Текст книги "Триумф и трагедия. Политический портрет И.В.Сталина. Книга 1"

Автор книги: Дмитрий Волкогонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 93 страниц) [доступный отрывок для чтения: 33 страниц]

Ряд «дел», рассматривавшихся в Москве и других городах, форсировали уже на основе новых указаний. Поскольку убийство Кирова произошло в Ленинграде, а следствие связало этот акт с зиновьевцами, уже в декабре 1934 года большая группа «заговорщиков» во главе с Зиновьевым и Каменевым (Евдокимов, Бакаев, Куклин, Гессен и др.) села на скамью подсудимых. Каких-либо прямых улик, доказательств, свидетельствующих о причастности этих лиц к убийству Кирова, выявить не удалось. Зиновьев после XVII съезда партии, хотя и не был избран в ЦК, как-то оживился, посчитал, что «гроза» прошла стороной и для него могут еще наступить лучшие времена. Он даже написал и опубликовал после съезда в «Большевике» статью, озаглавленную «Международная значимость истекшего десятилетия». (Она стала последней.) А тут внезапно арест. После того как Зиновьев прочел сообщение об убийстве Кирова, сопровождаемое комментарием, что в деле замешаны «троцкистско-зиновьевские мерзавцы», внутри у него все оборвалось. Он понял, что теперь его ждет самое худшее. Под напором следствия, а затем и прокурора Зиновьев был вынужден «признать», что в «самом общем плане» бывшая антипартийная группа может нести «политическую ответственность» за случившееся. Этого оказалось достаточно: аргументов, доказательств «правосудию» не требовалось. Первая репетиция политических процессов была проведена. Зиновьев получил 10 лет, Каменев – 5 лет, остальные – в этих же пределах. Приговоры были вначале согласованы со Сталиным. Это, пожалуй, первый случай, когда политические взгляды, отличные от официально провозглашенных, были публично приравнены к уголовному преступлению.

Так продолжалась драма двух бывших соратников Ленина, честолюбивых, непоследовательных, раскаявшихся, возможно неискренне, мятущихся, но тем не менее – совсем не преступников.

Убийство Кирова знаменовало приближение зловещего времени. Народ поверил в подрывную, террористическую деятельность бывших «оппозиционеров». Во-первых, какое-то количество вредителей, расхитителей, классовых ненавистников, видимо, в обществе было. А во-вторых, отсутствие объективной информации, элементарной гласности создавало идеальные условия для манипулирования сознанием миллионов. На тысячах митингов выдвигались требования решительных действий по отношению к террористам. В 30-е годы люди были одержимы идеей, их можно было поднять призывом, лозунгом, зажечь видением перспективы. Но можно было и легко заставить поверить во «врагов», «шпионов», «диверсантов», «террористов». К тому же они не знали правды о происходящем. В стране зрела атмосфера, как выразился один из пострадавших в 30-е годы, В. Окулов, «которая могла разрядиться в любой момент массовым террором, где главными жертвами будут невинные люди». Печать непрерывно накаляла обстановку, «выявляла», сообщала о все новых «вражеских центрах», «заговорах», «тергруппах».

1 декабря 1934 года сразу резко подняло «значение», как любил говорить Сталин, карательных органов. НКВД стал численно быстро расти. Полномочия органов расширились. Постепенно они станут рядом с партийными комитетами, а затем и заслонят их, выйдя из-под контроля. Самой популярной темой печати станет «необходимость укрепления бдительности». Ее пропаганда начнет щедро сеять семена подозрительности, недоверия к каждому. За многими руководителями будет установлена слежка. Сталин, как мы помним, страшно боявшийся покушения на свою особу, резко усилит охрану, до минимума сведет свои «явления» народу. У многих простых людей сформируется представление, что на производстве, в колхозе, вузе много скрытых врагов. Каждая неудача, катастрофа, поломка, авария будет ассоциироваться с вредительством. Постепенно в стране созреет атмосфера, в которой Сталин сможет проводить свои кровавые чистки, рассчитывая на поддержку дезинформированных масс.

Еще до убийства Кирова по личному решению Сталина на ряд постов, играющих немаловажную роль в механизме борьбы с «врагами народа» и партии, были выдвинуты лица, которым предстояло сыграть зловещую роль в беззакониях предстоящих лет. Это прежде всего Н.И. Ежов, член Оргбюро (он станет секретарем ЦК в начале 1935 г.), один из организаторов чистки партии (1935–1936 гг.); А.Я. Вышинский, бывший меньшевик, ставший заместителем, а затем и Прокурором СССР. С именем этого человека будут связаны постыдные и преступные политические процессы 1937–1938 годов.

Директивы, циркуляры, печать требовали искать и разоблачать «врагов». И, как выяснилось, их «оказалось» немало. Атмосфера подозрительности, страха, недоверия помогла быстро поднять волну террора, которая взметнется до страшных высот в 1937–1938 годах. В центр пошли многочисленные донесения об обнаруженных и разоблаченных «врагах». Вот несколько донесений, хранящихся в архиве Верховного суда СССР.

«ЦК ВКП(б) тов. Сталину И.В.

СНК Союза ССР тов. Молотову В.М.

Управлением Государственной безопасности УНКВД по Северному краю закончено следствие по делу о контрреволюционной террористической группировке, подготовлявшей совершение террористического акта против члена ЦК и секретаря Севкрайкома ВКП(б), члена ЦИК тов. Вл. Иванова.

В качестве обвиняемых по настоящему делу привлечены к ответственности и преданы суду 7 человек: Ракитин Н.Г., Заостровский П.В., Попов П.Н., Левинов Г.Н., Ивлев Н.И., Заостровский А.В., Колосов Н.А. Из обвиняемых признал полностью виновным себя только Попов П.Н.

Дело Ракитина и др. предполагается заслушать в выездной сессии военной коллегии Верх. суда СССР в г. Архангельске с применением закона от 1 декабря 1934 года.

Главных обвиняемых: Ракитина, Заостровского П.В., Левинова считаем необходимым приговорить к расстрелу, а остальных обвиняемых к лишению свободы на разные сроки. Просим Ваших указаний.

23 января 1935 г.

А. Вышинский.

В. Ульрих».

«Секретарю ЦК ВКП(б) И.В. Сталину.

При рассмотрении дела осуждена к расстрелу Белозир Л.И. за то, что она, будучи членом контрреволюционной подпольной террористической организации украинских националистов, завербовала в эту организацию Щербина и Терещенко, которые должны были во время Октябрьских празднеств 1934 года в Киеве совершить теракт над тт. Постышевым и Балицким.

Белозир на всех допросах упорно отказывалась дать какие бы то ни было показания, а также заявила, что она отказывается от помилования. В силу этого прошу указания о возможности приведения в исполнение приговора над осужденной Белозир Л.И.

Тт. А.Я. Вышинский и В.А. Балицкий считают возможным приговор исполнить.

3 февраля 1935 г.

В. Ульрих».

«Секретарю ЦК ВКП(б)

товарищу И.В. Сталину

9 марта с.г. Выездная сессия военной коллегии Верховного суда СССР под моим председательством рассмотрела в закрытом судебном заседании в г. Ленинграде дело о соучастниках Леонида Николаева: Мильды Драуле, Ольги Драуле и Романа Кулинера.

Мильда Драуле на мой вопрос: какую она преследовала цель, добиваясь получения пропуска на собрание партактива Ленинграда 1 декабря п.г., где должен был делать доклад т. Киров, ответила, что «она хотела помогать Леониду Николаеву». В чем? «Там было бы видно по обстоятельствам». Таким образом, нами установлено, что подсудимые хотели помочь Николаеву в совершении теракта.

Все трое приговорены к высшей мере наказания – расстрелу. В ночь на 10-е марта приговор приведен в исполнение.

Прошу указаний: давать ли сообщение в прессу.

11 марта 1935 г.

В. Ульрих».

Молниеносное правосудие: 9-го суд, в ночь на 10-е расстрел, 11-го утром доклад верховному Жрецу. Даже по одной-двум фразам доклада Ульриха видно, сколь поверхностным было рассмотрение дела в суде. Скоро это станет нормой, особенно через два года.

На последнем «деле» хочется немного остановиться. За год-полтора до трагедии стали настойчиво распространять грязный слушок о том, что Мильда Драуле, бывшая жена Николаева, находится в «особых отношениях» с Кировым. Люди, знавшие Кирова, однозначно отвергали саму возможность такой связи. Кому были нужны эти слухи? Не исключено, кто-то хотел натравить неврастеника Николаева на Кирова. Когда Я. Агранов и Л. Шейнин – работники НКВД – начали следствие, то Николаев заявил, что пошел на убийство по соображениям мести. Но вскоре «признал», что совершил злодеяние по заданию подпольной троцкистско-зиновьевской группы… Видимо, имя Драуле было использовано организаторами преступления, чтобы заставить Николаева быть «более решительным». Ну а затем и Мильда, и Ольга Драуле могли оказаться просто опасными, и их решили убрать. Что и сделали…

Сталин поддерживал напряжение. В середине 1935 года было опубликовано его интервью с Гербертом Уэллсом, которое тот взял у Сталина еще годом раньше. И, видимо, не случайно. Сталин вновь напомнил о главном в диктатуре пролетариата – насилии. На вопрос Уэллса: «Не является ли ваша пропаганда старомодной, ибо она является пропагандой насильственных действий?» – Сталин ответил так:

– Коммунисты вовсе не идеализируют метод насилия. Но они, коммунисты, не хотят оказаться застигнутыми врасплох, они не могут рассчитывать на то, что старый мир сам уйдет со сцены, они видят, что старый порядок защищается силой, и поэтому коммунисты говорят рабочему классу: готовьтесь ответить силой на силу… Кому нужен полководец, усыпляющий бдительность своей армии, полководец, не понимающий, что противник не сдается, что его надо добить?

Как Сталин любил слово «добить»… Во множестве речей он призывает «добивать» оппозицию, остатки эксплуататорских классов, кулаков, перерожденцев, двурушников, шпионов, террористов… И «добивал». Похоже, что «добивал» и потенциальных соперников. Пока действовали сдерживающие тормоза решений XIII съезда партии (пожелания делегаций, ознакомившихся с ленинским «Письмом»), пока у Сталина было свежо в памяти ленинское предостережение, отношение к «оппозиционерам» было как к идейным противникам. «Капитулянтов» (раскаявшихся) обычно быстро восстанавливали в партии, назначали на ответственные посты, публиковали их статьи. Например, Зиновьев и Каменев, восстановленные в партии в июне 1928 года, открыто выражали свою надежду, что «партии еще понадобится их опыт», имея в виду, по всей вероятности, руководящие посты. Бухарина, Рыкова и Томского не прекращали склонять в печати как «пособников кулачества» и тем не менее на XVI съезде партии избрали в состав ЦК. Эта терпимость, по-видимому, не просто похвальна; она является выражением ленинского понимания демократии в партии и государстве. Сталину, почти никогда не использовавшему слово «демократия» (единственное исключение – его доклад о новой Конституции СССР), бесконечные «вихляния» некоторых лиц, однако, изрядно надоели. Диктатура и демократия для него – несовместимы.

Сталин скоро сделает ставку на удержание общества в состоянии перманентной «гражданской войны». Народом, который всегда на «взводе», который бдительно всматривается в каждого, легче управлять и манипулировать. До конца жизни диктатор с помощью своего окружения будет делать все, чтобы поддерживать в обществе социальное, политическое напряжение.

Даже сталинская любовь к Кирову (факты убеждают, что она была) не остановила, по-видимому, его перед тем, чтобы устранить популярнейшего человека, потенциального противника. Подозрительность, жестокость, властность у Сталина всегда брали верх, когда нужно было сделать выбор между элементарно порядочным и тем, что мешало его власти. Убийство Кирова явилось хорошим предлогом для ужесточения всего внутриполитического курса в стране. Он не мог забыть, что четвертая часть делегатов XVII съезда голосовала против него. А сколько их во всей стране? Тогда еще мало кто мог предположить, что из 1225 делегатов с правом решающего голоса 1108 скоро будут арестованы и большая часть их погибнет в подвалах НКВД и лагерях. Из 139 членов и кандидатов в члены ЦК партии, избранных на этом съезде, 97 человек будут арестованы и расстреляны. А ведь подавляющее большинство этих людей были самыми активными участниками Октябрьской социалистической революции, восстановления страны после разрухи, исторического рывка от сохи к современному индустриальному государству. Это была сознательная ликвидация старой «ленинской гвардии». Они слишком много знали. Ему нужны были самоотверженные исполнители, функционеры более молодого поколения, не знавшие его раннего, прежнего.

Едва ли случайно, что в середине 1935 года Сталин поддержал предложение о ликвидации Общества старых большевиков и Общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев. Архивы этих обществ принимали комиссии, членами которых были Ежов, Шкирятов, Маленков. Многим из старых большевиков в страшные годы беззакония, в конце 30-х, будут предъявлены обвинения в их «преступлениях» четвертьвековой давности… Не использовались ли здесь изъятые архивы?

К этому же времени относится начало возвышения Л.П. Берии, бывшего в то время первым секретарем ЦК Компартии Грузии. В середине 1935 года в Партиздате ЦК ВКП(б) была опубликована «работа» Берии «К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье». Изданная на хорошей бумаге, в твердом переплете (что тогда было редкостью), книжонка наполовину состояла из сталинских цитат и безудержно превозносила «вождя». Но главное, что я хочу отметить, в «труде» Берии содержался прямой политический донос на двух видных большевиков – Енукидзе и Орахелашвили. И хотя первый, член ЦК и ЦИК, был давним личным другом Сталина, судьба того и другого была решена. Сталин всегда верил доносам. Берия это усвоил быстро. Правда, Орахелашвили пробовал протестовать. Он написал Сталину личное письмо с проектом опровержения в «Правде». Сталин в своем ответе, по сути, отверг заявление старого большевика. В письме Сталина говорилось:

«Товарищу Орахелашвили.

Письмо получил.

1) ЦК не думает ставить (не имеет оснований ставить!) вопрос о Вашей работе в ИМЭЛе. Вы погорячились и решили, видимо, поставить его. Это ни к чему. Оставайтесь в ИМЭЛе и работайте.

2) «Письмо» в редакцию «Правды» следовало бы напечатать, но текст Вашего «письма», по-моему, неудовлетворителен. Я бы на Вашем месте выбросил из «письма» все «полемические красоты», все «экскурсы» в историю, плюс «решительный протест» и сказал бы просто и коротко, что ошибки (такие-то) действительно допущены, но квалификация ошибок, данная т. Берия, слишком, скажем, резка и не оправдывается характером ошибок. Или что-нибудь в этом роде. Привет!

8. VIII.35 г.

И. Сталин».

Страна и партия стояли перед страшными испытаниями. Человек, обожествивший в диктатуре пролетариата лишь насилие, стал диктатором. Пусть его и называли «любимый вождь», «гениальный полководец», «мудрый зодчий», ничто не могло закамуфлировать глубинной сути человека-диктатора. Но тогда этого люди не понимали. Пройдут целые десятилетия, пока наступит прозрение. А пока кончался на трагической ноте 1934 год. «Съезд победителя»… А затем сигнал подготовки к террору. Может быть, действительно 1937 год начался, вопреки всем астрономическим календарям, 1 декабря 1934 года? В том, что касается беззаконий, которые поощрял и инициировал Сталин, можно ответить утвердительно. Диктатура пролетариата как одно из уродливых проявлений демократии большинства все больше подменялась единовластием диктатора и диктатурой бюрократии. Семена будущей трагедии уже давали свои зловещие всходы. Поезд трагического будущего был на подходе. Сегодня мы знаем, что он не был остановлен.

Глава 5
В «тоге» вождя

Сталин – государственник восточного, азиатского типа.

Н. Бердяев

Один из корифеев мировой культуры, Плутарх, в своих «Избранных жизнеописаниях» так писал об основателе Рима Ромуле: «Надеясь на крепость своей власти и все более и более обнаруживая свою гордость, он переменил народную форму правления на монархию, которая сделалась ненавистной и возбуждала неудовольствие уже с первых дней одною одеждой царя. Он стал носить красный хитон и пурпуровую тогу и занимался делами, сидя на кресле со спинкой. Его всегда окружали молодые люди, названные целерами за ту быстроту, с какою они исполняли данные им приказания. Другие шли впереди него, разгоняя палками народ. Они были подпоясаны ремнями, чтобы связать немедленно всякого, на кого им укажут». Едва ли ведая о том, Плутарх описал характернейший случай, когда человек, вознесенный волею обстоятельств на вершину власти, все более утверждается в своем могуществе, превращает народ в толпу и становится уже не похожим на себя. История доказала: человек слаб перед магией власти. За редчайшим исключением долгое, бессрочное пребывание в «пурпуровой тоге» преображало вождей как по отношению к людям, так и прежде всего по отношению к самим себе.

Я не «примеряю» буквально слова Плутарха к Сталину: он внешне не переменил форму правления, не стал носить «красный хитон», не сидел в кресле, похожем на трон. Нет, конечно. Но к середине 30-х годов его взгляды на роль вождя в общественном развитии претерпели заметную эволюцию. Он, видимо, помнил слова Плеханова о роли личности в истории. В свое время, когда Сталин создавал свою библиотеку, то поставил Плеханова в списке мыслителей пятым после Ленина, Маркса, Энгельса и Каутского. Плехановские сочинения испещрены сталинскими пометками. Быть может, генсек листал тома Плеханова и перед тем, как ехать в декабре 1930 года на встречу с бюро партячейки отделения философии и естествознания Института красной профессуры? Возможно. Доподлинно известно только, что, давая указания «разворошить и перекопать весь навоз, который накопился в философии», Сталин среди других указаний дал и такое:

– Плеханова надо разоблачить, его философские установки. Он всегда свысока относился к Ленину…

Думаю, Сталин знал о словах Плеханова: «Великий человек является именно начинателем, потому что он видит дальше других и хочет сильнее других». И этот вывод, сделанный человеком, которого пришла пора «разоблачить», ему нравился. А вот продолжение мысли Плеханова: вождь не может «остановить или изменить естественный ход вещей» – едва ли импонировало Сталину. Ведь он считал себя теперь способным на многое, если не на все, единственным в стране вождем.

Если в 20-е годы слово «вождь» довольно широко употреблялось в качестве своего рода эпитета и в отношении других («вождь Красной Армии Троцкий», «вожди революции Зиновьев и Каменев», «вождь красных профсоюзов Томский», «вожди Интернационала», «вожди коммунистического Союза молодежи» и др.), то теперь так именовался только он, Сталин. Думается, что Ленин, также пользовавшийся словом «вожди», обозначал этим не столько личные качества руководителей, сколько политические. Для Ленина, как свидетельствует анализ его работ, вождь – это прежде всего передовой представитель класса, общественной группы. Ничего культового, мифического, связанного с персонификацией власти, Ленин не допускал. В своей работе «Насущные задачи нашего движения», написанной еще в 1900 году, будущий вождь подчеркивал: «Ни один класс в истории не достигал господства, если он не выдвигал своих политических вождей, своих передовых (разрядка моя. – Прим. Д.В.) представителей, способных организовать движение и руководить им». Годом раньше, изучая попятное движение в русской социал-демократии, Ленин отмечал особую роль «рабочей интеллигенции», страстно стремившейся к знаниям и социализму. Именно из этой среды и берутся, считал он, «рабочие-передовики». По Ленину, вождь – это передовой выразитель интересов трудящихся, способный самоотверженно бороться за их удовлетворение. «Всякое жизненное рабочее движение выдвигало таких вождей рабочих, своих Прудонов и Вальянов, Вейтлингов и Бебелей, – писал он. – И наше русское рабочее движение обещает не отстать в этом отношении от европейского». Ленин говорит, таким образом, о многих вождях как синониме передовых руководителей пролетариата.

Логика же действий Сталина и его окружения вела к тому, чтобы создать соответствующую систему политических и социальных отношений в партии и стране и утвердить положение «господствующей личности». (Это выражение я заимствовал из критического анализа Плехановым работ французского философа XIX века И. Тэна.)

«Господствующая личность»

Это выражение Плеханова, по моему мнению, весьма удачно характеризует ситуацию, которая стала складываться в стране с начала 30-х годов, ситуацию, отражающую неуклонное восхождение одной личности на вершину вождизма, утверждение цезаризма. Такое положение стало возможным потому, что партия, как это ни горько говорить, разрешила, согласилась с этим современным цезаризмом. Мы десятилетиями говорили о возрастании роли партии в самых различных сферах нашей деятельности, но ни в докладе Н.С. Хрущева на XX съезде партии «О культе личности и его последствиях», ни в известном постановлении ЦК по этому вопросу, ни в других официальных документах не было сказано о том, что партия хоть в какой-то мере виновна в уродстве культа. Хотя среди причин его появления эта – одна из основных. Подобострастное отношение к своим руководителям, бесконтрольность, пожизненность должностей создали обстановку, в которой человек со злым, изощренным, хитрым умом, человек, не знавший компромиссов, каким был Джугашвили-Сталин, стал «господствующей личностью». Господствующей во всем: в социальной и экономической жизни, в умах людей. Партия оказалась не в состоянии выработать такие защитные меры, которые уберегли бы ее и народ от единовластия.

В «Святом семействе» К. Маркса и Ф. Энгельса приводится глубокая мысль:

«Великие кажутся нам великими лишь потому,

что мы сами стоим на коленях.

Поднимемся!»

Имеется много высказываний Сталина, в которых он верно трактует соотношение «вождь и масса», не преувеличивает роли личности в истории, подчеркивает значение коллективного руководства в партии. Так, в декабре 1931 года он говорил: «Единоличные решения всегда или почти всегда – однобокие решения. Во всякой коллегии, во всяком коллективе имеются люди, с мнением которых надо считаться. Во всякой коллегии, во всяком коллективе имеются люди, могущие высказать и неправильные мнения… В нашем руководящем органе, в Центральном Комитете нашей партии, который руководит всеми нашими советскими и партийными организациями, имеется около 70 членов. Среди этих 70 членов ЦК имеются наши лучшие промышленники, наши лучшие кооператоры, наши лучшие снабженцы, наши лучшие военные, наши лучшие пропагандисты, наши лучшие агитаторы, наши лучшие знатоки совхозов, наши лучшие знатоки колхозов, наши лучшие знатоки индивидуального крестьянского хозяйства, наши лучшие знатоки наций Советского Союза и национальной политики. В этом ареопаге, – продолжал Сталин, – сосредоточена мудрость нашей партии. Каждый имеет возможность исправить чье-либо единоличное мнение, предложение. Каждый имеет возможность внести свой опыт. Если бы этого не было, если бы решения принимались единолично, мы имели бы в своей работе серьезнейшие ошибки». Хотел того или не хотел Сталин, но последними словами он невольно подтвердил мысль, что многие из «серьезнейших ошибок», допущенных в процессе коллективизации, партийного и государственного строительства, в сфере культуры, стали возможны именно в результате единоличных решений одного человека, превратившегося в «господствующую личность».

Прежде всего это выразилось в устойчивой тенденции к свертыванию коллегиальности в работе Центрального Комитета, которой Ленин придавал огромное значение. Известно, что в первые шесть лет после Октября в соответствии с партийными нормами и политической необходимостью было созвано шесть съездов, пять конференций и 43 пленума ЦК. На всех этих партийных форумах не было давления авторитетов, коммунисты имели возможность свободно излагать свою точку зрения, формулировать позицию по тому или иному вопросу. Как правило, важнейшие документы, принимавшиеся партией, были плодом коллективных усилий и разума. В процессе выработки решения принимались во внимание (или к сведению) самые различные подходы и мнения. Свидетельство тому – жаркие споры, компромиссы, многочисленные дискуссии по узловым вопросам внутренней и внешней политики партии.

В то же время, когда после XVII съезда партии стало рельефно просматриваться культовое обожествление его персоны, «вождь» принял меры к резкому ограничению коллегиальности в выработке решений. Он уже не нуждался в других мнениях. С 1934 года (после XVII партсъезда) по 1953 год (год смерти Сталина), т. е. за двадцать лет, в основном до войны, состоялось всего два партийных съезда, одна конференция, 22 пленума ЦК. Перерыв между XVIII и XIX съездами партии – 13 лет! Были годы – 1941, 1942, 1943, 1945, 1946, 1948, 1950, 1951-й, когда Центральный Комитет на свои заседания не собирался ни разу! Со временем Сталин, а это явствует из его решений и линии поведения, смотрел на ЦК уже не как на «ареопаг мудрости», как он еще называл его в 1931 году, а просто как на партийную канцелярию, удобный подручный аппарат для реализации его решений. По сути, партия стала послушной машиной выполнения указаний «господствующей личности». А ведь готовясь к XIV съезду партии в 1925 году и редактируя проект Устава ВКП(б) (с изменениями), Сталин подчеркнул в знак особой важности слова: «Очередные съезды созываются ежегодно. Центральный Комитет имеет не менее одного пленарного заседания в два месяца». Жизнь, естественно, внесла свои коррективы. Была война, заставившая страну трансформироваться в военный лагерь и не позволившая скрупулезно придерживаться принятых норм. И это объяснимо. Но фактически пренебречь ими…

Ленин еще на III съезде партии, в далеком 1905 году, в докладе «Об участии социал-демократии во временном революционном правительстве» говорил: «Революционный народ стремится к самодержавию народа, все реакционные элементы отстаивают самодержавие царя (разрядка моя. – Прим. Д.В.). Успешный переворот поэтому не может не быть демократической диктатурой пролетариата и крестьянства…» Еще на заре века, задолго до победы социалистической революции, Ленин допускал лишь «самодержавие народа» в форме «демократической диктатуры». Для Сталина теперь все эти старые речи о демократии, народном представительстве, коллективном разуме стали как-то сразу неактуальными, даже наивными. Разве он не выражает интересы народа? Разве он что-либо хочет лично для себя? Разве марксизм отрицает роль вождей?.. Единоличный «вождь» все прибирал к рукам: мысль, политическую волю, социальный арбитраж. Все это становилось похожим на политическое самодержавие.

Усилению бюрократических тенденций в партии способствовало специфическое понимание Сталиным партийного единства. Известно, что в 20-е годы партии пришлось столкнуться с весьма активным противодействием в проведении своей политики со стороны отдельных групп коммунистов. Далеко не всегда это были «враги». Часто особые взгляды, позиции, отличные от принятых, «курсы», «платформы» возникали от нестандартных оценок ситуации, своеобразного понимания перспектив движения, а иногда появлялись как результат особенностей характера отдельных личностей. Но сегодня, анализируя весь спектр борьбы «оппозиций», «группировок», все больше убеждаешься, что одним из решающих пунктов разногласий и ожесточенных схваток были проблемы выбора конкретных путей развития демократии, соотношения «вождь и партия», роли масс в революционном процессе, хотя отчасти это как бы камуфлировалось иными мотивами и фразами. Во многих случаях «оппозиционеры» были просто не согласны с авторитарностью, не готовы к единомыслию как духовной униформе, к чему всегда стремился Сталин. Мы, диалектики, зная, что жизнь движется вперед противоречиями, обычно тем не менее инакомыслие рассматривали как враждебное проявление. А может быть, в инакомыслии как раз и выражалось стремление найти более оптимальную альтернативу? Разве бездумное единомыслие не плодит догматиков, безликих, равнодушных людей?

В те годы было, конечно, и немало таких людей, которые сознательно ставили перед собой цели, не вписывающиеся в программные установки партии. Как правило, у них были другие идеалы или иные социальные приоритеты. В условиях разрухи, внешней империалистической опасности, роста различных оппозиционных группировок по инициативе Ленина на Х съезде партии в марте 1921 года была принята знаменитая резолюция. После доклада, сделанного Владимиром Ильичом, съезд обязал немедленно распустить все фракционные группировки. В резолюции ясно говорилось, что единство и сплоченность рядов партии, обеспечение полного доверия между членами партии и работы действительно дружной, действительно воплощающей единство воли авангарда пролетариата, является особенно необходимым в настоящий момент… Эта установка сыграла роль в утверждении монополии на мысль. Она выступала против разномыслия, борьбы мнений, против фракционных групп с политическими платформами, не всегда совпадающими с программными и уставными целями партии.

Сталин часто обращался к этой резолюции, нанося удары по «оппозициям» и «уклонам». Постепенно в его устах слова «оппозиция», «оппозиционер» приобрели вполне определенный смысл, тождественный понятиям «противник», «враг». В последующем любое, даже частное несогласие отдельных руководителей с политикой партии и тем более несогласие с его позицией «вождь» однозначно расценивал как «борьбу с партией», «вражескую деятельность». Борясь за единство, но понимая его не диалектически, а догматически, Сталин постепенно добился полной ликвидации здоровой борьбы мнений, свободного высказывания коммунистами своих взглядов, критики вышестоящих партийных органов. В партии возникло «бездумное однодумство». Под флагом борьбы за «монолитность» партии Сталин исподволь, постепенно, но неуклонно убивал демократические начала во внутрипартийной жизни. Понимая единство как исполнительность, беспрекословное повиновение директивам, готовность поддержать любое решение вышестоящих органов, Сталин тем самым способствовал укреплению в партии догматического мышления, искоренению творческой инициативы масс. Часто малейшее отступление от спущенных сверху канонов не просто осуждалось. Маленков, выступая на январском Пленуме ЦК 1938 года, привел пример, когда в Калмыкии, в Сарычинской парторганизации, был исключен из партии коммунист Кущев. На занятиях по политграмоте Кущеву был задан вопрос:

– Можем ли мы построить социализм в одной стране?

– Построить социализм в одной стране можно, и мы его построим, – отвечал Кущев.

– А построим ли мы коммунизм в одной стране?

– Коммунизм в одной стране построим…