Текст книги "Триумф и трагедия. Политический портрет И.В.Сталина. Книга 1"

Автор книги: Дмитрий Волкогонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 93 страниц) [доступный отрывок для чтения: 33 страниц]

Климов, Токмаков».

Такие письма вскоре стали приниматься на каждом собрании каждого предприятия, колхоза, совхоза, вуза, учреждения. Началась деформация общественного сознания, которое отныне стало питаться исключительно культовыми мифами. Пропаганда все больше и больше делает акцент на веру: все, что сказал, выразил, сформулировал Сталин, непреложно, верно, не требует доказательств. Другими словами, Сталин – полубог. В конце концов эти мифы, ставшие основой всей общественной жизни, будут сведены к двум простеньким постулатам:

– вождь партии и народа – в высшей степени мудрый человек. Сила его интеллекта способна ответить на все вопросы прошлого, разобраться в настоящем, заглянуть в грядущее. «Сталин – это Ленин сегодня»;

– вождь партии и народа – полное олицетворение абсолютного добра, заботы о каждом человеке. Он отрицает зло, невежество, вероломство, жестокость. Это улыбающийся человек с усами, держащий маленькую девочку с красным флажком на руках…

Система мифов, без которых невозможен культ личности, стала закрепляться ритуалами (обязательная ссылка на руководящие указания «лучшего ленинца», принятие встречных планов, отправление благодарственных писем, распространение внешней символики и т. д. Чем выше превозносился Сталин, тем больше, объективно, унижался народ. Прав был немецкий писатель Лихтенберг, сказавший однажды: «Слава знаменитейших людей всегда отчасти объясняется близорукостью тех, кто ими восхищается…»

Понимал ли сам Сталин, что процесс возвеличивания его персоны унижает партию, народ, общество? Видел ли он аморальность этого курса? Предпринимал ли генсек сознательные шаги к усилению цезаризма? На все эти вопросы следует ответить однозначно: да, понимал, видел, предпринимал. Отдельные шаги, жесты «скромности», которые иногда позволял себе Сталин, служили одной цели – возвеличить себя еще больше. И он поддерживал утомительные и бесконечные ритуалы славословия в свой адрес. Генсек не мог не понимать уродливости положения, когда над головами тысяч демонстрантов плывут сотни одинаковых портретов с его изображением; когда в каждом номере «Правды» можно насчитать десятки упоминаний его «стальной» фамилии; когда любой успех связывают с его мудростью, заботой, предвидением. Сталин, недоучившийся семинарист, понимал «технологию» культа, его психологию и проявления.

Он знал, что, кроме культов вождей, богов, императоров, в истории были попытки создания и иных культов. Еще Робеспьер и другие депутаты Конвента пытались утвердить в сознании народа культ «верховного существа». В декрете Конвента говорилось, что «культом, достойным верховного существа, является исполнение человеком его гражданских обязанностей». Это, по сути, была новая государственная религия республики. Робеспьер, держа в руках цветы и колосья ржи, выступил на грандиозном празднестве в честь «культа верховного существа». Он надеялся, что с его помощью граждане республики станут рыцарями долга и чести. Робеспьер жестоко ошибся. Сталин, читая книгу о Робеспьере, не мог понять, как тот не увидел главного: нужно было укреплять собственную власть, создавать собственный культ, а не рождать эфемерные призраки общечеловеческой нравственности. Культ морали генсек считал творением либералов, рафинированных интеллигентов, буржуазной выдумкой.

Культ личности… В этом деле не должно быть осечек. А посему Товстуха, Двинский, Каннер, Мехлис, а затем и Поскребышев ежедневно просматривали и визировали все более или менее значимые материалы о нем и его фотографии, предназначенные для печати. А наиболее важные показывали ему, генсеку. Нередко его карандаш добавлял одно-два слова, которые еще более рельефно высвечивали «исключительность», «проницательность», «решительность», «заботу», «мужество», «мудрость товарища Сталина». Сам он давно понял, что благоприятный образ вождя, или, как сегодня говорят, – «имидж» руководителя, больше всего зависит от внешнего спокойствия, невозмутимости, величавой медлительности. Разве в великой сумятице клокочущего мира это не является редким и уникальным?

Иногда, споря по бесчисленным вопросам, рожденным тем сложным временем, люди пытаются определить: с какого момента начался культ личности Сталина? Кто первый «позвал» людей славословить генсека? Называют имена тех же Ворошилова, Молотова, Кагановича… И все же, думаю, явления культа начались не с этого: если бы взахлеб не стал славить Сталина Ворошилов, это начал бы делать кто-нибудь другой. В тех условиях это было практически неизбежно. Почти полное отсутствие гласности, подлинного контроля снизу за деятельностью высших эшелонов власти, непомерная «секретность» порождали вождизм и соответствующие ему культовые обряды.

«Тайны» культа не в личностях, а в том процессе, который стал быстро развиваться после смерти Ленина. Государственные, партийные, общественные институты оказались не приспособленными для социальной защиты. Несовершенство политического механизма власти сделало возможным мнение, волю, прихоть одного человека выдавать за волеизъявление народа. Опыт социалистической государственности был очень незначительным; ленинские предостережения были учтены лишь формально; наличие постоянной внешней угрозы создавало атмосферу «осажденной крепости», в которой, как известно, всегда сознательно идут на ограничение демократии. Отсутствие подлинной выборности, сменяемости и обновления руководства, создание номенклатуры, всевластие аппарата, выдвижение насилия в качестве универсального средства решения социальных вопросов (вспомним сталинские термины «насаждение колхозов», «раздавить врага», «ликвидация кулачества», «нанесение сокрушающего удара пособникам» и т. д.) создали предпосылки серьезных деформаций в сфере общественного и индивидуального сознания. В нем стали играть доминирующую роль мифы, обожествляющие отдельного человека.

Конечно, причины единовластия – в недрах государства, общества, в истории, традициях создаваемой системы. Главная идейная «заслуга» Сталина здесь состоит в том, что он смог своим изощренным умом добиться, чтобы в конце концов его имя олицетворялось с социализмом, новым великим делом. А дальше логика проста: славословие, защита, укрепление социализма есть одновременно и славословие, защита и укрепление позиций Сталина, после Ленина – подлинного и единственного вождя. В партии, кстати, фактически не было сомнений, что должен быть вождь и после смерти Владимира Ильича. Цезаристские настроения масс, огромное значение быстро растущего аппарата в деле упрочения и узурпации личной власти стали понятны Сталину ранее, чем кому-либо другому.

В организационном отношении «заслуга» Сталина еще более очевидна: он смог превратить партию в инструмент личной власти. Советы, заняв уже с конца 20-х годов подчиненное, а затем вспомогательное, порой даже бутафорское положение, утратили реальную власть. Партия, которая должна была осуществлять политическое, идейное руководство обществом, полностью взяла на себя функции государственной власти. Это лишило ее творческого динамизма, сделало важнейшим звеном сталинской диктатуры. Партия превратилась в сталинский орден.

Вместе с тем нельзя отрицать и влияния внешних факторов на формирование деспотического единовластия в стране. Наличие реальной угрозы империалистического нападения давало в руки партии постоянный бесспорный аргумент в «защиту» централизации, ограничения демократии, превращения страны в полувоенный лагерь, которому, естественно, необходим политический полководец. Коминтерн, все более теряющий свою независимость, освящал авторитетом коммунистических партий вождизм Сталина. Да и редкие буржуазные деятели, решившие сотрудничать с СССР, предпочитали иметь дело со Сталиным, а не с огосударствленной партией.

Таким образом, все или почти все (кроме совести!) «работало» в тот период на Сталина. При этом нельзя отбрасывать и субъективные моменты, помогавшие Сталину: подчеркивание верности ленинизму, демонстративная «скромность», происхождение. Все это позволяло Сталину без драматических сбоев двигаться к его цезаристской цели. Самое страшное заключалось в том, что подавляющее большинство народа и партии верило, что сталинский курс на единовластие и есть социализм. Тогда немногие понимали, что абсолютная власть развращает абсолютно.

Поэтому рассуждения – с чьей легкой руки начался культ – беспредметны. Главная беда не в том, что начали славословить, а в том, что не думали о народовластии, которое кардинальнейшим образом и отличает социализм от других общественно-экономических формаций. Думаю, можно сказать, что культ личности – уродливые социальные отношения власти и народа, руководителя и общества. В общественном сознании это выразилось в ликвидации свободы выбора народа, в пренебрежении к прошлому, в мифологическом утопизме, в господстве веры, а не истины, в гипертрофии коллективного в ущерб личному. Проявления культа – это прежде всего трагедия свободы: социальной, духовной, политической, нравственной. Свобода стала главной жертвой культа Сталина. Но это уже о природе культа личности, вопросе, которому в одной из последующих глав будет уделено большее внимание.

Как видим, в портрете Сталина, еще больше укрепившего свое положение в партии и государстве, уже начали проявляться многие из тех черт, которые мы прямо связываем с будущими бедами. Ленинские слова: «Это те мелочи, которые могут приобрести решающее значение» – станут пророческими. А пока страна в неимоверном порыве, пережив муки голода в начале 30-х годов, кровь и страдания миллионов крестьян, достигала все новых рубежей в индустриализации, социальном и духовном обновлении. Особым этапом в жизни страны и Сталина стал XVII съезд партии.

«Съезд победителя»?

Рубеж второго и третьего десятилетий нашего века для Сталина оказался весьма трудным. Разгром «правых» в партии обещал как будто спокойную жизнь. Заметно вырос авторитет генсека. Бывшие оппозиционеры, в том числе Бухарин, искали повод и способ, чтобы подчеркнуть свою лояльность Сталину, свое «прозрение» и «полное согласие с генеральной линией партии». Каменев с Зиновьевым, например, несколько раз пытались восстановить прежние «добрые» отношения со Сталиным, еще раз приезжали к нему на дачу с «мировой».

Многие падение с высокого поста расценивают как личную трагедию. Не были исключением и эти политические деятели. Каменев в свои сорок с небольшим лет как-то сразу сдал, поседел и выглядел как «моложавый старик». В своих нечастых разговорах со Сталиным по телефону или лично Каменев неизменно находил повод для осторожных напоминаний об их совместном прозябании на Курейке, о том, что он, Зиновьев и Сталин были ближайшими соратниками Ленина, о драматических событиях, связанных с утверждением Сталина на посту генсека. Зиновьев и особенно Каменев не теряли надежды на возвращение в верхние эшелоны партийной иерархии.

Сталин прекрасно понимал, в чем дело. Его реакция была снисходительно-покровительственной. Иногда он даже давал какую-то надежду опальным. Но в душе понимал, что люди, которым он в значительной мере обязан своим нынешним положением, ему не только не нужны, но и могут оказаться опасными. Зиновьев и Каменев слишком хорошо знали Сталина. А генсек не любил людей, которые о нем знали больше, чем это предписывалось официальной пропагандой. Все его внимание в начале 30-х годов было сосредоточено на революции в сельском хозяйстве, рывке в индустриализации, консолидации своих сторонников.

Быстрыми темпами росла промышленность. Форсированно завершалась коллективизация сельского хозяйства, превратившаяся в настоящее национальное бедствие. Приближалась дата очередного, XVII съезда партии.

Состоявшийся в январе – феврале 1934 года съезд в сталинской пропаганде был назван «съездом победителей», поскольку сам Сталин в Отчетном докладе ЦК назвал успехи партии и страны «великими и необычайными». Бесспорно, к 1934 году страна сделала крупный рывок в своем развитии. Когда я смотрел черновик доклада, над которым работал Сталин, то обратил внимание: генсек, тщательно редактировавший доклад, каждую страницу, каждый абзац, стремился более выпукло показать прежде всего достижения. Он считал, что огромные жертвы, принесенные народом, должны дать результат. Целые страницы доклада переписаны Сталиным заново. Генсек хотел показать народу и партии: его руководство плодотворно, успешно, победоносно.

Сталин особый акцент сделал на том, что за три с половиной года после XVI съезда партии промышленность в стране удвоила объем выпускаемой продукции. За несколько последних лет созданы новые отрасли производства: станкостроение, автомобильная, тракторная, химическая промышленность; появилось моторостроение, самолетостроение, комбайностроение; стали производить синтетический каучук, азот, искусственное волокно и т. д. Генсек с гордостью объявил, что пущены в ход тысячи новых промышленных предприятий, и в том числе такие гиганты, как Днепрогэс, Магнитогорский и Кузнецкий комбинаты, Уралмаш, Челябинский тракторный завод, Краматорский машиностроительный, и ряд других. В докладе Сталина было, как никогда, много цифр, таблиц, схем. Ему было о чем говорить съезду.

30-е годы мы как-то теперь привыкли измерять только трагическим масштабом, а ведь это были и годы невиданного энтузиазма, подвижничества, массового трудового героизма. Нам сейчас порой трудно представить, как миллионы людей, часто имея минимум необходимого для нормальной жизни, верили, что они подлинные творцы коммунистического грядущего, что от их самоотверженности зависят не только их судьбы, но и судьбы мирового пролетариата. Вот несколько сообщений «Правды» тех лет. Генсек всегда читал ее полностью, а не выборочно, подчеркивая карандашом некоторые материалы. При этом Сталина переполняло чувство «единоличного хозяина».

«Коллективный рапорт бакинских нефтяников, обсужденный на 40 митингах 20 тысячами нефтяников, дополненный 53 местными рапортами и 254 письмами рабочих». В рапорте говорится, что «нефтяная пятилетка усилиями рабочих и специалистов и под испытанным руководством ленинской партии закончена в два с половиной года».

Сообщение с Магнитостроя:

«На строительном участке доменного цеха родился совсем новый тип бригады – сквозная хозрасчетная бригада экскаватора. Переход на хозрасчет экскаваторов дал прекрасные результаты… Хозрасчетные экскаваторы побили мировой рекорд загрузки машин».

Заметка из Татарии:

«Уборка и хлебопоставка проходят под лозунгом подготовки ко второму всетатарскому съезду колхозников и завоевания права включить своего представителя в делегацию, которая поедет с рапортом к товарищу Сталину. Занять первое место на Всесоюзной красной доске – популярнейший лозунг в колхозах Татарии».

С высоты сегодняшнего дня можно говорить о наивности, прекраснодушии, огромной вере в Сталина миллионов простых людей, которые построили для нас все то, на чем стоим ныне. Но нельзя не восхищаться неукротимым энтузиазмом людей, их гордостью за свершенное, уверенностью в том, что будущее в их руках. Невиданной силы подвижничество, высокая гражданственность, часто обрамленная культовыми ритуалами, – это и был тот огромный социальный заряд, созданный верой в справедливость и лучшее будущее. Мы всегда, и сейчас и в следующем веке, должны помнить этих людей, творцов, созидателей, которых «вождь» чаще называл «массы» или иногда – «винтики».

В это же время на страницах «Правды» встречаются сообщения, которые сегодня, когда мы многое знаем, вызывают не просто настороженность, а глубокое понимание подоплеки того, о чем тогда писала главная газета страны.

В середине июля 1933 года «Правда» сообщала:

«Товарищи Сталин и Ворошилов приехали в Ленинград и вместе с товарищем Кировым в тот же день выехали на Беломорско-Балтийский канал. По ознакомлении с работой канала и с состоянием гидротехнических сооружений выехали через беломорский порт Сорока на Мурманск».

Через две недели после посещения Сталиным Беломорстроя было опубликовано постановление СНК СССР об открытии Беломорско-Балтийского канала им. т. Сталина и постановление ЦИК СССР о награждении отличившихся при строительстве канала. Орденами Ленина награждены 8 человек: Ягода Г.Г. – заместитель председателя ОГПУ; Коган Л.И. – начальник Беломорстроя; Берман М.Д. начальник Главного управления исправительно-трудовыми лагерями ОГПУ; Френкель Н.А. – помощник начальника Беломорстроя; Рапопорт Я.Д. – заместитель начальника Беломорстроя; Фирин С. Г. – начальник Беломорско-Балтийского исправительно-трудового лагеря; Жук С.Я. – заместитель главного инженера Беломорстроя; Вержбицкий К.А. – заместитель главного инженера строительства.

На XVII съезде С.М. Киров в своей речи скажет:

– Такой канал, в такой короткий срок, в таком месте осуществить, – это действительно героическая работа, и надо отдать справедливость нашим чекистам, которые руководили этим делом, которые буквально чудеса сделали.

Точнее было бы сказать, что чудеса творили сотни тысяч заключенных. Недостатка в них не было. После раскулачивания более миллиона кулацких и середняцких хозяйств, ужесточения борьбы с «остатками эксплуататорских классов» в распоряжении ОГПУ была огромная сила, которая построит не только Беломорско-Балтийский канал. Должности награжденных орденами Ленина красноречиво говорят о том, как и кем строился канал им. Сталина. Идея широко использовать заключенных в народном хозяйстве, а в 30-е годы большой проблемой было обеспечить им фронт работ, была не новой. Напомню, Троцкий еще в середине 20-х годов, развивая идею милитаризации труда, советовал, что «враждебные государству элементы должны направляться в массовом порядке на объекты строительства пролетарского государства». Совет одного из «выдающихся вождей», как видим, не остался не замеченным другим.

О достижениях в сельском хозяйстве сказать Сталину в докладе было труднее. Да, создано свыше 200 тысяч колхозов и 5 тысяч совхозов. Развитие сельского хозяйства, признал генсек, пошло «во много раз медленнее, чем промышленности». Сталин признал также, что, «по сути дела, отчетный период был для сельского хозяйства не столько периодом быстрого подъема и мощного разбега, сколько периодом создания предпосылок для такого подъема и такого разбега в ближайшем будущем». Здесь же докладчик отметил тяжелое положение в животноводстве. Пожалуй, с тех пор оно у нас так и не стало легким. Как и в сельском хозяйстве вообще.

Разгромив в течение десяти лет после смерти Ленина многочисленные «оппозиции», Сталин остался в конце концов без «работы». И генсек сказал об этом: если на XVI съезде нам пришлось добивать приверженцев всяческих группировок, то на этом съезде и «бить некого». Хотя тут же, чтобы, не дай Бог, не ослабили бдительности, противореча самому себе, высказался в том смысле, что «остатки их идеологии живут в головах отдельных членов партии» и мы должны быть готовы их разбить. Но Сталин редко «бил» по идеологии, больше по ее носителям. Заявив, что страна идет к созданию «бесклассового, социалистического общества», тут же сделал вывод, что бесклассовости можно добиться только «путем усиления органов диктатуры пролетариата, путем развертывания классовой борьбы».

Думается, что Сталин, будучи глубоко убежденным в универсальности методов насилия, в том, что диктатура пролетариата – это прежде всего инструмент насилия, просто не хотел понимать пагубности этой концепции. На «съезде победителей», когда, по его же словам, были «практически ликвидированы остатки эксплуататорских классов», он призывает к дальнейшему усилению механизма принуждения, укреплению карательных органов. Значения демократической эволюции Сталин не хотел понимать по весьма простой причине: любое усиление подлинного народовластия в такой же степени ослабляло бы его вождистские возможности. Добавлю к этому, что по своему характеру Сталин был авторитарной, деспотической натурой, в которой всегда чувствовалось что-то восточное, далекое во времени… Не случайно Бухарин в 1928 году назвал Сталина «Чингисханом».

Не без ведома Сталина среди 1225 делегатов оказалось немало тех, кто в свое время принадлежал к различным группировкам, фракциям, «оппозициям», «уклонам». Все они давно в различной форме покаялись, повинились, искали возможности вновь заслужить расположение Сталина, теперь уже неизмеримо более сильного и авторитетного. Не все из «разгромленных» были беспринципными людьми, приспособленцами. Многие из этих бывших «оппозиционеров» искренне раскаивались, часто в малозначащих «грехах», не желая оставаться вне партии и поддерживая курс на форсированное строительство социализма.

Генсек специально посоветовал Кагановичу прежде всего обеспечить представительство на съезде немалой группы тех лиц, которые бы своими покаянными речами еще более усилили могущество «вождя», теперь уже единственного на вершине власти. Спустя десятилетия, читая эти речи, представляешь унижение людей, бичующих себя, как в религиозном экстазе, лишь для того, чтобы насытить чувство тщеславия одного человека. И это разглядели многие делегаты. Киров говорил, например, что сейчас эти бывшие оппозиционеры «пытаются… вклиниться в это общее торжество, пробуют в ногу пойти, под одну музыку, поддержать этот наш подъем… Вот возьмите Бухарина, например. По-моему, пел как будто по нотам, а голос не тот. Я уже не говорю о товарище Рыкове, о товарище Томском».

Что же говорили на «съезде победителей» эти люди, вчера еще члены Политбюро, соратники и ученики Ленина?

Бухарин, бывший «любимец партии» и ее теоретик: «Сталин был целиком прав, когда разгромил, блестяще применяя марксо-ленинскую (так в тексте. – Прим. Д. В.) диалектику, целый ряд теоретических предпосылок правого уклона, формулированных прежде всего мною… Обязанностью каждого члена партии является… сплочение вокруг товарища Сталина, как персонального воплощения ума и воли партии, ее руководителя, ее теоретического и практического вождя».

Не верится, что это говорил человек, интеллектуальная совесть которого подсказывала ему, вероятно, другие слова…

Рыков, первый после Ленина Председатель Совнаркома: «Я хотел характеризовать роль товарища Сталина в первое время после смерти Владимира Ильича… О том, что он как вождь и как организатор побед наших с величайшей силой показал себя в первое же время. Я хотел характеризовать то, чем товарищ Сталин в тот период сразу и немедленно выделился из всего состава тогдашнего руководства».

И это говорил человек, всегда славящийся своей прямотой, неподкупностью, большим гражданским мужеством…

Томский, руководитель профсоюзов страны: «Я обязан перед партией заявить, что лишь потому, что товарищ Сталин был самым последовательным, самым ярким из учеников Ленина, лишь потому, что товарищ Сталин был наиболее зорким, наиболее далеко видел, наиболее неуклонно вел партию по правильному, ленинскому пути, потому, что он наиболее тяжелой рукой колотил нас, потому, что он был более теоретически и практически подкованным в борьбе против оппозиций, – этим объясняются нападки на товарища Сталина».

И это говорил человек, известный ранее своей партийной принципиальностью и умением отстаивать ее до конца…

Приведу фрагмент выступления вновь принятого в члены партии, битого-перебитого Зиновьева, первого, кто назвал четыре имени рядом – Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. «Мы знаем теперь все, что в борьбе, которая велась товарищем Сталиным на исключительно принципиальной высоте, на исключительно высоком теоретическом уровне, – что в этой борьбе не было ни малейшего привкуса сколько-нибудь личных моментов…» Зиновьев назвал доклад Сталина «докладом-шедевром», долго и заискивающе говорил «о триумфе руководства, триумфе того (выделено мной. – Прим. Д.В.), кто возглавил это руководство…». Когда меня вернули в партию в первый раз, сказал кающийся Зиновьев, то Сталин мне сделал такое замечание: «Вам в глазах партии вредили и вредят даже не столько принципиальные ошибки, сколько то непрямодушие по отношению к партии, которое создалось у вас в течение ряда лет» (здесь в зале стали раздаваться многочисленные возгласы: «Правильно, правильно сказано!»). Далее бывший претендент в лидеры партии заявил: «Мы видим теперь, как лучшие люди передового колхозного крестьянства стремятся в Москву, в Кремль, стремятся повидать товарища Сталина, пощупать его глазами, а может быть, и руками, стремятся получить из его уст прямые указания, которые они хотят понести в массы».

Это говорил человек, который много лет лично знал Ленина, учился у него, считал себя его соратником. Страх оказаться окончательно выброшенным на политическую свалку заставлял Зиновьева говорить все эти унизительные слова. Также, презрев интеллектуальное достоинство и совесть, курили фимиам «вождю» Каменев, Радек, Преображенский, Ломинадзе, другие поверженные Сталиным в «оппозиционной» борьбе.

Сталин, сидя теперь, как обычно, во втором ряду, с внешним безразличием посмотрел на поднимающегося на трибуну Каменева. Ему вспомнилось, как тот, председательствуя, как бывало раньше на съездах, заседаниях Политбюро или на других совещаниях, нетерпеливыми репликами старался «повернуть» выступавших в нужную сторону. Однажды, когда их отношения уже испортились, Каменев бросил Сталину, перечислявшему в своем выступлении ошибки «оппозиции»:

– Товарищ Сталин! Что вы как овец считаете: первое, второе, третье… Ваши аргументы не умнее этих овец…

– Если учесть, – быстро парировал генсек, – что вы одна из этих овец…

Что сейчас скажет Каменев?

А Каменев каялся неприлично, униженно, вымаливающе:

«– Та эпоха, в которую мы живем, в которую происходит этот съезд, есть новая эпоха… она войдет в историю – это несомненно – как эпоха Сталина, так же как предшествующая эпоха вошла в историю под именем эпохи Ленина, и что на каждом из нас, особенно на нас, лежит обязанность всеми мерами, всеми силами, всей энергией противодействовать малейшему колебанию этого авторитета… Я хочу сказать с этой трибуны, что я считаю того Каменева, который с 1925 по 1933 год боролся с партией и с ее руководством, политическим трупом, что я хочу идти вперед, не таща за собою, по библейскому (простите) выражению, эту старую шкуру… Да здравствует наш, наш вождь и командир товарищ Сталин!»

Сталин, полузакрыв глаза, слушал торопливую речь Каменева. Даже он еще не знал, что почти через три года сделает Каменева с Зиновьевым и многими другими не «политическими трупами», а физическими, натуральными. Но что это последнее (на таком форуме) выступление Каменева, Сталин знал точно. Хватит либеральничать!

Сталин с нескрываемым интересом слушал все эти панегирики, чувствуя себя триумфатором. Ведь он знал, что Каменев в разговоре с Троцким называл его «свирепым дикарем», а Зиновьев в своем кругу именовал «кровавым осетином»; Бухарин не раз уязвлял Сталина за незнание иностранных языков; Радек в первом издании книги «Портреты и памфлеты» не нашел для него, будущего генсека, и нескольких слов; Преображенский, считавшийся крупным теоретиком, в одной из речей в 1922 году назвал генсека «неучем»…

Месть? Нет, это мелко, думал триумфатор. Пусть вся партия убедится, что во всех спорных вопросах, во всех дискуссиях, на всех переломных этапах правым оказывался только он, Сталин. И это говорит не он, а они, его бывшие оппоненты. Пусть все знают впредь, что он обладает не только политической волей, организаторскими способностями, что признается в партии уже давно, но и особой мудростью, прозорливостью, способностью к предвосхищению и твердой рукой… Съезд победителей? Может, съезд победителя?! Если бы Сталин хорошо знал отечественную историю, то мог бы вспомнить весьма красноречивый факт. После разгрома Наполеона сенат решил преподнести Александру I титул «Благословенный» в знак особых заслуг в спасении Отечества. Однако Александр вежливо, но твердо отказался.

А Сталин все ждал и ждал новых эпитетов, сравнений, фимиама. Никто, правда, не додумался сказать: идет «съезд победителя». Фантазия людей все же не всегда на высоте… Но многое на этом съезде прозвучало впервые. Хрущев и Жданов, например, первыми назвали его, Сталина, «гениальным вождем», Зиновьев причислил его к лику классиков научного социализма, Киров определил генсека как «величайшего стратега освобождения трудящихся нашей страны и всего мира»; Ворошилов сказал, что Сталин, будучи «учеником и другом» Ленина, являлся и его «оруженосцем». Уж это-то нелепость: друг и оруженосец!

Возможно, Сталин думал, что диктатура пролетариата должна иметь персональное олицетворение? Для демократии не нужны лица, облеченные особой властью, чтобы ее выражать. А диктатура класса… Все говорит о том, что Сталин считал нормальным для руководителя первого в мире социалистического государства обладать неограниченными правами. А ими, как известно, обладают лишь диктаторы. Сталин, слушая выступления делегатов, мысленно пробежал свой причудливый путь от экспроприатора до вождя крупнейшей пролетарской партии. То, что когда-то ему представлялось утопией, обрело черты реальности; что считалось вероятным, кажется теперь определенным; желаемое стало действительностью. Сталин на рубеже этих десятилетий поверил в свою особую роль и призвание; с каждым съездом он наполнялся уверенностью: только он может добиться невозможного. Столь роковое заблуждение было тоже одним из субъективных истоков многих и многих бед.

Устав от шквала эпитетов – «мудрый», «гениальный», «великий», «прозорливый», «железный», Сталин с особым вниманием слушал делегатов от армии. После безудержного славословия, которого он ждал уже от каждого оратора, Сталина неприятно поразила скупая на похвалы речь Тухачевского. Он опять взялся за свое: излагает свои «прожекты» технической реконструкции армии. Сказано же было ему, что слишком много фантазирует; нет, опять за свое… Сталину вспомнилось большое письмо Тухачевского, направленное ему в начале 30-х годов. В нем Тухачевский выражал свое недовольство отношением Сталина и Ворошилова к его предложениям о технической модернизации армии. Командующий Ленинградским военным округом писал:

«На расширенном заседании РВС СССР т. Ворошилов огласил Ваше письмо по вопросу моей записки о реконструкции РККА. Доклад Штаба РККА, при котором Вам моя записка была направлена, мне совершенно не был известен… В настоящее время, познакомившись с вышеупомянутым докладом, я вполне понимаю Ваше возмущение фантастичностью «моих» расчетов. Однако должен заявить, что моего в докладе Штаба РККА нет абсолютно ничего. Мои предложения представлены даже не в карикатурном виде, а в прямом смысле в форме «записок сумасшедшего»…»