Текст книги "Капкан (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Крамер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Он умер, да? – В голосе рыдания.

– Ты где?

– Я возле дома… Я боюсь. Олеженька, понимаешь… – Я слушал всхлипывания, не сводя глаз с тела Валеры. – Я хотела съездить, посмотреть, как он без меня, а когда приехала, он был не один! Он бабу привел.

Отчаянно хотелось курить.

– Ну, хорошо, а дальше что?

– Я говорю ему, как ты мог? А он пьяный, начал орать, чтобы я уходила, что это его квартира, что он будет водить в нее кого угодно и когда угодно, а я в матери ему гожусь… – Снова молчание.

– Дальше. Мама, дальше что было?

– Я ударила его по лицу, а он взял со стола нож. Дальше плохо помню. Помню только, что я сама уже держала нож, а он был воткнут в него… – Мама зарыдала в голос.

– Ясно.

Я кинул трубку. Валера, сволочь… Не жилось же тебе.

И я позвонил Сергею Александровичу. Разговор проходил как в тумане. Я даже сейчас плохо помню, что именно сказал ему. Однако, директор сориентировался быстро. Он приказал тщательно протереть рукоятку, аккуратно обхватить ее ладонью Валеры, наполовину вытащить нож из раны и засунуть обратно. Что я и сделал.

Находясь в шоке, я не сразу понял, зачем надо было это делать. А потом стало ясно. Я добил Валеру. Сергей Александрович решил, что проще замять убийство, чем нанесение тяжких телесный повреждений. Труп не расскажет, что произошло.

Когда я приподнял и вернул нож на место, в рану, открылось внутреннее кровотечение, и Валера, чуть приоткрыв глаза, тихо прохрипел, а потом, клянусь, я увидел, как он стал мертвым. Как будто в нем что-то исчезло, душа? И осталась одна телесная оболочка.

Дальше Сергей Александрович приказал отправить маму в квартиру, где я живу, а самому вызвать полицию. Его план был следующим. Я должен был сказать полиции, что мама попросила меня проверить квартиру, в которой остался жить ее любовник, а я уже обнаружил труп.

Об остальном Сергей Александрович обещал позаботиться. И, забегая вперед, скажу: он позаботился. Не знаю, сколько денег это ему стоило, но ни маму, ни меня никто даже не заподозрил в убийстве, а посадили какого-то алкаша, взятого за разбой.

– Только ты должен понимать, что назад дороги нет. – Произнёс в тот день директор, а я кивал головой в трубку, как болванчик, готовый на что угодно. – И все телодвижения только через меня.

В тот же вечер Сергей Александрович стал для меня Сереженькой, а я впервые обнаружил, что перестал видеть красный цвет.

***

То, что сохранение тайны связи с Вадимом Арнольдовичем – вопрос времени, я понимал очень отчетливо. Я хотел быть с ним, но ужас от мысли, что последует за мою измену, заставлял холодеть все внутри. Я был уверен, что Сереженька мне не простит. А что говорить о том, чтобы разорвать с ним отношения? Тогда мне точно не жить. И краткая вспышка радости обернулась для меня ещё большим омутом депрессии. Цвета окончательно меркли.

Но самое сложное было находиться с Вадимом Арнольдовичем в кабинете, или сталкиваться в коридоре, в дверях. Его обычно холодное, надменное лицо при встрече со мной как будто освещалось изнутри. Он глуповато улыбался. А я опускал глаза.

Наша вторая встреча произошла дня через четыре. Он опять меня подкараулил в кабинете, снова запер дверь и, довольно улыбаясь, направился ко мне.

Из внутреннего кармана он достал несколько крупных купюр.

– Столько хватит? Могу добавить.

Я мотнул головой, показав жестом, чтобы он положил деньги на стол.

– Все как в прошлый раз?

– Да.

И я снова его целовал, с удивлением чувствуя, как мир вокруг становится пустым и крохотным, он сжимается вокруг нас, а мы стоим, будто в скорлупе, в тепле, купаясь в энергии друг друга. Я был счастлив. Счастлив ублажать его и себя, счастлив его касаться и видеть, как вредный и злой Вадим Арнольдович становится нежным и беззащитным.

Так в наших встречах прошёл месяц. Деньги, которые он мне давал, я не тратил. Я их складывал, тайно надеясь, что однажды верну.

В один прекрасный день Вадим Арнольдович явился ко мне в кабинет, но, против обыкновения, не стал вытаскивать деньги. Он сел на стол и, поглядывая на меня, произнёс.

– Я хочу продвинуться… В наших отношениях.

Я ждал, что рано или поздно это произойдёт. Мастурбация хороша только на первых порах, а потом… Потом нужно что-то другое. И не в каптерке. А привыкшему к комфорту Вадиму Арнольдовичу уж тем более.

– И куда вы двигаться собрались?

– Тебе сказать, или так догадаешься? – Он мило покраснел, и я даже улыбнулся, но тут же снова стал серьёзен.

– Неужели так трахаться захотелось?

– Да, мы могли бы поехать в номер…

– Это вы могли бы, а я – нет. Если Сергей Александрович узнает…

– То тебе придётся перейти под моё обеспечение.

– Вы нашли сорок миллионов?

– Олег, перестань! – Вадим Арнольдович спрыгивает со стола и прохаживается по комнате. – Ты сейчас дурака валяешь. Объясни, почему ты не хочешь с ним разрывать отношения? Он же пиздец страшный.

– Потому что мне удобно с ним. А как с вами будет, понятия не имею. Он мне хорошо платит, он стабилен. Может, не так красив, но зато надежный. А вы сегодня хотите одного, завтра – другого. А мне что делать? Искать другого спонсора?

От моих слов Вадим Арнольдович заметно мрачнеет. Я смотрю на него, а он судорожно соображает, что бы возразить. Он не хочет отступать. После почти минутного молчания, наконец, выдает.

– Ты хочешь гарантии?

– Гарантии? Может, нам еще договор подписать? – Хохочу в лицо Вадиму Арнольдовичу, на что он отворачивается, не желая показывать свою досаду.

– Можно и договор. Если ты так хочешь.

– Не хочу. И это невозможно. Или платите, или… С меня хватит. Этих типа-отношений.

Разговор заходит в тупик.

– Хорошо, давай тут потрахаемся.

Я вижу, что Вадиму Арнольдовичу это решение дается с трудом. Но он готов, прямо сейчас готов подставить задницу. Мне хочется его, вся моя сущность кричит: прими предложение! Вадим Арнольдович необыкновенно хорош, он идеален. Весь в костюме, красивый, похожий на подарок, перетянутый розовой лентой. Кажется, потяни ее, и он весь раскроется, бери руками.

– Тут?

Касаюсь пальцами его подбородока и смотрю в черные блестящие глаза. Хорош. Даже хочется сожрать.

– Я согласен, тут.

– Нет. – Убираю руку. – Пошел вон.

– Что?

Отодвигается назад, не понимая, но мое возбуждение уже переросло в агрессию. В злость, вскормленную досадой и ненавистью к собственной слабости.

– Что слышал. – Говорю чуть слышимым угрожающим шепотом. Я не вижу себя со стороны, но знаю, что в такие моменты мое лицо перекашивается от ненависти. И я на самом деле придушил бы Вадима Арнольдовича, порезал бы на куски, и я с трудом себя сдерживаю. – Иди нахуй, пидр. Пиздуй, пока я тебе морду не разбил.

– В чем дело?

Он все еще растерян. Моя агрессия еще не рождает его агрессию, но это пока что.

– Ты меня бесишь. Я тебе дрочил за деньги, но сил терпеть у меня больше нет! Ты скользкий, желчный и тупой. Гребаный извращенец! Я хоть за деньги это делаю, у меня все в порядке с головой, а у тебя… – Искусственно смеюсь. – Готов уже задницу подставить, везде, где предложат. Может, тебя еще в сортире анальной девственности лишить? Ты не гордый, так ведь, и на это согласен?

Вадим Арнольдович смотрит куда-то в пустоту, не моргая, не понимая такой резкой перемены настроения.

– Мы же нравимся друг другу.

– Я нравлюсь тебе, чмо. – Произношу шепотом. – А ты мне отвратителен.

– Нет. – Он говорит тихо, и, наконец, переводит на меня взгляд. На него жалко смотреть: сжавшийся, побледневший. Но его лицо излучает болезненную, фанатичную уверенность. Он боец, в отличие от меня. – Ты не считал деньги, которые я тебе давал. Тебе плевать на подарки. Ты просто ссыкло. Ты боишься. Почему-то боишься Сергея Александровича.

Догадливый. Не зря директор. Только мне не надо, чтобы он побежал к Сереженьке уточнять, что меня рядом с ним держит.

– А с чего ты решил, что мне с тобой комфортно? Что ты мне нравишься?

– С того.

Подходит ко мне совсем близко, почти касаясь лицом моего лица. В голове шум, хочется впиться в его губы. А затем завалить на пол, стащить с него брюки и оттрахать, так, чтобы он орал на всю каптерку и извивался.

– Уйди…

– Ударь меня. Тогда уйду.

Мне надо просто его ударить. Просто. Ударить. И моя рука не подымается это сделать. Я слабак, я не могу. Вместо этого я его отталкиваю его и выбегаю из кабинета.

Это третий мой побег с работы. Только в этот раз – бесцельный. Я ушел недалеко, брожу вокруг здания. Мне хочется рыдать в голос, я в западне, в капкане. И уже ненавижу не только Сереженьку, я ненавижу мать, и зачем я принес себя ей в жертву? Кому это было нужно? Кому я что доказал? Она ведь даже спасибо мне не сказала. Какой же я идиот… Выкурив полпачки, с трудом, наконец, успокаиваюсь. Надо поговорить с Вадимом Арнольдовичем и по-человечески разорвать с ним отношения. Чтобы он потом не бегал к Сереженьке.

Возвращаюсь в здание и молча, прямиком, направляюсь в кабинет Вадима Арнольдовича. Он сидит перед компьютером и разговаривает с кем-то по телефону. Увидев меня, быстро кладет трубку. Он напряжен, чувствует, что я сейчас скажу что-то, что пострашнее требования сорока миллионов.

Подхожу молча, вплотную. Он подымается с места, мне навстречу.

– Говори. – Не шевелится. Напряжение висит в воздухе.

– Если я тебе хоть немного дорог, наши встречи надо прекратить.

– Почему? Сергей Александрович тебе чем-то угрожает? – Его глаза загораются, он готов действовать, готов бороться. Только что толку?

– Не задавай вопросов, просто запомни. Не пытайся разрушить наши с ним отношения. Влезешь, и вряд ли меня увидишь больше. Да и вообще, если ты умный мужик, найди себе другого любовника. – Произношу это с трудом, глядя в сторону. – Вокруг парней много, а ты красивый, любой с тобой согласится.

– Олег… – Кладет руку мне на плечо, но я пячусь назад. Я знаю, что стоит ему меня обнять, и я растаю, превращусь в безвольную тряпку. – Просто скажи, чем он тебе угрожает.

Перед глазами всплывает окровавленный труп Валеры. Качаю головой.

– Не лезь. Просто поверь, я не так хорош, как кажется.

– Олег!

Не в силах больше продолжать разговор, я выскакиваю в коридор, оставляя Вадима Арнольдовича стоять растерянно посреди кабинета.

========== 7. ==========

В тот день Вадим Арнольдович ко мне больше не подходил, в следующий – тоже. С одной стороны, я был рад тому, что он больше не лезет, с другой… Горечь травила меня. Я был разочарован, не ожидал, что он сдастся так быстро.

Он больше не реагировал на меня при встрече, стал спокойно-равнодушным, даже взгляд из горящего превратился в безразличный, а на лице появилась скучная доброжелательность. Казалось, будто Вадим Арнольдович просто перевернул надоевшую страницу.

И не любил меня никогда, значит. Хотелось выть.

Я тоже к нему не подходил, тоже не заговаривал с ним, а когда в его кабинете перегорела лампа, отправил ее менять Антона. Пусть недоросль попашет. Кстати, как выяснилось, это он и присел в первый же день на уши Вадиму Арнольдовичу – что я бездарь, лентяй и Сережина подстилка, а он, Антон, за всю страну отдувается, о чем мне рассказала Алина. Но теперь меня все это никак не волновало. Нравится им вдвоем заговоры устраивать, так флаг им в руки.

Иногда моя обида на несостоявшегося любовника становилась мне самому горько-смешной. Ну что он сделает? Как он должен вести себя? И, главное. Что будет, если он все-таки докопается до правды, если однажды узнает, что я – убийца? Да он мне и руку-то побрезгует подать. И за три версты обходить будет. И получается, что как бы ни сложились обстоятельства, я оказывался в полнейшем дерьме.

Я снова начал пить. Еще хуже, чем раньше. Возвращаясь домой, я брал бутылку и нажирался до поросячьего визга, до бессознательного состояния, так, что на следующий день слабо помнил, что происходило накануне. При этом я почти не ел. Мои алкогольные возлияния продолжались до глубокой ночи, часов в двенадцать меня вырубало, чаще, прямо за столом, но на утро я все равно просыпался в кровати.

На завтрак Сереженька пихал мне в рот кофе с бутербродами и давал какие-то таблетки. Он делал это молча, отведя глаза. Ему было за меня стыдно, а мне просто хотелось сдохнуть. Пытаясь меня как-то контролировать, один раз он спрятал от меня весь алкоголь, но тогда я пошел в супермаркет и купил самое дешевое пойло, от которого меня уже через два часа начало полоскать. Больше он так не делал.

И я продолжал в том же духе. Мне было плевать что пить – заботливо купленный Сереженькой Hennessy или разведенную в подвале бодягу.

Мой любовник сидел вечерами рядом, все боялся, что я либо гулять пойду и нарвусь на нехорошую компанию, либо попытаюсь из окна выпрыгнуть. На его вопросы я никак не отвечал, не считал нужным.

При этом я ходил на работу. И даже работал, только делать это было с каждым днем все сложнее. Я откровенно плохо себя чувствовал. Сереженьке даже самому пришлось пересесть за руль.

Теперь я целенаправленно избегал Вадима Арнольдовича, мне было стыдно перед ним, стыдно за то, что я опускаюсь. Я не хотел, чтобы он увидел меня таким – с синяками под глазами, осунувшегося и похудевшего. И, несмотря на мои старания, мы все-таки столкнулись. Это был последний день перед затяжными майскими праздниками.

Я сидел в своем кабинете, бесцельно пялясь в бумаги, когда на пороге появился Вадим Арнольдович. Уже не знаю, что его привело, но, увидев мой жутковатый вид, он встал как вкопаный.

– Олег, ты нездоров? – Он произнес это шепотом, воровато оглядываясь и не заходя внутрь. От меня не укрылось, что директор теперь соблюдал осторожность, чтобы никто не увидел нас вместе. Я вспомнил, что не брился уже пару дней и, несмотря на старания Сереженьки, мой вид опрятным назвать было сложно.

– Я здоров, только бухаю.

– Зачем? – На лице Вадима Арнольдовича на долю секунды промелькнула брезгливость, а затем и жалость, и меня это взорвало.

– Тебе, блять, какое дело? Хули ты вообще приперся?

– Я хотел узнать, как ты. – Он говорил в полтона, не заражаясь моей озлобленностью.

– Как я? Прекрасно! Через пару дней еду на Бали с Сережей! И нам будет очень приятно вместе, если ты об этом.

– Почему ты пьешь? – Вадим Арнольдович сделал шаг вперед и даже протянул руку, видимо, желая меня коснуться, но мне это не было нужно. Хотелось блевать от его жалости. Все равно он мне не поможет, зачем лезть? А еще было отвратительно осознавать, что он видит меня таким, погрязшим в дерьме и депрессии. Я резко встал, так, что стул отлетел к стене.

– Потому что я алкоголик!

Вадим Арнольдович замер, кивнул и, вдруг со всего размаху влепил мне затрещину. От неожиданности я не удержался на ногах и завалился к шкафу, задевая по пути коробки с инструментом.

– Ну и мразь же ты, Олег. – Вадим Арнольдович произнес это сухо и, не глядя на меня, вышел из кабинета.

***

– Поездка должна тебя немного развеять. – За последнюю неделю Сереженька, кажется, даже немного похудел. Допек я его все-таки своими пьянками. И ладно, если бы он закатил бы скандал хоть раз, пристыдил бы, так нет же. Вокруг меня крутился, жалеет. Моя мать даже в младенчестве за мной так не ухаживала.

– Тебе моих алкогольных возлияний в Москве мало, ты хочешь это еще и на Бали наблюдать?

Сегодня вечером самолет, а я, естественно, никуда не хочу лететь. Мне и дома хорошо бухается. Однако, Сереженька намерен взять меня с собой, без вариантов.

– Я собрал твои вещи. Такси приедет через два часа. Хотя бы перед самолетом не пей.

– А в самолете можно? – Усмехаюсь. Интересно, как много уступок он готов сделать?

– Если так сильно хочешь. – Уходит в другую комнату, а я одеваюсь. Бали, так Бали.

***

Как человек, не склонный к самоанализу, я только сегодня впервые задался одним не слишком своевременным вопросом. А не пидор ли я? Точнее, вопроса уже нет, есть запоздалая мысль, что я далеко не тот, кем считал себя всю жизнь.

Сколько себя помню, я всегда думал практически как Вадим Арнольдович: есть какие-то геи, которые грязные извращенцы, а есть – я. Весь такой натуральный и правильный. А то, что парни иногда интересуют, так то особенности восприятия, тонкости душевной организации и даже, может, издержки воспитания.

Я лгал самому себе. Да не может нормальный гетеросексуальный мужик так убиваться по другому мужику! И это наблюдение рождает следующий вопрос: а каким бы я был, не стань мы с Сережей любовниками? Влюбился бы я тогда в Вадима Арнольдовича? Хотел бы с ним спать? Скучал бы по нему? У меня нет ответа на этот вопрос.

Проще думать, что причина моей нездоровой страсти кроется не в моей врожденной гомосексуальности. Я хочу думать, что я нормален. Что это Сережа виноват, что это он внушил мне мысль, что мужчины тоже могут быть сексуальными объектами. А еще дело в матери. Именно из-за нее всех девушек в мире я воспринимаю как возможных шлюх, готовых на все ради денег или молодого красивого тела. Я не верю им. И только сейчас я осознаю ежечасный ход своих мыслей, который давно перерос в твердую жизненную установку. Тогда, когда уже, наверно, поздно.

А еще я понимаю, что до сих пор не порвал отношения с матерью только по одной причине: у меня нет семьи, кроме нее. И только она меня и любит. Но на самом деле, это тоже ложь. Я никогда не был ей семьей, а любит она только себя. Но если я откажусь от матери, то кто же останется в моей жизни? Я совершенно один. И, наверно, впервые понимаю это.

***

Раннее утро. Никак не могу привыкнуть к смене часовых поясов. Всю ночь шел дождь, капли бились о широкие листья пальм, а я сидел на лежаке на крытой террасе и пил водку, запивая манговым соком. Сереженька снял виллу с видом на океан, и с рассветом гладь воды начинает блестеть. Я пью, не подымаясь, несколько часов, по чуть-чуть, но постоянно. И вряд ли уже могу сам передвигать ноги. Мои мысли о моей гомосексуальности осели во мне, прижились, но только я не знаю, что мне делать с новым самим собой. А что делать с Сереженькой?

Перебираюсь на плетеный диван и ложусь навзничь, надеясь, что усну хотя бы пьяным. Вскоре я действительно начинаю дремать, слушая, как шелестят листья, как поют птицы, и думаю, что Бали должен быть красивым, и мне бы даже он понравился, если бы я только мог видеть насыщенность зеленого цвета. Но трава и пальмы вокруг меня грязно-серые, также грязно-серый рассвет, и лишь небо своего, тускло-голубого цвета.

– Олег, уже одиннадцать. Может, кофе попьешь?

Разлепляю глаза. Сереженька. В смешных шортах, майке и шлепанцах. Сажусь на диван, к горлу подступает тошнота.

– Пить дай.

Протягивает стакан воды, таблетку. Прям идеальная жена.

– Ты очень плохо выглядишь.

– Да ну?

Запиваю таблетку, перевожу взгляд на Сереженьку. Он не спускает с меня своих серых глазок.

– Сейчас принесут кофе, и мы поговорим. Нам есть что обсудить.

Пока накрывают завтрак, голова потихоньку проясняется. Даже сушняк не такой явный. Прислуга наливает кофе по чашкам, приносит какие-то десерты, фрукты. Я смотрю то на стол, то на плещущийся вдали океан. Наконец, начинаю разговор первым.

– А ты знаешь, что я уже больше года как дальтоник?

Сереженька вздрагивает, затем мотает головой.

– Нет.

– Я не вижу некоторые цвета. Перестал видеть.

– Почему?

– Не знаю. Может, ты знаешь? – Делаю глоток обжигающего кофе, в моем тоне насмешка. Как будто он не понимает, что могло послужить причиной такого расстройства.

– Олег, после чего это случилось? – Мой любовник мрачен. Видимо, подозревал что-то подобное.

– После того как я убил человека. А потом с тобой переспал. Ровно на следующий день я и заметил, что почему-то в моем цветовом спектре исчез красный. А потом и зеленый.

– Это не ты убил, это я убил. – Сереженька опускает глаза. – Я знал, что ты в шоке, не соображаешь. Думал, что лучше будет убить, уверен был в этом.

– А потом поднял меня под себя. Чтобы мне стало совсем хорошо, да? – Мой страх начинает куда-то уходить, я, наконец, чувствую, что нашел в себе силы высказаться. Мне не страшно, больше не страшно.

– Подмял? Почему подмял?

– Я же у тебя на коротком поводке. Твоя личная игрушка. Захотел, в ресторан сводил. Захотел – на острова с собой взял. И водитель, и любовник, и собачка. Которой даешь команду – к ноге, собачка бежит. Нравится же, да? Классно? – Горько улыбаюсь. – Из меня можно и пидараса сделать, я же не личность, я так.

– Олег. – Сереженька слушает внимательно. Он серьезен и его голос приобретает почти забытые нотки, те, что я слышал, когда я еще был только подчиненным, а он – моим директором. – Ты гомосексуалист изначально. Это видно.

– Видно? Кому видно? – Его слова меня злят, хотя я и понимаю, что скорее всего, это правда. – Тебе просто хотелось со мной трахаться!

– Ты в любом случае не против.

– Не против? – Поднимаю глаза к потолку. – Нет, правда. Не против? – Со звоном ставлю чашку на стол. – А что я должен был делать после того, как ты меня выпутал из этой истории с убийством?! Когда ты пригласил меня к себе в гости? Типа выпить?

– А разве не ты первый полез обниматься? Нет? – Сереженька темнеет, тоже ставит чашку кофе на место и отворачивается. Он обижен, смертельно обижен. Но мне плевать.

– Из чувства благодарности. – Киваю. – А еще я боялся, что ты передумаешь, что ты сдашь меня и мою мать полиции…

– Я тебе хоть раз сказал, что я собираюсь это делать? – Сереженька снова ко мне поворачивается. – И ты спал, значит со мной, потому что боялся что я тебя в тюрьму отправлю? Поэтому ты и полез ко мне в этот же вечер? После убийства?

– Поэтому. – Отвечаю глухо. Мой любовник сжимает губы, затем вдруг резко мне бросает.

– Шлюха!

Это выше моих сил. Я не могу так больше. Медленно подымаюсь, иду к краю террасы, откуда открывается фантастический вид. Что же получается? Он что, думал, что я действительно по любви сплю с ним?

– Я бы тебя не сдал полиции, даже если бы ты не стал со мной встречаться. – Голос за спиной, полный обиды.

Господи, неужели так оно и есть? Оглядываюсь на него. А он продолжает.

– Я думал, ты пьешь, потому что тебе трудно принять свою гомосексуальность. А ты, оказывается, пил потому что меня ненавидишь. И при этом от секса ни разу не отказался. Мне кажется, или что-то не сходится? – Он сидит, смотрит в одну точку. Я никогда не видел его таким убитым. – Я к тебе больше не притронусь, обещаю. Так что, пожалуйста, не порть больше здоровье и мои нервы.

Подымается и уходит в дом. А я остаюсь стоять на террасе, глядя, как с ветки на ветку перелетают какие-то диковинные птицы с длинными хвостами. Мои мысли путаются. Я свободен? Неужели я свободен? От этой мысли радость наполняет меня, но при этом что-то не так. Жалость. Мне впервые жалко Сереженьку. Ведь если он и не думал меня шантажировать, то, получается, он по-настоящему меня любил? Все-таки он выпутал меня и мою мать из этой жуткой истории, всегда старался тепло ко мне относиться, но я его ненавидел. Мне хочется извиниться перед ним, но я понимаю, что вряд ли от моего раскаяния ему полегчает.

Захожу в дом. Он сидит в кресле, не шевелясь, его брови чуть приподняты, и мне приходит в голову мысль, что он плакал. А я не знаю, что ему сказать утешающего.

– Олег. Ты же мог сказать раньше. Я на самом деле тебя люблю, я бы понял.

Отворачиваюсь. Чертова любовь. Угораздило его… Я ненавижу сейчас себя за то, что каким-то странным образом умудрился ему понравиться, влюбить в себя.

– Прости.

Это все, что могу из себя выдавить.

– Приедем в Москву, я тебя отведу к доктору. Надо проверить, что с тобой. Дальтонизм – это плохо.

– Сам справлюсь.

– Я от тебя ничего не прошу за это. Это моя вина, я хочу исправить.

Сажусь напротив него, опускаю голову на руки.

– Сереж, я же свободен, правда?

– Ты всегда был свободен. А сейчас – тем более.

– Я могу встречаться с кем угодно? – Подымаю глаза на него.

– Олег, я не буду ломать тебе жизнь! Я люблю тебя, люблю, понимаешь? Я просто думал. – Сережа сглатывает. – Что я тебе нравлюсь, что смог как-то понравиться… И поэтому ты согласился быть со мной. И я ошибался. Но я не заслужил того, чтобы ты на меня смотрел как на подонка.

Вздыхаю. Получается, в нашей паре подонок все-таки я.

– Я куплю сегодня билет до Москвы.

– Нет, останься. Ты очень плохо выглядишь. Мы будем спать в отдельных комнатах, если хочешь. Но ты должен тут, за неделю отъесться, позагорать, придти в форму. – Сереженька надевает на лицо улыбку. Через силу. – Я думаю, в Москве тебя кто-то ждет. И этот кто-то не должен тебя увидеть таким измученным.

***

Я остался на Бали до конца недели. И я за это время не выпил ни капли. Я гулял по острову, купался, ел фрукты. А по вечерам мы с Сережей сидели на террасе и разговаривали. По-настоящему, так, как никогда не разговаривали до этого. И я вдруг для себя выяснил, что он не такой уж и плохой мужик, и, если разобраться, он мог бы стать для меня хорошим другом. Вот только я не дурак, я понимаю, что ему должно быть очень больно. Это для меня он друг – а я для него – источник боли. Но он, кажется, все равно был рад, что я с ним рядом, пусть и в таком качестве.

Мы разговаривали обо всем на свете, и лишь одной темы мы так и не коснулись. Он ни разу не спросил, а я так ему и не сознался, кто же стал катализатором моего признания. В кого я влюблен? И кто ждет меня в Москве? Хоть я уже и не был уверен, что ждет.

========== 8. ==========

Я вернулся в Москву абсолютно счастливым, полным надежд и приятных ожиданий, хотя дорога оказалась на редкость утомительной: из-за непогоды рейс был задержан на пятнадцать часов, поэтому и я, и Сереженька первый день рабочей недели попросту пропустили. В тот момент нам не показалось это серьезной проблемой. Приехав домой, мы тут же завалились спать, а наутро, еще не отойдя от аклиматизации, отправились на работу.

Было уже половина десятого утра. Вадим Арнольдович безбожно опаздывал, а я отправился в курилку, где повстречался с Алиной, Антоном и парочкой коллег из отдела логистики. Мое настроение было приподнятым, и я, витая в облаках, начал радостно глаголить о том, как же мне хорошо на Бали отдыхалось. Надо отдать должное, мои собеседники не только с огромным интересом меня слушали, но и даже ни разу не позубоскалили относительно “сказочного Бали”, хотя по их ухмыляющимся лицам это вполне себе читалось.

А я рассказывал про обезьянок, которых там видел, про птичек и бабочек, про красивых девушек на пляже, про водопад в джунглях и виллу с видом на океан. О том, что я жил на этой самой вилле с Сереженькой, знали все, только напрямую не говорили. Воспитанные люди.

И в самом разгаре моего повествования в курилку зашел Володя, сантехник. Мужик молодой и жизнерадостный. Поздоровавшись со мной за руку и закурив, он вдруг весело спросил.

– А вы что, Вадима Арнольдовича не пускаете что ли?

– В смысле? – Я почувствовал внутри неприятный холодок.

– Так он стоял под дверью. – Без задней мысли сообщил Володя. – Может, ждал кого?

– И сейчас стоит? – Я быстро потушил недокуренную сигарету.

– Нет, увидел меня и ушел. – А я недооценивал Володю. Чистой души человек. На вес золота.

Не задумываясь над тем, как на это отреагируют мои собеседники, я кинулся из курилки. Интуиция мне подсказывала, что происходит что-то не то. Надо было срочно поговорить с Вадимом Арнольдовичем. Я точно знал, что он должен был зайти в курилку. Но почему этого не сделал?

Я шел по коридору, когда увидел, как ко мне приближается наша секретарь Вера. Она работает сразу и на коммерческого, и на исполнительного.

– Олег, Вадим Арнольдович просил передать, чтобы ты срочно занялся подвалом: там воды по колено и все стены в плесени.

– А где он сам?

– У него по телефону совещание с генеральным в одиннадцать. Просил не беспокоить.

Киваю и направляюсь вниз, пытаясь понять: Вадима Арнольдовича действительно беспокоит судьба подвала или он что-то задумал? И почему он отправил ко мне секретаря, а не позвонил?

В подвале все как прежде: воды нет, плесень имеется. Ну что ж, ремонт, так ремонт.

***

Проблемы подтопляемых нижних помещений можно решать вечно. Это сизифов труд. Мой отдел в полном составе и под моим чутким руководством трудился уже больше часа, когда я решил все-таки подкараулить Вадима Арнольдовича. Я на самом деле хотел пообщаться с ним вечером, без свидетелей, но сейчас я вдруг остро почувствовал, что разговор откладывать ни в коем случае нельзя.

Оставив своих подопечных работать, я отправился к Вадиму Арнольдовичу. Он сидел на своем месте, когда я появился на пороге кабинета. Однако, вопреки ожиданиям, он, почти не глядя на меня, произнес.

– Олег Евгеньевич, я, кажется, попросил, чтобы вы навели порядок в подвале. Там плесень. А вы вместо этого слоняетесь по кабинетам без какой-либо причины. И еще, рабочий день начинается в девять. – Он поднял глаза, и я почувствовал такой холод и презрение во взгляде, что мне стало не по себе. – Будьте добры соблюдать регламент.

– Извините, я просто… – Я даже не решился зайти, мне стало страшно. Я видел Вадима Арнольдовича, но не узнавал его. Это, конечно же, был он. Но, при этом в его лице было что-то слишком чужое и враждебное.

– Вы сегодня будете работать или нет? – В голосе послышались угрожающие нотки.

– Уже. – Чувствуя, что Вадим Арнольдович со мной точно разговаривать не хочет, я покинул кабинет.

Не переставая думать о странном поведении коммерческого директора, я провозился в подвале до самого обеда, пока на сотовый не позвонил Сережа. Голос его был встревожен.

– Ты где сейчас?

– Подвал от плесени избавляю.

– Иди в кафе напротив, мне поговорить с тобой надо. Очень срочно.

Если Сереженька не хочет обсуждать что-то в здании, значит, дело действительно серьезное. Даже не представляя, что это может быть, я отправился в столовую.

Бывший любовник сидел за столиком, на котором стояло две тарелки – уже и на меня заказал. Я сел, кивая.

– Что случилось?

– Ешь.

– Ем. – Я запихнул в рот пюре. – Рассказывай.

– Мне сейчас позвонили из Следственного Комитета. – Сереженька говорил шепотом, подавшись ко мне. – Кто-то запрашивал документы твоего уголовного дела.

– Кто и зачем? – Картошка застряла у меня в горле.

– Я не знаю. Думай, кому ты мог перейти дорогу? Или твоя мать.

Я положил вилку. Мысли скакали в голове.

– Я не знаю. Я никому не говорил ничего про это, вообще.

– Значит, мать. – Сереженька не ел тоже. Вдруг он посмотрел на меня как-то грустно. – Я не хочу, чтобы ты подумал, что это исходит от меня. Я никогда тебя не подставлю.

– Я верю, что это не ты. – Сейчас у меня и мыслей не было, что Сережа мог бы мне так отомстить или навредить. Мне даже казалось странным, что я раньше мог так думать. Я накрыл ладонью его руку. – Извини, что мне раньше лезли в голову такие глупости.

– Спасибо. – Кивнул мой собеседник. – Доешь, езжай к матери. Спроси у нее, может она кому проговорилась? Пока не поздно, надо узнать, кто это может быть.