Текст книги "Мы наш . . ., мы новый? . .. мир построим (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Фокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 36 страниц)

Оперативные сотрудники напряглись и почти бегом направились следом. Навстречу им двое рабочих тащили носилки, доверху нагруженные разным хламом и как раз, перед приближением оперативников  поставивших их на землю, что бы передохнуть.

Когда оперативники поравнялись с рабочими, один из них достал папиросу и обратился с просьбой прикурить. Раздраженно отмахнувшись от рабочего, оперативник не заметил, как второй рабочий вытащил из груды хлама, что то длинное, замотанное в мешковину и концом этого предмета коснулся сначала одного, а потом и второго противника.

Два тела моментально упали на землю, а рабочие, оставив носилки, тут же двинулись к подъезду. Один нес длинный предмет, который из под сдвинувшейся мешковины, оказался похожим на хромированный карабин.

Пройдя насквозь проходной подъезд, двое рабочих запрыгнули внутрь автобуса, в который уже села и девушка, после чего машина резво двинулась по дороге.

В это же время к дому Зины подъехала черная «эмка», из которой  вышли им не знакомые пожилой офицер в звании комиссара второго ранга государственной безопасности и водитель. Прибывшие направились в дом.

Наблюдавшие за домом две группы оперативников, ничего не понимали, но и не спешили вмешиваться, даже когда из дома показался  дед Зины – Иван Никифорович в наручниках. Бесцеремонно запихнув старика в машину, приехавшие неторопливо забрались внутрь, и машина тронулась в сторону центра, где располагалось здание МГБ.

Оперативники удивленно переглянулись, и один бросился в домоуправление к телефону.

Проехав два квартала, «эмка» свернула к окраине города и набрала скорость.

Когда казалось, что все удалось, Фролов, изображавший большой чин Министерства госбезопасности, увидел, что двигавшийся впереди автобус останавливается у контрольно-пропускного пункта. Еще утром там его не было, почему эту дорогу и выбрали для выезда из города. В паре километров виднелся лесок, где друзей поджидал космический корабль.

Трое солдат заняли позицию в отрытом окопе, направив в сторону автобуса ствол пулемета и двух винтовок с примкнутыми штыками. На дороге стоял офицер и чуть ссади еще два автоматчика.

 «Эмка»  прибавила скорости но, явно не успевала. Офицер подошел к открывшейся двери автобуса и поставил ногу на подножку.

Внезапно в окоп прыгнула голубая тень, а ссади автоматчиков, словно из под земли показался четырехрукий волосатый здоровяк, ухвативший  всеми руками солдат и сильно стукнувший их друг о друга.

Уже вставший на подножку двери обеими ногами офицер, вдруг совершил удивительно долгий прыжок назад, смешно задрав ноги в хромовых сапогах, а после приземления не спешил подниматься на ноги. Из окопа выпрыгнул Отон, вкладывая шашку в ножны, закрепленные за спиной. Ага-Притор и следом Отон запрыгнули  в автобус.

Увидев укоризненные взгляды, велос улыбнулся и сказал, что огрел солдат лезвием плашмя, так что, жить будут.

Автобус опять набрал скорость и быстро приближался  к лесу, а следом за ним, подпрыгивая на кочках, неслась «эмка».

Внезапно, из-за поворота дороги показалась колонна техники– три Т-34 и десяток грузовиков с пехотой.

В это время машины с друзьями свернули с дороги и уже подъезжали к лесу.

Проезжая мимо разгромленного КПП, командир первого танка мгновенно оценил обстановку и юркнул в люк. Башня танка резко повернулась в сторону уходящих машин, и сразу раздался выстрел из орудия, а за ним длинные очереди пулеметов.

Снаряд разорвался в полуметре от левого переднего крыла «эмки», машину подбросило, и она перевернулась. По машине тут же прошлись пулеметные очереди.

Пулеметная очередь прошла и вдоль борта автобуса. Находившиеся внутри Пенкин и Поляков, с обоих сторон прикрыли телами взвизгнувшую девушку.

Ага-Притора швырнуло вдоль прохода, а сидевший за рулем Степанюк болезненно скривился, но сознания не потерял, и постанывая от боли продолжал вести автобус.

Танки развернулись в боевой порядок и двинулись вслед за беглецами по полю.

В это время над верхушками деревьев появился какой-то странный объект, и почти сразу ствол орудия первого танка разорвала невиданная сила. Одновременно с этим в течение доли секунды взорвались траки гусениц танков, от чего машины закрутило на месте.

Сидевший в кресле пилота космического корабля Абакумов, довольно улыбнулся и ласково погладил приборную панель.

Пенкин уже «познакомил» его с  электронным мозгом корабля предков но, в боевой обстановке он действовал самостоятельно впервые. Пилот мысленно указывал точки прицеливания, а корабль, считывая импульсы мозга пилота, самостоятельно производил расчеты для стрельбы.

Увидев, что противник уже не представляет угрозы для друзей, Абакумов приземлился на поляну, куда уже подъезжал автобус, а следом неслись Фролов и Смирнов, волочащие деда Зины. С первого взгляда сразу становилось понятно, что старик не жилец, и Зина, профессиональная медицинская сестра, это сразу поняла.

Все разом бросились в люк корабля, и еще до взлета Пенкин достал аптечку и сорвал колпачок со шприца.

Зина с грустью посмотрела на любимого, однако, ничего не сказала. В это время Фролов, вытащивший откуда-то моток с бинтом, довольно профессионально начал бинтовать глубокую рану в районе левого плеча старика.

Голова Ивана Никифоровича безвольно болталась, кожа стала неестественно бледной, а из глубокой раны кровь уже не шла. Налицо имелись все признаки смерти.

Непонятный корабль плавно начал подниматься все выше и выше, и вот они уже неестественно высоко над землей.

Зина заворожено смотрела на экраны вокруг, категорически отказывалась принимать реальность. А тут еще эти двое непонятных существ и настоящий великан, скромно примостившийся в углу.

Тут взгляд девушки скользнул по пропитавшейся кровью повязке. Зина удивленно перевела взгляд выше и с изумлением обратила внимание, что остекленевшие до этого глаза Ивана Никифоровича закрыты, а кожа лица приобрела нездоровый румянец.

Хлопотавшие как сумасшедшие  до этого над трупом друзья, теперь расслабленно развалились в креслах. Пенкин придерживал любимую рукой, а развалившийся рядом  зрелый мужчина в сильно поврежденной форме со знаками различия сержанта, блаженно затягивался странного вида папиросой.

Дверь в передней части салона открылась, и оттуда показался еще один мужчина со знаками различия старшего лейтенанта-артиллериста. Поперек всей спины мужчины на гимнастерке явственно отпечаталась цепочка пулевых отверстий, а вот следов крови не наблюдалось.

Старший лейтенант угостился папиросой у друга и так же с наслаждением затянулся. Между мужчинами возник ненавязчивый разговор, вот только его содержание почему-то заставило девушку напрячься.

– А ты знаешь Ваня, что  в мое время тебя бы привлекли к штрафу, за нарушение антитабачного законодательства? – Улыбаясь сказал сержант. Когда он повернулся, Зина с огромным удивлением увидела такие же характерные следы от попадания пуль на его гимнастерке с левого боку, и опять без следов крови.

Старший лейтенант очень серьезно удивился.

– Конечно, нет, Саша. Но, зная идиотизм, процветавший в твоем времени, буду не прочь послушать.

Сержант хитро улыбнулся и начал рассказывать. По мере рассказа Зина постепенно начала сомневаться в состоянии своего психического здоровья, и даже на некоторое время отвлеклась от наблюдения за состоянием столь внезапно и так откровенно наплевавшего на все известные законы жизни и смерти деда.

– Так вот. Наши «мудрые» правители как то озаботились состоянием здоровья народа и приняли закон, запрещающий курение почти везде. В ресторанах, парках, остановках общественного транспорта и даже в электричках и поездах. Кроме этого, они решили, что сигареты должны стоить так дорого, что бы людям стали не по карману.

– И что, все тут же бросили курить? Осторожно поинтересовался Великан.

– Конечно нет. – Улыбнулся сержант.

– Стали больше собираться на открытом воздухе, от чего владельцы ресторанов были не в восторге. В поездах как курили, так и продолжали курить, только теперь «бычки» бросали не в пепельницы, а в переход между вагонами. Короче, как всегда, ОНИ сделали вид, что заботятся о нас, а мы в очередной раз получили возможность лестно отозваться об одной из извечных бед России, причем, конечно же, не о дорогах.

Вот только немного стало обидно от того, что с этого времени наркоманом в нашей стране стало быть проще и почетнее.

– Это как? – Поперхнувшись спросил старший лейтенант.

– Очень просто. Признавая вред курения, наши «мудрые» правители фактически узаконили на территории страны наркотики и наркоманию. Граждане «свободной» России имели полное право иметь при себе одну дозу «дури», и свободно это употреблять, не рискуя оказаться в местах «не столь далеких».

Вот так! Наркоманам у НАС почет и полная свобода, а выкурить сигарету– неимоверное зло.

Ну а если учесть уже рассказанное ранее об узаконивании проституции и растления малолетних, то у Вас, дорогие мои, создастся очень милое представление о моем родном времени и правителях, любящих столь пристально «заботиться» о благе и здоровье народа.

Старший лейтенант ничего не ответил, грустно вздохнул и пересел поближе к Пенкину с Зиной.

Уловив тревожный взгляд девушки в сторону лежащего в проходе деда, офицер поспешил успокоить ее, что именно теперь о здоровье деда беспокоиться не стоит– он проспит часов пять-восемь, и проснется  с очень хорошим самочувствием.

А вот о себе любимой позаботиться просто необходимо, тут он уточнил – имеется  виду здоровье душевное.

Поглядев на разомлевшего рядом с любимой Пенкина, офицер вздохнул, и в течение ближайшего получаса, коротко рассказал девушке о событиях, которые свели вместе столь разномастный коллектив, инопланетных достижениях, например об уколах, при помощи которых можно оживлять мертвых, и о том, что они все живут в другом времени, а сюда прибыли только для того, что бы помочь другу воссоединиться с любимой.

К окончанию рассказа офицер предложил девушке взглянуть на мониторы. Земля стала совсем маленькой, а неестественно черное небо заняло большую часть изображения.

В ходе разговора офицер несколько раз обращал внимание девушки на странных существ в корабле и даже показал, что его кожу пробить нельзя, для чего несколько раз полоснул себе по руке ножом.

К окончанию рассказа, Пенкин встал с кресла и направился в кабину, сказав, что теперь им предстоит направиться к его родителям.

Зина отрешенно поглядывала на окружающих и размышляла о последних событиях, непосредственным участником которых стала.

– Все правильно! Произнес зрелый мужчина в форме генерала госбезопасности. – Работа медицинской сестрой в прифронтовом госпитале во время войны, дает такую закалку психике, что никакие инопланетяне, пусть и даже путешествующие во времени, не способны выбить такую девушку из седла. Никита Фролов. Жил на земле во времена Ивана Грозного. Сержант, он же Александр Смирнов, жил на Земле тогда, когда инопланетяне прилетели, что бы уничтожить жизнь в 201* году.

Наши друзья, голубошерстный– Отон, четырехрукий– Ага-Притор, и большой– Велий,  настоящие инопланетяне. Старший лейтенант, он же Иван Поляков, прошел всю войну и был похищен с Земли инопланетянами  в 1946 году.

А в их времени на Земле есть еще и другие инопланетяне, очень похожие на тараканов, а в грузовом отсеке за дверью сидит самый настоящий дракон.

Зина весело рассмеялась и заявила, что они могут не беспокоиться за ее психику, что она не сомневается в правдивости всего услышанного, очень хочет поближе познакомится с ИХ временем, вот только, в сказки про драконов не верит категорически, хотя и понимает, что человек в форме генерала просто хочет ее  отвлечь от тяжелых размышлений.

Все как то странно затихли, после чего Фролов кивнул четырехрукому инопланетянину. – Эдик, покажи, что ли.

Заросший шерстью по самые глаза четырехрукий здоровяк осторожно протянул ей одну из своих рук, а другой указал в сторону закрытой двери в конце отсека.

Девушка настороженно оглянулась, но все-таки взялась за предложенную руку и направилась к указанной двери.

Здоровяк осторожно приоткрыл дверь. Зина едва только взглянула туда, тут же дико закричала и одним прыжком возвратилась на свое место.

Четырехрукий виновато развел в стороны все четыре руки и возвратился на свое место.

В это время из кабины выскочил Пенкин и сразу набросился на друзей с упреками, что они напугали девушку. Все дружно отмалчивались, и только Ага-Притор попытался объяснить, что он только показал Зине дракона, причем, по ее же просьбе.

– Вот идиоты-переростки, я и то, если мне показать такое чудище без предварительно подготовки, сразу полные штаны наложу . . .

Дружно грохнувший хохот, в котором явно слышался тонкий девичий, наконец-то разрядил обстановку. Особенно, когда девушка уточнила, что ее прямая кишка, все таки, крепче чем у любимого. И такой казус ей точно не угрожает.

Услышав это, сидевший в  углу и упорно избегавший разговора мужчина, с  явными чертами и акцентом украинца, увидев, что девушка вполне освоилась, приподнял край плащ-палатки на соседнем сиденье и продемонстрировал Зине еще одного зверя.

Зина на удивление спокойно отнеслась к виденному и даже попросила разрешения погладить «зверюшку», чем окончательно и бесповоротно завоевала уважение Степанюка, всегда крайне болезненно относящегося к настороженности  окружающих в отношении его домашнего питомца.

Пенкин опять отправился в кабину, а когда возвратился, то сообщил, что временной переход закончен, и они уже во времени, соответствующем часу после его пленения Граберами по месту жительства родителей.

Друзья приступили к обсуждению плана действий. Полякова удивило решение Пенкина переместиться именно в это время, а не раньше, когда отец был еще жив. Однако, уточнение Пенкина  в части, а что бы произошло, если бы ТОТ Пенкин прибыл в деревню и не застал там родителей, все объяснило.

Почти сто процентная вероятность – он бы не попал в плен к Граберам, и, соответственно, сейчас у них бы не было пилота по фамилии Пенкин. Опровергнуть этот довод или предложить что либо альтернативное, никто из присутствующих не смог. Поэтому план экспедиции начали обсуждать с учетом нынешних событий.

Поселок Памяти 13 Борцов в Красноярском крае– родина Пенкина, получил свое название  в честь расстрелянных белогвардейцами 13 рабочих. Полста километров до города Красноярска и 20 километров до железной дороги в 1942 году давали все основания устойчиво причислить его к категории дремучего захолустья.

Участковый оперуполномоченный Спиридонов Олег Николаевич задумчиво перебирал бумаги на столе своего предшественника, бесследно исчезнувшего  чуть больше месяца назад.

Ввиду немногочисленности представителей власти поселка, все они размещались в одном доме, выделенном под поселковую администрацию. В доме имелся «кабинет», в котором стояли три грубо сколоченных стола  и небольшой зал собраний, периодически использовавшийся как сцена для местной самодеятельности и иных общественных нужд.

Сейчас  в «кабинете» так же присутствовали глава поселения Емельян Афанасьевич Пугачев, еще в годы гражданской заслуживший уважительное прозвище Атаман и главный бухгалтер с непроизносимым именем и отчеством, от чего его называли исключительно по фамилии– Шниткерсон.

Иные «должностные лица», в подавляющем большинстве состоящие из представительниц «слабого» пола, причем в его не самом цветущем возрасте или точнее, далеко уже не цветущем, отсутствовали по уважительным причинам– срыв плана по лесозаготовкам и явное не понимание процессов дегустации самогона при обсуждении государственных дел.

Представители поселковой власти степенно ожидали, пока милицейское начальство разберет бумаги предшественника, усевшись за соседним столом, на котором томилась четверть самогона и не богатый набор закуски времен военного коммунизма.

Спиридонов вот уже пять минут держал в руке слегка помятый и оборванный в нижней части лист, вырванный самым варварским способом из ученической тетради, и осмысливал прочитанное.

Как следовало из этого служебного документа, названного писавшим «рапорт», его предшественник докладывал на имя начальника милиции, что третьего дня ( к сожалению более точных временных данных не имелось) он, оперуполномоченный Тугарьев, в трех верстах на юг от поселка, у Козлиного ручья, встретил врага Советской власти– кулака Борового и именем Советской власти приговорил его к высшей мере социалистической защиты, а потом и закопал возле березы. В нижней части рапорта имелся мелкий рисунок– карта, где крестом обозначалось  место упокоения упомянутого врага Советской власти в совокупности с изображением развилки дорог и дерева.

– Скажите, Шниткерсон,  я слышал, что Вы приехали в это поселение из Бердичева еще в 1920 году. А назад в родные края не тянуло? – Как то не к месту спросил Спиридонов бухгалтера.

Бухгалтер удивленно посмотрел на милицейское начальство и ответил как истинный представитель своего древнего народа вопросом на вопрос: – А вы бы бежали обратно туда, где Вас долго и нудно убивали?

Спиридонов глубокомысленно воспринял столь емкий ответ, осторожно положил на стол изученный документ и пересел за соседний стол.

Глава поселения разлил содержимое по стопкам, и поднял тост за здоровье товарища Сталина.

За неторопливым обсуждением дел поселения, четверть самогона становилась все легче.

Когда Штиткерсор, со свойственной только его народу необъяснимой скорбью, выставил на стол вторую бутыль, в комнату просочилась девочка лет десяти, четко по военному доложившая Пугачеву о том, что  сейчас видела младшего Пенкина, прибывшего недавно домой после лечения в госпитале, в компании со вторым, неизвестно откуда взявшимся мужчиной в военной форме. Оружия у них нет.

– А ты откуда девонька знаешь, что оружия нет? – Глубокомысленно уточнил уже изрядно подуставший от дел государственных Спиридонов, и почему то строго вперил взгляд в Шниткерсона, впрочем, философски спокойно воспринявшего такое, и тут же ответившего за смутившеюся от присутствия чужого дяденьки девочку:

– Ты, уважаемый Олег Николаевич, поверь нашей Любоньке. Ее сведения всегда точные и верные. Или ты подумал, что она только увидела чужих, и уже побежала к нам? Нет. Она обязательно еще и посмотрела в окошки.

Спиридонов вздохнул и потянулся  к ППШ, мирно стоящему у окна, а затем вопросительно посмотрел в сторону собутыльников. Представители поселковой администрации переглянулись и из стоящего рядом со столом ободранного и неприметного ящика извлекли два обреза.

– Еще от твоего предшественника осталось. – Смущенно пояснил Шниткерсон, выудив из ящика несколько обойм с патронами и очень умело снарядив магазин обреза. – Да и зверье, что то обнаглело в последнее время.

Спиридонов решительно встал и направился вслед за добровольной помощницей выяснять, что за гость появились в  поселке, да и у самого фронтовика он еще документы не проверял. Шниткерсон и Пугачев уверенно двигались в кильватере милицейского начальства.

Пенкин посадил корабль в  двух километрах от поселка на хорошо знакомой  с детства полянке.

Сначала Дмитрий решил идти один, однако, друзья категорически воспротивились этому.  Поселение, конечно не прифронтовой город, но осторожность никто не отменял.

Несмотря на провал в Саратове, решили действовать с теми же документами и составом– Пенкин и Поляков.

В этот раз группе прикрытия вообще ничего не мешало. Поселение окружала буйная растительность, предоставлявшая самые широкие возможности для скрытного передвижения и наблюдения.

Друзья не стали «мудрствовать лукаво» и решили сказать матери Пенкина, что к нему в гости приехал сослуживец, прознавший, что его друг приехал домой погостить. Друзья просто вошли в поселение по дороге, отворачивавшей от Красноярского тракта, решив объяснить при необходимости любопытствующим, что друг от Красноярска добрался на попутке, а уже остальной путь проделал пешком, а Пенкин встретил его, прогуливаясь за пределами поселка.

Таким манером население поселка путешествовало довольно часто, так что чем-то из ряда вон выходящим такое не являлось.

На слегка подрагивающих ногах Дмитрий подошел к калитке и вошел во двор.

Не считая прошлого раза, он не был дома с 1936 года, когда отправился поступать в военную школу летчиков и летнабов морской и сухопутной авиации имени Сталина. После окончания школы летчиков он тут же убыл в свою воинскую часть, так как категорически не представлял себе, как можно тратить время на какие то там отпуска и иные легкомысленные времяпровождения. 

Учиться, учиться и еще раз учиться– были не просто слова или лозунг, это выражение являлось самим смыслом жизни. Ведь впереди еще столько не сделано. Вот только тогда он совсем не думал о том, что его годы,  и годы родителей, текут совсем по разному.

 Как легкомысленна и эгоистична юность! Твоя жизнь представляется невероятно долгой, и ты невольно думаешь так же и о жизни других. Ну, что может случиться за каких-то пять-десять лет. И вот, эти самые пять лет прошли, а вместе с ними и жизнь, срок которой определил всевышний, или кто там еще есть, отцу.

Дмитрий всегда считал, что с отцом ничего плохого случиться не может. Отец, легко поднимавший сына над головой, ворочавший огромными бревнами при строительстве дома, к слову которого прислушивались односельчане, с оружием в руках отстаивавший Советскую власть, оказывается, в последние два года не мог самостоятельно ходить дальше двора, не мог сам набрать воды из колодца и еще много много не мог.

 А его сын, все откладывал и откладывал поездку домой. Ну а потом война. Страшно осознавать, что  у тебя не нашлось времени проведать родителей. И этому помешали дела, которые ты до этого считал исключительно важными, а теперь, когда осознал, что все это банальная суета, исправить ничего уже нельзя.

Двор требовал ухода, а забор ремонта. Крыша сарая опасно просела. А сам дом навевал чувство грусти.

Дмитрий подошел к двери и тихонько постучал. Ответа не последовало, и он постучал уже сильнее. Так и не дождавшись ответа, толкнул дверь и через темные сени прошел в дом.

Он знал каждый уголок дома и сейчас с грустью воспринимал произошедшие изменения, к сожалению, не в лучшую сторону.

Половицы чуть заметно играли под тяжестью двух здоровых мужиков, вероятно, из-за того, что лаги начали подгнивать.

Дверь жалобно скрипнула и открылась с явным перекосом.

Пахнуло затхлым воздухом. В темной комнате был порядок, но все равно вид был какой то обреченный. Казалось, даже потолок стал ниже.

За печкой, в обычно отгороженной занавеской спальне родителей послышался шум, и навстречу друзьям вышла мама Дмитрия, которой он и представил друга.

Мама прищурившись взглянула на вошедших, и тут же почему то  бросилась обнимать сына, хотя Дмитрий отсутствовал всего не больше пяти часов.

Пенкин, поддерживая мать, усадил ее на лавку у стола, а сам сел рядом. Мама замерла прижавшись к сыну.

Поляков, неловко потоптавшись на месте, тихонько уселся на лавочку у печки.

Мать и сын сидели не шевелясь и молчали. Казалось, им совсем не нужны слова. 

Внезапно женщина встрепенулась и попыталась встать.

– Ой, что же я старая! К сыну друг приехал в гости, а я его даже не попотчевала. С разносолами конечно не густо, но, что Бог послал!

Дмитрий мягко удержал маму на месте, хотя это была чистая формальность. Женщина оказалась такой слабой, что, в сочетании с необычайным волнением, полностью лишило ее способности ходить.

Пока Дмитрий успокаивал маму, Поляков шустро выудил из вещевого мешка продукты и подарки.

Пенкин укутал плечи мамы огромным пуховым платком, а на ноги одел короткие меховые сапожки.

Из глаз расчувствовавшейся женщины хлынули слезы.

Что бы хоть как то успокоить женщину, Поляков хлюпнул на дно рюмки коньяку и предложил отметить возвращение сына домой. Пенкин с волнением посмотрел на предлагаемую маме рюмку и, убедившись, что на дне жидкости не больше чем толщина волоса, согласно кивнул головой.

Друзья подняли свои рюмки под тост «За возвращение домой», но мама категорически отказалась притрагиваться к пустой, по ее мнению, рюмке.

Раскрасневшийся Дмитрий попытался чуть-чуть долить, но после замечания мамы, что ему жаль для нее выпивки, с огромным волнением налил до краев.

Стоить отметить, что деревенские рюмки всегда отличались тем, что имели вместимость 100 граммов. Собственно говоря, в то время пили двумя способами– стаканом или «рюмкой» в полстакана.

Анна Ивановна внезапно окрепшей рукой подняла «рюмку», выпила до дна и опять обняла сына.

Поляков с уважением посмотрел на внезапно помолодевшую женщину, отметив про себя, что не один десяток носов и челюстей были поломаны только за возможность получить ее благосклонный взгляд.

Иван невольно посмотрел туда, где обычно размещают семейные фотографии и иконы. Здесь все было на месте. Скромная, но очень ухоженная иконка с лампадкой, а чуть правее на стене фото молодых.

Подойдя поближе, Иван признал, что явно поскромничал относительно десятков носов и челюстей. Тут дело «попахивало» форменной Варфоломеевской ночью, имеется ввиду, по количеству пострадавших.

Он вернулся за стол и опять налил коньяк по «рюмкам». Но тут Анна Ивановна решительно отстранилась от выпивки, мотивируя, что уже выпитого ей достаточно для того, что бы прийти в себя от волнения.

Уединившись в свою комнату на несколько минут, Анна Ивановна предстала перед друзьями совсем другой женщиной.

Ладно сидящее платье, в сочетании  с подаренным платком, выгодно подчеркивало отлично  сохранившуюся ладную фигуру. Вот только подаренные сапожки она попросила у сына разрешения пока не одевать, уж больно они казались ей непривычны.

Добавив к выложенным на столе продуктам хлеб, домашние соления и несколько яиц, Анна Ивановна приступила к расспросам друга сына про его жизнь.

 Разговор явно уходил в сторону от необходимой темы, и Дмитрий решительно взял инициативу в свои руки.

Поляков понял, что сыну и матери необходимо пообщаться наедине, осторожно прихватил из вещмешка вторую бутылку коньяка, пару луковиц, краюху хлеба и потихоньку вышел во двор.

Разместившись на завалинке, Иван принялся наслаждаться тихим и спокойным вечером, периодически  позволяя себе глоток «живительного напитка».

В доме зажгли керосиновую лампу, и ему отчетливо было видно два силуэта. Пенкин решил не мешать и возвратиться в дом, когда они уже наговорятся.

А  в это время Дмитрий все никак не мог перейти к самому главному вопросу. Он категорически не знал, как сообщить маме, что он хочет пригласить ее жить с ним   в другом времени. 

Он сообщил, что познакомился и намерен соединить свою жизнь с чудесной девушкой по имени Зина. Все-таки рассказал, в какой переделке так пострадал его внешний вид, правда тут же заверив маму, что есть врачи, способные почти полностью восстановить его нормальный облик.

Но не это главное, а то, что теперь ему предложили новое место жительства, куда они могут . . .

В сенях раздались тяжелые шаги, дверь грубо распахнулась, и на пороге возник здоровенный мужик в сильно потертой милицейской форме с автоматом ППШ в руках, а за ним еще две темные личности, выставившие  в комнату стволы обрезов.

Наконец милиционер чуть дальше прошел в комнату и из-за его спины показались два пожилых гражданина, одного из которых его мама поприветствовала как Афанасьевича.

– Документы! – Хмуро произнес милиционер и бесцеремонно направил ствол оружия на мать и сына, сидевших на лавке лицом к входу.

Пенкин искренне пожалел, что не сидит на противоположной лавке и не имеет возможности закрыть маму собой.

Ну ты и алкаш Афанасьевич! Ты, что моего сына не признал? Все пропил старый черт– и глаза и память.

Тот, к кому обращалась мама, бочком обошел милиционера, и слепо щурясь, уставился на Дмитрия.

Итак не обладающий хорошим зрением, да и еще не улучшившимся в результате обильного возлияния, Пугачев долго не мог сфокусировать взгляд.

Наконец это ему удалось, но тут у Пугачева волосы встали дыбом. Перед ним находился настоящий черт. Все-таки не зря по поселку ходила молва, что Анна Пенкина общается с сатаной, уж больно она была красива, даже сейчас.

И вот угораздило ему встрять в такое!

Пугачев отшатнулся и вскинул обрез. Пенкин, уже начавший расстегивать карман гимнастерки, упустил момент возникновения опасности, да и не предполагал, что она может возникнуть, когда его уже представили. Ведь все документы у него подлинные.

Уловив непонятное движение, Дмитрий поднял глаза и увидел направленный в его сторону ствол обреза и безумные глаза старика, глядевшие куда то в сторону.

Поняв, что сейчас может произойти непоправимое, Пенкин, к этому времени уже вышедший навстречу старику с обрезом, попытался встать на линию огня, и тут, как в замедленной съемке увидел растущий из короткого ствола сноп пламени, а затем почувствовал сильный удар в область правой щеки. От удара Дмитрия развернуло, и он с ужасом увидел, что тело мамы отлетает к окну.

Пугачева несколько задело то, что статная и очень красивая женщина категорически проигнорировала его как представителя власти и вступила в перепалку с Афанасьевичем, но он все-таки решил не вмешиваться, особенно, когда женщина назвала своего гостя сыном.

Сам Пугачев встретил войну в Прибалтике, был тяжело ранен в ноябре 1941 года под Ленинградом, а через неделю, вместе с полусотней таких же раненых, на небольшом кораблике отправили через Ладожское озеро, пока лед окончательно не прервал сообщение между осажденным городом и Большой землей.

В трюмы поместили воспитанников младшей группы детского дома, а раненых разместили прямо на палубе.

Он запомнил как седовласый капитан с жаром объяснял женщине с петлицами капитана медицинской службы, что в такой холод он не довезет до места назначения раненных, так как они просто замерзнут, но та, сняв свою шинель и прикрыв ею молодого паренька с ампутированными ногами, развернулась и ушла с пирса со словами, что лучше так, чем они все умрут на этом берегу.

Дальнейший путь он помнит урывками. Вот, совсем молодой матросик выволакивает из трюма матрасы и обрывки брезента, что бы укрыть раненных. На пареньке только тельник и зимняя шапка. Вот, этот же паренек над его головой грохочет спаркой зенитных «максимов», в потом падает рядом, придерживая рукой вываливавшиеся кишки. Вот, он отчетливо видит самолет с крестами на крыльях, и от них прямо в него тянутся трассы пулеметных очередей. 

Больше Пугачев ничего не видел. Только в госпитале узнал, что их кораблик, в свое время выполнявший прогулочные рейсы по Неве, а потом вдруг ставший боевым судном обзаведясь единственной спаркой зенитных пулеметов, все-таки смог дойти до пункта назначения.