Текст книги "Город Золотого Петушка"

Автор книги: Дмитрий Нагишкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

4

Они долго сидели молча.

Бежали над морем легкие облака – остатки ночного шторма. В пределах видимости бежали по водам залива эскадренные миноносцы, и папа Дима не удержался от того, чтобы не сказать:

– Кильватерная колонна, Игорешка! – Мелькали частые огоньки на бортах судов, и папа Дима, который все знал, восхищенно сказал: – Ишь ты! Как быстро пишет!

– Пишет? – переспросил Игорь недоуменно.

– Так моряки говорят про флажную азбуку и азбуку Морзе! – заметил папа. – Это сигнальщик работает на зеркальном отражателе – гелиографе… Знаешь, как зайчики зеркалом пускать? Вот и он так же!

– А-а! – сказал Игорь.

То вдали, то вблизи слышался гул реактивных самолетов: они то забирались на невыносимую высоту, то с оглушительным ревом, от которого вздрагивал и берег, пикировали на корабли. Сине-зеленые воды залива уходили в недосягаемую даль.

– Папа! А там что? – ткнул Игорь рукой в залив, туда, где он сливался с горизонтом.

– Незнаемые края, Игорек! – ответил серьезно отец.

Игорь погрозил ему пальцем:

– Ах ты, хитрый, опять меня обманываешь? Говорил, летим в незнаемые края, а прилетели в Латвию.

– Я тебя не обманывал, – сухо сказал отец. – Разве ты прежде знал этот уголок Советского Союза, разве ты бывал здесь? Нет. Вот и выходит – незнаемые края. А за заливом – море. А за морем – Швеция, Норвегия, Финляндия. А если перелететь туда вот, налево, там другие страны – Дания, Голландия, Германия, Польша, Чехословакия, а еще дальше – Англия и другие… И друзья наши, и враги наши, и такие, что ни на чью сторону не пристают.

– И враги! – сказал Игорь.

У него не выходил из головы разговор у грота той ночью. Невольно, в силу каких-то странных душевных движений, которых Игорь не смог бы и объяснить сам, один человек почему-то представлялся ему в гитлеровской форме. «Какая чепуха!» – сказал он сам себе, и все-таки человек с усиками так явственно рисовался ему именно таким, что он, кажется, готов был утверждать, что сам видел на нем петлицы с эсэсовским черепом. «Какая чепуха!» – опять сказал он мысленно. И вновь возвращался и возвращался к тому разговору. «У них», «они», – говорил человек с усиками, кладя какой-то раздел между людьми.

Приняв выражение этой озабоченности за выражение усталости, отец сказал ему:

– Иди-ка, Игорище, спать, чего сморщился?

Но, не слыша его, Игорь неожиданно спросил:

– Папа Дима! Если у нас нет теперь Сталина, то у нас все полезет по швам?

– Что? Что такое? – переспросил в удивлении отец и по привычке протянул руку, чтобы пощупать, нет ли у Игоря жара.

Ох, как ему надоел этот жест родительской заботы! Игорь отстранился от руки и сказал:

– Нормальная, папа! – и повторил свой вопрос.

– Что за странная мысль! – сказал отец. – Разве может один человек решать судьбы государства, создавать и разрушать их? Это длительный общественный процесс. Конечно, человек может играть огромную роль в жизни государства, но не до такой степени, чтобы с его смертью все могло развалиться. Времена теперь не те… Тем более у нас, где руководит народом партия. Да откуда у тебя такая мысль возникла? Бред какой-то!..

– Я слышал такой разговор, – сказал Игорь неохотно.

– Где?

– Да так. Тут, – неопределенно сказал Игорь.

– Конечно, наши враги связывали со смертью Сталина всякие необоснованные надежды. Но, как видишь, ничего не случилось… А ты такие разговоры не слушай, сынка!

И так как этот вопрос был для него вполне ясен, он тотчас же забыл об этом разговоре.

5

Папа Дима давно с любопытством приглядывался к тому, что происходило на берегу, и сейчас встал и, положив руку на плечо Игоря, пошел поближе к тому, что привлекло его внимание.

Аля и Ляля возились на берегу, на той полосе его, где песок был мокрый, что-то мастеря. Работали они в таком согласии, словно делая все одними руками, что невозможно было определить, кто и что из них делает. Едва стоило Ляле положить горсть мокрого песку, придавая ему какую-то форму, тотчас же Аля клала песок сюда же, продолжая эту форму так, словно видела перед собой ясно то, о чем думала Ляля. Папа Дима только головой покачал, глядя на их работу. Ну, молодцы! И главное, без суеты и без помехи друг другу! На это стоило посмотреть. И папа Дима сел вблизи, рассматривая то, что выходило из-под рук девочек, которые работали, словно песню пели, где каждое слово было известно и стояло на своем месте.

Кучки мокрого песка громоздились друг на друга, оглаживались, подравнивались, принимая определенные очертания – куб, на кубе – полусфера, вокруг – высокие колонны с карнизами и маленькими куполами, и шпили над ними, и стрельчатые ворота, открывавшие доступ в главное помещение, – то ли крепость, то ли храм выходил из-под рук двойников.

– Мазар-и-Шериф! – сказал папа Дима, который все знал. – Девочки! Это Мазар-и-Шериф, или я ничего в жизни не понимаю!

Аля рассмеялась:

– Да, конечно, это Мазар-и-Шериф, и вы понимаете в жизни. А вы откуда знаете его?

– По картинкам, – сказал папа Дима, тоже рассмеявшись. – Я в Средней Азии не бывал, но немножко увлекаюсь архитектурой и знаком со многими памятниками древности заглазно.

– А мы были в прошлом году с мамой в Самарканде, – сказала Ляля. – Столько насмотрелись, что потом чуть не месяц нам все это чудилось. Похож? – спросила она, любуясь тем, что вышло из-под их рук.

– Точная копия, – сказал папа Дима. А про себя добавил: «До чего талантливые девочки! До чего талантливые!» – но из педагогических соображений не сказал этого вслух.

И в самом деле, вылепленный девочками из песка мавзолей Мазар-и-Шериф, как настоящий, стоял на берегу, и желтый песок, из которого он поднимался, так напоминал пески, засыпавшие медленно, но верно подлинный памятник, что папа Дима, как завороженный, глядел на него, и вообразил себе толчею людей вокруг настоящего Мазар-и-Шерифа, и крики погонщиков ослов, и рев верблюдов, и шум базара, который неизбежно должен был разбить свой шумный табор вокруг усыпальницы владыки. Вот уже, казалось ему, различает он и отдельные фигуры продавцов и покупателей, и яркие халаты стражников, и блеск их оружия…

Крепость стояла и одинокая, и грозная среди песков.

Девочки глядели на нее, и, видно, рисовалось им до же, что видел папа Дима, у которого была пылкая фантазия, так как Ляля, кому-то подражая, вдруг тонким голосом запела, раскачиваясь всем телом, сложив руки на животе и полузакрыв глаза:

– Ой-ииие!

И Аля стала размахивать руками и кричать:

– Ий-ие! Оий-ие!

И обе рассмеялись и вскрикнули друг другу:

– Ты помнишь! Ты помнишь!..

Папа Дима сказал, улыбаясь:

– Правильно. Возле крепости всегда торговцы кричат. – Он вдруг спросил девочек: – Ну, крепость есть, а где же торговцы живут?

Аля и Ляля ткнули в крепость одновременно.

– Ну, нет! – сказал папа Дима. – Да разве высокородный паша или ага пустит в крепость простолюдинов?

Девочки, которым нечего было делать, когда они закончили крепость, сказали в один голос:

– А мы построим им дом.

И опять принялись лепить из песка что-то похожее на первое сооружение. Когда оно встало рядом с крепостью, напротив нее, это получилось еще лучше и стало походить на настоящее. Кое-кто из ребят подошел к девочкам и стал смотреть на их работу, все больше заинтересовываясь ею. Мишенька – Полковой Оркестр, едва увидел обе крепости, так и сел сразу возле, не вмешиваясь, но глаз не сводя с ловких рук Али и Ляли. Он только деловито спросил:

– Это здесь ты живешь? – и поднял глаза на Лялю. – А ты кто?

– Я торговец! – сказала Ляля и опять затянула свое «Ой-иие!».

Папа Дима покачал головой и сказал:

– Ну, Ляля! Это скорее дворец старшего визиря – главного министра, а торговец живет, наверно, вот в такой мазанке!

Он не выдержал и подсел к девочкам. Набрал полную горсть песку, сложил ее полукруглым бугорком и пальцем проткнул с одной стороны дырку-вход. Девочки всплеснули руками и закричали, что они видели такие мазанки и что папа Дима сделал очень похоже. А папа Дима, входя во вкус игры, сказал, что если есть дворец владыки и есть дворец старшего визиря, то, конечно, и кадий – главный судья, и муфтий – глава мусульман, и могущественные беки, из сыновей которых паша вербует свою стражу и свои войска, тоже выстроили себе дворцы вокруг дворца своего повелителя.

Аля и Ляля только поглядели на папу Диму и, не молвив ни словечка, принялись сооружать вокруг Дворца дома знати, придавая им самые различные формы. Игорь не выдержал и присоединился к Але и Ляле. Подошла Толстая Наташка и, немного поковыряв в раздумье свой нос, тоже подсела. Мишенька молча глядел на все это и только нетерпеливо отстранял обеими руками тех, сто закрывал ему зрелище.

А за дворцами знати все больше росло мазанок, в которых жили оружейники, плотники, гончары, каменщики, чеканщики, ткачи, медники, резчики, валяльщики, чайханщики. И вот уже паша велел упорядочить это поселение: он приказал расчистить перед дворцом широкий майдан – площадь, где в утренние часы разбивался базар и где оглашались указы паши и приводились в исполнение жестокие приговоры кадия. И воздвигли на майдане высокую мечеть, где муфтий читал проповеди, чтобы не забывали чеканщики, седельщики, оружейники, медники, резчики, валяльщики, ткачи, чайханщики, плотники и каменщики про аллаха, и с высоты минарета этой мечети кричал муэдзин свои вечные слова, которыми гасились в хижинах ремесленников всякие мысли, кроме мыслей о покорности своему паше и покорности всевышнему.

– «Алла иль алла, Магомет рассуль алла!» – «Нет бога, кроме Аллаха, и Магомет пророк его!» – И Аля опять запела тонким голосом, обратив свои глаза к небу.

Отец Али, услыхав ее пение, повернулся, подошел. Он невольно заинтересовался тем, что делают девочки, и сел на ту скамью, с которой давно уже слез папа Дима, возившийся вместе с ребятами вокруг Али-Лялиного сооружения, не глядя на то, что руки его были в песке и штаны на коленях давно промокли – так усердно он елозил на них.

– Город! – сказал серьезно Мишенька, когда тень писателя упала на него и Мишенька поднял глаза. – Вы подвиньтесь! – сказал он писателю. – А то тут темно стало. Мы город строим, – пояснил он, и писатель отодвинулся подальше.

А в городе появилось подобие улиц, – ведь ремесленникам нужны были дороги, для того чтобы ходить на базар, для того чтобы покупатель знал, у кого и что ему покупать; чеканщики селились к чеканщикам, плотники к плотникам и менялы, которые появились, когда в город стали заезжать иноземные купцы, к менялам.

Андрюшка Разрушительный прибежал откуда-то, с минуту глядел на город, выросший на песке из песка, и так как это было сделано без него и не зная, куда девать избыток своей энергии, подмигнул своим приятелям – Ване, Ваньке и Ивашке и с гиком поскакал прямо через город, топча хижины ремесленников, которые лепились к дворцу. Аля и Ляля закричали на Андрюшку. Мишенька сказал осуждающе:

– Как маленькие!

Папа Дима задохнулся от ярости. Писатель, солидно погрозив пальцем Андрюшке и его единомышленникам, крикнул:

– Как вам не стыдно! Люди работают, а вы…

Отец Андрюшки, оказавшийся возле и давно уже наблюдавший за тем, как растет город, над сооружением которого уже трудился добрый десяток ребят, под руководством Али и Ляли, смотревших на папу Диму, как на главного своего советника, дал сыну хорошую затрещину и наставительно заметил:

– Все люди как люди, а ты не можешь без хулиганства!

Андрюшка покачнулся и упрямо сказал:

– Все равно я его разрушу.

Отец пригрозил ему кулаком – если Андрюшка осмелится на это, он будет иметь дело с ним, вот так! Андрюшка, оттопырив губы, отошел в сторону, к своим приятелям. Они стояли, сгрудившись и что-то задумывая… Ребята закричали на разные голоса. Толстая Наташка поднялась и, сжав пухлые кулаки, пошла было к Андрюшкиной компании со словами: «Я им сейчас покажу!» Но папа Дима окликнул ее:

– Брось, Наташа! Надо лучше воспользоваться разрушениями да кое-что перепланировать!

И девочка опять опустилась на колени.

– Ну, раз на нас случился набег и мы не смогли защитить наших людей, надо строить крепостную стену! – сказал папа Дима. – Рано или поздно любой владыка понимает, что он обязан защищать от врага тех, кто на него работает.

Тут и муфтий, и кадий, и все могущественные беки согласились с папой Димой, и крепостная стена с великим тщанием была воздвигнута. А население все росло, и вот уже за пределами крепостной стены, селились вновь новые жители. Мишенька, вдруг ощутив прилив энергии, своим игрушечным ведерком стал ставить мазанки одну за другой и спустя некоторое время потребовал, чтобы и его жителей защитили крепостной стеной. G этим нельзя было не согласиться. И скоро главные строители – Аля́-паша и Ляля́-паша – соорудили второе кольцо защиты. А Мишук все ставил и ставил новые хижины!..

Солнце заметно подвинулось на небе за это время. Тень его становилась все длиннее, и теперь и крепости-дворцы и мазанки словно выросли и окрепли, очеркнутые этой резкой тенью и приобретя какой-то настоящий вид.

Отец Али и Ляли вдруг громко сказал:

– А знаете, ребята, настоящие города так и росли! Как у вас!

– Возможно! – негромко отозвался на его возглас папа Дима.

– Не возможно, а именно так, – сказал писатель. – Вспомните Москву с ее стенами – кремлевскими, китайгородскими и белгородскими? Типичная картина… Вы историк? – спросил он папу Диму.

– Нет. Я словесник, – смущенно ответил папа Дима, которому вовсе не хотелось говорить ребятам о своей профессии.

– Нет. Он ребенок! – сказала тут мама Галя, которая незаметно подошла к городу.

А от города уже протянулась к морю дорога, по которой Мишенька возил ракушки для облицовки зданий; время шло, и жители города становились все более требовательными: паша велел облицевать свой дворец перламутром, содрав новый налог с ремесленников. Паша вступил в переговоры с воинственным племенем андрюшек, которые однажды произвели разрушительный налет на его владения, и условился с ними торговать, а не воевать…

Андрюшки, видя, как растут и благоустраиваются владения Али́-паши и Ляли́-паши, решили строить свой город, такой, чтобы он затмил славу старого города. Они долго мастерили что-то, и из-под их рук поднималась высоченная башня. Ей не хватало стройности и архитектурной цельности, так как воинственные андрюшки не имели общего плана и каждый строил как хотел; и вот, когда андрюшки уже готовы были торжествовать, видя, что их сооружение превосходит соседей хотя бы по высоте, башня неожиданно и мгновенно рассыпалась. Воинственные андрюшки стали сваливать вину за разрушение башни друг на друга и, в конце концов, передрались и, плюя друг на друга, разошлись в разные стороны.

– Сик транзит глория мунди! – сказал по-латыни отец Али и Ляли.

А Ляля, с жалостью видя, как стекает кровь с разбитой губы Андрюшки Разрушительного, которому не удалось основать свое государство, перевела по-русски:

– Так проходит слава земная!

И все поняли, что это значит, и закричали «ура!», а папа Дима сказал, что это не очень великодушно, хотя и поймал себя на том, что ему тоже хотелось кричать «ура!», когда разбойничий замок племени андрюшек рассыпался в прах, – ему с этой стороны давно было видно, что кладка его пошла вбок, что башня неустойчива, его так и подмывало сказать: «Эй, хлопцы, подравняйте вашу башню!» Но он так и не сказал этого, помня, с каким злым лицом Андрюшка мчался через город бедняков.

А когда все обернулись к своему городу, натешившись бесславием захватчиков, то увидели, что тихий Мишенька произвел в их городе революцию: на дворе паши, кадия и муфтия развевались красные флаги! Мишенька, осторожно ступая через городские стены и лавируя между домами бедняков, укреплял уже красные флажки над домами беков. Лицо его сияло, глазенки блестели, и он что-то бормотал себе под нос… Все ахнули. Отец Али и Ляли что-то записал в своей записной книжке. А папа Дима сказал:

– Ну что ж! Вполне законно! Можете себе представить, разве можно было угнетать без конца такое море простолюдинов? – И он обвел рукой весь город, раскинувшийся на несколько метров и в котором уже терялся его центр – дворцы знати.

И все опять закричали «ура!».

– Революция произошла вовремя, – сказала мама Галя Игорю и папе Диме. – Идите умываться, дети мои! Мы уже опоздали на обед!

А на холме уже показалась в белом халате старшая сестра, обеспокоенная отсутствием отдыхающих за столами.

Папа Дима отряхнул руки и стал выбивать песок из брюк.

– Вот так, друг мой, создаются государства… Народ создает их и изменяет их порядок!

Аля и Ляля взяли его с обеих сторон за руки.

– А дальше что? – спросили они.

Папа Дима несколько смутился.

– Дальше! Дальше – наш город надо перестраивать!

– Перестраивать?

– Ну да! Раз произошла революция, то теперь уже бедняки не захотят жить по-прежнему. Теперь техника придет им на службу, произойдет перераспределение богатств, изменятся условия существования, возникнет другая цель жизни – все будет теперь по-другому…

– Да, конечно! – сказали Аля и Ляля.

А Мишенька, сделавший революцию в старом городе, сказал деловито:

– Я принесу свой самосвал. И легковушку. Пусть.

6

Андрис стоял в саду у лип. Он не работал. Грабли и лопата были прислонены к забору. Андрис смотрел на дорогу и не двигался. Заметив его, Игорь снял руку отца с плеча и, сказав: «Я сейчас, папа!» – подбежал к Андрису. Младший Каулс обернулся только тогда, когда Игорь хлопнул его по плечу. Лицо его было задумчиво, брови нахмурены, глаза печальны. По виду Андриса Игорь понял, что его отец до сих пор не вернулся и Андрис очень встревожен. Игорь сказал что-то о городе, выстроенном Алей и Лялей. Андрис почти не слушал, Механически говоря: «Да, да!» – и безучастно кивая головой. Но ему были неинтересны эти рассказы. Игорь понял это и ушел, несколько обидевшись на друга из-за его невнимания.

Он так быстро расстался с Андрисом, что догнал отца еще далеко от столовой, на дороге, которая разделяла территорию дома отдыха на две неравные части.

По дороге от станции шел высокий человек в рабочем костюме – хлопчатобумажной куртке с большими карманами, на голове его была надета матерчатая шапка с большим козырьком. Надетая набекрень, шапка эта придавала человеку очень воинственный и бодрый вид. Папа Дима присмотрелся к нему и сморщил лоб. Человек этот что-то напомнил ему, но память папы Димы обладала одной особенностью, немало причинявшей ему хлопот, – он запоминал лица, но не мог часто вспомнить, где эти люди были встречены и знаком ли он с ними. Одежда совсем сбивала его с толку, и он с досадой не раз говорил: «Один человек в трех костюмах – для меня это три человека!» И рост, и выправка человека привлекли внимание папы Димы, но эта шапочка… А пока отец разглядывал встречного, тот сам приподнял свою шапку за козырек и весело сказал:

– Добрый день, товарищи!

Это был Эдуард Каулс, которого Игорь узнал тотчас же по глазам и усмешке, – они были особенные у Каулсов, эти славные глаза и эта добрая усмешка.

– Папа, это – Эдуард Каулс. Помнишь, вместе с Яном Петровичем мы были у них. Брат его! – сказал поспешно Игорь папе Диме, зная его недостаток.

Папа Дима заулыбался от души. Эдуард Каулс осторожно пожал руки Вихровым, словно боясь повредить им пальцы, он был чудовищно силен!

Папа Дима сказал:

– Здравствуйте, Эдуард Петрович! А я думал – вы нас забыли!

Эдуард ответил, усмехаясь:

– Ну, что вы? Как можно? Мы – латыши – никогда ничего не забываем! У нас память крепкая…

– Отдыхать к нам? – спросил папа Дима.

– Нет, я недавно был в отпуске! – сказал Эдуард. – Просто пришлось тут быть по делу недалеко от вас. Зашел к брату, а его нет дома. Ну, думаю, наверно – на территории…

– Яна Петровича нет здесь, – сказал Игорь. – Его нет со вчерашнего дня!

– Ты-то откуда это знаешь? – удивился отец.

– Андрис мне сказал.

Эдуард поднял вверх брови.

– Где Андрис? – спросил он.

И когда Игорь показал рукой, где можно найти Андриса, Эдуард опять приподнял свою шапочку, пожал руки Вихровым и сказал:

– Загулял, видно, мой Янит! – пошел прочь.

Вихров вдогонку улыбнулся Эдуарду:

– Ну, это, знаете, со всяким может случиться!

Но Эдуард, пожалуй, и не слышал уже этого, так быстро унесли его большие ноги от Вихровых. Пока была видна его фигура, Вихров все оглядывался на него и бормотал:

– Ну и богатырь, какой крупный народ!

Из окна столовой Игорь увидел, как Эдуард в сопровождении Андриса прошел по дороге, направляясь в сторону домика Каулсов. Шли они молча и споро. Несмотря на то что Андрис едва доходил своему дяде до груди, он не отставал от Эдуарда, широко шагая в своих стареньких ботинках, начищенных до блеска.

Отец тоже увидел Каулсов.

– Ишь как шагает! – сказал он про Андриса. – Не отстает. Вылитый отец. И роста будет такого же.

В этот день Андрис уже не приходил, а когда Игорь хотел сбегать к Каулсам, мама воспротивилась его намерению.

– Посиди дома! – сказала она. – А то мы не видим тебя по целым дням.

– Что верно, то верно! – сказал и отец.

И Игорю пришлось подчиниться.

Мама Галя затеяла длинную прогулку по берегу. И они ушли далеко от своего привычного места. У нее было хорошее настроение, и она, как девочка, веселилась так, как умела мама Галя веселиться: ни от чего! Она вдруг пальцем подняла нос Игоря и сказала:

– Чем нос на квинту вешать, Игорешка, лучше догони меня!

И она помчалась по берегу, – стройные ноги ее так и замелькали, оставляя небольшой след на песке. Игорь полетел за нею вслед, но мама вдруг остановилась, пригнулась, и, когда Игорь, не сдержавшись, проскочил мимо, она небольно хлопнула его по затылку и сказала:

– Когда бежишь, рот не надо раскрывать, человек! А то ворона в рот залетит, что тогда делать будем? – И опять обогнала его, словно подхваченная ветром, который распахивал ее цветастый халат и то гнал его впереди мамы, то вдруг совсем открывал ее смуглые ноги, словно хотел стащить эту мешавшую маме Гале одежду.

Папа Дима, ощутив небывалый подъем, тоже побежал. Ему казалось, что он может вот так же, как мама Галя, бежать без конца. Но ему было труднее, скоро он задохнулся и с бега перешел на смешную рысь, сильно двигая руками и не очень-то быстро передвигая ногами. Задохнулся и Игорь. Он обернулся и, видя, как пыхтит отец, остановился, подождал его и побежал так же небыстро рядом. У папы Димы, хотя он и задыхался, было очень довольное выражение лица. Он оглянулся назад и хлопнул сына по плечу.

– Порядок, Игорешка! – крикнул он. – Полгода назад я свалился бы у того вон кусточка, не пробежав и десяти шагов. А теперь, ого-го! Прямо марафонец. Ай да мы! Ай да Рижское Взморье! Посмотрел бы на меня сейчас профессор, а!

Щеки папы Димы разрумянились. Но это был не тот лихорадочный румянец, который появлялся у него иногда, во время обострения, румянец, увидев который мама махала рукой и шептала: «Ну, поздравляю вас с очередной пневмонией. Этого только не хватало!» Сейчас он был совсем молодец, папа Дима! Молодец, и к тому же он так глядел на маму Галю, со смехом летевшую впереди и время от времени оглядывавшуюся на своих мужчин, что едва шевелились позади… Ах, как папа Дима глядел на нее! Как глядел на нее! Ведь не напрасно там, на высокой скамейке, он сказал ей, что любит ее, только ее одну!..

Мама Галя вернулась. Она, раскрыв руки, мчалась к ним, и обхватила обоих своими горячими руками, и всей тяжестью опустилась на них, хохоча над их видом. Грудь ее высоко вздымалась, и в глазах мелькали те золотые искорки, которые так любил Игорь и от которых папа Дима был без ума, – именно эти золотые искорки и не давали ему узнать, какого цвета глаза у мамы Гали.

– Ах вы, тихоходы! Увальни! Сони! Медведи! Копуши! – ругала она их. – Разве так бегают? И вы думали за мной угнаться? Вы знаете, что я в техникуме, где училась, бегала быстрее всех. Наш преподаватель физкультуры говорил, что я прирожденный стайер. Пророчил мне спортивную будущность… А до чего он был хорош! Мы все по нему с ума сходили!

– Слышали мы это! – ревниво сказал папа Дима. – Картинка! Сколько лет не можешь забыть его. Хоть бы мне взглянуть на него, что ли!

– Ага, задело? – сказала, смеясь, мама. – Так тебе и надо! Так тебе и надо!

– Обрадовалась! – сказал папа и отвернулся.

Но он не мог долго сердиться на маму. Через минуту он обнял ее за талию. А Игорь обнял с другой стороны. И они долго-долго ходили по берегу, следя за тем, как белые чайки становятся синими в опускающихся на море сумерках, как плещутся, словно расплавленный металл, тяжелые ленивые волны, как пустеет постепенно берег, как гаснут розовые блики на соснах, как темная ночь стирает со всей окрестности живые, яркие ее краски, погружая и море и землю в тихий, покойный сумрак…

Только тогда, когда они вернулись очень поздно домой и когда папа стал вдруг растирать свои натруженные ноги, сказав с удовольствием маме: «Интересно, господин стайер, сколько километров мы сегодня отмахали с вами?» – Игорь почувствовал, что и его ноги нестерпимо болят и ноют от усталости.

Борясь со сном, он подозвал маму Галю к себе и, когда она опустилась рядом на его постель и он почувствовал родное, милое тепло ее тела, Игорь сказал:

– Мама Галя! Я тебя очень люблю. Очень-очень-очень! Только тебя одну. И никогда никого не любил и любить не буду. Как папа…

Папа Дима и мама обменялись быстрым взглядом. Мама мягко, одним пальцем закрыла ему рот, сказав:

– Спи! Не болтай!

Папа Дима положил руку на колени мамы и долгим взглядом посмотрел в ее ясные глаза, в которых опять мелькали те хорошие золотые искорки.

Глаза Игоря слипались, но он все еще таращил их, сопротивляясь сну. Отец выключил верхний свет, оставив лампочку на столике возле кровати. Тотчас же тени родителей подпрыгнули вверх, уродливо переломившись на стыке стены и потолка. А на стене вдруг появился кто-то в рыцарском шлеме с опущенным забралом и с пучком страусовых перьев на шишаке. Это обрисовалась на желтой стене тень вазы с цветами, что стояла на столике вблизи лампы. Тут в глазах Игоря все поплыло, желтая стена почудилась ему желтым песчаным берегом моря, и на этот берег легла длинная черная тень.