Текст книги "Драконослов (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Кутейников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Глава 7, в которой герой подводит некоторые итоги и с оптимизмом смотрит в будущее

Двух дней как раз хватило освоить азы японского и объяснить Куросакуре, что для другр – так дварфов называли в этом мире – большинство обычаев имеют силу закона, и посещение бани в выходной как раз относится к тем обычаям, которыми лучше не пренебрегать. Никто не скажет ни слова, если «приёмный ученик» «принятого учителя» лишь разок зайдёт в парную, немножко посидит в уголке похолоднее, а потом и вовсе тихо слиняет, но отметиться надо обязательно. Я и сам не большой любитель бани, но обычай соблюсти надо.

Бани у дварфов были общими и не особенно большими, так что все полагались на чёткое распределение времени, которое, конечно же, прекрасно работало. Мы втроём попали уже после обеда, отчасти благодаря моему статусу «временно причисленного к Архивам», отчасти – возрасту, и я имел возможность достаточно подробно рассмотреть дварфийскую молодёжь… В бане все немного расслабились, довольно скоро перестали коситься на нашу троицу, и переключились друг на друга с добродушными шуточками. Местные красотки произвели на меня удручающее впечатление: широченные, низкие и плоские (особенно на фоне ширины), о чём я не преминул сообщить приунывшей было Вильгельмине. А знаете, что меня больше всего поразило? Куросакура – это женское имя.

Выглядела она гораздо более по-человечески, чем дварфы, то есть другр: в одежде, если к лицу не приглядываться – можно запросто обознаться. Пропорции практически в точности человеческие: средний рост, среднее телосложение, только пятка безопорная, как будто на цыпочках ходит, да небольшой хвост, явно нефункциональный. Всё тело покрыто некрупной – сантиметр-два в поперечнике – серой чешуёй, темнеющей почти до черноты к пальцам и концу хвоста, и отдающей в красноту на животе и в зеленовато-коричневый – на спине. В целом фигура скорее не женская: широкие плечи, хорошо развитые мышцы, да и походка… но для мужской бёдра широковаты, да и общий абрис… В общем, что-то неопределённо среднее. Впрочем, мне-то какая разница? Широкоскулое лицо с раскосыми чёрными глазами покрыто чешуёй до полной неподвижности, губы так и вовсе твёрдые, как клюв черепахи, из-за чего рот кажется сильно шире человеческого. Под челюстью вокруг шеи – красный воротник в ладонь шириной, последние дни тщательно убираемый под шарф, а сейчас, в горячем и влажном воздухе парной, расслабленно лежащий на плечах. Волос, естественно нет нигде, но чешуя на голове слегка топорщится, образуя затейливые узоры. В бане Куросакуре, по её словам, понравилось: воздух сыроват, конечно, но зато жарко и в воде полежать приятно.

После водных процедур я ещё раз убедился, что сходство языков не идеальное: в местной разновидности японского не было такого существенного различия по полу говорящего, как в Японии моего мира. Разобравшись с причиной моего удивления Куросакура, осторожно подбирая слова попроще, объяснила, что среди араманди понятие пола не имеет большого значения: нередки случаи, когда пол в течении жизни меняется, причём даже несколько раз – видимо, наследие предков-ящериц, хотя сами араманди – теплокровные. Впрочем, говорят, динозавры тоже были теплокровными, а холоднокровность современных мне крокодилов и прочих выживших рептилий – просто какой-то выверт естественного отбора. До этого я уже обнаружил некоторые расхождения между тем немецким, который мне преподавали в школе, и тем, на котором общались соплеменники Вильгельмины, но списал их на диалекты, теперь же, немного подумав, склонен был считать их результатом эволюции языка… И в этом раскладе мне чертовски повезло, что «дварфийский немецкий» оказался достаточно близок к известному мне хохдойчу… Ну и сказать спасибо дедушке за способности к языкам тоже будет не лишним.

Немного освоив японский – и практически закончив со школьной программой для Архивов – я попросил Куросакуру потренировать меня с оружием. Дварфийская школа боя, полагающаяся на крепкие тяжёлые доспехи и отличную координацию действий для компенсации лага реакции, мне подходила мало, а вот араманди имеют очень близкие к человеку ТТХ[13]13
  Тактико-технические характеристики. Иными словами, размеры, скорость, сила и т. п…


[Закрыть], так сказать, и у них наверняка можно чему-нибудь научиться. Опять же, регулярные спарринги способствуют взаимопониманию, особенно в культурах, высоко ценящих индивидуальное боевое мастерство, и с гиподинамией бороться тоже надо, да и вообще как-то я себя чувствовал некомфортно с тех самых пор, как Вильгельмина прокомментировала мои самые первые тренировки. Погоняв меня с разными железками из местного арсенала, Куросакура выбор шеста одобрила (только посоветовала заменить его на копьё), но предупредила, что учиться придётся долго. Положа руку на сердце, я и сам это понимал, хотя надежда на какие-нибудь попаданческие чудеса теплилась до последнего момента.

* * *

К середине четвёртого сезона я уже вполне уверенно понимал Куросакуру и мог озвучить даже довольно сложные мысли. С письмом ситуация была похуже – читал я медленно, а писал как курица лапой, хотя чертежи для хранителей рисовал куда аккуратнее, чем дома – но потихоньку прогрессировала. В Архивах мы уже заканчивали с моим высшим образованием. Фактически, я не смог поделиться с дварфами ничем принципиально новым, кроме методологии, но они, со своеобычной тщательностью, всё равно записали и сверили всё до последней буквы. Некоторые изыски высшей математики и квантовой физики оказались для них внове, но их практическая ценность была близка к нулю. Электричество, на которое я возлагал определённые надежды, они знали, но не использовали – магия была эффективнее. Мой рассказ про гидроэлектростанции, электрические приборы и вообще электрическую инфраструктуру в целом их заинтересовал с точки зрения утилизации «дармовой» энергии, но не настолько, чтобы вносить изменения в текущие планы клановых исследований.

Пожалуй, наибольших результатов в «прогрессорстве» я добился со жрецом во время нашей с Вильгельминой свадьбы: после того случая он тщательно проверил всех молодых другр на алтаре, чтобы выявить их предпочтения, сверился с планами Совета на ближайшие годы по нужным специалистам, и развернул методичную работу по синхронизации одного с другим, убеждая не вполне определившихся сосредоточить усилия на нужном клану направлении и прямо-таки выдавив из Совета довольно широкие допуски по итоговым цифрам, напирая на повышение эффективности при работе по профилю. Что меня поразило до глубины души – найдя молодую девушку, у которой особенно ярко и отчётливо проступил анх, он стал целенаправленно готовить её себе на смену, прямо сказав всем жрецам о намерении как можно быстрее довести её до высшего посвящения и остаться при ней помощником ровно до тех пор, пока ей это будет нужно, и посоветовал им последовать его примеру – а они согласились! Сам верховный собирался, окончательно сложив с себя полномочия, перейти в Архивы, чтобы написать мемуары и подробную инструкцию для потомков, как не упустить очередное откровение.

Глава 8, в которой герой приступает к прикладным разработкам

Четвёртая декада четвёртого сезона порадовала холодами и снегопадом – несмотря на сравнительно низкую широту и южный склон, сказалась немаленькая высота над уровнем моря. Дварфы методично проверяли и заделывали все щели в борьбе за тепло – на мой взгляд совершенно избыточной, но в чужой монастырь со своим уставом не ходят. На мой шуточный вопрос про «ши унд шлитшу»[14]14
  Schi und Schlittschuhe, «(кататься) на лыжах и коньках» – устойчивый оборот в немецком языке.


[Закрыть] Вильгельмина сильно удивилась и я потратил весь вечер на рассказы о зимних забавах на родине, начав с упомянутых коньков и лыж, пройдясь по снежным крепостям и снеговикам, и закончив нырянием в сугроб после бани. Коньки понимания не встретили – в горах не особо много мест, где можно залить нормальный каток, замёрзшие же пруды не вызывали доверия даже у меня, что уж говорить о дварфах с их тремя центнерами среднего веса. А вот лыжи интерес вызвали – как более скоростная альтернатива снегоступам, которыми дварфы пользовались, изредка выбираясь из родных пещер зимой. Ныряние в сугроб даже попробовать не получилось: баня, как мощный источник тепла, находилась в глубине скал, и бежать полчаса голышом через половину территории к ближайшему выходу никто не разрешит, да и смысл теряется. Хотя пробный маленький бассейн с холодной водой на следующий год запланировали.

К концу пятой декады температура установилась на уровне примерно минус десяти, ночью опускаясь аж до пятнадцати-восемнадцати градусов мороза, и мой ностальгический энтузиазм (вот у нас тоже такая погода зимой, прямо как домой попал) заставил Вильгельмину пояснить, почему дварфы с такой тщательностью заделывали все щели. Гораздо выше в горах, там, где снег не тает никогда, обитают разные неприятные твари, многие из которых магические, ибо питаться там почти нечем, и в сильные морозы они спускаются ниже – магия магией, а тёплое живое мясо вызывает у них куда больший аппетит. Предыдущая зима была по здешним меркам тёплой, а вот три зимы до неё – очень холодными, и клан понёс большие потери. Потому-то и были накоплены большие запасы провианта – чтобы беременным и кормящим женщинам не пришлось слишком отвлекаться на сельское хозяйство. Настолько… сильно плановый подход к регулированию рождаемости меня изрядно покоробил, но его практичность и эффективность отрицать было просто глупо, а раз местных всё устраивает – кто я такой, чтобы чинить то, что не сломалось? Изначально наличие довольно большого количества малышей и беременных я счёл просто местной традицией, компенсирующей высокую детскую смертность, характерную для средневекового образа жизни – некоторые штампы ну очень трудно изжить – теперь же узнал истинное положение дел и задумался. Ага, о словах Вильгельмины про применимость боевых навыков. Я вообще человек мирный… но теперь ощутил новое и непривычное желание защитить своих… ну, не соплеменников, но родственников – пусть и «всего лишь» по жене.

Закончив с программой института, я предложил описать основные моменты жизни в моём мире, наиболее интересные прямо сейчас, прозрачно намекая на опасность весьма вероятного нападения. После пары часов динамичного диалога выделились два наиболее актуальных направления: сверхлёгкая авиация для разведки (мотодельтапланы, как наиболее простые в изготовлении, с перспективой небольших самолётов и планеров) и автоматическое оружие. Как я уже упоминал, устройство автомата Калашникова я знаю очень поверхностно, но вот принцип действия вполне представляю (было бы что представлять!), и создать нечто аналогичное дварфам вполне по силам – даже со всеми необходимыми технологическими цепочками (патроны, метательные вещества и что там ещё понадобится). Для «разогрева» перед действительно сложной разработкой я набросал куда более простые схемы многозарядной пневматики и местные мастера, быстро в них разобравшись, указали несколько мест, где можно использовать рунную магию для увеличения мощности, скорострельности и боезапаса. Что же касается дельтапланов и авиации вообще – кто из нас не мечтал в детстве стать пилотом? Я даже ходил в авиамодельный кружок в школе, а в институте – в дельта-клуб, и теперь, благодаря Вильгельмине, вспомнил и старательно воспроизвёл все изученные некогда чертежи. Понятно, что ни двигателя внутреннего сгорания, ни топлива для него у дварфов не было, но с помощью всё тех же рун они создали аналог – компактный и мощный, правда, работающий всего минут сорок. Я очень надеялся, что они смогут сделать «магический прямоточный двигатель» – трубу, которая сама прокачивает через себя воздух, но увы – рунная магия не может напрямую воздействовать на воздух.

Глава 9, в которой оправдываются опасения

С дельтапланом дела шли туго: у дварфов «прочно» очень плохо сочеталось в голове с «легко», а для авиации вес – злейший враг. В идеале, конечно, надо использовать трубы дюралюминиевые или титановые, ну хотя бы просто алюминиевые – благо, дварфы знали и умели работать с нужными металлами (пресловутый мифрил, как я понял, оказался целым классом сплавов на базе титана, магния, алюминия и бериллия – в зависимости от нужных свойств, очень разных для брони и оружия), но они с упорством, достойным лучшего применения, делали у труб неоправданно толстые стенки. В конце концов я просто предложил им лично найти минимальную толщину стенки, при которой труба их выдерживает, а потом взять тройной запас – но не больше.

С оружием ситуация по началу тоже была не сахар: первая, самая примитивная версия пневматического пулемёта (сжатый воздух из баллона через редуктор с адским свистом шёл в ствол, подхватывая полудюймовые свинцовые шарики, самотёком падающие из бункера) дала скорость на дульном срезе шестьдесят с копейками метров в секунду и дварфов совершенно не впечатлила. Вторая версия, с подпружиненным поршнем и системой перепуска, показала результат заметно лучше – почти полтораста метров в секунду, а существенное падение скорострельности (почти в три раза, с дюжины шариков в секунду до двух с половиной сотен в минуту) дварфами было воспринято как явное улучшение. Пощупав изрядно нагревшийся цилиндр, я вдруг вспомнил одно волшебное слово, точнее фамилию: Дизель[15]15
  Это действительно фамилия – изобретателя двигателя, и такая доработка пневматических винтовок тоже существует.


[Закрыть]. Давным-давно я читал на форуме фанатов пневматики про использование пропитанной маслом войлочной прокладки под поршнем пневматической винтовки для радикального увеличения энергии выстрела за счёт подрыва паров масла от нагрева воздуха при сжатии. Доработка прототипа заняла два дня, и на восьмом выстреле он взорвался. Результат впечатлил мастеров настолько, что меньше, чем через сутки они сделали ещё три – различающиеся механизмами подачи масла и габаритами «камеры сгорания». Последний штрих произвёл на меня неизгладимое впечатление: когда я сказал, что многое зависит от формы перепускного канала, они нанесли сто четырнадцать рун внутри канала диаметром два миллиметра и длиной около двух сантиметров. После примерно минуты стрельбы, когда сила выстрела перестала расти, они просто промерили канал и категорически отказались упрощать его форму в пользу технологичности. Что я могу сказать? Дварфы!

Результат выглядел… по-дварфийски. Представьте себе стальной чемодан длиной полметра с хвостиком, толщиной двадцать сантиметров и высотой тридцать пять. Спереди, ближе к дну, торчит шестисантиметровой толщины ствол калибром полдюйма и длиной сантиметров шестьдесят. Сзади, соосно со стволом, торчит цилиндр камеры сгорания, диаметром сантиметров пятнадцать и длиной около двадцати. К переднему и заднему краю прикреплены две рукоятки, за которые чемодан можно вполне удобно держать у бедра. И, внимание, весит эта бандура примерно шестьдесят кило. Запуск производится начертанием пары рун на специальной кнопке на верхней грани, после чего из ствола ежесекундно – пока эту кнопку не отпустишь или пока не кончится боекомплект– вылетают семь чудесных свинцовых шариков, каждый весом двенадцать граммов, со скоростью почти полтора маха. Я даже не пробовал из этого стрелять – просто прикинул отдачу. От вольфрамовых шариков пришлось отказаться – слишком трудоёмки в производстве, хотя эффект от них куда внушительнее. А ещё это чудо инженерной мысли чудовищно грохотало и дымило хуже паровоза, но дварфов это нисколько не смущало: они пообещали соорудить глушитель и подобрать не такое дымное топливо.

* * *

Новый год – в этом году праздника зимнего межсезонья не было – встретил нас метелью. Дневная температура упала ниже двадцати градусов мороза, и дварфы явно забеспокоились.

Боевое испытание пулемёты выдержали – потребовались, разумеется доработки, в частности, руна на ствол, дополнительно разогревающая вылетающие свинцовые пули, ну и в механике по мелочи. Бункер на тысячу шариков сочли достаточным, а вот перейти на нормальные длинные пули не успели из-за сложностей с питающим механизмом: шарики просто засыпались в бункер, а для пуль нужно делать магазин или ленту, что сильно сокращает боекомплект – проблема решаемая, вот только времени у нас не оказалось.

Крупных ледяных тварей дварфы встречали в специально подготовленных сужениях и поворотах магистральных проходов, благо, структура пещерного комплекса напоминала сложный клубок, связанный с поверхностью едва ли десятком нитей-проходов. Я лишь однажды увидел, как строй дварфов в сложном ритме выписывает вензеля тяжеленными кувалдами – ледяные монстры были сильными, опасными, но хрупкими – и впечатлился по гроб жизни. Гораздо больше проблем доставляла мелочь, так называемые ледяные скорпионы – быстро бегающая и далеко прыгающая ерундовина размером с кулак, на нескольких острых (очень острых) ножках, одна из которых обычно закинута на спину. Они пролезали в вентиляционные шахты несмотря ни на какие решётки, скапливались кучей в самых неожиданных местах, и, не считая потерь, очень быстро раздирали и замораживали дварфов по одиночке. Куросакура, как все араманди, обладающая способностями к магии огня, от нападений была защищена – «запах» огненной стихии отпугивал тварей, а её слабенькие огненные стрелы неизменно оказывались немалым подспорьем в трудную минуту. И именно против этой мелочи пулемёты себя зарекомендовали как нельзя лучше: даже если не получалось расколоть мелкую тварь (обычно на это требовалось несколько попаданий), её просто сбивало с ног и уносило на безопасное расстояние, а дополнительно подогретая мягкая свинцовая пуля крепко влипала в лёд, заставляя надолго забыть обо всём остальном, пока тварь буквально выцарапывала из себя горячий металл.

Впервые увидев нападение скорпионов – к счастью, мы были все трое вместе, но спасти захваченного врасплох дварфа всё равно не успели, лишь сильно проредили стаю, заставив её рассыпаться и скрыться в проходах – я немедленно рассказал мастерам об огнемётах. Узнав же, что твари магические, а потому искусно обходят все рунные ловушки, предложил сделать ловушки с электрическим спуском: от банальных нажимных контактов до фотоэлементов. И дистанционно управляемые огнемёты, и детекторы к ним дварфы сделали, но уже ближе к концу третьей декады нового года, когда температура опять поднялась до безопасных минус десяти, а твари отступили обратно наверх.

Я же сосредоточил свои усилия на авиации: мне до скрежета зубовного хотелось отомстить за гибель соклановцев, а дварфийский алхимический огонь горел куда дольше и жарче земного напалма, остро напоминая истории про Вьетнам.

Глава 10, в которой будущее оказывается вовсе не таким светлым…

Авиацией я увлекался с детства, как и многие другие мальчишки, мечтающие летать. Вот только в отличие от большинства я всё-таки что-то делал в этом направлении – пусть и слишком мало, чтобы стать пилотом или авиаконструктором (в детстве разница между этими двумя профессиями была мне совершенно непонятна), зато достаточно, чтобы хорошо прочувствовать аэродинамику (я с интересом читал биографии известных авиаконструкторов и разглядывал фотографии и чертежи самолётов). В младшей школе я пошёл в авиамодельный кружок, но, как сейчас понимаю, это было не то: мне хотелось делать что-то новое, экспериментировать, а в кружке тупо клепали идентичные стандартные аппараты – планеры и кордовые боёвки. В средней школе я уже перелопатил столько книг о разных летательных аппаратах, что, не зная ни единой формулы по аэродинамике (я и сейчас их не очень-то знаю), самостоятельно клеил отлично летавшие объёмные бумажные модели (не путайте со сложенными из бумаги «голубками» и «ястребками», которых дети всего мира запускают тысячами) – впрочем, малоразмерные модели почти всегда летают неплохо, это что-то большое в воздух поднять трудно. Уже в институте я ходил в дельта-клуб – опять-таки недолго, но уже по другой причине: не хватало собранности и, как следствие, времени, но до учебных полётов всё же добрался.

Словом, дельтаплан я сделал. И телегу[16]16
  На жаргоне дельтапланеристов телегой называют шасси с мотором, к которому сверху на шарнире крепится крыло с рулевой трапецией.


[Закрыть] к нему. И даже большой мотодельтаплан, способный с запасом поднять дварфа и пулемёт – пусть и не блистающий лётными характеристиками, зато устойчивый и надёжный, как кувалда. Поначалу сама мысль о полёте вызывала у дварфов едва ли не панику – как же, по собственной воле оторваться от привычной и надёжной земной тверди, да и необходимость предельно быстро реагировать не добавляла им энтузиазма, однако мой дурной (ну или не очень) пример всё-таки соблазнил самых безбашенных. Большинство после первого же полёта, кое-как приземлившись в сугроб помягче, зарекались даже близко подходить к выделенному нам ангару, но трое всё же справились со своими страхами. При виде летящих дварфов я каждый раз вспоминал разные шуточки из старого мира и не мог сдержать улыбку.

Самым слабым местом оставался двигатель: несмотря на успехи с дизель-пневматическим пулемётом, нормальный ДВС пока не получался, а заряда магического ротора по-прежнему хватало всего на сорок минут – ну или на час, если дварф-пилот его непрерывно подзаряжал в полёте. С моей точки зрения главным минусом было то, что даже поставив два таких ротора я не мог в полёте запустить второй по причине полного отсутствия магических способностей. Для дварфов же, ожидаемо, большой проблемой был вес: под три центнера типичного среднего дварфа пришлось существенно усилить и увеличить конструкцию, что при мягком крыле на лётных характеристиках сказалось весьма отрицательно. На очереди были аппараты с жёстким крылом, а вместе с ними и новые проблемы: нормальный аэродром и куда более острая нужда в двигателе – хотя бы и только для запуска планеров. Менее острой, но всё равно серьёзной проблемой была связь – ибо любая разведка бессмысленна, если её результаты опоздают хоть на минуту.

Неожиданную помощь в деле развития промышленности я получил от Куросакуры: в пустыне есть, где развернуться на крыльях, да и рассказы про наземный транспорт, бензин и нефть, из которой его делают, её заинтересовали – в здешней пустыне, как и в моём родном мире, тоже были нефтяные месторождения. Во всяком случае описания звучали похоже – я в химии не силён.

* * *

О нападении нас предупредил холод. Сначала проявились все, казалось бы, давно заделанные сквозняки, потом повеяло совершенно зимней стужей из вентиляции – и это на четвёртый день второго сезона, когда льда не осталось ни на одном открытом водоёме! Вслед за холодом пришли ледяные твари.

Первые несколько волн удалось отбить – пусть и с потерями, но не отступая с подготовленных рубежей. А потом пришли ледяные мертвецы, и некоторых даже опознали: погибшие в предыдущие зимы, чьи тела так и не были найдены. Оживившая их магия ослабила их и замедлила, но вот реагировали они куда оперативнее, чем при жизни, и наши дела пошли очень-очень плохо. По-прежнему закованные в латы, какими их застала смерть, они вламывались в строй живых, не жалея своей не-жизни, сбивая веками отлаженный ритм, а в пробитые ими бреши немедленно устремлялись другие твари – не такие крупные и крепкие, но куда более шустрые.

Наше отступление было организованным, но всё равно больше напоминало бегство. Женщины и дети отошли первыми и теперь изо всех сил пытались раскочегарить систему отопления, пока бойцы ценой своей жизни сдерживали натиск ожившего льда. Установленные в вентиляции огнемёты выполнили свою задачу до конца: практически под каждой решёткой натекли огромные лужи из растаявших тварей, сейчас уже затягивающиеся тонким ледком, но мелочь продолжала лезть, забив шахты до почти полной потери тяги.

Нашу троицу, видимо, из-за Куросакуры, атаковали довольно вяло, и мы вовсю пытались использовать даже столь крошечное преимущество. Виль вооружилась снятым с трупа пулемётом – из самой первой партии, ещё шариковым – с полным баком масла, но почти пустым бункером. К счастью, несколько мешков нам отдал молодой парень с пулемётом нового образца, под магазины с иглами – вместо которых он спросонок и прихватил шарики. Виль уже ранили дважды, когда мы нашли кем-то брошенный ростовой щит с изрядной дырой почти точно по центру, но она не стала привередничать, лишь просунула в дыру ствол да ухватилась покрепче. Куросакура, добывшая где-то пару здоровых тесаков на замену порядком измочаленному бокену, прикрывала нас с тыла, а я подсыпал в бункер шарики, старался не путаться под ногами, да добивал тварей, сумевших пробраться мимо героических женщин.

Даже не нападая в полную силу, твари отрезали нас от основных сил и оттеснили в боковые проходы. Несмотря на незавидное положение – с каждой минутой становилось холоднее, и даже если твари нас не одолеют, очень скоро это сделает мороз – мы продолжали двигаться и отбиваться. В третьем мешке шарики оказались вольфрамовыми, и мы получили небольшую передышку – достаточную, чтобы сориентироваться. Мы сделали изрядный крюк и теперь находились почти так же далеко от сердца комплекса, как и в самом начале нападения, только гораздо ниже – возле «авиационной мастерской», где находились ещё строящиеся и ремонтирующиеся после особенно «удачных» посадок телеги для мотодельтапланов и недавно законченная аэродинамическая труба для продувки полностью жёстких аппаратов. А ещё – четыре бочки с разным топливом, для экспериментов по созданию ДВС.

Виль уже было всё равно куда идти – три ранения и непрерывная стрельба в течении последнего часа её порядком вымотали, да и Куросакура уже держалась на одном упрямстве – дварфийские тесаки были для неё слишком тяжёлыми. Как самый бесполезный, я оставался практически целым – не считая многочисленных мелких царапин. Наш отход в тупиковое помещение, мало приспособленное для обороны, встретил горячее одобрение со стороны ледяных тварей: преследовали нас совсем вяло, а когда мы перекрыли вход щитом с пулемётом – вообще оставили в покое. Но это не надолго, или мы всё равно сдохнем.

– Что ты делаешь? – С опаской спросила Виль, когда я стал ворочать бочки.

– Береги силы, Виль! Я хочу попробовать одну безумную идею. Если у меня получится – мы спасены. Возможно даже все мы, весь клан.

– А если нет? – Видимо, что-то в моём тоне заставило её насторожиться. Куросакура в нашем разговоре не участвовала – уронив тесаки, она легла прямо на пол, раскинув руки, а вокруг неё быстро распространялось пятно оттаявшего инея.

– А если нет – то нет, но ледышек мы в любом случае угробим прилично. Не хочу загадывать.

Хорошая аэродинамическая труба прокачивает через себя большие объёмы воздуха, особенно, если нужно продувать крупные модели и на приличных скоростях – не всё можно рассчитать простым масштабированием. Наша труба была довольно маленькой: лишь проверка концепции, да и планировал я пока ограничиться сравнительно тихоходными аппаратами. Но… Маленькая или нет, а пять кубометров в секунду она прокачивала, и даже имела отдельные вентиляционные шахты. И я сейчас старательно направлял выхлоп трубы в тоннель, из которого мы пришли. Изогнутая и подплющенная трубка в бочку – будет форсункой, кожух из жести вокруг неё – слава всем богам, в мастерской есть и инструменты, и материалы и вообще почти всё – и пульверизатор-переросток готов.

Ни один дварф не смог бы поддерживать работу пропеллера трубы в одиночку… да даже и посменно, так что вентилятор питался от большого стационарного накопителя. Меня давно грызла идея поставить такой на дельтаплан, но самые маленькие из них весили больше полутонны, и мечты так и оставались мечтами. Зато теперь у нас появился шанс.

– Виль, помоги завести эту бандуру, пожалуйста! И отходите все от двери! Куросакура! Очнись! И отползай в угол, а то сдует! – Ну, про «сдует» это я сильно преувеличил, но определённый риск имелся.

Виль запустила вентилятор и труба противно завыла – и так-то не слишком широкая входная шахта, видимо, была порядком забита тварями.

– Стоп! Давай реверс и к пулемёту! Куросакура, помоги ей!

Я развернул импровизированную форсунку, подождал пять секунд и высек искру. Вспышкой мне практически напрочь спалило ресницы и брови, зато из шахты пыхнуло такой волной жара, что я не сомневался: теперь чисто до самого верха.

– А теперь – опять вперёд и молимся всем, кого знаем! Куросакура, потихоньку грей воздух, но только чтобы не загорелось!

Раз… Два… Три… Четыре… Пять… – мысленно считал я про себя, прислушиваясь к трубе и одновременно пытаясь разобрать хоть что-нибудь сквозь вой воздуха в тоннеле: если сейчас придёт кто-нибудь большой – мы просто ничего не успеем сделать, спрятавшись в дальнем от входа углу за щитом. Я выждал минуту – компромисс между страхом перед последствиями взрыва и желанием дать воздушно-масляной смеси подняться повыше.

– Виль, нужен открытый огонь! Фитиль или свечка! – Высекать искру очень не хотелось: я себе очень живо представил хорошо обжаренного меня, с хрустящей корочкой…

– Отходи! – Это Куросакура. Что? На фиг, отпрыгиваю, и мимо меня пролетает совсем крохотный огонёк.

– Держи крепче! – Кричу Виль и она понимает правильно, обеими руками удерживая щит, а я дёргаю Куросакуру в наше импровизированное укрытие.

Мне показалось, что сами горы рухнули мне на голову, а ударная волна на долгий миг почти остановила пропеллер. Мне вспомнилось нехорошее слово «помпаж», но потом изделие дварфийских мастеров всё-таки опять раскрутилось, а в тоннеле разверзся огненный ад. Я старательно вспоминал схему. Получалось, что практически все развилки вверх ведут к выходу, навстречу ледышкам, и такой выброс тепла наверняка привлечёт их внимание. Скорее всего, мелочь попытается привычно пролезть по вентшахте – и если это не будет наша шахта, то сгинет бесследно. А если полезут в нашу – их там встретит вентилятор на полных оборотах, который без задержек переправит их в топку. Не знаю, на сколько хватит топлива, но пока оно не кончится – мы в безопасности и тепле.

* * *

От устроенного мной мегаогнемёта веяло теплом, даже жаром, ровное гудение успокаивало, и я сам не заметил, как задремал. Разбудил меня странный кашляющий звук. Прошло несколько секунд, прежде чем я понял, что это почти опустела бочка. Рывком подтащил и перелил остатки из початой бочки – выиграть пару минут, а потом уже все втроём подкатили полную и долили в «рабочую ёмкость». Моё внимание привлёк тихий непрерывный хруст со стороны вентилятора. Заглянув в смотровую щель, я чуть не остался без глаза: из шахты непрерывно сыпались ледяные скорпионы, подхватывались потоком воздуха, перемалывались пропеллером в крошку, а даже если и нет, то всё равно выплёвывались дальше в раскалённый тоннель, где и испарялись без следа. Полюбовавшись этим, несомненно греющим душу зрелищем, я позвал и остальных разделить мою радость. Каждая убитая тварь – это помощь остальным дварфам клана… сколько бы их ни осталось в живых.