Текст книги "Волкодлаки Сталина. Операция «Вервольф»"

Автор книги: Дмитрий Тараторин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Москва. Особняк Берии. 1944 год

– Ну, спасибо тебе, Коля, большое чекистское спасибо. Экого ты упырька знатного привез. Да и зверушки отличные. С ними, конечно, поработать еще надо, отладить кое-чего, но наши светила научные справятся. Мы как раз парочку из лагерей загодя на этот случай дернули.

– А он где? – спросил Ковалев.

– Упырек-то? – засмеялся Берия. – Он в Институте крови анализы сдает. Ты за него не переживай, а то смотрю, поседел ты даже. Что, с гестапо в кошки-мышки играть полегче было?

– Да, Лаврентий Палыч, не скрою, но я готов, если партия прикажет…

– Комсомол ответит – есть, – прервал Ковалева Берия. – Да ладно тебе, Коля, расслабься. Сегодня партия тебе прикажет в диверсии одной поучаствовать, причем здесь прямо, дома у меня.

Ковалев привык к провокативному стилю Берии, и тот редко выводил его из равновесия, но на этот раз он почувствовал глухое раздражение. «Подпортила мне все же эта сволочь хохляцкая нервную систему», – подумал он зло.

Через несколько минут они были в подвале особняка, где все уже было готово к проведению оргии. Организована она была в строгом соответствии с древним тантрическим сексо-магическим ритуалом.

В центре выложенной на полу рубиновой звезды уселся голый Берия. На него – молодая тибетка, вывезенная из одного очень специального места, обнаруженного в свое время экспедицией, в которой, кстати, активно участвовал Николай. Пятеро особо приближенных чекистов (среди них Ковалев) разместились на концах звездных лучей. Им достались юные колхозницы из секретного племенного хозяйства имени Инессы Арманд. Обучены они были, разумеется, той самой тибетской профессионалкой. По периметру зала выстроились сотрудники личной тайной спецслужбы Берии, облаченные только в сапоги и фуражки. В ходе мероприятия их эрегированные члены должны были ориентироваться строго на черную дыру в потолке. Энергетический поток, создававшийся в результате, обладал изрядной дальнобойностью и разрушительностью…

На следующее утро Гитлеру доложили, что в рейхстаге разом повылетали все стекла, и к тому же в клочья разорван флаг со свастикой, гордо реявший над зданием. Фюрер не удивился. Тайные силы не в первый раз подавали сигналы. Месяц назад в замке Вевельсбург на собравшихся в центральном зале эсэсовцев рухнула стена. После в его резиденции «Орлиное гнездо» невесть откуда взявшимся порывом ветра сорвало крышу. А теперь вот флаг… Фюрер понял, что развязка близка.

Москва. Государственная Дума. 201… год

– Здорово, пидор, я от Фарида. Дело к тебе есть. Через два часа – в кабаке, адрес знаешь.

Депутат Государственной Думы Семен Семенович Райкин еще минут пять слушал короткие гудки и остекленело взирал на портрет Президента. Даже не сами слова, но голос, их произнесший, повергли его в оцепенение. Было в этом тембре что-то запредельно беспощадное и одновременно глумливое. Отказать его обладателю немыслимо, подчиниться страшно до лютых кишечных колик. «Почему Фарид, который практически всегда, за редким исключением, общался со мной только лично и тет-а-тет, дал мой телефон этому животному», – лихорадочно скакали в голове Райкина непослушные мысли. Он вспомнил, как Фарид вышел на него в первый раз. Тоже грубо, конечно, но не так же цинично и безапелляционно. Татарин получил информацию о его пристрастии к мальчикам от одного мента из управления Р. Тот, работая по педофильским интернет-сайтам, вычислил Семена Семеновича, дававшего там заманчивые объявления. Мент давно был в связке с казанскими и слил Фариду компромат убийственного свойства.

В юности и в зрелом возрасте, когда он возглавлял крупный завод по производству тракторов, Семен Семенович педерастом не был. Он имел жену и двух дочек. Уже после перестройки, когда пошел он по депутатской стезе, совратил его коллега, бывший председатель обкома.

И дернул же его черт с Интернетом связаться. Все ведь до того было так легко и приятно. А теперь депутат попал в ужасающую зависимость от бандитов, в которых не было практически ничего человеческого. Мало того что они пользовались вовсю немалыми его возможностями, они и на личность, случалось, посягали. Особенно неприятно было вспоминать эпизод в одной подмосковной сауне. Перед прошлыми выборами ему велели приехать туда на встречу со старым вором Васей Малаховским. Тот, будучи пьяным, в присутствии своих головорезов грубо и весьма болезненно отымел Семена Семеновича. А что ждет его на этот раз…

Войдя в ресторан «Лукоморье», Райкин сразу направился в кабинет, где они обычно встречались с Фаридом. За столом, сверкая обритым черепом, уплетал дымящийся бифштекс с кровью смуглый детина.

Гарнира не было. Вилкой он указал депутату место напротив. Не отрываясь от еды, он вытащил из внутреннего кармана некий предмет, который Райкин поначалу принял за кусок желтоватой резины, и бросил его на стол. С ужасом Семен Семенович понял, что это клок кожи с правой руки татарина. Отчетливая татуировка «Фарид» не оставляла места сомнениям.

Незнакомец поднял голову:

– Это тебе привет от другана твоего, теперь я за него. Ты меня на работу возьмешь, а для начала ксиву мне оформишь.

Лицо бандита потрясло Райкина больше, чем чудовищный подарок. Создавалось ощущение, что оно пребывает в непрерывном движении. Словно бы мышцы мучительно пытались зафиксировать некое невозможное выражение. Судороги медленно перемалывали эту странную и страшную физиономию, лепили из нее что-то совершенно запредельное. Но больше всего не понравился депутату взгляд – желтый, немигающий. Никогда ничего подобного Райкин не ощущал. Он внезапно понял, что на него смотрят как на мясо.

– На чье имя приготовить документы? – заикаясь, поинтересовался депутат.

– Волков я, Владимир Владимирович, – рявкнуло чудовище.

Подземелья замка Тотенкопф. 1944 год

То, что увидел Николай, подтверждало самые мрачные догадки Берии. Перед ним рядами стояли серебристые диски. Именно их появление в небе над Курской дугой чуть было не переломило ход битвы. Именно этого неведомого оружия страшилась Генеральная ставка, и на него же уповал Гитлер.

Объекта, в глубинах которого находился Николай, на картах, разумеется, не было. И сыскать его банальным способом не представлялось возможным. Только собственная смекалка была виной тому, что разведчик обнаружил этот зловещий дискодром.

Пробрался он сюда долгими подземными лабиринтами, стартовав все из того же карпатского замка, где им геройски был захвачен удивительный хохол. После налета бригады Ковпака стоял он в запустении. Не было смысла охранять разоренное гнездо, тем более и фронт был уж совсем не за горами. Красные бойцы гнали фашистов так, что те даже теряли временами свою хваленую дисциплинированность. Зная это, Николай и отправился в замок. Как он и предполагал, подземелья не были взорваны, поскольку ковпаковцы, рыскавшие в окрестностях, оперативно вырезали спецкоманду, посланную дабы провести эту операцию.

Зловещие ходы и лазы манили своими загадками, и он не преминул откликнуться на этот зов. Осознавая предельную рискованность предприятия, с собой брать никого не стал. И нисколько в этом не раскаялся. Только паранормальные способности, развитые им некогда в Тибете, позволяли, блуждая по казематам, чуять нужный курс, брать по ходу языков из числа подземных эсэсовцев и пытками подтверждать правильность избранного маршрута.

И вот теперь он видел не только зловещие диски, чья поверхность была испещрена магическо-руническими текстами, но самого рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера в компании со знатоком арийских древностей Германом Виртом, внимательно изучавших соответствие знаков древним образцам.

Палец на спусковом крючке неистово чесался.

«Вынести б им обоим – нелюдям этим – мозги», – размышлял Николай. Однако необходимо было держать себя в рамках.

«Голова Гиммлера, конечно, дорогого стоит, – продолжал он внутренний диалог, – однако боевые диски и без него способны такого шороху наделать, что опять Красная Армия под Москвой без штанов окажется. Нет, надо назад поспешать – шифровку в Центр передать, чтоб стерли это драконье логово в порошок, пока не поздно».

На том и порешив, он змеем скользнул по скальному уступу в вентиляционную шахту и пополз назад, к родной советской земле.

Москва. Лубянка. 201… год

По-настоящему майор любил только Феликса Эдмундовича Дзержинского. И был уверен, что тот отвечает ему взаимностью. Поэтому гнилые палачевские базары его раздосадовали всерьез.

Иногда по вечерам он долго беседовал с Железным Феликсом у себя в кабинете. И, конечно, знал его получше, чем этот отморозок. Правда, если быть точным, говорил один майор. Дзержинский же только, хмурясь, просматривал папки с досье на разную сволочь и нервно барабанил тонкими прозрачными пальцами по здоровенной деревянной кобуре маузера, неизменно болтавшейся у него на поясе. Но майор чуял, что рано или поздно грянет буря. Пойдет гулять по всей Руси великой Феликс, заговорит его маузер так, что враз смолкнут ораторы, народ наебавшие.

А он, Сергей Казаков, бодро и радостно зашагает следом, лишь чуть притормаживая, чтоб контрольные выстрелы делать. Но, похоже, чаша гнева еще не наполнилась до краев, еще отчаяние масс не могло материализовать призрака с чистыми руками, холодным сердцем и пылающей беспредельной классовой ненавистью головой. И потому пребывал Казаков в тоске и тревоге.

Семейная жизнь у майора не заладилась. Жена ушла к другу детства, бывшему комсомольскому заводиле, удачно приватизировавшему несколько лесопилок. Большую часть времени она теперь проводила в Испании. Но на карьере его личные проблемы не отразились – теперь не то что давеча.

Отдел, в котором служил майор Казаков Сергей Иванович, занимался расследованием разного рода аномальных преступлений. Создан он был при Андропове. Но это официально, а так, само собой, и раньше разные загадочные и беспредельные происшествия, могущие иметь изрядный общественный резонанс, никогда ментам не доверяли.

Случай в казино был одним из самых необъяснимых в практике майора. С вампирами, например, ну не с мертвецами ожившими, а просто с кровососами-любителями, дело ему иметь доводилось, но чтоб с оборотнями…

«Совсем нюх потеряли», – подумал майор и, откинувшись на спинку кресла, погрузился в дрему. Приснилась ему жена, покаянно вернувшаяся и исполняющая для него танец живота.

Из блаженного забытья майора вывел глухой стук, это ударилась о дверной косяк кобура Дзержинского.

Западная Украина. Лес. 1944 год

– Тю, хлопцы, так це ж шпиен москальский. – Это было последнее, что услышал Ковалев, теряя сознание после тяжкого удара по темени дубиной народной войны. Даже самые исключительные и неуловимые, случается, попадают в засаду. Так и вышло. И должно быть, не случайно. Среди ковпаковцев запросто могли быть двурушники…

Нет, шифровку в Центр он послать успел. Рация была спрятана в лесу неподалеку от карпатского замка. И Николай знал, завершая сеанс связи, что буквально через час какой-то эскадрильи тяжелых бомбардировщиков с запада и с востока свинцовыми тучами надвинутся на вражье гнездо. Что полетят на него смертоносные капли – гроздья гнева – неотвратимого возмездия за кровь солдат, за слезы матерей.

Что рухнут могучие перекрытия и заполыхают покореженные, развороченные советскими и британскими бомбами дисколеты. Не знал одного, что часть из них вырвется из клокочущего моря огня и возьмет курс прямиком на Антарктиду…

Впрочем, когда Николай очнулся, ему было уже не до этого. Прямо в лицо дышал ему горилочным перегаром боец Украинской повстанческой армии. Глаза его светились такой лютостью, что и без слов было понятно – страшная казнь с предварительной пыткой неотвратима.

«А ну и ладно, – понеслись в голове умиротворенные мысли, – пожил, покуролесил, стране помог неслабо». Что там орал взбешенный его ледяным спокойствием бандеровец, Николай не слышал. Он умел выключать восприятие лишнего. Зачем ему, в самом деле, эта беготня нацистских прихвостней, зачем их злобные хари, бессмысленные лающие вопросы, раскаленный штык, вонзающийся в плоть?

Но внезапно в этой адской круговерти возникло нечто значимое. Это было лицо. Почти лик – скорбный, обрамленный длинной седой бородой. Серо-голубые, пронизывающие как-то по-нездешнему глаза светились из-под козырька эсэсовской фуражки.

Николаю показалось, что он даже ничего не сказал мучителям, только рукой повел в сторону – и они разом отпрянули от терзаемого ими тела. И ушли в лес, растворились в его шелестящей зелени.

А незнакомец склонился к Николаю и прошептал:

– Иди пока, позже свидимся. Нужен ты Ему. Другая тебя служба ждет…

Подмосковье. Подземный полигон. 201… год

Самое поганое заключалось в том, что, конечно же, непосредственное руководство операцией «Вервольф» будут осуществлять совсем другие люди, а ответственным назначен он, научный руководитель полигона. Чтобы хоть немного успокоить разбушевавшиеся нервы, человек в белом халате вышел на галерею из пуленепробиваемого стекла, опоясывающую обширное, вверенное его попечению хозяйство.

Академик Мефодий Порфирьевич Петров не просто любил полигон, он его боготворил. Для него это было зримое воплощение дерзновенной научной мысли. Гигантское пространство, пронизанное вдоль и поперек всех и все контролирующими импульсами пси-генераторов, действительно не могло не потрясать. Немыслимые, казалось бы, и тем не менее вполне реальные существа – его обитатели были всего лишь марионетками в чутких и умных руках светил подземной науки. И все благодаря незримым нитям, тянущимся от удивительных приборов, порожденных в том числе и его гением. Петрова осознание всего этого завораживало.

Толчком к созданию полигона послужило поступление первой партии трофейных мутантов и их зародышей. Всех обстоятельств не знал даже он, научный руководитель проекта. Его учитель, подлинный отец этого подземного чуда, академик Розенблюм всегда избегал данной темы. Знал Петров только то, что было ему положено по немалой, но все же далеко не решающей должности. Изначальным сырьем для мутантов-оборотней послужили цыгане – узники концлагерей и самые злобно-матерые карпатские и трансильванские волки. Подчинялись они голосовым командам. Однако делали они это, как следовало из архивных материалов, очень и очень неважно. Свидетельством тому – десятки разорванных в клочья охранников. Да и ученые нередко становились жертвами тварей. У самого Розенблюма лицо рассекал чудовищный рваный шрам.

Пси-генераторы были созданы могучим коллективным разумом ученых, объединенных энергией и энтузиазмом молодого и пылкого тогда Петрова. С этого и началась новая эра в проектировании мутантов и киборгов. Теперь команды можно было посылать на весьма дальние расстояния и повиновались они им с абсолютной неизбежностью. Пока не случилось этого досадного происшествия. Тот, кого чеченские сепаратисты именовали Салимом, всегда внушал Петрову какие-то смутные опасения. Ему порой казалось, что, расправляясь с «мясом» – подопытными зэками – в ходе испытаний на полигоне, он действует не как автомат (каковым, в сущности, несмотря на использование биосырья при его изготовлении, и являлся), а как зверь. То есть вроде как ему это доставляло удовольствие, которое он стремился скрыть. Последняя же поведенческая реакция в силу своей сложности вообще должна была быть ему недоступна.

Виной всему, конечно, могла стать дурная «наследственность». Если употреблять научно некорректную терминологию, то вел он свою «родословную» от тех самых цыганско-карпатских первопредков. Прочие функционирующие на сегодняшний день особи произведены были из местного материала. Исконная вольность кочевая и не давала, возможно, покоя мутанту.

И все же это не объясняло, каким образом могло случиться то, что случилось. А соответственно, неясен был алгоритм решения задачи по нейтрализации Салима. Между тем времени для его нахождения было трагически мало. Начальник подземного комплекса (не только имени, но и звания его никто не знал, и называть его было приказано просто «гражданин начальник»), без сомнения, исполнит свою угрозу. Академик Петров в этом ни секунды не сомневался.

Сауна «Бангкок». Москва. 201… год

Братва обнаружила исчезновение Фарида в ту же ночь. Пацаны ждали его в сауне-люкс «Бангкок», где каждую субботу ее отборные сотрудницы устраивали им сеанс тайского массажа. Девки были дорогие и эксклюзивные, но казанских они обслуживали, само собой, бесплатно и по расширенной программе. Фарид этой мазы никогда не упускал.

Не дождавшись его и многократно выслушав, что «телефон выключен или абонент недоступен», пацаны начали пробивать по всем каналам. Результат – по нулям. Ренат, правая рука Фаридова, привел бригаду в состояние полной боевой готовности. Вооруженные до зубов братки в течение всей ночи подтягивались к сауне, которая стала импровизированным штабом. Из-за нервозной неопределенности они слонялись по двору и лязгали затворами. Только к утру в непроглядной теме с пропажей Фарида забрезжил какой-никакой свет.

Бармен из «Лукоморья» сообщил, что депутат встречался в их кабаке с каким-то неведомым хером. Это было очень подозрительно. И буквально через час Семена Семеныча в самом прямом и непереносимом смысле взяли за яйца. При всем ужасе, который Райкин испытывал при одной мысли о чудовищном незнакомце, аргументация казанских оказалась слишком убедительной, и он начал колоться.

Его рассказ просто-таки ошарашил пацанов, с таким беспределом никому из них дела иметь не доводилось. Этого, нарушившего все понятия отморозка ждала страшная участь. Казанские на выдумки были горазды. Но, конечно, они и не догадывались, насколько этот случай особенный.

Способ, которым Волк принимал решения, неописуем в терминах типа: подумал, понял, выбрал образ действий. То, что было у него вместо сознания, изначально больше всего напоминало замысловатую композицию из разноцветных, причудливых пазлов. Вследствие травмы, повлекшей за собой, выражаясь языком академика Петрова, «невыясненную мутацию», фрагменты, сохранившие прежнюю конфигурацию, наползали теперь на хаос осколков. Отдельные же куски болтались в полном отрыве. Тем не менее все это функционировало. Внезапно внутри Волка возникал своего рода комикс – цепочки картинок, которые следовало воплотить в жизнь. Скорость его реакции была в нормальной ситуации абсолютно несопоставима с аналогичными человеческими характеристиками. В казино он облажался, но теперь раздобыл темные очки и с ними не расставался. Они надежно защищали звериные зрачки от разных световых неожиданностей.

Волк чуял, что встреча с депутатом таила в себе угрозу, чуял явственно, но у него не было выбора. Нужно было легализоваться. Кроме того, что могло реально грозить существу, для которого смерть была лишь очередным переходом к иной, к тому же более интенсивной жизни?

После инцидента в «Али-Бабе» путь к «чехам» для него был закрыт. Хотя Салиму с ними было совсем не плохо. И чечены не сомневались в его для них высокой ценности. В горах он даже успел стать легендой, после того как в знак бесповоротности своего присоединения к боевикам не отрезал (как ему было предложено), а попросту отгрыз головы двум российским контрактникам.

Впрочем, Волк и не нуждался в стае. Алой, жаркой кровью своих будущих жертв он ни с кем не хотел делиться.

Москва. Лубянка. 1946 год

Ковалев держал в руках пухлую папку с грифом «Совершенно секретно». В графе Ф.И.О. значилось: Басаврюк Тарас Опанасович. Чуть ниже: год рождения – предположительно 1453 год, из дворян. Вампир, колдун, создатель бандеровского движения.

Николай давно уже добивался от Берии разрешения познакомиться с материалами об упыре, захваченном им в его карпатском логове. Содержимое папки было чем-то средним между уголовным делом и медицинской картой. В самом начале была подшита повесть Гоголя «Ночь накануне Ивана Купалы», дальше шел комментарий историков. Ученые свидетельствовали, что в целом текст классика достаточно достоверен. Однако Басаврюк не был изначально демоном, но прошел через ряд магических трансформаций, превративших его в практически законченного беса, но не без рецидивов человеческих пристрастий, впрочем.

Родину свою – Украину Басаврюк избрал в качестве плацдарма активного проникновения в мир и материализации могучих потусторонних сущностей. Он, судя по ряду признаков, инспирировал мятеж Мазепы, петлюровское и бандеровское движения. Самые кровавые и зловещие эпизоды, с ними связанные, приобретали новый смысл и значение. «На сегодняшний день он фактически является прямым каналом сообщения с миром тьмы», – делали вывод уже штатные чекистские демонологи. Приводились показания самого Николая о глазницах-воронках. Экспериментально подтвердить их, правда, не удалось ввиду того, что после ранений, полученных Басаврюком в ходе операции захвата, он впал (или имитировал впадение) в кому. Опущенные веки ороговели, затем окаменели. Вскрыть их или просверлить не удалось. Дальше шли специфические медико-биологические характеристики его организма. Отмечалось, в частности, что особый интерес представляет состав крови упыря. Однако тема эта внезапно обрывалась. Подробности о том, чем же так замечательна была Басаврючья кровь, напрочь отсутствовали.

Чекист глубоко задумался. Его не покидало странное и довольно-таки поганое ощущение. Мерещилось, что это не он Басаврюка с боем взял, а тот сам использовал его группу в каких-то своих темных целях. Никаких рациональных оснований у этой версии не было, оттого и делиться ею с Берией было глупо.

Как, разумеется, еще глупее было бы поведать наркому о своем чудесном избавлении из лап бандеровцев…

Николай вышел на улицу. Залитая майским солнцем Москва праздновала первую годовщину Великой Победы. «Странная судьба мне выдалась, – подумалось Николаю вдруг. – Я и всенародный герой, и неизвестный солдат в одно и то же время. Скоро, наверное, школу какую в мою честь назовут. Пионеры моим именем клясться будут, а сам я, живой и героический, мимо в двух шагах пройду – не заметят. Прям человек невидимка, ебтыть», – меланхолично усмехнулся он.

Столица великой державы между тем ликовала. Казалось, все вокруг друг другу родные и милые. Стайки щебечущих девушек дарили многообещающие улыбки эффектному, статному военному. Но после регулярных и интенсивных магических оргий юные комсомолки уже не волновали его, как когда-то прежде, когда черты лица рано поседевшего офицера еще не были изменены хирургом спецклиники, а фамилия его была Кузнецов.

Подмосковье. Бункер. 201… год

Мефодий Порфирьевич, в глубокой тоске блуждая по полигонным коридорам, забрел в апартаменты своего задушевного приятеля Петра Харина. Он был, разумеется, прототипом книжного инженера Гарина. Стоит отметить, что без открытий, сделанных им при создании печально знаменитых своих «лучей смерти», о создании пси-генераторов можно было бы только мечтать. Схваченный когда-то в результате блистательной операции ГПУ, он долгие годы тихо трудился в подземной шарашке. Однако в свое время накуролесить Харин успел немало. Имя его гремело буквально со страниц желтой прессы разных стран и континентов. Необходимо было погасить шумиху вокруг имени даровитого, но запутавшегося в буйных страстях ученого.

В конце 20-х на Лубянке еще попадались остроумные люди, и было принято решение беллетризировать похождения Харина, замаскировав его жизнь под научную фантастику. Красный граф Толстой с заказом, сформулированным ему в общих чертах легендарным Яковом Блюмкиным, справился на отлично. Через пару десятилетий после выхода романа и в самых пронырливых западных спецслужбах затруднялись сказать наверняка, «а был ли мальчик».

Но он был, существовал, длил свою причудливую жизнь. Вместе с сотнями других научных гениев работал на скрытую под толщей земли и бетона неведомую Советской стране и прочему миру власть. Попадали сюда всевозможные умники, подающие самые основательные надежды. Кто-то прямо со студенческой скамьи, а иные уже из исследовательских институтов, с производства. Под разными благовидными предлогами исчезали одаренные юноши из наземной жизни, чтобы послужить Родине здесь, в скрытых от вражеских и просто посторонних глаз глубинах.

Однако Харин все же был на особом положении. Его подозревали (и небезосновательно) в криптонацизме. Если прочим светилам раз в год положен был отпуск, который они проводили на одном из засекреченных вполне наземных курортов, то ему доверия не было никакого. Солнечного света он не видывал многие годы. Поэтому до корней волос пропитался желчной ненавистью, а мысль его приобрела отточенность иезуитского кинжала.

Академик пришел к инженеру поделиться своей бедой – он совершенно утратил уверенность в собственных силах. А между тем действовать надо было только наверняка. На след Волка вышли, теперь требовалось провести операцию захвата. А у Мефодия Порфирьевича все последние дни тряслись от ужаса не только всевозможные члены, но и сами мысли. Мозговые извилины тонко вибрировали и ничего путевого не генерировали. Потому и явился он к коллеге, отвечавшему за создание новейших средств поражения, – может, выручит. Он, как неоднократно мог удостовериться академик, никогда не терял присутствия духа.

Взглянув на него, Харин сразу же по-мефистофелевски захохотал. Слишком уж жалок был вид у его коллеги. А для закоренелого ницшеанца, каковым он издавна являлся, это состояние ближнего было, конечно, смехотворно. Однако, выслушав безутешного академика, инженер все же задумался. Пощипывая эспаньолку, прошелся взад-вперед, оскалился в усы и похлопал коллегу покровительственно по плечу:

– Ладно, Порфирьич, не убивайся ты так. Помогу твоему горю. Есть у меня, чем тебя порадовать. Думаю, волчаре тоже по нраву этот сюрприз придется.

Академик даже не ответил. Только всплеснул руками, да так и оставил ладошки молитвенно сложенными, сквозь слезы проникновенно глядя на Харина. Но того, конечно, вовсе не сопли эти тронули. Он бы с удовольствием падающего толкнул, но уж больно хотелось ему испытать новую модель боевого нейтрализатора на таком нестандартном объекте, как взбунтовавшийся оборотень.

Антарктида. 1947 год

Кузнецов снова, как не раз это бывало, полз. На этот раз по вечным льдам. Следом – отряд. Отборных головорезов выдал ему Лаврентий Палыч. И как опять же частенько бывало, они-то ползли налегке, а он – отягощенный тайным знанием.

«Им-то что? – размышлял Кузнецов. – Они-то знают, мол, только, что ищем мы базу фашистских недобитков. И все. Впрочем, проведай они про Хребты безумия, даже у бывалого смершевца поджилки бы тряслись. А для успешной операции бодрость духа потребна…»

Отряд Кузнецова был десантирован на ледовом континенте, дабы разобраться в мутной истории с провалом экспедиции адмирала Берда, случившимся пару месяцев назад. Сей бравый американский морской волк был к тому же опытным полярником и сведущим ученым. Под его командой была эскадра в составе авианосца, подводной лодки, ледоколов и танкеров – всего дюжина боевых кораблей, более двадцати самолетов и вертолетов. В бой с неведомым врагом готовы были вступить 4000 морских пехотинцев.

Однако армада эта была разгромлена и обращена в бегство. У самых берегов Антарктиды прямо из-под воды принялись вылетать огненные диски. Они, согласно разведданным, стреляли в американцев чем-то типа огненной плазмы. В результате чего потопили пару кораблей, самолет и пожгли некоторое количество личного состава.

Эскадра, разумеется, ретировалась…

Берия давно подозревал, что во льдах притаилась нацистская угроза, опасная теперь даже больше, чем прежде, благодаря прогрессивным научным разработкам. Задачей Кузнецова было попасть на тайную базу и умыкнуть оттуда «языка» поинформированней.

Даже с чисто военной точки зрения задача была беспримерно сложной. Но имелся и еще один аспект – мистический. Его Берия принципиально игнорировал. А Кузнецов в разговоре с наркомом счел за лучшее не акцентировать. Было у него подозрение, что Лаврентий Палыч все прекрасно знает, но в свойственной ему манере включает дурака.

Кроме того, Николай не мог быть уверен, что подробности его чудесного спасения из лап бандеровцев наркому неведомы. Имелось у разведчика подозрение, что на этот раз послан он на верную смерть.

– Товарищ Ковалев! – прервал цепь его размышлений сдавленный возглас ползшего впереди бойца. – Гляньте-ка тут чего…

Матерый и бывалый, он явно был ошарашен чем-то невиданным.

Николай рывком метнулся вперед и тоже остолбенел – в белом плато зияла гулкая бездонная дыра. И он глядел в ее глубины.

«Так-так, – подумал Кузнецов, – вот она, значит, какая – пусковая шахта дисколетов».

Но не успел он как-то сориентировать своих бойцов, как из бездны раздался совсем не машинно-технологический вой: Текели-Лииии, Текели-ЛИИИ.

И из тьмы вынырнуло нечто бесформенное, пузырящееся, смертоносное…

Москва. Ресторан «Лукоморье». 201… год

Остекленевшими от ужаса глазами Райкин смотрел на свою смерть, угрюмо поблескивавшую смуглым черепом напротив.

– Где ксива, урод? – осведомился Волк.

– Ксиву тебе, сука, в морге выпишут. – На пороге кабинета возникли бойцы из бригады Фарида.

Волк метнулся через стол и впился зубами в горло Райкину. Прежде чем сознание депутата растворилось в вечной кипящей муке, он увидел зияющий анус, неотвратимо всасывавший его в свои пламенеющие глубины. Семен Семеныч неуклюже побарахтался в спиралевидном вихре и исчез в лабиринтах ада.

На то, чтобы порвать депутатские артерии, Волку потребовались доли секунды, татары среагировать не успели. Удар с разворота ногой в живот отбросил одного, хук левой сломал челюсть второму. Двое других, несмотря на уговор брать беспредельщика живым, выхватили стволы.

Но пацаны внезапно рухнули, практически одновременно оледенев. При ударе об пол они со звоном развалились. Руки-ноги покатились по углам. Заряд замораживающей смеси на основе жидкого азота, но уже меньшей концентрации угодил в Волка. Он почувствовал, что словно бы миллионы ледяных игл прошили его полузвериную шкуру и резво заскользили по венам. Добравшись до мозга, они надежно парализовали оборотня.

Существа в блестящих скафандрах, вооруженные диковинного вида то ли трубами, то ли шлангами, подсоединенными к баллонам за их спинами, ввалились в кабинет. Ловко спеленав Волка прозрачными широкими лентами, они протащили его через пустой зал ресторана к служебному выходу и погрузили в инкассаторский броневик.

Москва. Разные места. 201… год

Последние двое суток майор жил в абсолютно безумном темпе и все равно всюду оказывался слишком поздно. Это выводило его из себя. К тому же Дзержинский стал вести себя как-то странно. Вроде что-то хотел сказать, но не мог решить, стоит ли. И все угрюмее становились его глаза, наливались свинцом.