, но «менее хуже» тоже сойдёт. Правильно Виль ругалась: алефси – психи, и все те слова, что она сказала, и ещё по-русски в три этажа с загибами.