Текст книги "Кроличья ферма попаданки (СИ)"

Автор книги: Дия Семина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Дия Семина
Кроличья ферма попаданки

Глава 1.

– Есть кто? Эй, хозяева! Это не ваша ли барышня? Гляньте, а то нашёл на перекрёстке, совсем плоха, лежала как подкошенная былинка на обочине-то…

Грубый пинок в хлипкую дверь, заставил дом вздрогнуть и устало скрипнуть засовом. На пороге возникла тощая старушка, хотела было призвать к совести. Но когда испуганно взглянула на «гостя», и поняла в чём дело, запричитала, неустанно взмахивая руками, словно отпугивая дурные вести:

– Да, что ж так долбить-то, дитятку напужал, и так молчит горемычная, а ты её… Ох, мать честна! Наша Алёнушка, да как же! В город она шла, письмо-то отнести, ну усё, нам тяперьчя только в церкву на паперть…

Скрип дома, плач ребёнка и стенания старушки заставили меня вздрогнуть, открыть глаза и ужаснуться. Все ощущения вонзились в тело разом: и затхлый запах вперемешку с табаком от длинной косматой бороды незнакомца, и боль во всём теле, и пронзительный холод, и оглушающие звуки.

Что вообще происходит? Дёргаюсь, пытаясь осмотреться, но бородач расценил мой порыв, по-своему, ещё больнее прижал к себе и встряхнул, чтобы не рыпалась раньше времени.

– Нашёл вот, – осмотрелся, заметил топчан в углу и быстрее избавился от меня, как от прокажённой. – Пойду я, и без того задержался!

– Да идите, чего уж, так хоть дома помрёт, все вместе сгинем от голоду-то, – старушка присела рядом со мной, схватила на руки плачущего ребёнка, и такое жалостливое лицо сделала, что я невольно зажмурилась, будь у меня хоть что-то – всё бы ей отдала.

– Э-э-э-эх! Так и знал, что тут бед не разгребёшь. Сейчас!

Мужик, шумно топая, вышел и через минуту вернулся, на стол вывалил несколько варёных яиц, хлеб и калачи, подумал, сломал сдобу пополам и подал кусок малышке. Та вцепилась в еду и сразу замолчала.

– Это вы сколько не ели? – почесал затылок и замер в нерешительности, прикидывая, можно ли ещё сбежать, или уже поздно и он теперь в ответе за нас.

– Третий день, но малышка утром мучной кисель-то ела…

Проскулила старуха и не выдержав, схватила яйцо со стола, очистила и откусила, закрыв глаза от блаженства. Как, однако, мало надо человеку.

– Ну, так дело не пойдёт! Положи яйцо, старая, сейчас огонь разожгу, вскипятим воду. Растолку яйцо, сделаем похлёбкой, хлеба покрошим, и до завтра вам хватит. А к обеду мы с женой приедем, привезём вам, чем богаты, поделимся. Эк вас судьба, это что такое надо совершить, чтобы вот так… хоть бы кур…

Мужчина снова осмотрелся, и неприятно, горько вздохнул.

– Да были куры, были. Графские охотничьи псы всех разодрали, чтоб ему… Проклятый. А так ссыльные мы, Алёнушка-то из знатных, да муж паскуда, обокрал своих сотоварищей, да и сбёг в заграницу, а нас кредиторы по миру…

Старуха так и не смогла расстаться с яйцом, зажевала его, запивая холодной водой, и только потом встала помочь спасителю с кастрюлей. Через несколько минут запах дыма и потрескивание огня в небольшой печи заставили меня снова открыть глаза. Так и не поняла, что произошло, о ком рассказала старуха, и почему я Алёна, когда я Алла, и почему малышка подползла ко мне под бок, прижалась и молча наблюдает за суетой вокруг печи.

Мужчина принёс ещё хвороста и спросил старушку, поглядывая в мою сторону.

– А на работы? Прачкой там али горничной? Грамотная же, мож, учительствовать?

– Так, у неё все деньги тут же отберут, у этих гадов кредиторов на одну котлету меньше, а у нас погибель. Это нас так в назидание другим, что бывает с семьями-то отступников. Ещё говорили, что могло быть хуже, долговая яма или каторга. Муж-то преступник! От неё все отвернулись и родня, и друзья. Никто нас за своих-то более не считает. Я старая, никому не нужная, вот и пошла за госпожой в ссылку-то…

– Изгои, значит, – задумчиво произнёс мужик и снова посмотрел в мою сторону, а я даже пошевелиться не могу. Просто в ахе от всего, что слышу и чувствую, жду, когда проснусь в своей мягкой, тёплой постели от аромата свежесваренного заботливой кофемашиной кофе, ведь это сон, просто дурной сон и он обязан закончиться.

– Ма-ма… ням… ма…

В этот момент малышка прилегла рядом и «воткнула» в мой рот кусочек калача.

Это не сон…

Глава 2.

«Я сильная! Я справлюсь!» – вспыхнуло в сознании и снова потухло, в этом тщедушном теле всё как-то затухает и не позволяет стряхнуть с себя дурноту. Пыльное платье сдавливает шею, руки и ноги онемели, пошевелиться не могу. Мне противно лежать в такой грязи, противно видеть затхлый дом, и безумно жалко малышку, что лежит рядом со мной в ожидании похлёбки.

Самое ужасное – это всё реально. Не сон, не бред и не розыгрыш. Сколько бы я ни убеждала себя, что это мне чудится, реальность кричит об ином. Что-то произошло, и я вдруг оказалась здесь. Пока даже не успела осознать слов старухи про мужа, про псов, и какого-то графа…

Графа?

Это совершенный бред.

Значит, всё-таки сон. Снова закрываю глаза и пытаюсь вернуться в своё безопасное вчера.

– Эй! Алёна, приподнимись-ка, похлебай, всё лучше будет-то, – старушка подсела с глубокой тарелкой и теперь по очереди небольшой ложкой кормит голодную девочку и мне пытается в рот впихнуть еду.

Мужчина посадил меня как тряпичную куклу, облокотив на холодную стену, окончательно прогнав надежду, что если уснуть, то...

Тёплая жидкость оживила и мгновенно пробудила лютый голод. С жадностью глотаю всё, что мне вливают в рот, но терпеливо жду своей очереди, потому что малышка такая же голодная, она как котёнок-подкидыш жадно набрасывается, и почти не жуя заглатывает.

Спаситель рукавом вытер слезу, словно в глаз что-то попало и негромко объявил о скором возвращении.

– Ну вот уже лучше! До завтра проживёте, запритесь. Поеду! Вернёмся с женой, поможем вам, и как у людей рука не дрогнула обобрать женщину с малышкой.

– То нелюди, ты, мил человек, по себе-то не суди! Это ты – людь, а они хуже нечисти, – проворчала старуха и снова всунула полную ложку с раскисшим, тёплым хлебом мне в рот.

– Бывайте! Это вы для нелюдей изгои, а для людей – свои, не пропадёте, поможем! – на этой оптимистичной ноте мужчина вышел из избушки и уехал.

– Выживем, как же, письмо-то не отвезла? – старушка отставила пустую тарелку на стол, отряхнула руки и уставилась на меня, с явным раздражением и недовольством.

– К-какое письмо?

– Так, дальней родственнице, чтобы приехала и нашу Полину-то забрать, да удочерить. Вы ж вчерась решились.

– Ничего не помню, что вообще произошло?

Старуха ругнулась, хлопнула себя по коленке и осторожно в складках моей пыльной юбки нашла маленький конверт и платок, завязанный в узел. Развязала и подала огромный рубиновый перстень.

– Всё, что осталось от вашего наследства. Без памяти-то вы совсем пропащая, делать-то что? Подыхать? На милости людской век не прожить! Это мне уже всё равно, своё отжила, а Полю-то пошто на муку обрекать?

Она действительно рассердилась, а мне пока и ответить нечего.

Осторожно вскрыла письмо и прочитала, не сразу получилось, от слабости строчки плывут перед глазами.

«Дорогая Мария Ильинична, пишет вам скорбящая и терпящая страдания Алёна Павловна, ваша племянница. Дела мои настолько плачевны, что до следующего года не доживу, но более всего боюсь за судьбу моей дочери – Полины Назаровны Стрельцовой. Она ещё совсем малышка, но сегодня мне уже нечем её кормить, а способов заработать нет вовсе, ни единого. Проклятые кредиторы мужа издеваются, доводят до исступления абсурдными поборами, думают, что Назар Еремеевич знает о моём положении и решится вернуться, но он бросил нас. Умоляю, заберите мою дочь, если судьба сжалится надо мной, то я вернусь за ней, если нет, то я даже боюсь подумать о будущем. Уповаю только на то, что о нашем с вами родстве никто не знает и мою дочь у вас не найдут».

Ниже адрес этой самой лачуги, где мы сейчас лежим с дочкой, среди серых грязных тряпок.

Это форменный абсурд. Ни в каком здравом обществе вот так обращаться с невинными матерью и ребёнком нельзя, мало ли что сотворил подлец муж, тут либо всё сделано тайно, либо Алёна глупая, либо «друзья-кредиторы» мужа – преступники, каким законы не писаны.

С одной стороны, надо бы уже паниковать, но с другой стороны, в душе вскипает то самое обострённое чувство справедливости, какое мне всегда очень мешает жить.

Что это такое открывается?

А я знаю, гештальт – какой я пока не закрою – не успокоюсь.

– Рановато мне думать о возвращении, рановато. Надо бы тут порядки навести, уж у меня не забалуют! – внезапно я услышала свой «родной» голос, низкий, грудной – голос Аллы Васильевны Савиной, дамы солидной, серьёзной и страстно любящей порядок во всём…

Этот голос, что вырвался на волю внезапно заставил старушку вздрогнуть и посмотреть на меня, как на говорящую скульптуру. До-о-о-олго посмотрела и внезапно перекрестилась: «Свят, свят, свят, итишь тебя, напугала, басом-то, точно умом с голодухи тронулась!»

Показалось, что я уже отдохнула. В такой ситуации – дольше лежать, быстрее голодать, мужчина, конечно, умничка, уважаю таких ответственных, но старушка права, всю жизнь на подаяниях не прожить!

Бодренько так вскакиваю на неокрепших ногах и плавно заваливаюсь.

– Ладно, завтра начнём с подвигов, а сегодня, хоть бы платье сменить, есть у меня хоть что-то чистое? – и снова неуместные командные нотки, сама вздрогнула, неужели я так раньше разговаривала.

– Это и было чистое, но вон в сундуке рубаха и юбка, сейчас подам, – всё ещё сторонясь и пугаясь моего нового голосины, старушка подала свежую одежду. Вполне сносную, деревенскую пару: юбку из плотной ткани и широкую рубаху с вышивкой на рукавах. Правда, сопроводительный комментарий меня вдруг озадачил. – Это моё похоронное, другого нет.

Похоронное?

Слово какое-то неприятно знакомое, застрявшее в горле удушающим комом. Что-то мне снова нехорошо. Боевой настрой крошится, как старый бетон…

Кажется, я впервые подошла к тому самому острому вопросу и осеклась, страх заставил отступить и не копать глубже, потому что в душе, я уже догадалась…

Стаскиваю с себя пыльное платье, осторожно, чтобы не задеть рукой закопчённый потолок, надеваю длинную рубаху, и в этот момент на дворе послышался лай нескольких псов.

– Принесла нечистая, – проворчала старуха, схватила девочку и забилась в угол, а я так и стою с юбкой в руке, не понимая, что делать-то, это кто-то плохой? Граф? Кредиторы?

Кажется, в нашей ситуации хороших «гостей» ждать особой надежды и нет.

Глава 3. Очень сердитая женщина

– Эй! Выйди, хозяйка, разговор есть! – дерзкий, грубый и очень громкий крик заставил меня вздрогнуть, а бабку вжаться в угол на топчане, поджав ноги.

– Это тот, кто у нас кур изничтожил? – шёпотом спрашиваю и быстрее натягиваю юбку. Волосы растрепались и рассыпались по плечам.

Старуха кивнула и ещё крепче прижала к себе Полину, проворчала:

– Да кто их знает. Может, и из города нас нашли, может, и графские охотники, одни подлецы кругом. Не ходи… Отсидимся!

Ничего хорошего меня сейчас не ожидает, это точно, я вижу красноречивый панический страх няни.

Сил нет, но взглянув на испуганную малышку, заставляю в себе проснуться стерву-мать, кошку, защищающую своего котёнка от своры псов…

Молча беру старую кочергу, и надеясь не завалиться от головокружения, делаю «уверенный» шаг к двери.

– Не ходи, дурында, он на тебя псов натравит…

– Псов? На человека? – я уже впала в ярость…

Резче, чем собиралась, распахнула дверь, ожидая увидеть каких-нибудь алабаев или ротвейлеров, на худой конец. А тут какие-то похожие на доберманов или ретриверов, но на вид сущие пигалицы, а не собаки, знавали мы и крупнее. Уж я таких кобелей с детской площадки нашего двора гоняла… Не чета этим!

– Алёна Павловна, никак сами вышли меня встретить? Я к вам снова с гостинцем, надеюсь, не напугал?

Я слегка опешила: смотрите, какой добропорядочный гражданин.

– А псы зачем? Чтобы накормить и напугать, или если не возьму гостинцы, то…

– Так, я с псами раз в несколько дней объезжаю все владения, за порядком слежу, в прошлый раз у нас не заладилось общение, вот решил снова подъехать, проверить. Я, знаете ли, не люблю беспорядок на границе наших владений.

С каким он видом-то восседает, но смотрит на меня, как на пугало.

– Я, знаете ли, тоже не люблю беспорядок. Особенно когда слабых обижают, ваши псы разодрали моих кур. Это не потому ли, вы приехали, чтобы убедиться, что мы здесь совершенно в бедственном положении и скоро либо сдохнем, как те куры. Либо пойдём милостыню простить. Спасибо, мы вашей помощью очень сыты! И нечего по моей территории со своими псами разгуливать, прощайте!

– Женщина! Не зли меня, возьми еду! Сама можешь не есть, раз такая гордая, а это для девочки!

– А то что? Сначала псами хозяйство изничтожил, потом подачки, это чтобы я в полицию не пожаловалась?

Он лишь хмыкнул: где я и где полиция. Кажется, я одна не понимаю комичности и одновременно ужаса своего положения.

– Я ещё не придумал, но что-то точно будет! Ты же на работы приходила устраиваться и сбежала. Или работать лень, а на паперти стоять в самый раз? – он вдруг повысил голос, псы взвыли и отбежали.

Смотрите какой, праведник, морали меня учить вздумал!

Эх, знать бы, что произошло в нашу первую встречу, и в последующую, но явно ничего хорошего.

– Видать, условия работы не самые подходящие оказались! Всё, уезжайте, надоело. Завтра ко мне с помощью приедут из деревни, от ваших подачек я откажусь. Ненавижу быть должной, особенно таким, как вы.

Он вдруг очень лихо спрыгнул с коня и подошёл, не обращая внимания на кочергу, какой я уже фактически замахнулась на него и замерла. Бежать поздно, да и некуда.

– Готова ударить?

– И не раз!

– Я в первую нашу встречу повёл себя очень некрасиво, признаю, но ты могла сказать, что ситуация плачевная. К чему гордыня? Ты больше не госпожа, ты одна из нас.

– Секундочку, что значит некрасиво, и что значит одна из вас? Это что ты мне такое предложил в нашу первую встречу? Ах ты! Сутенёр проклятый.

Праведный гнев, еда в животе и кочерга вдруг сделали со мной то, чего он явно не ожидал, разбудили дикую кошку. Адреналин затуманил разум, и я со всей дури взмахнула кочергой, да так, что листья полетели от куста, какой попал под руку.

Псы залаяли, мужик отскочил, а я потратила последние силы и теперь, как старуха, встала, опершись на единственное оружие кочергу, как на клюку.

– Ненормальная, я тебе всего-то предложил…

– Что постель? Убирайся…

– Содержание.

Он вдруг покраснел. Да боже мой, совесть где-то нашлась? Содержатель чёртов.

– Уезжайте подобру-поздорову, не злите меня.

– Ты всё не так поняла!

– Я поняла так, как оно есть, видимо. Сначала деньги, потом постель, а потом снова сослать и выкинуть, как ненужную вещь! С меня хватит!

– Я дам тебе неделю, ну, может, две, если не справишься, заберу силой! Поняла! Не позволю, чтобы на земле, где я управляю, ребёнок от голода умирал из-за гордыни матери.

– Это не гордость, а честность, я не подстилка.

– Ты себя в зеркало-то видела? Подстилка, тоже мне нашлась, тебя год откармливать надо, чтобы захотелось спать рядом и о кости твои не колоться, а уж про всё остальное, с таким характером и вовсе не встанет на тебя ничего. И что только время теряю! Держи, это для ребёнка, подстилка, тьфу, слово-то какое! Скоро вернусь!

Мой рот открылся, глаза округлились, а с губ сорвалась очень неприличная фраза: «Каков подлец, это надо как вывернул, сам клинья подбивал, предложил чёрт знает что, а теперь я же ещё и крайняя!»

Незнакомец воткнул в траву корзину, да так резко, что бутыль с молоком звякнула, развернулся и уже с седла крикнул:

– Через пару недель всё равно моя будешь.

– Не дождёшься, я замужняя, замужем за козлом, так что, ищите себе другую содержанку. А если в следующий раз увижу на своей земле ваших псов, то кочергой!

Взяла корзину и пошла в дом.

Управляющий что-то непристойное выкрикнул псам, чтобы под копытами не крутились и умчался.

– Эй! Смотрите, добрый дядя нам еду привёз из дворца! Надо же, какие заботливые, оказывается, здесь мужчины! – довольная своей маленькой победой, вхожу в дом и вдруг встречаю странную агрессию в свой адрес.

– Не подходи, ведьма! Не Алёна ты! Ведьма! Но надо как, а! Этого мужика вся округа биться до заикания, а ты не иначе околдовала его! Не подходи.

Не обращая внимания на вопли старухи, ставлю на лавочку корзину и выгружаю на стол её содержимое.

– Ведьма, не ведьма, а еду добыла. Отличная, между прочим, еда. И грудинка копчёная, и мука, и пшено, и некоторые овощи, и хлебные лепёшки, и даже сыр. А вот и бутыль с молоком, хорошо не разбилась, когда упала. Кажется, у нас сегодня пир. Но сразу много есть нельзя, плохо будет.

Голод и любопытство взяло верх над няней, и она не стерпела, подползла ближе, улыбнулась и проворчала: «От ведьмы в хозяйстве проку больше, чем от кисейной барышни, режь мясцо, режь!»

– То-то же! Напомни-ка, ведьме, как тебя зовут.

– Ганна, точно ты ведьма, – старуха покосилась на малышку, потом на кусок мяса, что я начала отрезать и решила, что лучше с «ведьмой» и с едой, чем с настоящей Алёной, гордой, но голодной.

«Сражение» меня изрядно обессилило, но я прекрасно знаю таких хамоватых мужиков, им нельзя показывать слабину. «Моей будешь!» – вспомнила, закатила глаза, мол знаем мы вашего брата, вот ты где у меня будешь, через две недели. Забывшись, сама себе показала фигу и ухмыльнулась, что и говорить, приятная, лёгкая победа.

Ещё тёплая вода из чайника разлита по кружкам, мясо нарезано тонкими пластинками, хлеб, сыр, всего понемногу, мы молча жуём, пока Ганна не решилась на откровенность.

– А я уж думала, что ты пойдёшь в полюбовницы к этому…

– А чем он плох? Женат? Вроде ничего так мужчина, крепкий, не писаный красавец, но и не урод, вполне красивый, и даже опрятный, что у такого рода мужиков – редкостная редкость. Дурной?

– Про жену или семью не знаю, но говорят злющий, как чёрт, ой, не за столом будет помянуто. У графа дюже дорогие розы, уж такие красивые, вот этот пёс и охраняет сад-то графский, как зеницу ока.

– А ты, Ганна, откуда всё это про сад знаешь?

– Так, мы ходили наниматься, он тебя и заприметил, сказал, что для тебя одна должность – его постель греть, ну, может, и не так сказал, но ты же злющая выскочила и что-то прошипела, что к ним более ни ногой, я уж думала он тебя того.

Я не выдержала и рассмеялась. Вот обломала мужику хотелку. Если б в первый же раз он это самое «того» получил, то не примчался бы.

– А по мне, если он действительно крепкий управдом, то это ж только на пользу. И с чего бы ему всем нравиться, если он обязан следить за порядком? Ладно, он уже отказался от меня. Видать, осталась я без «жениха». Но за кур, ему надо изрядно отомстить, пусть теперь ходит кругами, поправлюсь, похорошею, и будет он локти кусать, да на кочергу поглядывать! В полюбовницы мне совесть не позволит, так что...

Ганна хихикнула, вкус настоящей еды растопил её недоверие.

Глава 4. Хозяйство

Голодный обморок, сражение за корзину с едой и переживания за малышку, заставили меня слегка прижать хвост, отказаться от новых подвигов и лечь с дочкой на топчан, обняться и уснуть до вечера.

Ганна без лишних разговоров, убрала еду в корзину и улеглась на широком сундуке, укрывшись тулупом вмиг захрапела, но даже её громкие трели не помешали нам выспаться.

Вечером я вспомнила об очень важном деле:

– Пока светло, гляну, можно ли собрать хвороста. Завтра утром чай вскипятить, а вы пока с Полиной ужин приготовьте. Яйца почистить, сыр нарезать, лепёшку чуть согреть, и воду вскипятить, сделаем молочный чай.

Отдала команду и поспешила на двор, оглядеться, что хоть за хозяйство досталось?

Домик довольно крепкий, но потрёпанный, уставший. Есть пристройка, стайки для кур и поросёнка, и ещё какой-то живности, к сожалению, пустая.

Крепкий нужник, а за домом заросший огород, но мята для чая нашлась, и кусты с ягодой-малиной, через недельку будут нам хорошим подспорьем.

Слабенькой Алёне с таким запустением не справиться. Судя по цветению чубушника, сейчас ещё самая-самая весна, начало лета, посеять бы хоть моркови, да лука воткнуть. Но сейчас меня больше всего волнует хворост. Одна охапка у дома лежит, но этого мало.

Прошла дальше к пролеску, что в стороне от дороги, моя ли это земля или уже графская, можно ли здесь собирать хворост или нет? Вместо ответа на эти риторические вопросы махнула рукой и занялась делом. Кажется, тут давно никто не собирал ничего. За несколько минут набрала внушительную охапку и принесла к дому. Ганна покачала головой, но ничего не сказала.

И так понятно, эти «дрова» я культурно украла у Его светлости. А с другой стороны – чистый лес, залог пожарной безопасности!

Тем и успокоила себя.

Подтопили на ночь печь, перетряхнули постель и улеглись спать. Завтра нас ожидает не самый простой день. Надо срочно привести жилище в приемлемый вид. Малышке в антисанитарии жить нельзя, да и самой противно. И корзина с едой быстро закончится. А нужно что-то подумать на перспективу.

Достала из кармана юбки перстень, покрутила в руке и раз уж Алёна решилась его продать, то я тоже готова сделать это. Хотя, может быть, я поспешно делаю выводы. Может быть, она и не продавать его несла, а просто не решилась оставить дома, если бы продала, тут денег бы на месяца три хватило, но она написала письмо тётке.

Задумчиво смотрю на кольцо, тру подбородок, так и не могу принять решение: продать или как-то иначе выкрутиться из ужасной ситуации.

Но кольцо показалось очень непростым. Я как Голлум чуть было не прошептала: «Моя пре-ле-е-сть!». В сознании промелькнули картинки, как слайды. Сначала показалось, что это из прошлого Алёны. Но нет, просто места, как точки на карте.

Вроде и кольцо, как кольцо, даже не блеснуло, не отозвалось. Но во мне вдруг появилась какая-то тяга, куда-то бежать, словно я что-то где-то забыла, и должна забрать, но где и что – вообще понять не могу.

– Нет, это, наверное, не от кольца, а просто воспоминания, события в которых я никогда не разберусь, потому что ничего не знаю.

– Ты и знала, да не разбиралась. Глупость, она как проклятье, сколь не учи, а ты всё грабли найдёшь, уж на лбу живого места нет! Может, хоть эта жизнь тебя разуму научит, – неожиданно проворчала няня со своего сундука.

Да уж, очень поддержала, видать невысокого она мнения о моих умственных способностях, не моих, а Алёнушки, наивной девочки. Ну, что же, надеюсь, ещё удивить Ганну.

– Считай, поумнела! Сама же ведьмой меня назвала.

– Надолго ли! Ты теперича одна, я стара, а у тебя Поля на руках, о ней думать надо! Защиту искать, а не надеяться на авось!

Уж не про управляющего ли она намекает? Вот старая пройдоха, так и норовит меня в сожительницы…

В этот момент, я вдруг вспомнила, как она испугалась визита «управдома», ведь она не о нём подумала, а про то, что нас из города кто-то нашёл. Это она бывшего так боится?

Нехорошее, ледяное предчувствие змеёй проскользнуло по сердцу. Кажется, я теперь буду на каждый хруст ветки со страхом оглядываться. Но сейчас промолчала, не хочу эту тему на ночь глядя развивать, надо спать! Утро вечера мудренее. Но дверь подпёрла крепче.

В корзине с продуктами нашлась прочная бечёвка, какой был перевязан завёрнутый в тряпку кусок мяса. Отрезаю нужную длину, продеваю через кольцо, завязываю и на шею, так надёжнее, чем по карманам.

Вот теперь можно и спать, улеглась на топчан, поправила старое одеяло на дочке и снова окунулась в размышления, теперь уже о себе, Алле.

Странно, что я ни на секунду не пожалела о том, что оказалась здесь. Наоборот, сопение маленькой, хорошенькой девочки, крепче и крепче привязывает меня к этому телу и миру. Ведь совершенно точно, это какое-то перерождение. У меня подруга была, уж так она этим буддизмом и реинкарнациями увлекалась, столько нам внушала и лекций читала, что, кажется, я про те верования больше знаю, чем про нашу родную христианскую церковь и учение.

Может быть, именно эти знания и послужили опорой для спокойствия и отсутствия паники. Да и к чему паниковать. Если от меня уже мало что зависит, очнулась, живая, поле для деятельности есть – значит надо эту самую деятельность развивать.

На этом позитивном моменте планирования светлого будущего я уснула.

Утром по крыше заморосил дождь. И некоторые, весьма настойчивые капли сумели просочиться, устроив душ, к счастью, не на топчан, а недалеко от печки, видимо, там надо трубу подмазать, да дранку обновить.

Это первое, о чём я подумала.

Второе, что, скорее всего, мужчина из деревни не приедет, по такой погоде, да летом деревенским ездить несподручно – только время терять.

– Мам!

– Что, моя милая, выспалась? Сейчас печку затопим, молока согреем, позавтракаем, потом порядки наводить. Дел у нас море!

– Моле! – звонко повторила девочка и улыбнулась. Мне вдруг показалось, что от исступления, от ужасного положения, в каком оказалась Алёна по вине мужа, она отрешилась от всего, и от дочки отстранилась, решилась отдать на воспитание, на что только не пойдёт мать ради того, чтобы спасти своё чадо.

Это что там за муж такой – монстр, и главный вопрос, как Алёну угораздило выйти за такого жестокого человека замуж?

Обняла Полину, поцеловала в лобик и решила, что пора браться за подвиги, жизнь сама себя не наладит!