Текст книги "Черный троллейбус"

Автор книги: Дмитрий Глебов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

6. Новые потери

Ленгвард Захарович заметил, что враги окружили Масяки-на. На протяжении всей битвы он то и дело обращал внимание на своего подопечного, готовый в случае чего тут же прийти на помощь. Этот момент наступил. Жабы величиной с овчарку повалили Масякина на землю, дернув за ноги длинными липкими языками.

По пути Ленгвард Захарович бросил несколько взрывных кукурузин под ноги гигантской вагины. Неповоротливая тварь зашаталась и рухнула. Повреждения были не столь серьезны, однако без посторонней помощи подняться она не могла.

Пожилой ученый принялся яростно распинывать жаб, спасая Масякина. Жабы с поросячьим визгом летели в разные стороны.

Когда прогремел роковой выстрел, Масякин был уже полностью освобожден от гадких рептилий. Вдруг лицо парня окрасилось в красный – это на него выплеснулось содержимое черепной коробки кукурузного старца.

После того, как тело Ленгварда Захаровича с расколотой, как арбуз, головой упало, Масякин увидел перед собой звероподобного милиционера, нацелившего на него ТТ.

– Наша служба и опасна и трудна-а-а, – напевал милиционер, готовясь прикончить молодого ученого. В этот момент с диким воплем на него накинулся Билял и опрокинул верзилу навзничь. Оружие монстра отлетело в сторону, выбив сноп искр при падении на асфальт.

Дважды спасенный от смерти Масякин подоспел к ТТ раньше мента. Но пистолет не послушался Масякина, когда тот попытался застрелить монстра. Оружие верой и правдой служило своему хозяину, отказываясь открывать по нему огонь. Этот ТТ тоже был своего рода монстром.

Чудовище, отбросившее Биляла в сторону, поднялось и поперло на Масякина, все еще судорожно пытавшегося выстрелить.

– Слышь, мент, – сказал кавказец, утирая кровь с губ. – Хватит маленьких обижать. Давай со мной прямо сейчас. Один на один. Без оружия.

Милиционер остановился, обернулся на Биляла и зачем-то отстегнул пустую кобуру. Кобура сползла вниз. Чудовище приняло предложение человека. На время их битвы война прекратилась. Обе стороны – сопротивленцы и чудовища – обступили бойцов плотным кольцом.

– Ты в своем уме?! – осуждающе зашептал Рафаэль Яковлевич кавказцу. – Он же тебя прикончит! Видел, какого он роста? Это тебе не битва Пересвета с Челубеем!

– И не таких укладывали, – самонадеянно заявил Билял. В прошлом он почти профессионально участвовал в боях без правил, и теперь в силах своих не сомневался. Со спортом пришлось расстаться из-за науки, – не очень-то они сочетались.

Понеслась! Лоу-кик от Биляла. Подхват под ногу от милиционера. Четыре сокрушающих удара от Биляла – в ухо, в лоб, по зубам и в челюсть. Те зрители, что имели рты, завопили. Фиолетовые руки забарабанили пальцами по асфальту, дырявые простыни захлопались в истерике. Защита, отходы, обоюдные выпады. Билял начинал утомляться. Милиционер будто бы не представлял, что такое усталость, даже теперь, лишившись подпитки озера.

Он подставился еще несколько раз, но, казалось, только для того, чтобы позволить Билялу выдохнуться. Милиционер стоял с разбитой бровью, зеленая кровь застилала ему глаза. Билял продолжал наступать. По-прежнему бил ровно и жестко, ловко уворачиваясь от чугунных кулаков соперника.

А потом демонический титан взял и просто перехватил кулак дагестанца. Сделал шаг ему навстречу. Схватил за горло, начал душить одной левой рукой. После этого отпустил кулак Биляла, схватился за его колено, перевернул вверх тормашками, поднял и со всей силы ударил головой об асфальт. Шея хрустнула. Тело обмякло.

– Получи, сука! – это Вовка прыгнул в центр круга и обдал милиционера водкой.

Лицо защитника демонического правопорядка зеленым желе сползло вниз, обнажив смеющийся белый череп. Милиционер закрыл огромными ладонями свои пустые глазницы, медленно опустился на колени и затих. Кроткая смерть.

Вовка кружился на одном месте обезумевшей каруселью, распространяя потоки водки вокруг себя, скашивая скучившихся монстров. Опомнившись, друзья примкнули к нему и тоже стали раскручиваться. Большинство демонов не успели отбежать на безопасное расстояние. В чем-то по-детски наивные, они не ждали такого коварства.

– Милые мои! – орал в бреду Кожемякин, обращаясь к классу чучел, ожидавшему его возвращения в кабинете географии. – Так и не дожили мы с вами до выпускного! Учитесь хорошо, не забывайте своего старого...

Из дыры, прожженной в животе педагога-садиста, вывалились зеленые кишки. Он шатался из стороны в сторону, еле удерживая равновесие. Пацаны не обращали на него внимания. Кожемякин больше не представлял опасности. Не стоило тратить на обреченного драгоценную водку.

Со своей отдаленной позиции Кондуктор видел, что проигрывает сражение. Понимала это и Тамара Цой.

– Это еще не конец, – пообещал Кондуктор. – Это была лишь репетиция. Я не был готов к поражению. Предполагалось, что мы захватим этот город молниеносно, не дав врагу опомниться. Кто же знал, что нам окажут сопротивление. Причем кто.

– Мы соберемся и накопим силы. Поработаем над ошибками и не допустим нового провала, – сказала Цой.

– Только не мы, а я, – Кондуктор поместил два пальца в рот и громко свистнул. На его зов из воздуха возник, примчался черный троллейбус. Как какая-нибудь сивка-бурка.

Кондуктор спрыгнул с осьминога и влетел в троллейбус. За ним устремилась Тамара Цой, пятерка гопников-демонов и несколько других созданий преисподней, кто был поближе.

– Удирают! – показал пальцем Вовка.

Троллейбус уходил, быстро набирая скорость. Немногочисленные выжившие чудовища ковыляли следом.

– Так мы чего это. Победили? – неуверенно спросил Жека.

– Пока еще нет, – Костет сплюнул и вновь посмотрел на почти скрывшийся из виду троллейбус. – С ними осталась Тамара Цой. Значит, они еще проявят себя.

Г Л А В А XIV

Когда мстит женщина – это всегда гениально. И очень опасно. Но что же сказать, если эта женщина уже много лет как в совершенстве освоила смертельно изысканное искусство шпионского мастерства?

Если эта женщина способна выследить врага даже там, где найти его практически невозможно, и нанести удар так, как не сумеет это никто другой?

Аннотация к одной книжке

1. Далекие края

Несмотря на поражение, подчиненные продолжали относиться к царю с обожанием. С обожанием и надеждой. Они понимали, что все, что он делал, пусть и с ошибками, совершалось единственно ради их блага. Это Тамара Цой, вероломная корейская выдра, преследует свои шкурные интересы. А Тюленев – святой человек, пусть и не красавец. И покойный предыдущий Кондуктор его хвалил, и не зря прочил себе в преемники.

А то, что у демонов не получилось поработить человечество с первого раза, так это тоже типично. У них на сей счет была не столь уж высокая самооценка, ведь во всех людских сказках и большинстве фильмов добро всегда побеждало зло.

Собственных сказок и фильмов у демонов не было, поэтому приходилось довольствоваться человеческими. Это как постсоветские граждане, смотревшие в девяностые годы американские боевики, где русские показаны тупыми и злобными, которых все равно разобьет какой-нибудь Сталлоне. Ну где тут взяться адекватной самооценке?

– Мы едем-едем-едем в далекие края... – безмятежно горланил Тюленев, сидя в черном троллейбусе, все более отдаляющемся от места недавнего поражения. И все демоны ему вторили.

Не пела только одна Тамара Цой. Ее плоское одутловатое лицо коркой непроницаемого льда покрывала гримаса презрения.

2. Запоздалая помощь

Как только враг капитулировал из Мудрова, возникла другая проблема: что-то нужно было объяснить. Ведь как так – только что был наукоград Мудров, а теперь нет его. Куда делся? И ученых, новых невтонов с платонами, тоже нет. Остались только эти – один водочник, один молодой малозначительный ученый, которого даже в США не взяли, и еще какая-то шушера. Не факт, что на них в итоге и не повесят катастрофу. И валяй, доказывай потом свою невиновность по евросудам, си-дючи в российской колонии.

Герои-победители постановили ничего никому не объяснять – просто забрали свои документы из отдела кадров, уничтожили все упоминания о себе в компьютерах и были таковы.

Уходили из Мудрова лесом, потому что предчувствовали, что скоро их навестят незваные гости в лице вооруженных сил Российской Федерации. Фигово было бы, столкнись они на единственной ведущей сюда дороге.

Сопротивленцы, конечно, не знали тогда, но догадывались, что демоны посылают куда надо продуманные, не придерешься, отчеты. И на звонки-письма ничего не ведающих родственников погибших ученых тоже кто-то должен отвечать, чтобы раньше времени не возникло подозрений.

Были. Были в новоМудровском городском устройстве демоны, заведовавшие этой частью. Именно они собирали симки из разрядившихся мобильных телефонов, эсэмэсили, рассылали электронные письма со стандартным: «У нас сейчас в городе запары дикие, проверка, будь она неладна, нагрянула, так что какое-то время никакой связи не будет. Но ты не волнуйся, никто меня не съел, не превратил в чучело, я жив, здоров, очень люблю тебя и нашего ребенка, если таковой имеется».

«Отдел обмана и контрпропаганды», проворачивавший все эти мероприятия, располагался в одном из неприметных жилых блоков. Мимо него наши герои несколько раз прошмыгнули туда-обратно по своим делам, так ничего и не заподозрив. Только здесь работали интернет и сотовая связь. Охраняли здание сиамские коты-невидимки, готовые в случае малейшей опасности разорвать провода и разбить модем вдребезги.

Когда пацаны, Валя, Масякин и Рафаэль Яковлевич подошли к железнодорожной станции, то заметили промчавшиеся мимо бронетранспортеры, пожарные машины, скорую помощь и черные внедорожники с генералами, а в небе – какое-то количество вертолетов.

Что странно, в прессе о случившемся в Мудрове вообще ни слова не сказали. Упоминания об инновационном центре стремительно смолкли, будто его и не было. Опять-таки, не из-за того ли, что не на кого было свалить катастрофу?..

3. Масякин и Рафаэль Яковлевич

Рафаэль Яковлевич, у которого после разрушения водочной машины забот хватало, позвал к себе Масякина в качестве подручного. И тот пошел, хоть ничего в алкогольной химии и не понимал, кроме, безусловно, потребления.

Молодой ученый работал по принципу «принеси-подай» и дегустировал образцы продукции по первому требованию. С Рафаэлем Яковлевичем они изучали и совершенствовали нановодку, а также собирали по деталям, по винтикам новую машину для ее производства.

Попутно Масякин получал второе высшее образование, по части пищевой химии. Прежде чем поступать в вуз, он пришел в американское посольство, проконсультироваться, нужны ли им химики алкогольной промышленности. Оказалось, что чрезвычайно нужны. Тем более такие инновационные.

Сам же Рафаэль Яковлевич, как только новая машина была сконструирована, без всякого стеснения торговал нановодкой из-под полы. Как какая-нибудь престарелая тетушка-самогонщица. Цена, что ожидаемо, была заоблачная.

На дальнейшие исследования требовались крупные деньги. Да и кредит, взятый на восстановление техники, тоже нужно было выплачивать.

Вовка, Костет и Жека вернулись к учебе. Изменившиеся, возмужавшие, повидавшие настоящую жизнь и героическую смерть товарищей. Сплоченный отряд настоящих бойцов. Несмотря на то, что Валя снова был с ними, по-прежнему воздерживались от употребления алкоголя.

Только если иногда, по большим праздникам, или с Вальтером Михайловичем за компанию. Когда отпаивали его нановодкой в надежде на полное выздоровление. Но процедуры эти обычно давали мизерный результат.

Возвращаясь из Мудрова домой, Жека поймал себя на том, что волнуется. Не видел мать всего неделю, и так успел по ней соскучиться.

– Мам, я вернулся, – крикнул он еще в коридоре, пока разувался. Никто ему не ответил. Только звук работающего телика доносился из комнаты. А вдруг они добрались до нее, пока он воевал с жуками в Мудрове? Подослали синюю руку, или пустили по ящику программу, высасывающую мозги, как та приставка... И теперь она лежит здесь мертвая, третий день как разлагается.

Он бросился в комнату и застал мать в том же месте, в котором покинул, – развалившейся на диване перед зомбоящи-ком. Быстро меняющиеся картинки отражались в ее застывших глазах. Все было по-прежнему.

Жеке стало стыдно за свои чувства. Втянув голову в плечи, он развернулся в свою комнату.

– Жень, – окликнула его мать. – Это ты там мнешься?

Парень остановился. Ему хотелось, чтобы она задала ему какой-нибудь вопрос. Спросила, как там, в Мудрове, про который президент еще совсем недавно на каждом канале. Он бы не рассказал ей всей правды, придумал какую-нибудь отмазу. Но они впервые поговорили бы черт знает за сколько лет. Может, за всю жизнь впервые поговорили. Но ведь она не скажет ничего такого. Точно не скажет. Или.

– В магазин сходи. Хоть какая польза от тебя будет.

Сделав вид, что глухой, Жека прошел к себе. Обычно в таких случаях мать переходила на громкий многоэтажный мат, но сегодня отчего-то сделала исключение. Наверное, программу интересную показали.

Вальтер Михайлович недолго продержался на своем месте руководителя волонтерского клуба. Уволили за безынициативность, незадолго до этого наградив премией за инициативу с Мудровской командировкой.

Валя чувствовал себя еще более неприкаянным, чем когда-либо. Длинными драматическими тирадами, как тогда, в Муд-рове, больше не разражался. Держал все в себе. Волонтеры переставшего существовать «Трезвого взгляда» пытались разговорить наставника, вместе и поодиночке, но в глубину себя он их не пускал.

Вальтер просто не был уверен в существовании той глубины. Казался себе человеком, химическим путем прошедшим эмоциональную кастрацию. Жил в своей коммунальной комнатушке на пособие по безработице, на одних только кашках, словно старик. Если только иногда кто-то из пацанов заносил ему продуктовый набор. Фрукты, овощи, сосиски, нановодку... Валя благодарил, но ел без аппетита.

Он оброс длинной хипповской шевелюрой и редкой клочковатой бородой, отчего стал похож на блаженного.

Безучастно бродил по городу. Наблюдал за быстро исчезающим питерским летом. Особенно любил пройтись в окрестностях метро «Черная Речка». Очень ему нравились тамошние парки и зеленые зоны.

Вальтер Михайлович уже давно натыкался на разные загадочные знаки. Находил смысл в надписях на заборах в различных частях города. Они, лаконичные и нецензурные, превращались для него в целостное послание. Только о чем оно – он не ведал.

Трижды под ноги ему падали волнистые попугайчики. И всякий раз были эти зеленые птички абсолютно мертвыми.

В последнее время он постоянно чего-то ждал, но стеснялся признаться в этом пацанам. Про попугаев тоже не говорил. Переживал, что через него они снова втянутся в неприятности. А так, может, и пронесет. Не зацепит.

Как-то Валя стоял на остановке. Ветра не было. Птицы не пели. Попугайчики не падали. Только хорошо знакомый, все подступающий скрип. Вальтер Михайлович оглянулся – вообще никого, пустота. Как он оказался в этой части города?

Неважно.

Это за ним.

Дождался.

Отмучился.

Вернувшись из Мудрова, Костет каждую неделю ходил в лесопарк. Подолгу стоял у березки, под которой покоились разбитые Настюхины кости. Больше ведь ничего от нее не осталось. Только мука эта костяная.

Береза была точно такой же, как и в прошлом году. Ничего сверхъестественного с ней не происходило. А должно было? Нет, ну ведь столько всего вокруг эдакого. И мистического, и не очень. Ходорковский вон вчера в тюрьме повесился.

Почему бы тогда и березке не заговорить человеческим голосом? И где теперь Настюха? Хорошо ли ей живется в загробном мире? Жаль, что так и не смог за нее отомстить. Подпортил крови мерзавцам, но этого, блядь, мало. Хорошо, да не то. Вот бы еще что-нибудь сделать. Он бы сделал. Не упустил бы возможности.

Когда она только появится, пидораска, Цой эта. И появится ли вообще. Может, хватит ума не высовываться. У них теперь завидные запасы нановодки, так что они ее быстро на место поставят. В случае чего.

Такие мысли дрессированными цирковыми хищниками проносились по арене Костетовой головы. Он стоял у заветной березы и никак не мог их утихомирить. Настроиться на нужный лад.

Зазвонил телефон. На экране высветилось имя звонящего, отчего жиденькие Костетовы усы встали дыбом. Имя, которое он явно не вносил в свою трубку. И не имя вовсе, а должность.

Костету звонил Кондуктор. Причем мелодия звонка тоже была специфическая – похоронный марш Шопена. Могли бы что-нибудь пооригинальней придумать.

Костет сглотнул слюну и приложил трубку к уху:

– Слушаю.

Г Л А В А XV

Каждый демон – это прежде всего артист!

Кондуктор Тюленев

То, что шипит в углу

Действующие лица:

Борис Андреевич

Валя

Лена

Гришка

Кондуктор

Комната. Вплотную к стене стоит малиновый диван с несколькими оранжевыми заплатками. Слева от него – маленький холодильник «Атлант». Справа – тумбочка. Еще правее – большой двустворчатый шкаф. Перед диваном – журнальный столик. Больше в комнате никакой мебели нет. Зато есть окно. А еще – обои с абстрактным растительным узором.

Если пялиться в них неотрывно, можно увидеть что-нибудь интересное. Чаще всего это пожилой дворник Борис Андреевич, только что обратившийся в мышиную веру. Черты его исполнены мученической торжественности. Словно бы он отравился паленой водкой за здравие своего писклявого бога.

Согласно преданию, мышиный господь создал планету из овсяного зернышка и тут же прогрыз в ней нору до самого рая (ада мышиной религией не предусмотрено). Только праведники обнаружат тщательно замаскированный порог райской норы. Только праведники. И только по запаху.

Валя, парень двадцати девяти лет, снимает эту комнату что-то около года. Раньше он часто смотрел в обои, но после возвращения из Мудрова избегает Бориса Андреевича.

Пока что в комнате темно, и мы не видим никакой мебели. Обоев мы бы не увидели при любом раскладе, потому что их нет. Вместо стены, на которую они должны были быть наклеены, – край сцены. Так что, когда герои всматриваются в растительные узоры, на самом деле они смотрят вам прямо в глаза.

Но вот дверной замок кряхтит и щелкает, после чего в комнату вваливаются двое – хорошо знакомый нам Валя и совершенно пока незнакомая Лена. Валя включает свет, закрывает дверь, несколько раз сильно дергает ручку, проверяя надежность замка. Тем временем Лена быстрыми шагами идет к дивану и падает на него, уставившись перед собой.

Предполагается, что она смотрит в стену, но по правде, вы поняли, – в зрительный зал. На вид ей дашь не больше двадцати трех. Валя просто бледный, а вот у Лены кожа так прямо и вовсе бледно-зеленоватая, под цвет обоев, которые мы не видим.

Лена (не отрывая взгляда от обоев). Кажется, получилось. Кажется, убежали...

Валя (подбегает к окну и пристально высматривает кого-то на улице). Никого. Не понимаю, почему они нас так легко отпустили.

Лена. Меня сейчас стошнит.

Валя. Давай покажу, где туалет.

Лена (взволнованно). Не надо! Не хочу оставаться одна.

Валя. Могу предложить пакет. Потом мы его завяжем и спрячем в другой пакет, который тоже завяжем. Двойная защита. А потом положим его в тумбочку. И все. Никакого запаха. Выбросим, когда появится настроение. Настроение выбросить пакетик с блевотой.

Лена. Спасибо, но не надо. Уже не тошнит. Прошло.

Валя. Тогда, может, водки выпьем? Раз не тошнит.

Лена кивает.

Валя достает из тумбочки пару стаканов. Из холодильника – водку, хлеб и вареную колбасу. Делает бутерброды, отрезая неровные толстые куски колбасы, не так давно принесенной Костетом. Небрежно наливает себе и Лене по полстакана. Мы видим, что руки его дрожат.

Подает Лене стакан и бутерброд, усаживается рядом с точно таким же комплектом. Теперь он тоже вглядывается в стену, будто она – плазменный телик. Выпивает свою порцию, морщится, закусывает. Лена не пьет. Ставит стакан на маленький холодильник, как на тумбочку. Сверху накрывает стакан бутербродом. Ее отвлекли обои.

Лена. Слушай, а чего такое с этими обоями?

Валя. Да ничего. Обычные обои. С абстрактным растительным узором.

Лена (показывает пальцем). А зачем там этот дворник? Что он вообще делает?

Валя. А... Так это Борис Андреевич. Он обратился в мышиную веру. Мышиный всевышний создал землю из какого-то там зернышка, и в нем же прогрыз нору в царствие небесное. Вот он и хочет в нее пролезть. (Резко обернувшись на Лену.) Так ты, значит, что, тоже его видишь?

Лена. Вижу. У него лицо такое, будто он глотнул паленой водки. Но сделал это нарочно. Он знал, чем это ему грозит, но все равно выпил, потому что бог повелел ему это. Он ведь может ослепнуть теперь. Дворник. Не бог. С богом ничего страшного не произойдет.

Валя. Это его выбор. Дворника. Не бога. Каждый делает выбор. Про бога не знаю. Сомневаюсь. Нужно уметь принимать решения. Борис Андреевич умеет, – за это я его уважаю.

Лена. Я уже слышала это. Ты говорил об этом там. Ты призывал сделать свой выбор. Принять решение. Слово в слово. Кроме Бориса Андреевича, – о нем ты не упоминал.

Валя. Так это все случилось с нами на самом деле?

Лена. Смотря что. Если ты о черном троллейбусе, то да. Если ты говоришь о том кошмарном типе, в костюме с лампасами, – я его видела. И я помню, как все сидели молча, пока он, провозгласив себя Кондуктором, невпопад шутил. Причем это были не отдельные анекдоты – это была целая шоу-программа. А помнишь, как он спросил у зрительного зала, – своих немых пассажиров, – почему никто не смеется?

Валя. Я помню. Он сказал, что, возможно, знает причину. Что, скорее всего, они просто плохо слышат его. А потом он схватил какого-то мужика, который сидел рядом с ним, у передних дверей, за ухо. И дернул за это ухо. И оторвал его. Но крови почему-то не полилось. Но так ведь не бывает, правда? Он аккуратно положил это ухо себе на ладонь, будто трупик любимой мышки. А потом прокричал в него какой-то очередной анекдот. С той моралью, что не надо было садиться на места для инвалидов, если сам не хочешь стать инвалидом...

Лена. Никто ничего не сказал на это. И только ты, единственный из всех, спросил, куда идет этот черный троллейбус. И все словно бы обернулись на тебя, хотя никто не пошевелился. Но было такое ощущение. Кажется, ты был единственным, кто не знал, куда он идет. Все остальные поняли это, как только заняли свои места. Ты и вправду не знал?

Валя. Не знал тогда, и не знаю сейчас. Ты правильно сказала, что все понимали. Все просто понимали, и переживали это понимание. И переживали небывалое единение в этом своем коллективном понимании одного и того же. Но никто из нас ничего не знал в этот момент. Никто и ничего. Мои челюсти будто склеились. Когда я задал этот вопрос в первый раз – сам не понял, что только что сказал. И еще – это было тихо. Очень тихо. Во второй раз получилось разборчивее. Тогда-то все и обернулись, хоть никто и не пошевелился.

Лена. Мысленно все обернулись на тебя. Но Кондуктор ничего не ответил. Только усмехнулся и приподнял бровь. Очень театрально приподнял бровь. Он был такой бледный-бледный, а бровь была такая черная-черная, будто нарисованная. А ты поднялся. Поднялся и продолжил.

Валя. Я поднялся. Меня знобило, ноги тряслись и не слушались, но я поднялся. И тогда я стал говорить. И челюсти расклеились окончательно. Они расклеились так, как никогда прежде не расклеивались. И слова приходили ко мне откуда-то. И я говорил их. Словно на митинге. Агитировал, поднимал на восстание. Я говорил со спинами и затылками остальных пассажиров, будто с родными лицами. И Кондуктор не обращал на меня никакого внимания, продолжая свою шоу-программу. И только ты обернулась.

Лена. Это было сложно. Я не знаю, как мне это удалось. Я хотела поддержать тебя. Сказать тебе что-то, но не могла. Говорили только губы, голоса не было.

Валя. Я заметил это. Умолк и стал читать по твоим губам.

Лена. Ты умеешь читать по губам?

Валя. Нет, но что-то я все-таки прочитал.

Лена. В деревне, откуда я родом, существует поверье, что истинной телепатией владеют только влюбленные. Своим взглядом они могут передать друг другу все, что угодно. Самые сложные формулы, факты и просто догадки...

Валя. Это не поверье, а какой-то сопливый трюизм. Жизнь куда сложнее всех этих прямых линий. Многие верят в счастье, а я – нет. Я не из таких.

Лена. Любая истина, аксиома – всегда трюизм.

Валя. А ты из деревни? Я никогда не был в деревне. Ты не поверишь, но ни разу. Завидовал одноклассникам, когда они уезжали в деревню на лето.

Лена. Это был почти город. Неважно. Вернемся в троллейбус...

Валя. Не хочу в троллейбус!

Лена. ...И ты ударил ногой по стеклу. По тому, над которым не было надписи «Запасный выход». И оно почему-то разбилось на множество маленьких осколков. А потом ты схватил меня в охапку. И потащил с собой. Я честно старалась идти, а ноги мои заплетались. Но ты все равно потащил.

Валя. ...Мы выпрыгнули с тобой на ходу. Ничего не сломали. Даже не поцарапались. Странно, правда? Но еще более странно то, что троллейбус не притормозил. Не развернулся. Не открылись двери, и из них не выпрыгнул этот нечеловеческий Кондуктор. Ничего не произошло. И мы побежали. Побежали, не оборачиваясь.

Лена. Так получается, нам удалось сбежать?

Валя. Это было бы слишком просто. Это еще не конец. Но пока что мы в безопасности. Пока мы можем отдохнуть и набраться сил.

Лена. Ты был очень бледным. Сейчас – почти розовый.

Валя. Спасибо. А вот ты по-прежнему зеленоватая. Кстати, как тебя зовут?

Лена. Меня зовут Лена. А тебя?

Валя. Вальтер. Да, такое редкое имя. Нет, я не еврей. И не немец. Давай, что ли, добьем ее? (Взглядомуказывает на водку.) Ты не выпила, кстати.

Лена. Я не хочу.

Валя. Тогда я выпью за тебя. Чего продукт переводить.

Берет порцию Лены. Выпивает водку, морщится, закусывает бутербродом. Раздается настойчивый стук в дверь. Оба дергаются, подскакивают, с ужасом смотрят на дверь.

Лена (шепотом, обращенным к Вале). Кто там?

Валя (громко, чтобы его было хорошо слышно за дверью). Кто там?!

Пьяный голос за дверью. Кто-кто... Конь в говно... Гришка это! Сотку не одолжишь до вторника? Или хочешь, как часть квартплаты засчитаю.

Валя (шепотом, Лене). Это Гришка, алкаш-хозяин, у которого я снимаю.

Валя поднимается и идет к двери. Достает из кармана несколько бумажек, выбирает из них одну – сотенную купюру. Облегченно улыбается. Открывает дверь. Столбенеет, в ужасе прикрыв рот купюрой. Пятится в комнату. За ним в дверь заходит сосед Гришка, выглядящий сегодня совсем не так, как обычно.

Лицо у него морковное, как всегда, и волосы растрепаны, как всегда, и одежда мятая, как всегда, и все вроде как всегда, только одно лишь не как всегда – на голове у Гришки растут огромные козлиные рога. Настолько огромные, что, входя в комнату вслед за Валей, он задевает ими дверной косяк. Сыплется побелка. Гришка поднимает голову и хмуро оглядывает препятствие. Грозит дверному косяку кулаком, нагибается и входит в комнату.

Гришка. Чего уставился-то?

Валя. Да так, ничего.

Лена, сидящая на диване, с ужасом смотрит на Гришку. Гришка недоуменно смотрит на нее. Потом переводит взгляд на Валю и подмигивает левым глазом.

Гришка. А. Понятно все. Помешал тебе. Не знал, что ты тут не один. (Переводит взгляд на сторублевку, зажатую в руке Вальтера.) Так я, это.

Валя. Ага.

Валя опасливо протягивает Гришке сторублевую купюру. Гришка выхватывает купюру, лукаво подмигивает, но уже другим, правым глазом. Уходит. Валя быстро запирает за ним дверь.

Валя (облегченно вздохнув). Говорю же тебе – Гришка. Я у него комнату снимаю. Жена ему, конечно, изменяет, я в курсе, но чтобы так... Думаю, это связано с тем троллейбусом. У троллейбуса есть рога. Теперь и у Гришки есть рога. Корреляция налицо.

Лена. Я не понимаю. Но хуже всего то, что меня это удивляет, но как-то не сильно, не до конца. Не так, как должно было удивить. Я ждала чего-то такого. Я только этого и ждала с тех пор, как мы убежали.

Валя. Что-то здесь не так.

Лена. Говорят, что, когда троллейбусы только появились в Ленинграде, их называли «трамваями без рельс».

Валя. Да мало ли кто без рельс. Вся страна без рельс. Здесь другое что-то запрятано.

Лена. Без рельс – значит, без пути, без колеи.

Валя опускается на диван рядом с Леной.

Лена. Здесь мы не в безопасности. Но я не знаю, где бы мы могли спрятаться. Тут хотя бы есть дверь, которую можно закрыть на замок.

Валя. И водка. И колбаса с хлебом, что немаловажно. Еще каша есть овсяная.

Лена. Как ты оказался в этом троллейбусе?

Валя. Долгая история. Все началось с того, что я устроился на работу в какой-то там центр профилактики безнадзорности и наркозависимости и чего-то там еще, и пропаганды здорового образа жизни, толерантности и еще. Специалистом по работе с молодежью. Теперь я там не работаю. Меня уволили. Но пока я там работал, у меня был волонтерский клуб. Он назывался «Трезвый взгляд». В моем клубе были только трое – Володя, Костя и Жека. Отличные ребята. И вот.

Валя. Не очень.

Лена. А ты вообще по специальности работаешь? То есть работал.

Валя. Почти.

Лена. Так что там с троллейбусом?

Валя. Не надо было садиться в него. Но я сел по собственной воле. Я был какой-то, знаешь... Не выразить. Какой-то не я. Тень себя. И мне не хотелось быть таким. Поэтому и сел. Но сейчас, после того, что случилось, я какой-то, понимаешь, как будто прежний. Будто сбросил с себя вериги. И я все время ждал чего-то. А когда он остановился, я понял, что ждал именно его. И то, что я себя лучше чувствую, так это только подтверждает.

Лена. Вериги.

Валя. А как ты оказалась в этом троллейбусе?

Лена. Не помню.

Валя. У тебя такое зеленоватое лицо. Я вот (смотрит на себя в маленькое зеркальце) совсем розовый уже. А ты как была зеленая, так и осталась. И губы у тебя синеватые.

Лена. Ты мастер на комплименты.

Валя. Ты одна из них, да? Ты – живой труп!

Лена. Что?!

Валя. Вот почему ты не стала пить водку!

Лена. По-твоему, если девушка не пьет водку, то она чудовище?

Валя. Все больше в этом убеждаюсь.

Валя вскакивает, смотрит на Лену с ужасом. Лена закрывает лицо руками и рыдает. Внезапно доносятся звуки похоронного марша – это звонит мобильный телефон. Валя смотрит на экран.

Валя. Здесь написано, что звонит Кондуктор... Но у меня нет его номера.

Лена. Ответь ему.

Валя. Вот еще! Сама ответь.

Лена. Он тебе звонит. Я с ним уже наговорилась. Не хочу больше.

Валя. Вот и я не хочу. Он мне неприятен. Переведу лучше в бесшумный режим. (Нажимает на клавишу, и звук исчезает.)

Лена. Мне он тоже неприятен.

Валя. Он ведь не скажет ничего утешительного. Гадость какую-нибудь скажет. Типа, что Черная Ромашка идет за вами по запаху.

Лена. Черная Ромашка погибла. Повезло ей. Мы дружили. Она одна меня понимала.