Текст книги "Падение Арконы"

Автор книги: Дмитрий Гаврилов

Соавторы: Владимир Егоров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Бык иль буйный тур – дань Велесу. Ниспошлет нам здравие и земное плодоносие, он не даст Морозу лютовать, да и второму сыну своему, Яру, баловать не позволит. Лада-Матушка – вот наша богородица. Боги зачали человека, но и люди создают богов. Герои обретают бессмертие, нам неведомо, что случится за барьером вечности, но узнаем это, перешагнув Порог. А ведь ни один христианин не сравнится с Христом, не станет ровней ни Творцу, ни апостолу. Наши боги дружны и едины, и племена наши от одного корня. Тарх ли, Радегаст ли, Светлый Митра ли – имен много. Даже Сильный Стриба, коему поставлен кумир напротив Северных врат Великого Храма – и тот зовется Посвистом, коли повеет с севера холодом.

В самом деле, – рассуждал Игорьхристианская цивилизация, в отличие языческой культуры не только не подняла человека до высот бога, но и принизила Единого до уровня смертного. Кто видел Христа – тот узрел Иегову. Христианство не сумело, да и не могло хранить равенство, по мере того, как обретало богатых сторонников среди купцов и феодалов. Выйдя из недр иудаизма, созданное как духовное оружие угнетенных, бедных и рабов против засилья римского образа жизни, оно так и не ушло от яростного противопоставления собственного бога всем прочим. Христианство объявило языческих кумиров падшими и низшими, именно в нем каста священнослужителей, как ни в одной другой религии мира, возносится над божьими рабами, стараясь при этом внешне выглядеть благообразной.

И в той же мере, как некоторая часть иудеев считает себя единственным избранным народом на земле, точно так же есть немало "добрых"

христиан, которые попирают чужую веру, а вместе с ней и право на жизнь. Человеку нельзя без веры, но особенно тягостно с верой чужой.

Разве, крещение – одно из основных таинств Христианства– не "новое обрезание"? Только удаляют здесь не частицу плоти, а всю "телесность", и как нельзя дважды повторить обрезание – так и крещение выполняется жрецом над рабом Христовым всего лишь раз. Кто не обрезан – тот не иудей, кто не крещен – тот не христианин.

Войны уносят жизни людей, тела сгорают в атомном огне Нагасаки, их разрывает на куски под ударами системы "Смерч". Но война, чума, разбушевавшиеся стихии одинаково исключают из списка живых добрых и злых, глупых и гениальных, последних пьяниц, распутников и аскетов.

Цивилизация в лице духовной и светской власти избирает для уничтожения наиболее талантливых, неординарных, лучших людей – Еретиков. И вред такого цивилизованного общества неизмерим по сравнению со средней статистической смертностью от несчастных случаев. Ради того же призрачного блага триста пятьдесят лет подряд цивилизованные люди будут уничтожать языческую культуру индейцев.

Игорь понимал рассудком, что он – посланец Власов и скоро покинет пращуров навсегда, однако, всем сердцем, всей душой останется с ними. Он стал сомневаться, не навеяна ли та, прежняя жизнь, подобно дурному сну, какой-нибудь ведьмой.

Более того, он почти сознательно культивировал в себе это сомнение.

На Руяне – его народ! Здесь его мир! Сбежать, исчезнуть, кануть в Лету – означало бы предать, а прослыть вторым Иудой не хотел даже язычник. Так, самым странным, непостижимым образом в нем уживались наследник волхвов Ингвар, и наивный историк конца двадцатого века – Игорь.

Ингвару самое время бы спеть: "А тот, который во мне сидит, считает, что он – истребитель.." Да, мурлыкал он под нос совсем иные мелодии, и Игорь подпевал второму я, как умел.

Отец Ингвара – Святобор, жрец Стрибога, не желал, чтобы сын пошел по его стопам. Он видел отпрыска воином, тогда как мальчик с детства мечтал прочитать много-много книг, а потом написать свою – большую и толстую. Витязям не пристала тайная миссия – их удел – бой открытый, честный, справедливый, но Круги Времени неисповедимы. В священных рощах бог Прове вершил праведный суд, а Стрибог воздавал, подобно Эриниям, богиням мести, за злодеяние, настигая преступника всюду с неумолимостью рока и суда божьего. Наверное, Святобор и сам не раз от имени своего кумира наказывал убийц, согласно древнему обычаю – око за око.

Христианство не признавало кровной мести и отрицало противление злу насилием. Удобный принцип с точки зрения волков и пастырей, но не овец.

Мать Ингвар не помнил, да и не мог помнить – умерла она при родах, а вскормила мальчика Любава, благо, Ратибор не жадничал, молока хватало обоим. Отец любил Ратибора, как собственного сына и заменил ему родителя, погибшего от германской стрелы, так и Люба стала Ингвару второй матерью. Но впитал он с соками росской земли не только любовь но и лютую ненависть к поработителям. Нет страшнее рабства, чем рабство духовное.

Мальчишками Ингвар да Ратибор поклялись костьми, что в руянских могильниках, не знать покоя, пока мир остается несправедливым. Мог ли ребенок подумать, скольких сил и знаний требует мироустройство? Вряд ли.

Тогда же Ингвар спросил: "Отец, почему лютичи и бодричи сжигают мертвых, а мы хороним?"

– В священном дереве, как в человеке или звере, заключен дух. Срубая ствол, ты разрушаешь чей-то дом. Если бы мы сжигали тела, духи рощи оставались бы без жилища. На ляшском берегу леса много – на острове мало.

– Не случайно Любомудр учит – проси прощения у цветка, если поломал, посади новый росток – если срубил.

Но я никак не пойму, мы строим шнекары и лодьи, ты вот недавно избу Любаве справил....?

– Верно, справил! – усмехнулся Святобор, – Был дух лесовик – стал домовик! И у корабля своя душа имеется – от дерева да от соли морской. Даже в берестяной записке, не говоря уж о книге, буковой доске, в самой маленькой руне на них есть душа!

Погоди, вырастешь – всему научу.

– И волховать научишь?

– Волхвом, сынок, родиться надо...– и видя на глазах у Ингваря слезинки, примирительно добавил – Научу!

Всему, что сам знаю, что чур поведал и до чего своим умом дошел.

Князь верил Святобору, как самому себе.

Поэтому на материк ушли втроем – отец, Редон – опытный мореход, и сам Ингвар.... Святобор, не раздумывая, выбрал провожатых.

Проснувшись на рассвете в лодке Власа, которую прибило к берегу неподалеку от Арконы, Игорь-Ингвар уже знал, что Редон погиб. Епископ Абсалон приказал казнить ругенского пирата.

Так некогда древляне расправились с сыном Рюрика, считая пленника грабителем и разбойником. Подручные епископа привязали Редона к верхушкам двух согнутых сосен, которые через мгновение разорвали тело несчастного на части.

Отец остался проследить за врагом, а сына Ингвара, того, в ком "сидел" ныне Игорь, направил обратно.

Святобор нисколько не сомневался, что предстоящая схватка с войсками данов и Империи для Арконы станет последней.

– Спасайте женщин и детей – они возродят племя русское! Спасайте память нашу – летописи, "дощки", книги!

Передай это, Ингвар, князю на словах. Расскажи, что видел и что слышал. Нас очень мало, на каждого защитника острова будет с десяток, а может и больше, врагов. Многие из них опытны и умелы. Особенно пусть бережется королевских берсерков. Они сами викинги и потомки викингов. На месте Вальдемара я бы высадил воинов и на Западном берегу, и на Восточном сразу, обложив Буян с моря. А теперь – прощай, коли не свидимся!

Мужчины крепко обнялись.

Все это Игорь вспомнил, чуть его нога ступила брег родного, в последнем он уже не сомневался, острова. Так происходит озарение недоступное человеческому пониманию.

* * * Чтобы стереть с лица земли народ – надо лишить его исторической памяти и культуры. Просветитель Русской Земли князь Владимир начал свое богоугодное дело с того, что за пару годков уничтожил половину грамотных и мудрейших людей страны. Он и прочие ревнители Христовой веры, здесь нельзя не упомянуть того же дядю князя, Добрыню Малховича, не остановились на достигнутом. Во славу Господа, для несомненной пользы просвещения жгли древние манускрипты, дощечки, бересту, рукописи, летописи и книги, а вместе с тем и укрывателей бесовского письма в их же собственных избах.

Уж кому и обвинять язычников в вандализме? Еще за десять лет до этого с усердием одержимого внебрачный сын Великого Святослава насаждал культ Перуна, возвысив Громовика над прочими богами. Но соблазненный идеей абсолютной власти он вскоре тайно крестился, чтобы потом просвещать свой "вечно темный"

народ.

С тех пор, как Красно Солнышко вернулся из Корсуни в Киев с кучей попов и мощами св.Климента – на Русь потекли и прочие священные принадлежности. Одними гвоздями со знаменитого Иершалаимского креста можно было бы пришпилить, точно насекомых, половину населения Киевской Скуфии. А если бы слезы Богородицы, проданные доверчивым русичам, слить воедино, географы нанесли бы на карту Европы второе Мертвое море.

Вчерашнего кумира избили палками и скинули в Днепр. На севере боярин Путята крестил новгородцев мечом, а Добрыня – огнем. Сомнительно было при этом ожидать совершенной покорности русичей уготованной им участи.

– О каком языческом "духовенстве" идет речь у наших знатоков истории? думал Игорь – Богов было много, молись кому хочешь, верь в кого пожелаешь, но и другому не мешай делать то же самое.

Владимир! За всю многострадальную историю славянских народов не найдется, пожалуй более неоднозначной и противоречивой фигуры, чем этот князь. Предавал ли он, меняя убеждения, как рукавицы? Или предательство сидело у него в крови, и всякий раз предавая, он слепо следовал зову этой крови? Игорь ведал, что нарек себя Красно Солнышко Великим Каганом на хазарский лад.

Братоубийца, лицемер и клятвопреступник – устроитель градов и державы. Лес рубят – щепки летят? Талейран росской земли.

Любители истории здесь могут возразить, ничего особенного в титуле "хакан" нет, а Святой Владимир, Ярослав Мудрый и ряд черниговских князей, так себя именовавшие, лишь утверждали претензии на земли хазар. Следует напомнить, что в отличие от аварского и монгольского ига, гнет Хазарского каганата продолжался поболе трех сотен лет. Лишь походы ильмерских словен да варягов Вещего Олега, а затем и Святослава, положили ему конец.

Нельзя не признать Сущего, называя его Логосом, Иеговой, Альфэдром*, Савеофом, Родом, Молчанием или Ничто, но возведение в догму учения отдельных пророков всегда приводило к страданию и смерти всех несогласных.

Хазары, засев в Тьмутаракани, не мытьем, так катаньем планомерно брали свое, чему немало способствовал и Владимир, прозванный за все свои благодеяния Святым. Историки оправдывают его деятельность на поприще ростовщичества развитием товарно-денежной системы, но даже государственник Карамзин не сумел умолчать о "всех смертных грехах" Красна Солнышка. Новгород и до Владимира прекрасно обходился без засилья иноземных менял, великий город процветал, свободный от всяческой дани и унижений. Деятельность этого Святого – думал Игорь – сводилась в основном к смене одной формы ига другой. Изощренной, гибкой и еще более жестокой, потому что желтый дьявол шел рука об руку с властью божьих рабов!

Предупреждал Варяжко Ярополка Святославича – не ходи к змию в пасть. Не послушал тот слугу верного, а внял совету слуги скверного, Блуда. Владимир зарезал родного брата, изменника наградил по-свойски. Беременную невестку брата своего, Ярополка, гречанку, изнасиловал и упрятал в гарем. И рек летописец:

"От греховного бо корне злые плоды бывают, от двоих отцов– от Ярополка и от Володимера".

Ненасытный в страсти Красно Солнышко не терпел, чтоб ему перечили. Он пожег несчастный Полоцк, где добывал в жены себе еще и Рогнеду. Та не желала идти за "робича". Прежде чем возлечь на нее, Владимир убил отца Рогнеды, варяга Рогволода, а затем и братьев своей младой жертвы.

Он любил неузнанным приходить на публичную казнь непримиримых супротивников. Позже выяснялось, князь сильно недужил, а бояре радивые да заплечных дел мастера, дескать, перестарались. Киевские простаки умилялись, кесарю сходило с рук. И не перечислить ныне все зверства, что творили княжьим именем.

Из поколения в поколение изустно передавалась история о Велимудре. Этот древний, тщедушный волхв из Ладоги, не вымолвил и слова, когда его пытали, дабы предал он, или продал, Свентовита с Велесом, чтобы уверовал он в мощь христианского бога. Молчал старик, когда привязывали к столбу. Уж задымились одежды, но вот, превозмогая боль, к удивлению толпы, сбежавшейся поглазеть на казнь колдуна, жрец проклял Великокиевского Кагана и все его семя, и наконец, вскричав, "О неумолимый Велес! Прими меня – я иду!", испустил дух. Добрыня собственноручно зарезал в Новгороде престарелого Богомила Соловья* – верховного жреца Велеса.

Проклятие волхва не умерило жар сладострастия. Прелюбодей и маньяк, Владимир обрюхатил всю округу близ Киева, имея несколько сот наложниц, согласно возложенному на себя званию – так просветитель Руси улучшал породу. Это может показаться дикостью не только с точки зрения современного читателя, но даже в те суровые времена любовные похождения Владимира Святославича, мягко говоря, не укладывались в рамки "права первой ночи".

– И вот десять лет царства Владимир провел в эдаких оргиях, – рассуждал Игорь зло, – а на одиннадцатом вдруг морально перековался. В единый миг и стал добропорядочным божьим рабом и служителем Христа! Ой, что-й-то мне сие напоминает?

Все повторяется на кругах истории! Нелепость! Говорят, у него были проблемы со зрением, и Анна посоветовала ему креститься, чтобы окончательно не ослепнуть. Да, любой врач скажет, что столь резкая смена образа жизни приведет не только к потере зрения, но и вообще к сумасшествию... А это был здоровый кобель, хотя и трусливый, как всякий деспот и тиран. В народе долго вспоминали ту ночку, что провел княже под мостом, сберегаясь от врагов. Не случайно, видать, былинный Владимир "лижет пятки" Идолищу, воссевшему во Киеве? И лизал бы до скончания веку, кабы не старый казак Илья Иванович!

Отцову кровь Ярослава Мудрого охладила его супруга, шведская княгиня Ингигерд, внучка князя бодричей. По приезде на Хольмградскую землю вместе со своими викингами она обосновалась в родовом гнезде Рюриковичей Ладоге. Отсюда на мечах словен, варягов и свеев, сын Владимира совершил восхождение к вершинам власти, перешагнув через трупы братьев, весьма кстати зарезанных Святополком.

Когда волхвы возглавили голодные людские толпы в Суздале. Захватив языческих жрецов, Ярослав одних отправил в изгнание, прочих казнил, дав суздальцам благочестиво-христианское объяснение постигшего их мора: "Пути Господа неисповедимы!"

Истребляя носителей традиции, целому народу стирали историческую память.

Мы – уж иные русы, иное племя. Все вернется на круги свои – будут взлеты, их сменят падения. На дыбу послали скоморохов, а пели то всего лишь "Орут глашатаи по Русской Земле, Что князь наш – уверенность в завтрашнем дне.

А мы говорим: "Погляди из окна!

Увидишь, как мало осталось до дна!"

А ничего и не "осталось". Добро пожаловать в самую бездну!

ГЛАВА ПЯТАЯ. ПОСЛЕДНЯЯ ЦИТАДЕЛЬ РУТЕНИИ

В Арконе часто искали пристанища бродячие певцы. На всех городских площадях, на любых дорогах Европы ныне их преследовала воинствующая монашеская братия, коль песня не по нраву окажется. Редкому счастливцу удавалось найти знатного покровителя, прошли те старые и добрые времена, когда ярлы и конунги заманивали к себе перехожих мастеров скальдскапа в надежде, что стихотворцы прославят имена благодетелей навек в сагах и балладах.

Мельчали и сами скальды, многие охотно шли в услужение, все больше звучало песен на заказ, да на потребу городской публики.

Сев и его названые братья обходили вечерним дозором побережье, когда на склоне холма замаячили фигуры чужестранцев. Их было трое, все они разительно отличались друг от друга, но в их облике проступало что-то неуловимо единое и каждый дополнял другого. Первым спускался древний старец в выцветшей от солнца и стирки холстине, в руке он сжимал посох, а сбоку от заплечного мешка на ремне у него имелись гусли. Впрочем, может и не они, но в таких тонкостях Игорь не разбирался. Второй приметили девушку в черном. О том, что она свободна, говорили не знавшие платка золотые волосы – большая редкость ныне; – судя по одежде, наверное, трюкачка. И был еще один... Этот третий, как поглядел Игорь, выделялся колоритной внешностью, которая никак не вязалась с ремеслом бродячего артиста.

Не сладко приходилось боянам и на Руси.

В тринадцатом веке потомков Велесова внука нарекли скоморохами. Во многом утратив наследие великих предков, они пели и плясали, радуя народ. Игорь знал – их будут жечь и убивать не меньше чем последних волхвов и прочих носителей Вед. Видно, велика сила песенного слога! И не сила это вовсе, а мощь настоящая. И боятся ее те, кто нечист душой.

Эрили, так звали сельских знахарей и калик в Скандинавии, с успехом пользовали низшей магией символов, заключенной в рунах. Скальды и бояны владели искусством составления рунического заклинания. Объединенные в целое руны порождали магическое действие. Именно это таинство божественного творения помирило асов и ванов, как не должно никогда разъединить германцев и славян! И в знак согласия между собой создали боги Квасира. После трагической гибели он превратился в чудодейственный напиток, Приводящий в Движение Дух, так асы и ваны, а через них и люди, обрели мед поэзии – дар стихосложения.

"Расскажу о том, как Квасура получил от небожителей секрет приготовления сурыни. И она есть утоление жажды, которое мы имели. И мы должны на празднике-Радогоше около богов радоваться, и плясать, и венки подбрасывать к небу и петь, славу богам творя. Квасура был мужем сильным и от богов вразумляемым. И тут Лада, придя к нему, повелела вылить мед в воду и осуривать его на солнце. И вот Солнце-Сурья сотворило то, что он забродил и превратился в сурицу. И мы пьем ее во славу божью..."– рек Любомудр еще одну, на этот раз словенскую версию обретения кваса, а Игорь-Ингвар, вспоминая, дивился – и как это он раньше не примечал.

– И получили мы наставление от Велеса, как творить квасуру, называемую сурыней... Чуть настанут дни Овсеня, пахарь кончит жатву и радуется сему, и пьют руги напиток богов. И если иной не удержит своего естества и скажет порой горькие напрасные слова – это от Чернобога, а другой получит радость – то от Белобога.

Но пьем мы равно за них обоих, потому что лишь Род – мера всему! " говорил верховный волхв.

Итак, внимание Ингвара привлек широкоплечий, высокий рыжеволосый скальд с гладко выбритым лицом, что выглядело крайне необычным среди русых бородатых ругов. С чела на щеку у него сползал свежий, багровый запекшейся кровью шрам. За спиной незнакомца виднелись рукояти двух слегка изогнутых легких мечей, такие многие века спустя назовут шашками. Видимо, пришелец владел в совершенстве не только искусством скальдскапа, а также мастерством кровавым и прозаичным.

А Игорю, что смотрел на мир сквозь те же Ингваровы очи, но "иными глазами", этот третий почему-то напомнил любимого им Рутгера Хауэра, и он заочно проникся к скальду уважением.

– Будьте здравы, страннички! Далеко ли путь держите!? – окликнул Ратибор троицу, выступив вперед.

– Держим путь мы с земли бодричей, ободеритов, что по Одеру да Лабе живут. А идем к Лютобору, князю ругов и защитнику священного острова.

– Худо им.

– Еще бы не худо. Под германцами волком воют, а куда денешься!

– Дело есть?

– А то как же? Имеется... – ответил за всех мужчина с мечами.

– Таково ли дело, чтобы князь рядил? – засомневался Сев, показываясь с противоположной Ратибору стороны.

– Да, ладно тебе! Смотри, как старик уморился! – прервал его Ингвар, и уже обращаясь к путникам, миролюбиво продолжил – Вы простите нас, странники, на то мы и в дозор поставлены, чтоб чужих высматривать. Вы скажите нам, какого вы родуплемени... А до князя вам лучше с нами добираться. В ночи оно и заблудиться можно.

– Наши имена ничего не скажут, а роду мы росского, в том не сомневайтесь. Кто такие мы? Не разведчики, не лазутчики, а певцы мы бродячие. Нам дорога – дом родной, чисто поле – пуховая постель...– опять ответил за всех подозрительный рыжеволосый.

– Ой, что-то не нравится мне этот боян!

– раздалось в ответ, – Да ты посмотри на себя! Ну, какой из тебя певец? Глаза рысьи, нос орлиный, этот шрам – схватки лютой память?

Песнь клинков – лучшая из песен! Скажешь не так? – не унимался Сев.

– Ты поверь нам, добрый человек! Мы не тати и не воры. Все зовут меня Светланою, – встала между ними девушка– А спутники мои – верный Инегельд она указала на мужчину – и Златогор, дед моего отца. Именуют нас по-разному. Кто кличет фокусниками и артистами, кто певцами безродными. Иной вспомнит о скальдах, другой о внуке Велеса, третий о Браги, сыне Одина.

"Ага!" – сказал себе Игорь – "То-то больно стар, кудесник. И молчун к тому же. Он из тех же, что и мой Олег, царствие ему небесное!"

– Имя-то не наше, Инегельд, не русское!

– заупрямился Сев.

– Что в имени тебе моем, юноша! Я бы звался Иггволодом, коль не страшно тебе – таким знают меня враги! Но как величать себя – знаю сам.

– Пусть Инегельд споет! – предложил Ратибор. Сев согласно кивнул. "А если у незнакомца и впрямь что-то толковое получится – вот стыд то! Но лучше лишний раз своего остановить, чем врага проморгать!" – подумал он.

– Я не могу петь, когда того не желаю...– начал Инегельд и улыбнулся, видя как ладонь Ратибора нервно поглаживает рукоять грозной и таинственной датской секиры – ибо те, кто с ней познакомился поближе, никому больше не выдавали тайну этого знакомства... впрочем, как и все остальные тайны тоже.

– Сейчас самое время для хорошей драпы, потому что всем нам скоро потребуются небывалые силы. Но для хвалебных строк у меня не лучшее настроение...– продолжил молодой скальд.

Старик Златогор незаметно сдвинул музыкальный инструмент на колени и, не говоря ни слова, тихонько тронул струны. Певец вершил свое колдовство:

Встречай зарю, пока ты юн, А если млад – познай булат!

Мужчиной быть – далеко плыть...

В могильник слег, чуть срок истек.

Звенящий вал тишь разорвал.

Враг у ворот – вставай, народ!

Когда огнем пылает день.

И тень длинна. И кровь красна.

Запел клинок, и ночь легла Кровавых рос да вдовьих слез.

Из пепла вновь восстань Любовь!

Смерть на конце шальной иглы, А на лице сто тяжких мук – На что мне лук без тетивы!

Следом запела и Светлана, ее исполнение не шло ни в какое сравнение с приблатненными выкриками размалеванных эстрадных певичек конца двадцатого века, столь привычными для слуха Игоря. Под мерный перезвон струн и аккомпанемент морской волны, набегавшей на берег, братья услышали такую балладу:

О власти волшебников много легенд, И это оно неспроста.

Той власти в сердцах возведен монумент, За тысячи лет до Христа.

Ту власть сто веков проклинают слова, Но сердце иное твердит...

Легко Чародеям – считает молва, Но этот неверен вердикт.

Нет могуществу мага границ, Он творит несомненно и глыбко.

Почему же тогда, у волшебников с лиц, Навсегда исчезает улыбка?

Попы чародеям готовят костры, И пытки в подвалах тюрьмы.

Мечи крестоносцев длинны и остры, Но так ли их мысли прямы?

Их души источены страхом вконец, Им зависть сжигает сердца.

И магу наденут терновый венец, Восславив святого отца.

Нет могуществу мага границ, Он приводит подонков в смятение.

И они перед ним, сами падают ниц – Чтоб потом отомстить за падение.

Тому, для кого все открыты пути, Не стоит земным рисковать.

Работай, играй, путешествуй, шути, Учись свое счастье ковать.

Но если спиною ты чувствуешь Рок, И боль причиняешь, любя, Знай, это тебе преподносят урок – То Магия ищет тебя!

Нет могуществу мага границ, Хоть могущество – это не мед.

Он стряхнет мои слезы, с пушистых ресниц, И взамен ничего не возьмет...

Ингвар вздрогнул, где-то за холмами прозвучал гонг, и рог в свою очередь затянул унылую вечернюю песнь – то угас последний солнечный луч, красный диск скрылся за обзором. Все замерли...

– Раунд прошел в позиционной борьбе – усмехнулся Игорь в усы.

– Ночуйте с нами! Рискованно вам в потемках под свои же стрелы соваться! – нарушил Всеволод повисшее в воздухе молчание.

* * * Ярославова "Правда" узаконила деление божьих рабов на "новых" русичей огнищан и русичей "старых" – смердов: "Если холоп ударит свободного человека и скроется, а господин не выдаст его, то взыскать с господина 12 гривен. Истец же имеет право везде умертвить раба, своего обидчика". Впрочем, тогда ни одному княжескому холую не пришло в голову обозвать всех смердов ленивыми и ни на что не способными. Умения трудиться народу русскому не занимать.

Хромой сын Владимира, подобно отцу, весело проводил ночи в своей загородной резиденции, селе Берестове.

Иерей местной церкви Святых апостолов, Илларион, вскоре стал митрополитом и благословил православных на окончательное изничтожение языческой ереси.

С той поры служители Велеса засекретили свою деятельность, хотя то здесь, то там появлялись перехожие калики, лечившие заклинанием да заговорами. Костоправы и травники, скоморохи и сказители путешествовали по дорогам и почитались за юродивых да блаженных. Волхвы и вещуны схоронились в чащах и пещерах. Впрочем, через двадцать лет,, один из них, по слухамдед руянского волхва Любомудра возглавил восстание в Новом городе. Бедный люд взялся за колья, но жрец не хотел крови, наивный, он верил в силу Слова, ведь и зверь, бывает, слушает, как человек. Епископ Новгородский в полном облачении и с крестом в руках вышел на вечевую площадь, предложив всем язычникам отойти к волхву, а христианам собраться вокруг князя Глеба.

Сам князь вышел на переговоры:

– Если ты волхв, скажи, что сбудется с тобою самим?

– Мои боги говорят, что ты не в силах причинить мне вред. И еще говорят мои боги, что свершится скоро великое чудо.

– Говорят? Врут твои истуканы!

Получи!...– с этими словами Глеб обрушил топор, ранее спрятанный под плащом, на голову жреца.

Все, кто стал за язычника, были порубаны предательски налетевшей, остервенелой и вооруженной до зубов дружиной.

Года через три епископ Феодор скончался при странных обстоятельствах, Глеб тоже отправился вслед за святым отцом в свой христианский загробный мир два лета спустя. Произошло это, надо полагать, не без ведома Стрибога.

* * * Ах, как все похоже! Язычников никогда не любили – их боялись, не важно, были они японцами, эфиопами, татарами или итальянцами. Не было и нет всеобщего рецепта от бед, единого лекарства от всех болезней. Если власти и знали об этом, то от осознания собственного бессилия казнили направо и налево, тщетно доказывая свою необходимость и значимость. Любой инакомыслящий тем или иным способом преследовался, изничтожался, его втаптывали в грязь, сжигали и распинали. Между тем, именно еретики от науки, отщепенцы от религии, язычники искусства подымали человеческую культуру ввысь, покоряя вершину за вершиной. Именно то, что называют благом цивилизации или государственным благом неумолимо сталкивало культуру вниз и обращало в ничто.

Летопись свидетельствует о восстаниях русичей Новгороде, в Ростове, Муроме; все они жестоко подавлялись.

Язычники-вентичи, несмотря на гонения, еще в конце четырнадцатого века сжигали мертвых по обычаю предков, поклонялись Сварожичу да Велесу.

После смерти Ярослава Мудрого были Изяслав, Владимир и Всеволод. Они, впрочем, не оставили по себе доброй памяти. Правда, брат их, Святослав Ярославич Черниговский с тремя тысячами воинов уничтожил половецкое войско в пять раз большее по численности, но он не прокняжил и четырех лет, как внезапно умер.

Поговаривали, что Святослава Ярославича извели ... Кто знает?...

Читая в бытность свою "Историю Российскую" Татищева, Игорь обратил внимание на описание волнений в Киеве за 1113 год. Поводом тогда послужила смерть князя киевского Святополка. А причины были в том числе таковы, что ростовщики в правление Святополка получили "многия пред христианы вольности", "отчего многие христианы торгу и ремесел лишились". Приобретенные выгоды ростовщики надеялись удержать с помощью Олега Святославича. Он был тесно связан с Тьмутараканью и всячески оберегал хазарскую торговую корпорацию, чем привлек к себе иудейскую общину Киева, которая после смерти Святополка выступила на стороне киевского тысяцкого Путяты. Последний добивался вокняжения брата Олегова, Давида – эту смуту и тщету "творяху людем" ростовщики. Соловьев не без оснований полагал, что они-то и "озлобиша киян непомерными резами".

Киевляне пригласили Владимира Мономаха, а попутно "кияне же разграбища двор Путятин, тысяцкого, идоша на Жиды и разграбиша я".

Государь Владимир Мономах! За тридцать два года фактического правления он изрядно досадил ростовщикам и "миссионерам", со времен Вещего Олега у Руси не было лучшего князя.

Вот уж кто, действительно, Красно Солнышко.

Отпрыск самого Вещего, тоже Олег в 940 году был провозглашен королем Моравии, там при поддержке двоюродного брата – Игоря Старого, он воевал с остатками авар – венграми. Война продолжалась девять лет с переменным успехом, сначала боги покровительствовали Олегу Младшему, но после удач в 945 года, спустя пару лет, его разбили на реке Мораве. Бесполезным выдался и поход на Велеград. Некоторые историки видят в венграх потомков гуннов, и с этой точки зрения деятельность Олега Олеговича оправдывалась в глазах современников, особенно киевлян, подсознательно питавших вражду к ним. После победы у Ольмюце последовал разгром при Брюнне. Затем из Гардарики неожиданно пришло известие о смерти Игоря. Около года погостив у ляшского князя Земислава, и приняв христианство, Олег Младший вернулся в Киев, где помог Ольге расправиться с древлянами и благоустроить Русь. Вероятно, он же и подтолкнул старую княгиню на крещение десять лет спустя. Олег кончил свои дни в 967 году, так и оставшись лишь тенью великого отца.

По смерти Мстислава, сына Мономаха, Рюриковичи передрались, не брезгуя никакими средствами, лишь бы досадить соседу. Тут нельзя не вспомнить и младшего Мономашича, Юрия, прозванного Долгоруким, за персты загребущие. Юрий Владимирович действительно обустроил Ростово-Суздальский край, и поставил он на реках да озерах немало городов и крепостей– та же Москва с Дмитровым, Звенигород, Переславль– Залесский и Юрьев. Однако, женатый на дочери половецкого хана, князь не раз подговаривал половцев нападать на русские земли. В конце– концов он воссел на Киевском престоле, но, будучи превеликим любителем питья, еды, женщин, не прокняжил там двух лет, как скончался. Не выдержало старое сердце, ему было около шестидесяти пяти.

Друг-дружку князья, как правило, ослепляли, так случилось с Васильком, и зятем Глебовым, выжгли очи рязанскому князю Ярополку.