Текст книги "Падение Арконы"

Автор книги: Дмитрий Гаврилов

Соавторы: Владимир Егоров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Чтобы победить, особенно в таком поединке, как состязание скальдов нельзя поступать так, как того ждет супротивник, на нид отвечать нидом, а на драпу – драпой.

Инегельд раздался в плечах, вытянулся, одежда его превратилась в серый, умытый дождями плащ. Ворон, до сих пор сидевший на плече у Бьярни, покорный чьему-то зову, взмахнул крылами и поднялся над шнекаром.

– Хар! – крикнула птица – Кар! – послышалось людям. Ворон описал круг, а затем, рассекая воздух широкими взмахами, направился к судну ругов.

Никто бы не узнал теперь Верховного Жреца Арконы. На его чело бросала тень широкополая черная шляпа, из под которой зловеще сверкал единственный глаз.

Харбарду Властителю Ворон сел на плечо.

Спросила вещая птица:

– Чем, Властелин, удручен?

Нечего братьям делить!

Разве сыны непослушны?

Тюр или Грозный Тор?

Во Всеотца уродились, Усвоив норов его...

Нечего братьям делить!

Или злопамятный Локи?

– Вот что печалит нас, Мой старый и добрый Хугин! – Ответил Великий Ас.

Нечего братьям делить!

– Были законы рунами Впаяны в твердый гранит, Да нет уже истых данов, Кто эти законы чтит.

Нечего братьям делить!

Так вылетай на рассветеК фьордам ветвистым спеши!

Что происходит на Свете, После ты мне расскажи!

Нечего братьям делить!

Поведай мне, как мастер Руны кладет на сталь.

Как стережет великанов, Не ведая сна, Хеймдалль.

Нечего братьям делить!

Разве, лишь Змей Мидгардский, Хель или Мертвый Ас Сумеют укрыться ныне От ворона зорких глаз Нечего братьям делить!

Власом чтят меня ваны, Вотан– саксы зовут, Имен не счесть у Гримнира...

Но, Один – я! В этом Суть!

Нечего братьям делить!

Ведают светлые асы, Альвы огня и ветров, Знают вещие ваны, Игг бывает суров.

Нечего братьям делить!

Я не пошлю удачи Предавшим веру свою, Им не бывать в Асгарде, Пав в кровавом бою.

Нечего братьям делить!

Их не пущу в чертоги, Вальфэдр* неумолим!

Не пить хмельные вина, Браги не слышать им.

Нечего братьям делить!

Всем, кто чтит Альфедра*, Кто превозносит Скульд, Сквозь Химинбьерг к престолу Будет дарован путь.

Нечего братьям делить!

Как безбрежного моря Им вовек не испить.

Так передай, мой ХугинНечего братьям делить!

Нечего братьям делить!

С суеверным ужасом викинги взирали на высокого одноглазого седобородого Старца, возникшего из пустоты. Эхо, невесть откуда взявшееся в открытом море, гулко повторяло припев баллады. В довершении ко всему птица Слепого Бьярни действительно спикировала вниз на подставленную ему руку. Руку Властителя.

Но вот в балладе не осталось больше строк... Наступила тишина. Зловещий старик растаял в воздухе, исчез так же внезапно, как и появился. На его месте стоял Инегельд, поглаживая большого черного ворона, сидящего на плече.

Птица трогала человека за мочку уха, издалека казалось, она что-то нашептывает волхву, а он слушает это сокровенное и тайное.

Несколько мгновений ничего не происходило. Неожиданно шнекар взорвался звоном и лязгом оголенного оружия, громом ударов мечей о щиты.

– Да здравствует Один!

– Слава Отцу ратей! Да здравствует Повелитель Асгарда!

Викинги приветствовали достойного противника. Они воздавали должное его мужеству по обычаю витязей моря. Инегельд выиграл состязание скальдов. Слепой Бьярни махал наугад рукой.

– Ура! – грянули руги, потрясая оружием.

– Аийа! Удачи! – выкрикнул Слепой Бьярни.

Шнекар развернулся, освободив дорогу собрату с червонным соколом на парусе. Змеиная голова улыбалась во всю пасть.

– Сына-то как назовешь? – спросил Всеволод, устало опускаясь на скамью рядом с Владой.

– Ингваром! – ответила она.

– Ну, что ж? Дело хорошее, – наконец молвил он– Будет кому его поучить. В том не сумлевайся.

Инегельд осторожно взял ворона двумя руками. Тот недовольно заскрипел. Тогда волхв на пару мгновений обхватил мощный клюв птицы губами, словно прощаясь.

– Спасибо за услугу, дружище! – услышали затем руги – А пока что, лети к своему хозяину. Ему твои глаза нужнее, чем мне ...

* * * Тяжело перевалившись через гряду, к ее подножию спускался человек. Можно было подумать, что он пьян, его шатало из стороны в сторону, но кровавая, полная натурализма, картина вокруг говорила об обратном.

Святобор брел, переступая через обезображенные трупы врагов и своих, пугая ленивое толстое воронье.

Вот, он споткнулся о что-то грязно– белое и упал, уткнувшись лицом в пожухлую траву. Приподнявшись, русич узрел причину падения – искаверканную тушу Световидова коня. В боку мертвого животного глубоко засел обломок копья. Половина морды начисто отсутствовала, снесенная датским боевым топором. И только тут Святобор заметил, как на двести шагов вперед коса меняла цвет с желто-коричневого на бело-пурпурный. Здесь упокоились навеки всадники Белого Бога.

Ворон деловито выковыривал глаз у другого скакуна. Святобор рванулся вперед и отогнал бессовестного падальщика. Птица нехотя поднялась на крыло. Затем он, стиснув зубы, подарил едва живому коню то единственное, что мог – быструю смерть.

Долго ли, коротко ли брел богатырь – нам то неведомо, пока, наконец не вышел к священной роще. Углубившись в пропахший дымом лес и раздирая руками колючие кусты малины, он выбрался на поляну. Здесь Святобор опустился в изнеможении и закрыл очи. Последнее, что уловил его потухший взгляд – это маленький дубовый росток, тянущий к солнышку редкие нежные листочки. Дальше он ничего не помнил, и не заметил он, как эта жалкая поросоль поднялась, превратившись в молодое, жаждущее воды и света деревце. Не мог Святобор видеть и того, что дубок вдруг начал раздаваться вширь, и мощные корни исполинскими змеями проникли в самое чрево Матушки Земли. То ли там, то ли где еще черпал дуб волшебную силу, но теперь над витязем склонился настоящий зеленый великан, Самый древний и вечный из священных деревьев, Прародитель всех лесов.

И прилетали две птицы, и садились они на ветку того дуба, не на вершину, потому макушки им не достать, а на простую веточку, с которой если смотреть, то видать сами Рипейские горы.

И вели они разговор меж собой, и пела песню вещая Гамаюн, но молчала мудрая птица Сирин.

ЭПИЛОГ

– Вот и все! Я победил! – устало подумал Игорь.

Глубоко вздохнул, острый запах пота сотен зрителей кольнул нос. Грудь свела судорога... Нет, отпустило.

Непонимающими глазами он смотрел на ринг, усыпанный цветами поверх желтых опилок настил, тупо и отрешенно взирал на судью, выкрикивающего его имя.

– Кажется, я все-таки поеду в Германию!

Деньги для школы будут! Что теперь скажете о Горянке, "восточники"?!

Аплодисменты! Прожектора в лицо!...

– Молодец, парень! Что стоишь, как столб! – Всеслав хлопнул Игоря по плечу.

Но опьяняющей радости победы не приходило. А была странная пустота внутри. Словно там чего-то (или кого-то) не хватало.

– Видать, кореец тебе здорово треснул? – сквозь шум зала донеслись до него слова тренера.

Игорь бухнулся на стул, вода обожгла его разгоряченное тело неимоверным холодом. Он повесил полотенце на канаты и согнулся, обхватив голову руками.

– По правилам соревнований любой желающий может вызвать победителя на поединок прямо сейчас. Если этого не произойдет – мы объявим чемпиона турнира, и судьи приступят к награждению! – провозгласил арбитр.

Игорь весь напрягся и волком глянул в озверевший от зрелища зал. Молчание. Но он сейчас выйдет – этот страшный противник. И они снова начнут биться не на жизнь, а на смерть.

Тягостное ожидание захватило его в плен, Игорь, как опытный актер, не удивился ни внезапной смене декораций, ни живому Учителю... Пока еще живому.

– Ты мне можешь обещать? – тихо спросил он тренера.

– Что обещать?

– Поклянись самой страшной клятвой, немедленно поклянись! – продолжал Игорь горячо.

– Да, в чем дело? – недоумевал Всеслав.

– Обещай, ни при каких обстоятельствах больше мне не помогать.

– Странная клятва!

– Клянись! – настаивал Игорь.

– Нет! Мы с тобой и у немцев выиграем!

– Победителем турнира объявляется Игорь Власов, город Москва! прогремело в динамиках.

– Ура! Качать чемпиона! – заорали на галерке.

– Ура! – подхватил этот крик партер.

"Неужели, мне все пригрезилось? Не было ни Олега, ни демона, ни Арконы? Не повстречался я с Власом. Не дружил с Севом и Ратибором?"– мелькнуло в голове.

Его обнимали, жали руки, Леди Турнира стыдливо коснулась его щеки напомаженными губами. Какой-то зритель, вероятно, когда-то учились в одном классе, но Игорь не помнил даже его имени, панибратски ткнул в бок пухлым кулаком и полез лобзаться.

Подростки тянули ему поляройдные фото для автографов.

Вдруг, он ощутил чей-то властный немигающий взор. Послушный чужой воле Игорь начал озираться по сторонам, насколько позволяла толпа, пытаясь отыскать источник.

Поклонники повлекли его к выходу, отбиваться от десятка дружественных рук он счел неудобным, Игорь слегка улыбался и отвечал невпопад, все еще надеясь поймать взглядом...

Не может быть! За опустевшими задними рядами, вернее над ними, ему померещилось огромное лицо. Знакомое лицо, изрезанное шрамами морщин, вокруг него, будто на сильном ветру, змеями метались волосы серебристые сединой. Страшное лицо со звездной пустотой вместо очей. То был Олег.

– Ингвар! – позвали героя неразомкнутые губы старика.

* * * Деревенька выглядела точно так, как и тогда – во сне. Старые избы с соломенной крышей, сработанные из толстых серых бревен, покрытых трещинами. Лесные муравьи, заполонившие пустое человеческое жилище. Двери мертвых домов, скрипящие на сквозняке ржавыми петлями. Колодец с оборванной цепью.

Покосившиеся ворота.

– Есть кто живой?! – крикнул Игорь.

В ответ он услышал сочное мычание и поспешил на звук.

Следом за единственной улицей заброшенной деревни расстилался зеленый луг густой травы. Весело стрекотали кузнечики. Пархали невесомые бабочки. Юркие птицы прыгали по веткам кустов, собирая всякую всячину. То здесь, то там виднелись кротовьи норы. Луг упирался одним краем в молодой ельник, огибал его и переходил в древний круговой вал, за которым располагалось болото, полное морошки. С другой стороны на луг наступал вечнозеленый лес, отделенный однако колючей каймой малинника.

Средь малины что-то зашевелилось, и наружу выглянула рогатая коровья голова. Раздвигая заросли на луг вышли две женщины. Одна вся в черном, и это ее старило, вторая, напротив, одетая пестро и ярко. Удивительно похожие в остальном одна на другую, негромко переговариваясь между собой, они проследовали мимо опешившего Игоря, даже не взглянув на парня, хотя, казалось бы, если местные – должны бы и удивиться. Корова двинулась вслед за двумя сестрами, хвостом отгоняя надоевших мух.

– Здравствуйте! – прошептал Игорь.

– Здравствуй и ты, добрый молодец!

Потерял что? – обернулась чернобровая.

– А откуда Вы знаете?

– Я все знаю!

– Вот, вроде был здесь, а вроде и нет ?

Не подскажите, где тут дед такой живет. Сам старый, а выглядит молодо.

– Какой? Не Олег ли Власов сын?

– Он самый! – обрадовался Игорь.

– Так, ведь, ушел от нас Олег ? – не то спросила, не то ответила вторая женщина, бросив русую косу на грудь.

– Как ушел?

– Запер дверь и ушел в лес. Только его и видели... – нахмурилась она.

– Тогда, извините! – расстроился парень.

– Погоди прощаться-то! Он сказывал, коли внук искать его станет пусть в дедову избу сперва зайдет. Вон та, самая крайняя!

– Ой, спасибо!...

– Не за что! – произнесла женщина, смутно знакомая ему.

– До свидания! – усмехнулась первая сестра, поправляя черную косынку.

... Пожалуй, в мертвой деревне это был единственный дом, где дверь оказалась закрытой. Однако, Хозяин запер ее снаружи. Чуть помедлив от волнения и предчувствия важности момента, человек повернул щеколду.

... Горница производила странное впечатление. Словно в ней кто-то находился прямо перед приходом Игоря, будто Хозяин никуда и не отлучался. Ни пылинки, ни паутинки.

Мебели в доме было мало. Деревянная кровать в глубине комнаты, укрытая шкурой медведя. Полки с горшками и кружками. Белая стена печи. Пара грубых табуретов. На столе у большого двустворчатого окна стопками сложены альбомы – не альбомы, тетради – не тетради... С порога не разобрать.

Человек шагнул внутрь и споткнулся обо что-то твердое, тяжелое и длинное, казалось, ОНО само бросилось Игорю под ноги.

– Черт! – на пол со стуком упал и покатился дедовский посох.

В комнате на секунду потемнело. За стеклом мелькнул силуэт огромной кошачьей головы. Игорь не заметил этого, нагнувшись за драгоценной пропажей. Поначалу он не обратил внимания и на то, что посох Олега больше не отбрасывает тени.

Растирая ушибленную коленку, парень доковылял к столу и опустился на широкую скамью. Перед ним возвышались тома непрочитанных книг.

Дрожащими от нетерпения руками он жадно схватил верхнюю.

То была рукописная копия с какого-то очень древнего оригинала. Не знавшее усталости перо Олега в точности срисовало все черты и резы. На первом листе Игорь увидел надпись:

" К У Д Е С А П Р А В Д Ы "

"Книгу сию посвящаем Людям, идущим дорогами Велеса, познавшим горечь утрат и слабость безволия. Книга эта ищущим мудрости Его, да обретут Люди эти Силу Великого Бога."

И он погрузился в чтение.

03– 10.96

ЧАСТЬ ВТОРАЯ:

НАСЛЕДНИКИ АРКОНЫ

"Символика картин на библейские сюжеты поразительна, ибо человек, видящий одно, должен прочитывать за увиденным совсем другое, будто кровь, мучения, смерть и в самом деле есть святость, а отречение от земных благ и рабская покорность – необходимoе условие для обретения бессмертия..., что касается сонма толкователей, облаченных в придворно-профессорские и академические мантии, то ведь и в черном квадрате Малевича, если часами, месяцами, годами всматриваться в него, можно увидеть совсем не то, что он изображает...

Против диктатуры духа может оказаться действенным лишь слово, открывающее истинный смысл происходивших и происходящих событий, ...но, как показывают века, нет более властного запрета, чем запрет на самостоятельное мышление, на свободу проявления духа..."

(Анатолий Ананьев, "Призвание Рюриковичей, или тысячелетняя загадка России")

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ЗАПОВЕДНЫЕ ТРОПЫ

Идет – по деревьям шагает,

Трещит по замерзлой воде,

И яркое солнце играет

В косматой его бороде.

Дорога везде чародею,

Чу! ближе подходит седой.

( Н.А. Некрасов,"Мороз, Красный Нос" )

Осенью 1941 года, преодолевая упорное сопротивление частей Ленинградского и Северо– Западного фронтов, немецкие войска под командованием фельдмаршала фон Лееба прорвались с юга к Ладожскому озеру. Против 16-ой армии и 4 танковой группы Вермахта были брошены 54-ая, а также 4-ая и 52-ая отдельные армии, подчинявшиеся непосредственно Ставке, которые должны были обеспечить оборону вдоль реки Волхов на юг, к озеру Ильмень. Однако, продолжая массированное наступление, части группы армий "Север" вклинились между флангами наших двух фронтов и овладели городом Тихвин...

Фон Лееб был, пожалуй, одним из старейших германских полководцев. Имея устоявшиеся консервативные взгляды, потомственный военный, он относился к тем генералам, которые не рукоплескали приходу нацистов к власти в начале тридцатых годов.

Даже после опалы 1938– го, вернувшись в армию и получив звание генерал-фельдмаршала, он не приобрел привычной в то время осмотрительности. Фон Лееб имел смелость и мужество отговаривать фюрера от захвата Франции и конфронтации с английскими львами. Но именно Лееб был тем генералом, кто затем сковал французские силы на "линии Мажино", командуя группой армии "Ц".

30 июня 1941 года на дне рождения Гальдера фюрер сказал ему: "Лееб очистит для меня весь Север!" 20 июля особый поезд Гитлера вышел из Растенбурга. Фюрер отправился в свою первую поездку на оккупированную территорию России. 21-го на совещании он заслушал краткий доклад фельдмаршала Лееба, соблюдая формы приличия. Впрочем, фюрер не дал ему много говорить, полагая, что наперед знает все, о чем тот может сказать: "Необходимо как можно быстрее занять Ленинград и парализовать русский флот!"

– Мой фюрер! Возросшая деятельность партизан делает невозможным проезд через сельскую местность отдельных солдат и мелких отрядов! – сообщал фельдмаршал в начале августа, седьмого числа.

Спустя неделю под впечатлением отчаянных действий советских войск у Старой Руссы фон Лееб потребовал от Ставки Гитлера новых сил.

– Наша разведка по меньшей мере в полтора раза недооценила численность русских. Мы несем серьезные потери.

Фюрер приказал передать 16– ой армии танковый корпус из группы фон Бока, устремленной на Москву. Но видимо уже тогда Гитлеру сообщили о неодобрительных высказываниях фельдмаршалов Руденштедта и Лееба относительно похода на русскую столицу, военные предлагали остаться "на зимние квартиры" на Украине, что означало срыв молниеносной войны. Так что на Лееба у фюрера вырос зуб.

Оценивая ситуацию, сложившуюся на фронте, умудренный опытом бесчисленных баталий фельдмаршал советовал закрепиться на месте и перезимовать. Гитлер требовал замкнуть блокаду вокруг Ленинграда, выйдя в тыл 7-ой армии Мерецкова, которая на реке Свирь удерживала финнов.

В декабре 1941 года войска образованного Волховского фронта под командованием К.А. Мерецкова, перейдя в наступление, освободили город Тихвин, а части Северо– Западного фронта под командованием П.А. Курочкина разгромили южный фланг 16-ой армии группы "Север".

– Я слишком стар, мой фюрер, и порой не выдерживаю напряжения...– писал Лееб, сопровождая этими словами просьбу об отставке.

* * * – Что делать, Вальтер? Похоже, эта зима доконает нас раньше, чем русские "катюши". Вначале все шло хорошо.

Непроходимое бездорожье и распутицу сменил морозец. Мы быстро продвинулись вперед. Но когда у фельдшера лопнул термометр, показав 35 ниже нуля – отказали не только моторы, но даже крестьянские лошади.

– А паровозы, Курт? Паровозы! Неужели, в этой варварской стране нет паровозов? – удивился Вальтер, разглядывая совсем незнакомое обмороженное лицо университетского друга.

– У них ненормальная колея, мой дорогой!

Она на девяносто миллиметров шире обычной. Когда это выяснилось – наши было кинулись перешивать, но в этих кошмарных условиях, как я уже сказал, сталь Круппа идет трещинами. Наши топки приспособлены под уголь – русским некуда девать лес– они топят дровами. В Новгороде Иваны вывели из строя весь подвижной состав. У нас нет горючего, глизантина для радиаторов, зимней смазки... Эх! – Курт обреченно махнул рукой– Если уж говорить начистоту– в ротах лишь каждый пятый солдат имеет зимнее обмундирование.

– Я привез вам шнапс, шоколад и табак.

– Спасибо, Вальтер! – отозвался Курт – Это по-христиански! А то моральный дух истинных арийцев не на высшем уровне...

– Что ты этим хочешь...?

– Не лови меня на слове! В вашем Штабе, там, наверху должны сознавать, наши превосходные солдаты, которым до сих пор была под силу любая задача, начали сомневаться в безупречности командующего.

– Если ты обещаешь молчать, скажу по секрету – начал Вальтер, помедлил, подозрительно оглянулся, и продолжил– уже подписан приказ о его отставке.

– Кто же взамен ? – Курт сделал вид, что удивился.

– Вроде бы Кюхлер.

– Один черт! Мы сдохнем здесь раньше, чем сойдет снег. Порою мне кажется, что близок Рагнарек, – зло бросил Курт и махнул рукой.

– А Донар тебе не мерещится? Или его пасынок на лыжах – ведь, как говорил профессор Линдмарк, Улль из этих мест? – насмешливо спросил Вальтер.

– Здесь и не такое привидится! Страна Снежных Великанов. Кругом болота, промерзшие до дна, лесные дебри, а в дебрях этих – бандиты.

– Ты имеешь ввиду партизан? – уточнил Вальтер.

– Бандиты! Дикари! Они взрывают мосты, полотно. Они убивают своих же по малейшему подозрению в сотрудничестве с нами. Нервы стали никуда. По коварству и жестокости русские превосходят даже сербов. И вообще, оставим этот разговор!

Лучше скажи, что нового в Берлине? – прервал излияния души Курт.

Вальтер задумался:

– Трудно сказать. Я ведь, выражаясь фронтовым языком – тыловая крыса. Да, все обычно. Пригляделось...

Картину смотрел, называется "Фридерикус". Король ходит пол-фильма в дырявых ботинках – наверное, наших женщин готовят к кадрам об убитых сыновьях. Но, вообще, все уверены в конечной победе.

– Я тоже уверен, ты не думай, Вальтер! Я тоже уверен. Вот, согреюсь, и стану совсем уверенным...– добавил Курт, отхлебнул из фляги, затем, закрыв ее, встряхнул, чтобы убедиться в достаточном количестве содержимого.

Не все еще выпито – не замерзнем.

* * * – Товарищ сержант! А, товарищ сержант! – белобрысый паренек вытер рукавом нос. На его лице расцвела лучистая улыбка.

– Обожди, Зинченко! Дай, дух перевести...

– А все-таки, утекли! Утекли, товарищ сержант!

– Тихо, весь лес разбудишь... – прошипел Василий.

Автоматная очередь аккуратно пробила вату телогрейки на спине паренька. Зинченко рухнул в снег.

– Гады!!! – заорал Василий, опустошив рожок трофейного шмайсера в березы.

– Рус, здавайсь! – услышал он в ответ.

– Как же! А это видали! – Василий рванулся через сугробы, петляя среди деревьев. Вслед засвистели пули.

Он пару раз огрызнулся из винтовки, отбросив бесполезный теперь автомат.

Занималась вьюга. Немцы, было рассыпавшиеся в цепь, приотстали...

Оглянулся. Никого. Спасибо Матушке-Зиме!

Сам-то он привычный. Все русские "А" – любят быструю езду, "Б" – поют с детства военные песни, и, наконец, "В" – не боятся мороза.

Однако, на немца надейся – а сам не плошай.

Взяв пригоршню снега, Василий надраил порядком покрасневший нос, дошла очередь и до ушей. Это заняло у него минуты две. Прислонившись к стволу высоченной сосны, он вслушивался в нарастающий вой, пытаясь различить скрип сапог. Попробуй, походи-ка Фриц по нашим чащобам! Достав из-за пояса рукавицы, он погрузил в них по пятерне, испытав несказанное удовольствие.

До партизанской стоянки было километров десять– двенадцать. Снегу навалило, да еще вьюга. Затемно доберется.

Жаль, правда, ребят. Но тут уж, как говорится, судьба. Ничего не попишешь... Фрицы, сволочи, для острастки по кустам стреляют. И надо же было Сашке высунуться. Их машина точно на мину шла, а он, дурак, возьми и покажись... А может, его и не заметили? Но так глупо – в самую грудь! Эх, Сашка! Только охнуть и успел.

Немцы вылезли на дорогу и устроили такой салют, что если б не упал в ложбинку – крышка. Затем два часа преследования. Оторвались. Еще более нелепая смерть Зинченко. Как его... Мишка? Ваня? Сева? Все звали по фамилии. Сержант обязан знать имя и отчество своих подчиненных. Завтра вернемся – похороним по-свойски. Не гоже человечьим мясом зверье кормить.

И лежит теперь этот улыбчивый рядовой Зинченко, тупо уставившись в холодное небо. И нет ему больше дела до этой проклятой войны. Но не пройдет и дня, как напишет об нем комиссар – "ваш сын погиб смертью храбрых", и упадет мать, рыдая, сраженная скупыми строчками похоронки. А Зинченко лежит себе среди лесочка... Теперь, наверное, уж не лежит. А где-то там.

Василий неопределенно посмотрел ввысь, но тут же одернул себя: "Ишь, засмотрелся! А ну, вперед!... Я всегда готов по приказу РабочеКрестьянского Правительства выступить на защиту моей Родины – Союза Советских Социалистических Республик, и как воин... – тут он ускорил шаг, пряча щеки в кучерявый черный воротник– ... и как воин РабочеКрестьянской Красной Армии, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.

Если же по злому умыслу я нарушу... Вон, брат отца. Умница. Книжный человек. А двадцать лет отсидел ни за что... И чего он мог нарушить одному Богу известно."

Впрочем, дядька Олег не любил распространяться на этот счет. И, что касается его срока – так это односельчане только подумали– не миновала, мол, Власова суровая кара советского закона. Ну, был мужик, да сгинул. А за что? Куда?

Деревенька маленькая. Худая. Всяк про соседа своего знает. Но про Олега никто ничего толком не ведал. Пропал дядька в двадцатом, Ваське тогда три годика было, а объявился лишь в тридцать восьмом. Вернулся, старый черт, ничуть не изменившись, будто под пятьдесят, хоть старше отца Васьки на пятнадцать лет, а тому уже к шестидесяти. Занял пустую избу у самого краю. Зарылся в тома книжек. На расспросы отшучивался.

Один раз из обкома заглянули, но как приехали – так и уехали. Мало ли заброшенных деревень на Святой Руси ?

"Что-то вьюга разыгралась? Остановишься – помрешь. Нынче темнеет ранехонько. А уже часа три, три с половиной.

Вперед, парень! Не спи! Замерзнешь!... Воспрещается оставлять поле боя для сопровождения раненных.

Каждый боец должен ненавидеть врага, хранить военную тайну, быть бдительным, выявлять шпионов и диверсантов, быть беспощадным ко всем изменникам и предателям Родины.

Ничто, в том числе и угроза смерти – не может заставить бойца Красной армии сдаться в плен... Стоп!" – сквозь свист ветра ему почудился звук чьих-то шагов.

Василий опустился на колено, присматриваясь. Нетронутый ни лыжней, ни звериным следом серебристый ковер ничем не выдал своей тайны. В тот же момент острая боль в плече напомнила об утренней шальной ране. На морозе он про нее совсем и забыл. Сдернув рукавицу, Василий сунул руку под полушубок. Так и есть...

Но засиживаться парень не стал. Скорей бы к своим добраться. Слегка кружится голова, но бывало и хуже. А хуже – это когда в августе выходили из окружения. Смятые и раздавленные военной мощью вермахта. В обмотках. Без пищи и оружия – с одной винтовкой на троих. Злые, грязные, истощенные... Немец двигался быстрее. До своих они тогда так и не доползли, но хоть в родных местах оказался. И на том спасибо! Подобрали партизаны. Долго проверяли. Потом, вроде, поверили. Сашка тоже был с ним. Но больше не будет! Никогда...

Перед глазами поплыли круги. Ухватившись за тоненькую осинку, он сполз вниз. Вьюга заглянула прямо в лицо, и без того обветренное, с белыми ресницами и наледью на усах. Пришлось даже встать на четвереньки. В тот же миг он чуть ли не носом уткнулся в глубокие следы чьих-то ног.

Сначала не поверил, но затем до него дошло, что при такой-то пурге либо человек был здесь недавно, либо это его собственный след, а он плутает кругами, будто за чернушками охотится.

– Ночью ориентироваться легче, если небо не заволочет мгла.

"Найди созвездие Лося, которое все чаще называют Большой Медведицей, а по мне Лесная корова и есть, что выгнуто, ковшом семью заметными звездами. Мысленно продли линию вверх через крайние две звезды, и упрешься в Полярную. Лежит она в пяти расстояниях, которое между этими солнцами, в хвосте Лосенка и находится всегда в направлении на север..." – наставлял племянника Олег, перед отправкой на Финскую.

Завтра праздник – шестое января, как водится, Власьев День, хозяйки будут жечь дома шерсть, а старики на заре пить снеговую воду с каленого железа, чтобы кости не ломило. В этот день полагалось взять пучок сена и обвязав его шерстинкой сжечь на Новом огне. Олег готовил дюже крепкое пиво, заваренное на сене, заправленное хмелем и медом, затем он цедил пиво через шерсть и угощал всех, кто к нему заглянул на огонек. Под хмельком отец с Олегом бродили по деревне, вывернув полушубки наизнанку, и пугали старух, приговаривая: "Седовлас послал Зиму на нас! Стужу он да снег принес – древний Седовлас– Мороз!"

"Помнится, у Некрасова... Ах, какая чудная была учителка. Как сейчас помню– Елена Александровна. Из самого Института благородных девиц. Сначала скрывалась от красных у знакомых, отец ее из зажиточных. Потом, видя доброе к себе отношение, школу открыла для сельских ребятишек. Откуда-то учебники достала. Еще с буквой "ять". За эту самую букву и пострадала. Како людие мыслите.

Буки ведайте. Глагольте добро. С математикой дела были хуже, но тут неожиданно помог отец. Кто бы мог подумать... Давно это было. Очень давно.

Ну, да я не Дарья, чтоб в лесу заморозили. Держись боец, крепись солдат! А все-таки очень, очень холодно... Снова след. На этот раз звериный. Лапа, что у нашей кошки, но какой громадной. Неужели, рыси в убежище не сидится. На промысел вышла. У, зверюга. Целый тигр!"

Рана снова дала о себе знать. Василия зашатало и опрокинуло вниз: "И еще русские не прочь выпить чего-нибудь согревающего! Полежу маленько. Стоянка, видать, уже близко."

Оцепенение подобралось незаметно. На лес навалились сумерки. Вьюга потихоньку вела свою заунывную песнь.

Ресницы слипались, пару раз он нарочно бередил плечо, чтобы жгучая боль не дала окончательно заснуть. Но Дрема все-таки одолел.

Он спал и видел сон, как с самого неба, если и не с неба, то уж повыше макушек высоченных сосен, именно оттуда, медленно спускается к нему красивая дородная женщина, одетая в дорогую шубу. Как у нее получался этот спуск, было непонятно.

Женщина парила в воздухе, словно пушинка. Возникало ощущение, что она сидит на гигантских качелях, и никакая вьюга не в силах их раскачать.

Ветер разбросал по ее плечам огненно-рыжую копну волос. Надоедливые белые мушки садились поверх и таяли, не выдержав проверки этим неестественным цветом. Глубокие зеленые слегка раскосые глаза насмешливо разглядывали смертного.

А Василий лежал себе и тоже смотрел на кудесницу из– под век. И казалось, ничто не может заставить его очнуться.

Наконец, ведьма легко соскочила со своей метлы на снег и, ни разу не провалившись в него, подошла к полумертвому человеку.

ГЛАВА ВТОРАЯ. ОН ВЕРНУЛСЯ ИЗ АРКОНЫ

"Я вернулся из Арконы,

Где поля от крови рдеют..."

(А.К.Толстой, "Боривой")

Игорь положил перед собой чистый лист бумаги. Поменяв в ручке капиллярный стержень, немного помедлив, чтобы прочувствовать торжественность момента, он вывел сверху большими буквами: "МАГИЯ ВОЛИ". Затем, отступив чуть ниже, Игорь выдумал эпиграф своей самой главной в жизни книги: "Мир мага таков, каким его представляет он сам".

Прошло два года с тех пор, как он выиграл злополучный Турнир. Затем томительное ожидание загранпоездки.

Ни на какой Рюген Игорь, конечно же, не попал. Устроители соревнований оказались замешаны в неблаговидных делах, и милиция прикрыла их деятельность. Сорвал защиту в институте. Расстался с прежними товарищами по "горянке", его не устраивал тот авторитаритарзм, который внезапно поразил не только Младший, но даже Старший Круг. Разве Всеслав, только он и остался из прежних друзей и был посвящен в большинство Игоревых дел от начала и до конца.

Родители рассматривали перемены в жизни сына, как одну цепь сплошных неудач. К тому же они догадывались, как им казалось, о двух– трех сердечных ранах Игоря. Последнее и окончательное объяснение с любимой девушкой у Игоря состоялось давно, и до некоторых пор парень не находил себе места. Даже резал вены. Но, все проходит. Вот и Игорь убедил себя в том, что семейная жизнь вообще не для него. И что ни одна особа противоположного пола никогда не займет в его мыслях и побуждениях того места, которое когда-то было уготовлено Ей, первой, настоящей, и как водится, бережно идеализируемой.