Текст книги "Игла бессмертия (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Бовичев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

– Прошу вас в мой шатёр, уже время обеда.

Вечер прошёл в пустых отвлечённых разговорах среди роскоши княжеского шатра. В конце концов Воронцов сказался уставшим и отправился спать.

Ему выделили отдельную палатку поблизости и… двух охранников. Прекрасно. С такой опекой волей-неволей задумаешься о своей судьбе.

В палатке имелся табурет, набитый соломой тюфяк и тазик с водой. Что ж, вполне достаточно. Гость… или пленник снял кафтан, жилет, сапоги и лёг.

Навязчивые мысли не покидали уставшую голову и, хотя думать сил уже не оставалось, по второму и третьему кругу прокручивали произошедшее сегодня и предлагали решения. Куда ни кинь взгляд, везде не слава богу. Выберешь князя – не завершатся раскопки. Выберешь Перещибку – дело и вовсе может кончиться могилой… Но отчего всё же такая у Семихватова нужда в этой земле? Постой, постой… в земле. А что, если князь и колдун ищут одно и то же – то, что лежит в земле под хутором?

От такой мысли Воронцов даже сел на любезно предоставленном тюфяке. Если вспомнить связь Семихватова со старой ведьмой, то… нет-нет, связь – это предположение. Пусть, но если допустить, то это… это… что?

Воронцов понял, что не может больше вариться в котле собственных бесплодных размышлений и лёг. Нет, сегодня он ничего толкового не придумает.

Он сомкнул очи и постарался уснуть, но услышал тихое «фъюить-фъюить», а после кто-то потряс его за плечо.

Открыв глаза, Воронцов увидел тёмный силуэт в полоске лунного света, едва проходящего сквозь неплотно завешенную полу входа. Косматый, приземистый, с непропорционально длинными руками и смрадным запахом, со сна он мог бы напугать до икоты и драгунского унтера. Но Георгий уже встречал этого ночного гостя.

– Что ты здесь делаешь? Ведьма послала?

– Фъюить-фить-фить, – ответил угрюмец и вытащил из-за пазухи смятый клочок бумаги.

Развернув его, Воронцов прочёл:

«Колдунъ губитъ людей въ деревне. Прасковья».

Грамотная ведьма? Вот ведь чепуха. Впрочем, сомневаться не приходилось.

Угрюмец, убедившись, что послание прочтено, развернулся к углу палатки, развёл руками и юркнул в открывшийся лаз.

Удобно, ничего не скажешь.

Георгий медлил, не понимал, что ему следует предпринять, и с чего вдруг колдун губит людей и именно сейчас. Единственный выход – посмотреть своими глазами.

Он оделся и вышел из палатки.

Лагерь не спал. Люди князя таскали какие-то ящики, мешки и мотки верёвок в свете четырёх широко разложенных костров. Личные, Воронцова, охранники тоже никуда не делись.

Однако проход между телегами импровизированного гуляй-города был открыт, а внутрь въезжали несколько всадников. Спешившись, они направились в шатёр князя.

Воронцов неспешно пошёл вдоль стены телег будто бы в поисках отхожего места, а на самом деле – подбирался к лошадям. Он недолго раздумывал над последствиями, его манила возможность увидеть колдуна. Да, сразиться с кромешником ночью – плохая идея. Но за ним отправят погоню, и к лучшему, должны они будут вступиться за ценного пленника.

Добравшись до лошадей, Воронцов вскочил в седло и вдавил каблуки в конские бока. Возмущённая лошадь заржала, но повиновалась поводу и скачками рванула в проём.

– Стой, стой! – послышались крики охранников.

Георгий гнал лошадь галопом и добрался быстро.

Ещё издали услышал он крики и долгий, надрывный бабий вой. Капитан обнажил рапиру, поискал взглядом луну, но той не было видно в облаках. Ах, как некстати.

Тёмные дома стремительно приближались. Дорога, выбегая из деревни, делала изгиб, и потому Георгий увидел улицу сразу – резко и чётко.

Всюду горели костры, сновали княжьи люди с факелами и обнаженными саблями. Они выволакивали крестьян из изб и сводили в одну толпу в центре села. Вокруг неё ходил человек в рубище, перепоясанный цепью, и выбирал то старуху, то старика, а то малого ребёнка. Каждому он мазал чем-то лицо и возвращал в избы.

Это совершенно точно был раскольник, коего Воронцов рисовал во время ритуала. А помогали ему люди князя.

Значит, погоня придёт только за ним. Георгий обернулся – со стороны лагеря ещё никто не показывался.

Тогда он спешился и вошёл в крайнюю избу.

Внутри было темновато, только затянутое бычьим пузырём окошко светилось жёлтым неровным светом от разожжённого в огороде костра.

Прямо на полу лежала старуха. Лицо её было черно и маслянисто, как потолок в курной избе*. На щеках, на шее, на руках набухли кожные пузыри, некоторые уже прорвались и превратились в язвы.

Моровое поветрие… Мор, об этом говорили тогда на балу? Господи, но зачем?!

Георгий вышел из избы, на улице его уже ждали.

– Вы напрасно сюда приехали, капитан, – с видимым сожалением сказал князь.

Георгий стоял с обнажённой рапирой и не знал, как поступить. Сдаваться было противно, сопротивляться – бессмысленно. Но ему не дали додумать.

Сразу несколько всадников справа и слева метнули арканы, а подбежавшие слуги уложили его на землю.

Сверху посыпался град ударов.

*Курная изба – изба, отапливаемая «по-чёрному», не имела трубы, и дым уходил в отверстие в потолке и попутно зачернял его.

Глава 19

Николай проснулся после первых петухов и, хотя никаких дел не было, не стал бока отлёживать, а вышел на двор. Зачерпнул из бочки воды, напился. Хутор вокруг тоже только просыпался, хотя были и те, кто не спал вовсе.

Часовые стояли у ворот и неотрывно вглядывались в сумрачные поля за стеной. Бабы, выбравшись из изб по всегдашним хозяйственным делам, только ещё собирались, как водится, перекинуться между собой словечком-другим, как спотыкались о них взглядами и спешили завершить свой путь молча.

Николай присел на чурбачок возле крыльца и занялся трубкой. Сам он сегодня тоже спал, не разувшись – со вчерашнего дня ждали нападения. А первая стычка с не пойми откуда взявшимися разбойниками произошла ещё по дороге на хутор.

Сначала мимо телеги, на которой ехали Николай, Демид и Олег, на взмыленном коне пролетел Перещибка, через недолгое время так же мимо промчалась погоня – пятеро всадников. Казак успел к воротам раньше, и те отвернули, а на обратном пути обступили телегу.

– Поворачивай! – крикнул один с татарским говором. – Давай, давай, если жизнь дорога.

Все с саблями наголо, но и солдаты сложа руки не сидели. Пока конные гонялись за казаком – достали пистолеты, проверили заряды да слезли с телеги, а то сидя и стрелять несподручно.

– Мы едем на хутор по государеву делу, а вы кто такие?

– Его светлости князя Бориса слуги, он здесь государь и всё решает. Если можно, вас отпустит. – Говоривший заметил оружие и стал обходительнее.

– Ваш князь нам не указ, езжайте своей дорогой.

Было видно, что взявший слово татарин и сам не хочет лезть под пулю, но и просто так отпустить не может.

– Нас много, сейчас подоспеют остальные, сдавайтесь, – сделал он ещё одну попытку уговорить.

Демид, чувствовавший слабину как пёс труса, поднял руки и направил пистолеты на ближайших всадников.

– А у нас всего четыре пули, но вам хватит!

Татары отъехали, но держались близко, ругались и грозились.

– Олег, погоняй не спеша, – сказал Николай, и они двинулись к хутору.

А оттуда навстречу высыпал небольшой отряд. С гиканьем и залихватскими криками казаки рванули на выручку, расходясь в стороны вдоль дороги. Княжьи слуги не стали дожидаться окружения и поспешили к своим.

Вот так и оказались солдаты на хуторе и опять без командира. Это последнее обстоятельство не давало Николаю покоя. Только-только всё наладилось и на тебе, опять думай-гадай как правильно сделать. А что с господином капитаном и вовсе непонятно. Перещибка сказал – схватили его, связали. Благо, что не убили. И откуда черти пригнали этих сорвиголов? Ведь и не уйти им далеко теперь – придёт отряд из Воронежской крепости да с калмыками и поминай как звали. Не уйти никак, не уйти.

Табак не желал загораться, и Николай всё бил кресалом, а искры летели куда угодно, но не в трубку. Мысли отвлекали, а дело раскуривания трубки – занятие кропотливое.

«А откуда взялись эти лиходеи? Ведь ход в село закрыт. Полудница их пропустила? Как же так?.. Да она и погоню смогла бы задержать. А что же бабка-ведьма? Ведь нам помогать обещала. Или всё же она? Мать честная, что ж делать-то?»

Курение сегодня не задалось, и Николай бросил попытки, вытряхнул на руку табак, перебрал, вернул нетронутый искрой в кисет и пошёл к воротам.

Лагерь разбойников виднелся недалеко в лёгком тумане. Солнце уже взошло, и дымка истаивала прямо на глазах. Рогатки, телеги, палатки и даже головы татар из охранения стали видны.

– Поздорову, служивые, – приветствовал часовых Николай.

– Здорово, здорово.

На страже стояли двое – один уж в летах, а второй помоложе.

– Не видали ли чего удивительного?

– Чего удивительного?

– Ну, этакого, необычного. Может, баба с серпом ходила?

– Нет, баб не видали, баб мы бы не упустили, – откликнулся с ухмылкой тот, что помоложе.

– А ночью, перед своей стражей, крестились?

– Да что ты прилип как банный лист к заднице?!

– А то, что нечистая сила рядом!

– Эвон ты куда… – оробел казак.

– Вот-вот!

Часовые перекрестились и снова глянули на лагерь – ничего не изменилось.

– Ну и чего баламутил?! – напустился часовой со страху.

– Того, что не забывай!

– Вот я тебе шашкой зарубку сделаю и запомню! Проваливай!

– А ты не лайся, не только свою жизнь бережешь.

Николай отошёл.

Вскоре всех позвали на завтрак. Ели все вместе за большим столом в хозяйском доме – сперва мужики, после бабы с детьми.

Николай жевал и прикидывал, что казаков не так много – и двух дюжин нет. Как же оборонять стены, когда лихих людей, судя по лагерю, едва ли не сотня?

«Тын, однако ж, крепок, авось отсидимся».

После трапезы Перещибка подозвал Николая:

– Пойдём выкурим трубочку, пока все тихо, а то не ровен час начнётся пальба.

– Пойдём.

Они вышли во двор, встали в сторонке и принялись неспешно набивать трубки, огонь уже был готов – Николай прихватил уголёк из печи. Казак прикидывал, что скажет сам, солдат – что услышит.

– Скажи, що ты собираешься робыты?

– Оставаться там, куда меня определил господин капитан.

– Ось, а колы на цэ мисто нападут якыйсь злодии? Що будешь робыты?

– Защищаться. Ты говори прямо, Степан: чего ты хочешь?

– Щоб ты стал пид мою руку. – Перещибка протянул руку и прямо посмотрел Николаю в глаза. – В час осады трэба понимать, кто кем командует.

Солдат отвёл взгляд, глянул на трубку. С одной стороны, невместно ему слушаться казака, он на службе – не в казачьей вольнице. С другой стороны, Степан прав, в бою чинами мериться – без головы остаться. Да и по правде сказать, привык Николай слушать приказы, а не раздавать их.

– Что ж, раз уж мы у тебя дома, то тебе и власть, командуй. – Он пожал руку казаку.

– Ось и славно!

– Только вот что: думаю я, что разбойнички эти с нечистой силой знаются, и нужно всем читать молитвы на охранение от зла.

– С чего ты так решил?

– Полудница их пропустила.

– А-а-а… и то верно. Добре, скажу молодцам, щоб молылыся, а то и вместе скажем. Ты человик знающий, уси видалы, як ты с той бабой в полях пропав, а опосля вернулся, твоему слову поверят.

– Добро.

– Як ты бачишь, неспроста мы тут частоколом огородились. А кроме того, есть у нас и чем встретить незваных гостей. – Перещибка погладил усы и хитро сощурился. – Он в тому сарае пушка на три фунта да к ней ядра, да порох. А колёса мы на воз приладылы, так теперь трэба обратно вернуть.

– Пушка? А то я гляжу – к чему сходни у ворот, – улыбнулся в ответ Николай.

– У тебя глаз як у сокола примечателен! – рассмеялся Степан. – Але пийдём наверх, – он указал на башню, – подывымся на позицию, цикаво мэни знать, що ты присоветуешь.

Николай с Перещибкой поднялись на смотровую площадку третьего этажа. Оттуда открывался вид на все окрестности, тут же висел колокол и скучал мальчонка лет семи.

Перещибка достал короткую подзорную трубу и предложил её солдату. Николай осмотрелся. Лагерь был виден хорошо, но из-за тентов различить что-то внутри было невозможно. Справа и слева вокруг хутора расположились дозоры – по двое конных, на том же расстоянии, что и лагерь, саженей в трёхстах.

– Что сказать: пока что всё не так плохо. – Николай вернул трубу. – Обложили, конечно, но редуты не копают, траншеи не подводят, а телеги эти можно разметать пушкой.

– Э, ни, с пушкой погодим, картечь особливо хороша, коли её нэ чекають.

– Что ж, тоже верно. А у нас надобно сделать ретраншемент.

– Що?

– Ретран… – Николай не успел договорить, как со стороны ворот раздались крики:

– Бей в набат! Набат! Набат!

Малец глянул на Степана и с перепугу задёргал верёвку что есть сил. Колокол отозвался громким и тонким звоном.

Николай с Перещибкой посмотрели в сторону лагеря и увидели движение.

– Началось!

Опрометью, едва не кубарем слетели они вниз, а едва добрались до первого этажа и вышли во двор, как услыхали гром пушечного залпа! Ворота вздрогнули и брызнули щепой, а земля за ними взметнулась бурыми фонтанами. Три рваные дыры теперь красовались в правой створке.

– Ах, чёртово семя, пушки! Закладывай ворота! – зычно крикнул Перещибка. – Архип, Петро, зовите Нишку и Савку и разбирайте сарай! Брёвна – к воротам! Богдан, готовь пищаль, сейчас полезут!

Во дворе началась неописуемая суета. Бабы забегали по двору – одна стала сгонять переполошённых кур в курятник, вторая за водой к колодцу пустилась, третья выбежала из хаты с топором. Перещибка на них орал, собирал казаков, но получалось плохо.

Николай же бросился к своим, в хату, а ему навстречу уже выходили Демид и Фёдор с ружьями за плечом.

– Никак дело? – с улыбкой спросил Демид.

– Да, но пока ждём.

«Ба-бах!» – снова грянул залп. Правый столб ворот надломился посередине, битая уже створка завалилась внутрь.

– Ах, канонир, сучий выкормыш, кучно бьёт! Чтоб ему чирей на глазу вскочил, чтоб его трясучка разобрала! Этак ещё пара залпов, и мы останемся без ворот! Архип, живей!

Казаки и так как могли спешно снимали тяжёлые брёвна и несли их к воротам. Низ уже был заложен, но без земляного вала надёжно защититься от пушек невозможно.

Следующий залп это подтвердил – ядра развалили правую створку и выбили одно из брёвен заклада. В стене появилась брешь в сажень шириной.

– Ал-л-л-ла!!! – раздалось снаружи частокола.

– К стене! – заревел Перещибка.

– Куда нам? – подбежал Николай, но Степан отмахнулся, он подгонял казаков.

– Нэ бачишь?! Ставай да пали!

Но Николай не спешил бежать к провалу, там уже и так теснились казаки и готовились встречать нападавших. На этих стенах с ружьями стоятьнесподручно – как добегут, так и не стрельнешь, не пистолет чай.

– Давай за мной! – скомандовал капрал своим и указал на главный дом.

Солдаты поспешили занять позицию – с высоты третьего этажа, да ещё и на вершине холма, они могли обстреливать врага и на подходе, и во время боя у ворот.

От вражеского лагеря к хутору бежала нестройная, но широкая толпа в сотню с лишним человек. Над головами тряслись лестницы, видны были и верёвки. Возгласы «ал-л-л-ла» то затихали, то разносились вновь. Неожиданно наступающие всем миром отвернули в сторону от ворот.

Защитники недоумевали, но как только толпа сместилась вправо – грянул залп!

Ядра попали точно в пролом и вышибли с этого света сразу пятерых казаков.

– Канонир знает своё дило, – сквозь зубы проговорил Перещибка.

Стой он чуть правее, и сам лежал бы сейчас с раздробленной грудиной.

– Подпустим их поближе, браты, и пальнём наверняка! – скомандовал Перещибка.

– Ал-л-л-ла!!! – взвыли уже ближе.

Однако заминка с атакой дала время Богдану на то, чтобы справиться с собственной артиллерией. Ствол трёхфунтовки лежал на лафете тяжким грузом, и казаки волоком, на верёвках, притащили пушку к провалу ворот.

А татары уж были саженях в ста – как раз картечный выстрел!

Казаки установили лафет на бревно заклада. Поставили клин. В волнении Богдан всё никак не мог засыпать затравочный порох в запальное отверстие – спешил и не нашёл рог, вот и сыпал с руки. А враги были близко – хоть в лица гляди!

– А ну-ка, смирно, калмык косоглазый! – гаркнул он сам себе и тут же засыпал.

Поднесли запал, и Перещибка махнул рукой.

«Ба-бах!» Сноп картечи полого ударил из пролома снизу вверх, прорубив страшную просеку в рядах атакующих. Верхами прошёлся свинцовый град – многих и многих побил, а тех, кого пропустил, охладил так, как и ведром из проруби не остудишь. Когда сверху, с боков просвистит смертоносный свинец, а перед тобой вместо спины друга вдруг курится дымом жерло пушки, ещё не так охолонёшь, а как бы не до мокрых портков. Лишь ветераны знают, что сейчас, в этот самый миг после выстрела, и нужно рвануть вперёд ещё быстрее, чтобы успеть пропороть штыком брюхо проклятым вражьим пушкарям. Но крымские татары к такому не были привычны – победный крик захлебнулся, центр нападавших выкосило, хоть края ещё бежали вперёд.

Сразу за пушкой пальнули из пистолетов и ружей казаки, со второго этажа слитно и точно выстрелили солдаты. На краткий миг дымы застелили всё перед стенами… а потом из порохового тумана выбежало лишь несколько татар, остальные удирали обратно. Обнаружив себя в одиночестве, немногие смельчаки тоже показали спины.

– А-а-а-а! Сучье семя! Заряжай, братки, скорее пули. Всыпем им на посошок! – закричал, тряся саблей, Перещибка.

Одиночные выстрелы вслед отступающим видимых результатов не принесли, но этого было и не нужно – на стенах вовсю кричали и радовались победе.

Степан, однако ж, не забыл горького опыта, скомандовал отойти от стены, и вовремя – новый залп ударил в укрепление.

Богдан пальнул из своей пушки в ответ, и ядро прошило высокий княжий шатёр.

– Ага, ну зараз мы повеселимся! – хлопнул в ладоши Перещибка. – А ну-ка, тягайте угли из печей – подпустим им красного петуха!

Бабы, которые не послушались и всё время маячили в дверях своих хат, быстро принесли жаровню с углями. Богдановы помощники положили на них несколько ядер, да ещё присыпали сверху. Разогрев не затянулся, и вскоре раскалённые ядра были готовы.

Во вражеском лагере и так уже что-то горело – поднимался дым, но Богдан целил именно в княжий шатёр. С третьего выстрела шатёр вспыхнул и в считаные мгновения сгорел совсем.

– А-ха-ха, нехай этот пёс шелудивый в конуре поживёт! – под общие радостные вопли прокричал Перещибка.

Вскоре после этого взаимный обстрел прекратился.

Все радовались победе, кричали, палили в воздух, Богдан ударил себя в грудь и пошёл вприсядку под общее прихлопывание. Демид крутил ус, но не решался ещё тоже пойти в пляс, и только Фёдор стоял смурной.

Тот белый живой глаз из сна осколком сидел у него в голове. Никогда в жизни он ещё не испытывал такого испуга. С тех пор страх перед нечистой силой воплотился в его душе в виде колдуна, и нынешняя победа не радовала солдата. Он безотчетно верил, что когда в дело вступится этот чёрт, то даже и горевать будет некому.

Постепенно веселье затихло, и сразу же на хуторе закипела работа – казаки закладывали ворота и носили землю с раскопа, бабы снимали солому с крыш и вязали её в снопы, чтобы не дать врагам возможности поджога.

Солдаты тоже участвовали в общих делах, привлекли и Олега.

Парень и не представлял себе, что окажется когда-нибудь в осаждённой крепости. Мысли его по этому поводу разнились: с одной стороны, он порицал войну и само желание людское убивать ближних. С другой – он немало читал и слышал от монастырских братьев о героических защитниках монастырей прошлого, когда монахам приходилось браться за оружие и оборонять святые стены. Побывать на месте этих, без сомнения, святых братьев казалось очень заманчивым.

Однако сразу после начала сражения Николай строго-настрого запретил ему покидать дом казацкого головы. Это непременно расстроило бы Олега, если бы прямо над ним, на втором этаже, Перещибка не запер свою дочь. Её крики и угрозы были прекрасно слышны через тонкий, в одну доску, настил пола второго этажа. Ах, если бы он мог как-то её утешить, поговорить…

Штурм длился на удивление недолго, и теперь, оказавшись на поле брани, Олег с удивлением и восторгом взирал на следы от вражеских ядер и сами ядра, на разрушения от обстрела и на слаженную работу людей.

«Вот когда люди сплачиваются, становятся настоящими братьями и сёстрами, точно из Святого Писания», – с восторгом подумал он и сразу же включился в работу: стал носить землю к воротам.

Только он высыпал первый мешок, как увидел неподвижные тела, аккуратно сложенные в сторонке, у стены. Они лежали ровно, как не лежат обычно люди, а раны кричали об их участи.

Осторожно, опасливо подошёл Олег поближе и присел возле. Пятеро лежали рядом – один старик, трое мужчин и парень его, Олега, возраста. На их лицах не было страдания, они умерли мгновенно – на лице молодого ещё можно было разглядеть восторг и удивление. Теперь он смотрел распахнутыми глазами в небо.

Никак не защитили казаков старинные кольчуги. Раны, огромные, гранатовые от запёкшейся крови, с вдавленными кусочками стальных колец по краям – как же чужеродно и непоправимо смотрелись они на телах. Тех, кто попался на пути ядер во втором ряду, переломало – вмятины и сплющенные кольца от кольчуг указывали на места попаданий.

Молодой казак, видно, и стоял во втором ряду, Олег подвинулся к парню, провел пальцами по месту удара, потом прикрыл ему глаза. Рука его дрожала, по щекам текли слёзы. Казалось, парень задремал и сейчас встанет, улыбнётся и скажет: «Как сладко я спал». Но нет, не бывать такому. А ведь недавно, всего-то с четверть часа назад, он был жив и весел, а теперь угас, и не вернуть его обратно. Не вернуть обратно жизни, как же никто этого не понимает?! Не бережёт чужую, не бережёт свою!

«А ведь и я мог бы лежать сейчас вместо него!»

Эта мысль как громом поразила недавнего послушника. Олег порывисто встал и отшатнулся от тел. Он мог лишиться новой, такой интересной жизни, если бы Николай поддался на его глупое мальчишеское желание примерить на себя образ героев-монахов!

Парень сделал несколько шагов назад и почти наткнулся на Степана Перещибку.

– Архип-то наставлял сына держаться ближе, да позади его, потому як первый бой, и ось як вышло, – пояснил казак, заметив влажные глаза парня.

Слёзы нежданно показались и у него самого, потекли по огрубелой коже, по бороздам морщин, вдоль висячих усов и, сорвавшись с подбородка, упали в землю.

– Давненько не хоронил уж я хлопцев ось так, враз пятерых. Николай говорыв, ты можешь молитву сотворить, так, будь ласка, сотвори по усопшим Архипу, сыну его Глебу, Петру, Володу да Савве.

Олег выполнил просьбу: сложил руки и помолился за упокой их душ, но думал больше не о погибших, а о том, как сам он чудом избежал смерти.