Текст книги "Черный троллейбус"

Автор книги: Дмитрий Глебов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

2. «Добро пожаловать, Новые Ломоносовы!»

Масякин подробно расписал Вале, куда идти и где ждать служебной Мудровской машины, – у магазина «24 часа», между доской «Их разыскивает полиция» с несколькими, как на подбор, кавказскими физиономиями, и рекламой энергетического коктейля.

«Разбуди свое либидо!» – гласил слоган под цветастой алюминиевой банкой с изображением кентавра.

– А что такое либидо? – вытаращил глаза Жека, временно позабывший о террористах. Он впервые видел эту рекламу, потому что в Питере такого энергетика не продавали.

– Мужской половой член, по-научному, – выдвинул гипотезу Вовка. – Так ведь, Вальтер Михайлович?

– Напомните, когда приедем, чтобы я вам про психоанализ рассказал, – отозвался Валя. Любые проявления любознательности пацанов его радовали. В такие моменты он чувствовал, что тратит свою жизнь не напрасно.

Служебная машина опаздывала уже на сорок минут. Плюнув на роуминг, Валя позвонил Масякину, но поговорить с ним не удалось. Распутным голосом девушка-автомат сообщила, что сожалеет, но абонент отсутствует в зоне действия сети.

Костет, Жека и Вовка тем временем отправились искать аборигена. Хотели узнать, далеко ли им топать до Мудрова. Местные их шарахались, видимо, принимая за шпану. Подходили пацаны резко, спрашивали неделикатно, и выглядело все это, как отвлекающий маневр. Тогда они отрядили спрашивать Костета, как самого безобидного. У первого же встречного удалось выяснить, что до Мудрова далеко, но автобусы туда не ходят – режимный объект.

Вале совсем не хотелось тратиться на машину, но все же пришлось. Закончилось это тем, что мятый жигуленок непоправимо заглох, преодолев три четверти пути. Значит, повезло. Экономный педагог обрадовался и дал водителю-алкашу, под предлогом «недоезда», лишь половину условленной суммы. Заметив это, Жека весело покосился на Вовку: еще неизвестно, кто кому должен фофан давать, – рано они прекратили спор по национальному вопросу.

Пешая прогулка заняла больше трех часов. За это время по дороге не проехало ни одной машины, ни в Мудров, ни из него.

– Чувствуете, воздух какой?! – восторженно отметил Вовка, сделал глубокий вдох и закашлялся. Меньше надо было курить.

Воздух и впрямь был потрясающий. Да и откуда взяться плохому воздуху, когда вокруг столько деревьев, пусть голых, лишь присыпанных снегом. Толпящихся здесь табуном темных и крепких разновозрастных баб в одном нижнем белье. Территория Мудрова раньше была частью охраняемого лесопарка, но потом ее «отрезали» и построили инновационный центр.

Активисты-экологи пробовали возражать, но сориентировались в ситуации и быстро свернули кипеж. Слишком статусным и раскрученным был проект. Все ему радовались, особенно президент. Кто был против Мудрова – тот автоматом был против развития науки и техники и выполнял заказ Госдепа.

Теперь от железнодорожной станции сюда проложили качественную широкую дорогу. Идти по ней посреди всей этой природы было одно удовольствие. Только вот Валя испытывал его во все меньшей степени. «Уже скоро», – утешал себя он, остановившись, чтобы ослабить ремень.

Впереди был виден красивый и длинный забор пятиметровой высоты. Его огромные ворота с поблекшей вывеской «Добро пожаловать, Новые Ломоносовы!» были наглухо заперты. На проходной тоже никого не было, хотя дверь ее и была распахнута.

3. Сортирный террор

С полчаса делегаты «Лидерского клуба» не решались войти на территорию. Курили на проходной (все, кроме Вали) и ждали, пока хоть кто-то появится. Масякин писал, что у них там очень строгая охрана – бывшие десантники, вооруженные травматическими автоматами.

– Где же они! – возмутился Валя, вновь схватившись за живот.

Стул перед мониторами пустовал, на его спинке висел серый бронежилет. Что показывают на мониторах, ни Валя, ни пацаны видеть не могли. Потому что мониторы стояли к ним спинами, а экранами, соответственно, к месту охраны. А если бы видели, то удивились бы, потому что на мониторах не показывали ничего, кроме продольных и поперечных помех. Причем помехи эти были кислотно-зеленого цвета.

Когда «Трезвый взгляд» отважился пересечь проходную, то увидел он ту же самую картину, что и Масякин, покинув бункер впервые после катаклизма. Как и Масякин, «Трезвый взгляд» был потрясен до глубины души. Совсем не так экскурсанты представляли себе «город будущего».

Угрюмые закопченные типовые здания с чернеющими окнами. Покрытый пылью и мхом асфальт, кое-где пробитый молодым подорожником. Теплый и сильный ветер, завывающий в уши и задувающий за воротник, притом, что за забором вообще никакого ветра – тишь да благодать. Деревья и кусты разрослись, как на нехоженом тропическом острове. Многочисленные сочинские пальмы только усиливали общий колорит одичания и сумасшествия.

Не было видно ни души, но зато было тепло. Масякин предупреждал о подземных и разных других обогревателях. Хорошо, хоть они продолжают работать, значит, не все здесь умерло. Валя и пацаны скинули часть одежды, чтобы было не так жарко. Первое соображение, высказанное Вовкой, было точно таким же, как у Масякина: кое-кто здесь довыделывался с научными выкрутасами.

– Надеюсь, хоть радиации здесь нет, – проговорил Жека, любивший погеймиться в «Сталкера».

От такого предположения у Вали дернулось веко левого глаза – ему мысль о радиации почему-то не пришла в голову. Всю дорогу хотел по-большому, а теперь захотел особенно сильно. Лоб его мгновенно покрылся испариной. Делать это по дороге ему не хотелось. Зачем, когда можно дождаться комфортных условий и получить от процесса удовольствие. Дождался, блин.

– Мне погадить надо бы, – открылся пацанам Валя.

– Вовремя же ты, – Вовкин голос приобрел отцовские интонации. – А чего, в лесу не сходить было?

– Там не так сильно хотелось. Думал, ничего, дотерплю.

– Бывает, – Жека смотрел на Валю понимающе.

– Может, прямо здесь где-нибудь, – предложил Костет. – Смотри, сколько вокруг кустов всяких. И пальм.

– Давайте лучше нормальный ватерклозет поищем, – скрючился Валя. – Место такое. Наукоград. Что там за здание? Табличка висит какая-то. Костя, будь другом, сбегай, посмотри.

Здание это мало чем отличалось от прочих и стояло ближе всех к проходной. Костет послушно сбегал, но табличка была слишком грязная – надпись не читалась. Тогда он протер ее рукавом куртки, и она засияла медью. На ней красивыми ровными буквами было написано «Администрация».

– Администрация! – озвучил Костет.

– Что ж, мудро, – признал Валя, с трудом выпрямившись. – Администрация находится как раз напротив проходной. Чтобы можно было, миновав охрану, сразу пройти все бюрократические процедуры.

– Кстати, тут открыто, – поделился наблюдениями Кос-тет. – И свет там внутри горит. Электрический.

Выдохнув, Валя сказал пацанам, чтобы ждали здесь, пока он не облегчится. И не переговорит с бюрократами о том, что здесь происходит. При условии, что ему повезет их там выцепить. Если бы Валя позволил ребятам сопровождать его в администрацию, они тоже могли увязаться за ним в сортир. Под предлогом «поссать», или еще каким-нибудь. И уж в любом случае ждали бы его у дверей, а он терпеть не мог справлять потребности, когда у дверей околачиваются. Ведь именно так ему чаще всего и приходилось делать свои дела в коммуналке, в которой он проживал.

На пропускном пункте администрации не было охранника так же, как и на главной проходной, но зато стояли турникеты. Валю передернуло от мысли, что в его состоянии придется через них прыгать, как горному козлу. Но ему повезло – турникеты оказались разблокированы, а ватерклозет, спасибо указателям, отыскался почти сразу.

Быстро поплевав на туалетную бумагу и протерев ею зассанный стульчак, Валя занял удобную позицию. Лицо его вытянулось, пальцы на руках и ногах растопырились, а рот испустил сладостный вздох. Уже облегчившийся, удовлетворенный Валя изучал сортирную дверь: странно, но даже здесь, в администрации иннограда, находились умельцы что-нибудь накарябать. Может, и Валя добавит к этому свой автограф – чем он хуже.

Вот нарисованная маркером голая баба. Вот еще какая-то надпись. Но стоп. Чем это написано? Не говном же? Это было бы слишком для Мудрова. Нет, не говном. Тогда чем? Кровью? Да, так и есть. Засохшая кровь. Всего несколько слов: «Не страшно умереть. Страшно сознавать, что в эту западню я заманил своих братьев. Передайте им, что я не нарочно. Аслан», и большой отпечаток окровавленной пятерни. Валя сглотнул набежавшую от волнения слюну и поднялся.

В это самое время в сортир вошел кто-то еще, судя по шагам – сразу несколько человек. Натянув штаны, Валя, на всякий пожарный, взгромоздился на унитаз ногами, чтобы себя не обнаружить. Молодые басовитые голоса матерились. Можно было подумать, что это его пацаны, но это были не его пацаны. Какие-то другие пацаны. Явно не молодые ученые. Но тогда кто? Охрана? Маловероятно. Бандиты?

Раздалось журчание бьющих в писсуар струй. Валя почуял хорошо знакомый запах, но не мочи, а почему-то яблочного уксуса. Может, они уксус в писсуар выливали? Но зачем?

– Ну, и я ее натянул!

– Звездишь! Она бы тебе, такому лошку чешуйчатому, не дала.

– Да лана, такой шалавы еще поискать.

– Слышь, мужики! Чуете, несет чем-то?

Кто-то из бандитов сделал «упор лежа», чтобы посмотреть на ноги – узнать, есть ли кто-нибудь в кабинках. Никого не увидел. У Вали отлегло от сердца. Бандиты о чем-то переговаривались. Вроде собирались уже уходить, но внезапно выбили сортирную дверь, и дверь эта разбила педагогу нос.

Окровавленного Валю выволокли на свет, в дополнение к полученной травме шмякнули мордой о писсуар, и свет этот для него померк. Он не успел хорошо рассмотреть нападавших, но одного лишь беглого взгляда хватило, чтобы распознать в них гопников. Именно так. Это были новоявленные Мудровские гопники, самые опасные из всех существующих. Одно из многочисленных хищных чудес Нового Мудрова.

4. Похищение и погоня

– Сколько можно срать? – шаркнул ботинком Жека.

– Может, он там с администрацией базарит, – показал на табличку Костет.

– Зря мы его одного отпустили, – сказал Вовка. – Не нравится мне здесь. Стремное место.

– Я тоже беспокоюсь за Вальтера Михайловича, – поделился Костет.

Иногда либо он, либо кто-то другой из пацанов все же называли своего наставника по имени-отчеству, вопреки его попыткам построить в клубе предельную демократию. Бывали моменты, когда называть Вальтера Михайловича просто Валей язык не поворачивался. Бывали и другие. Сейчас Вовке хотелось дать наставнику затрещину, со словами: «Хули ты раньше не посрал, Валя, ептвоюмать! Заставил нас, сука, волноваться!»

– Вы как хотите, а я пойду его искать, – развернулся Жека и дернул на себя дверь. Остальные изъявили желание пойти с ним.

Не стали проверять, заблокирован ли турникет. Лихо перемахнули через него и двинулись дальше. Само собой, направились прежде всего в сортир, и насторожились, увидев кровавый след, тянущийся из-под двери. Заглянули внутрь, обнаружив еще больше крови и треснувший писсуар. Переглянувшись, побежали по следу крови.

Частые кровавые капли вывели их к распахнутому черному ходу. Здесь, на улице, след обрывался. Злодеи, похитившие Вальтера Михайловича, скрылись на каком-то транспорте, и, скорее всего, весьма паршивом, – его заунывный скрип все еще можно было расслышать. Тогда Костет, Жека и Вовка побежали на этот скрип.

Неслись за этим скрипом изо всей мочи по угнетающим и широким Мудровским улицам. В очередной раз город удивил их. Теперь уже тем, что оказался таким необъятным. Они-то представляли себе что-то наподобие обычной русской деревни, где вместо алкашей – ученые, а тут полноценный город.

С непривычки кололо в боку, но боли ребята не замечали. Страх, что с Валей случилось что-то ужасное, и они его больше никогда не увидят, пересиливал любые неудобства. Со временем они обнаружили, что их глючит: скрип слышался теперь не только впереди, но и справа и слева одновременно. При этом скрипело не в унисон, будто из трех разных источников, в разной степени от них удаленных. Тогда Костет, Жека и Вовка разделились, что было не самой хорошей идеей. Потому что Вальтера Михайловича все равно не нашли, но к тому же чуть не потеряли друг друга. А потом скрип пропал, исчез, будто его и не было. И Валя растаял вместе с ним.

5. Флэшбэк

Обессиленные пацаны уселись на бордюр. У всех троих долго не восстанавливалось дыхание и болело в груди. Костета вырвало желчью.

– Как думаете, он сильно ранен? – вытер губы Костет.

– Не знаю, – потупился Вовка. – Надеюсь, что нет.

– Жопой чую, корейская ведьма приложила к этому кривые свои ручищи! – сказал Жека.

– Я тоже так думаю, – у Костета задвигались желваки. – Падла знала, что мы придем за ней, и подготовилась.

– Как вариант, – к Вовке возвращалось самообладание. – Теперь нам нужно попытаться найти Масякина, кореша Вали, а там поглядим.

– И как ты думаешь его искать, когда мы только что чуть не потеряли друг друга? Город этот вообще дикий. Дома все страшные. И нет никого, – Жека замолк, о чем-то неожиданно вспомнив. – Чувствую себя, как в тот раз, когда мы мелкими гуляли втроем и забрели в какой-то незнакомый двор. Дома, как и везде, – шестнадцатиэтажные, попугайной расцветки, но там они какие-то стремные были, обшарпанные и будто гнилые. Как здесь примерно. И там были ебнутые какие-то пацаны, старше нас. Мелкие, лет по двенадцать, но уже с острыми большими ножами. Тебе, Костет, еще руку порезали легонечко, чтобы показать, что настроены серьезно. И сказали, что если мы еще раз в том дворе появимся, то вообще нас закопают. Вот я себя чувствую, как тогда. До сих пор тот двор обхожу.

– Не было такого, – запротестовал Вовка. – Я бы запомнил.

– Никто мне руку не резал, – проговорил Костет.

– Да вы что, охренели совсем?! – заорал Жека. – Не могло такое привидеться.

– Никто мне руку не резал, – упрямо повторил Костет.

– А вот дай, покажу, шрам, наверное, остался, – потребовал Жека.

– Не буду я во всякой ерунде участвовать, – отвернулся Костет.

– Тогда сами посмотрите! Левая рука, посредине бицухи... Шрам длинный, но не очень заметный. Ты, когда домой пришел, сказал матери, что с забора упал и об гвоздь покарябался. Она поверила.

Костет снял куртку и задрал рукав футболки с портретом довольного жизнью Аршавина. Через бицуху тянулась едва заметная бледная полоска. Такая тонкая, что с высоты поднявшегося от возмущения Жеки видно ее не было, но по изумленным лицам друзей он понял, что есть там эта полоска. Что не приснилось ему.

– Надо же, – задумчиво протянул Костет. – Шрам. Не помню, как он появился. Никогда не замечал его.

– Вот у меня сейчас чувство такое, что нам, как тогда, кровь пустили, – сказал Жека. – Только в этот раз они не Ко-стета выбрали, а Валю. Чтобы мы съябывали подобру-поздорову.

– Пойдем отсюда, – Вовка встал и отряхнул штаны от песка ладонью.

– Куда? – поинтересовался Костет.

– Обратно. К проходной.

– Ты обурел? – подошел к нему Жека, выпятив грудь. – Чтобы мы ушли и Валю этим сукам оставили?

– Дурак ты, Жека, если подумал так, – заглянул ему в глаза Вовка. – Там вещи наши лежат. И сумка Вальтера Михайловича. В ней распечатка, в которой написано, как найти Масякина, кореша евонного.

– Ввяжемся в драку, а там разберемся, – процитировал кого-то Костет.

Опасались, что оставленные сумки кто-нибудь уже тихой сапой потырил, и теперь им точно будет не найти Масякина. Но сумки стояли точно там, где их оставили – на крыльце административного здания.

Распечатка оказалась на месте – в правом переднем кармане сумки Вальтера Михайловича. Всего два листа формата А4. На одном – письмо от Масякина: как добираться, где ждать машину, что сказать на проходной, где получить пропуска, и прочие, оказавшиеся ненужными, указания. Зато на втором – план Мудрова с пунктирной линией, тянущейся от проходной до жилого комплекса 17/Б/82 и сплошной линией, ведущей к бункеру. Оба здания были помечены крестами, как на пиратской карте сокровищ. Рядом сответствующие подписи – «жилой комплекс» и «подземная лаборатория». Названия остальных зданий были нечитабельны – печать мелкая и некачественная.

Вальтер Михайлович не раскрыл пацанам всего, что знал о кореянке Тамаре Цой и ее местонахождении. Он рассудил, что они слишком импульсивны, особенно Костет, и могут наделать глупостей. Что лучше уж он им обо всем на месте расскажет. В чем-то он, разумеется, был прав. Но теперь решение это обернулась против него и всей операции, которую он называл «Антиведьма».

Пацаны подумали, что с большей вероятностью найдут Масякина в жилом комплексе. А потом уже, если его там не окажется, пойдут по пунктирной линии. К тому же, в сравнении со сплошной линией, пунктирная смотрелась как нечто «добавочное» и «необязательное».

Г Л А В А V

Я никогда не говорила: «Я хочу быть одна». Я только сказала: «Я хочу, чтобы меня оставили в покое», а это не то же самое.

Грета Гарбо

1. Идут

Дорога к жилищу Масякина заняла больше времени, чем предполагалось. Здания – блочные клоны, делящиеся на лабораторные комплексы и жилые блоки. Названия улиц и номера домов перепачканы скверно пахнущей грязью, такой же, как табличка администрации. Пацаны по очереди бегали оттирать их, чтобы свериться с картой. Время будто специально замедлялось, а пространство деформировалось, то удлиняясь, то сокращаясь – все, чтобы высосать из незваных гостей как можно больше энергии.

– Слышите? – остановился Костет.

– Чего? – насторожились его спутники.

– В том-то и дело, что ничего. Вообще никаких звуков. Даже птиц не слышно.

– Я думаю, они специально, – задрал голову Жека. – Чуют жопой, что здесь мерзость творится, и не летят.

Полминуты стояли молча, слушая небывалую тишину. Здания смотрели на пацанов с холодным презрением. Теперь Вовке казалось, что хоть они все и одинаковые, но в то же время пугающе разные. Словно шеренги солдат тьмы, одетых в пыльную униформу. И у каждого в обойме припасены свои тайны и опасности. Для всех один и тот же приказ: никакой пощады к врагу – поймать, растоптать, развеять по ветру прах.

– Хватит уже сопли пускать, – стряхнул оцепенение Вовка. – Пошли дальше. Немного уже осталось.

Так и было. Вскоре они вышли к дому Масякина.

– Вроде бы это он, – Вовка сверился с картой. – Если они, конечно, номера не перевесили. С них станется.

– С кого? – спросил Жека.

– Да не знаю я! – заорал Вовка. – С кого-то. Кто здесь орудует. Кто похитил Вальтера Михайловича. Кто номера домов замазал. Знаю только, что не рады нам здесь.

Жека вздохнул. Недавнее воспоминание о гопниках, порезавших руку Костету, все еще не давало ему покоя. Но почему он только сейчас об этом вспомнил? Почему другие забыли об этом начисто? Был бы здесь Валя, рассказал бы им про психоанализ и подавленные воспоминания. Но Вали здесь не было.

Небольшой двухэтажный дом выглядел так, словно в него не заходили с восьмидесятых годов. Остальные здешние здания в сравнении с ним смотрелись, как после капремонта. Если бы кто-то задумал снимать городскую версию сказки о Бабе-Яге, то эта «избушка» подошла бы идеально.

Дверь поддалась не сразу. Сначала за нее схватился хилый Костет, потом, как в «Репке», к нему присоединился Жека. И только после того, как поучаствовал Вовка, с трудом справились. Внутри затхло воняло старьем, а с потолка медленно и красиво падали хлопья штукатурки, напоминая о празднике Нового Года. Множество глубоких царапин покрывало потрескавшиеся стены.

– Отметины медведя-каннибала, – то ли пошутил, то ли предположил Жека.

Согласно приписке к распечатке зелеными чернилами, Саша Масякин обитал на втором этаже. Ступени, под стать остальному, были треснувшими и ненадежными, того и гляди рухнут.

Дойдя до масякинской двери, пацаны заметили, что она не заперта, но медлили открыть ее. Напрягая слух, силились уловить хоть какой-нибудь шум внутри, но ровным счетом ничего не слышали.

– Вдруг медведь-каннибал там живет? – беспокоился Ко-стет. – Он тут все исцарапал, поднялся по лестнице и сожрал, падла, Масякина. Пользуется теперь его удобствами, как берлогой. А мы войдем сейчас и потревожим его. Тогда он нас тоже съест.

2. Внутри

Вовка набрал полные легкие воздуха и распахнул дверь.

Интуиция подсказала ему задержать дыхание. Остальным в носы ударил совсем уж невыносимый запах старья и сырости, доведенный до предела насыщенности. У Кости даже глаза прослезились, а Жека бросился открывать окна.

– Фу, бля, – жадно дышал он относительно свежим воздухом Мудрова, высунувшись из окна наполовину. – А это еще что за такое?

– Увидел там чо? – спросил Костет.

– Показалось, чо. Откуда здесь взяться троллейбусу, правда ведь? Здесь даже проводов нигде не развешано.

– А ты уверен, что это именно троллейбус был? Может, трамвай? – лыбился Костет.

– Не подкалывай. Сам же сказал, что привиделось. Но это именно троллейбус был. Черный и с рогами.

– Масякина здесь нет, – констатировал Вовка, вернувшийся после того, как обежал всю квартиру. – Давайте теперь внимательно поищем. Может, он записку оставил. Или что-нибудь полезное найдем.

Жека в ящике тумбочки обнаружил складной нож «Викторинокс», оглянулся на всякий случай и положил в карман. С самого детства мечтал о таком ноже.

С кухни раздался торжествующий клич. Его испустил Костет, отыскавший в ящике бутылку водки. Правда, в том, что это именно водка, он убедился не сразу, – для этого понадобилось открыть бутылку, понюхать ее содержимое, налить полрюмки и выпить. Дело в том, что водка эта была в голубоватой пластиковой бутылке, как от «бонаквы», только с надписью «водка» на белой наклейке. Больше ничего написано не было.

Это была здешняя Мудровская нановодка – подарок Ленгварда Захаровича Масякину на заселение.

Рафаэль Яковлевич, прозванный среди своих «Водочным Моцартом», хоть и продавал свой инновационный продукт Мудровцам, но далеко не каждому. Только проверенным людям. Местной знаменитости, Ленгварду Захаровичу, он, понятное дело, отказать не мог.

Между тем, личные отношения «Водочного Моцарта» с «Кукурузным гегемоном» были не самыми теплыми. Дискуссии приверженца социализма с человеческим лицом Ленгварда Захаровича со сторонником просвещенного капитализма Рафаэлем Яковлевичем порою чуть не доходили до драк. Что было немудрено, ведь желание поговорить на идеологические темы чаще всего возникало у них после очередного испытания нановодки.

– Лучшая водка в мире! – заверил Ленгвард Захарович, протягивая бутылку Масякину в тот, первый день. – Нигде, кроме Мудрова, такой водки не найти! Рафаэль Яковлевич, ее изобретатель, хоть и дурак дураком в политических вопросах, но дело свое знает.

Масякин на тот момент еще не освоился в городе. Поэтому водку эту пить не стал, решив, что какой-нибудь самогон, и поставил ее в кухонный шкаф. Где она благополучно дожидалась, пока ее не найдет и не попробует, рискуя жизнью, Костет.

В другом кухонном ящике хранился герметично запечатанный мешок каких-то печенек. Больше съестного не было – остальное Масякин забрал с собой при переезде. Разорвав полиэтилен упаковки, пацаны набросились на печенье – очень хотелось жрать. В кулере, стоявшем на кухне, вода была вполне ничего, не испорченная. Водку решили пока приберечь, потому что в сложившейся ситуации нужно было сохранять самообладание и трезвый рассудок. Пусть от этой же самой ситуации и хотелось набухаться до потери сознания.