Текст книги "Отступники (СИ)"

Автор книги: Дитятин Константинович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

И вышел другой Колосс, Желтый; и дано ему взять мир с Низовья, и чтоб убивали друг друга за крохи сладчайшей манны, им посеянной с огромного Пирога.

И когда Он съел Пирог, я слышал третье чудовище, грохочущее: И-ДЬИ И СМА-Т-Ы ПО СТО-О-НА. Я взглянул, и вот, Колосс Вороной. И дан ему большой меч.

И слышал я голос посреди трех чудовищ, говорящий: ко-си пэ-во-го, э-от гор-аст-ый ме-шок сжи-ает цел-ые цы-вы-лы-за-цы.

И я взглянул, и вот, Колосс Бледный, не такой как иные, которому имя «смерть»; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли – умерщвлять запахом и голодом, и лапой и языком».

Тут уж ни у кого не осталось сомнений, и все девственные Мыздесьпоявильсцы зело раскаялись, а те, кто некогда хулил Зеленое Светило, покончили с собой.

Отчаянье и ужас полоснули когтями по всему погибающему миру низовья. И, как это случается с некоторыми религиями, все произошло вовсе не потому, что кое-кто клал на поднос для подаяний пуговицы вместо монет или выговаривал Зеленому Светилу.

– Смотри, они обстреливают мой сапог из пушек! Вот маленькие засранцы!

– Нечего было ступать куда ни попадя. У тебя на подошве размазано целое княжество.

Олечуч вышедший вперед, остановился, и сделал предостерегающий жест.

– Тише, – прошипел он. – Подождите тут, мешки с гумусом. Ждать. Кхм. О-о-о, я чувствую, чувствую… Я схожу, посмотрю, что там вверх по лестнице. У-кхм. Может, если мы будем подниматься по одному, что-то измениться.

– Будь осторожен, – сказал я. Есть у людей такое трогательное пожелание, которое облагораживает собственный зад, торчащий из укрытия. Я смотрел, как Олечуч, бесшумный и грациозный, словно крадущийся булыжник, погружается в лоно темноты.

Тут что-то обожгло мне пятку, и я запрыгал на одной ноге, вытряхивая сдернутый макасин. Из него вывалился тлеющий уголек. Следующий снаряд угодил мне в бедро. Проследив траекторию третьего выстрела, я сделал пару шагов вперед и мстительно растоптал носком мощный метательный механизм, похожий на требюше.

– Действительно, засранцы, – согласился я. – Интересно, за кого они нас принимают?

– Уж точно не за тех, кому стоит приносить в жертву младых дев, – разъяренно проворчал Рем, стряхивая со штанины крохотных бурых человечков.

Рем, хоть и не был теологом, ухватил самую суть. Поклонялись нам, видимо, только круглые дураки и страдальцы. В основном, кто-то постоянно норовил залезть тебе в мокасин и что-нибудь там саботировать.

Цивилизации людишек, зародились, по-видимому, из гниющих тел умерших маггов. Во всяком случае, самые крупные и развитые цивилизации существовали внутри и вокруг позеленевших костяков, то тут, то там украшающих массив метеоритного камня. Сначала я принял аборигенов за муравьев, – они характерно хрустели под ногами, – но потом с изумлением различил хижинки, дома, дворцы и цитадели, дороги и какую-то даже промышленность, довольно вонючую, дымящую сероводородом. Аборигены, вне сомнения, были разумны, и при нашем приближении демонстрировали различные реакции. В основном, конечно, паниковали. Некоторые только паниковали, но встречались и такие, кто паниковал и сражался.

– Змей вас раздери! – остервенело промычал Рем. – Мои штаны! Эти подонки прожгли мне штаны! Проглот! – позвал Рем. – Где эта тварь? Проглот!

Послышался хруст, шелест и топот. Проглот, скребя брюхом по полу, явился к Рему и преданно замер напротив.

– Ату их! – приказал Рем. – Ешь! – Он вскочил ему на спину, и там принялся сбивать пламя со штанины.

Проглот вывалил свой язык и принялся щелкать им как хлыстом. У меня потроха холодели, когда это коромысло проносилось рядом, поэтому я отступил ближе к стене.

Я заметил несколько самодельных ламп: светящиеся зеленым гнилушки, относительно равномерно развешенные над государствами букашек. Кроме того, я замечал строения, которые букашки не могли бы создать даже при богоподобном рвении и таланте. Вот, например, эти циклопические для них пирамиды, сложенные из отесанных деревянных кубиков или сколоченная из деревяшек коробка, изображающая невероятную цитадель. В этой цитадели жил странный уродливый зверек, похожий на обезглавленную и ощипанную курицу. Коробка была именно сколочена, маленькими железными гвоздями.

Вохрас?

Зачем?

А впрочем, не об этом стоило сейчас думать.

Необходимо было обратить внимание на то, что мы уже в надцатый раз поднимались по спиралевидной лестнице на второй этаж, и в надцатый же раз оказывались в этой зале, вновь и вновь атакуемые этими зловредными туземцами, и это, пожалуй, уже начинало…

– Кия!

Проглот взбрыкнув, сбросил Рема, после чего с хрустом, топотом и шелестом умчался в темноту.

– Есть еще идеи? – спросил я Олечуча, который появился за нашими спинами.

– Три-двадцать, больше ему не вынести, – заявило чучело.

– Л-ладно, – я оттолкнул носком осадные башни. – Надо просто запомнить все, что мы делаем здесь, а потом понять, что из этого мы делаем не так.

– Откуда ты это взял? – скептически осведомился Рем.

– Позволь объяснить, мой бородавчатый друг, – произнес я, пытаясь быть в меру снисходительным. – Быть может кое-кто и не заметили, но каждый раз, как мы снова попадаем в эту комнату, все здесь приобретает изначальный вид. Никаких растоптанных королевств, никаких разбитых гнилушек, – я строго посмотрел на Рема. – И что самое главное, никаких Проглотов.

– К чему ты клонишь? – не выдержал Рем. – Говори, пока они не заложили взрывчатку мне в зад. Я тут самый… Я ниже всех. Им легче меня штурмовать!

– Хорошо, если все готовы меня слушать. Рем, у тебя еще остались пироги?

– Не-е-ет, – неуверенно протянул сухолюд.

– Значит еще не меньше трех, – констатировал я. – Достань их и раскроши.

– Зачем?! – вскрикнул Рем, хватаясь за кинжал.

– Скормишь их этим туземцам, чтобы они перестали насылать на нас… эй, это что такое, воздушные корабли?

Над нашими головами плыли странные устройства, похожие на продолговатые кожистые пузыри наполненные воздухом. К ним были привязаны маленькие коробочки. На коробочках были отверстия. В отверстия выглядывали аборигены. Они обстреливали нас из луков и сбрасывали десант, мягко планирующий на крохотных кусочках прозрачной пленки.

– Гениально, – прошептал я. – Они используют… Они использую теплые газы, чтобы поднимать в воздух пассажирские капсулы! Это ведь гораздо надежнее, чем полеты на летучих кошках. Это надо запомнить. Подумай только Рем, если мы запатентуем этакую безделицу, то озолотимся на ближайшей же войне Авторитета с Солеными варварами.

– Я могу калечить не только воинов. Кия!

– Есть простой способ заставить его заткнуться. Нужно всего лишь врезать ему по печени.

Предчувствуя расправу, я успел увернуться.

– Хватит тут все топтать! – сказал я.

– Что? – оторопел Рем.

– Олечуч, – продолжал я, – хватаешь Проглота и держишь его, пока мы не минуем первый этаж. Рем – садись мне на плечи. Так будет меньше шансов, что мы раздавим какой-нибудь детский дом или госпиталь.

– Думаешь, что дело в них? – усомнился Рем, затравленно глядя на воздушные корабли. С кораблей сыпались какие-то круглые шарики, которые лопались и искрили в волосах.

– Думаю, для Вохраса эти букашки многое значат, – уточнил я. – В любом случае попытка – не пытка, да?

– Грррхм, – нехотя согласился Олечуч.

Он подозвал Проглота, обхватил его за середину туши, и взвалил на плечи. Проглот не растерялся: его язык бродил по окрестностям, стирая город за городом.

– Я сейчас, – нашелся Рем. Он забрал у меня счастливую палку, погнался за языком, схватил его и быстро намотал на шест как пряжу. Потом затолкал этот моток в Проглоту в пасть и строго сказал: держи! Проглот тяжело вздохнул, но согласился.

Итак, сызнова миновав уже ненавистную нам лестницу, мы оказались в обновленном и нетронутом нашими космическими силами, мире козявок. Мы двигались филигранно, как человек в низкой обуви, попавший на скотный двор. О да, нас вряд ли можно было отличить от диких кошек. Мы почти не касались пола. Да что там говорить, мы начинали заново всего-то лишь девять раз. И на девятый раз, когда мы все-таки смогли пройти зал и не раздавить, кажется, ни одного аборигена, благодарный Рем склонил ко мне голову и восторженно прошептал:

– Если и на этот раз ничего не выйдет, я сверну тебе коленями шею.

Это очень меня тронуло. Вот что значит дружба.

И тут мы поняли, что, да – получилось! Потому что сверху на нас наскочил мерзкий скрежет, похожий на яростную борьбу двух ржавых лезвий. Огромных лезвий. Лезвий, похожих на лопасти мельницы.

– Слышали? – шепнул Рем.

– Похоже на лезвия размером с мельничные лопасти, – сказал я.

– Нашлось что-то, что можно убить, – истеричным шепотом просвистел Олечуч.

– Пойдем Престон, зарубим это чудовище, – сказал Рем, начав подниматься по лестнице.

– Точно, – сказал я, неуверенно.

Я следовал за его спиной, довольно быстро покрываясь липким холодным потом.

Скрие-е-е-е-апс-с-с-с-с-з, – донеслось из темноты.

Это просто какой-то механизм. Просто механизм. О, Первый, сделай так, чтобы это был механизм. Механизм, рассказывающий старые, но все еще смешные анекдоты про некуморка и дровосека. Ты ведь и сам наверняка любишь эти анекдоты!

– Рем… – выдавил я.

Бегущие в разные стороны высокие стены перегородок словно взял нас в тиски. «Лабиринты наступающих», вспомнилось мне. Карты планировки башни не существовало, во всяком случае, множеству компетентных людей не удалось ее найти, что означало то же самое. Но в книгах упоминались завуалированные намеки, очень многословные, но при правильном выпаривании литературы, можно было уловить истинный смысл. Этот лабиринт был построен с учетом того, что нападающие на башню враги, коли таковые найдутся, заблудятся в бесконечных переходах и тупиках, рассредоточатся, а сверху (потолка не было, над нами зияла пасть темноты), на них будет литься огонь и сталь.

– Рем, помнишь правило номер шесть? Пускай дураки работают.

Менадинец не ответил. Он медленно продвигался вперед, поправляя сползающую на глаза корону. Да это был лабиринт. Не особо изобретательный, но злоупотребляющий сальными шутками про тупики, зловоние, пугающие шорохи и атмосферу безнадежности.

«Будь ты проклят Виг», «Я вернусь», «Смерть не может найти нас», «Ты заплатишь, Дориан Виг», «Умри Виг, умри», «Я хочу жить», «Прости меня, Кэс».

Надписей были многие тысячи. Судя по почерку их написал один и тот же человек.

Они тлели на полу и стенах, как угли, покрывая их почти сплошным мерцающим налетом. Они шептали слова написанные несчастным затворником. Я приложил к символам ладонь и слегка отпрянул, увидев, что надпись просвечивает сквозь мою плоть как через бумагу. Зачарованный неразборчивым шелестом, который скребся в мое сознание, я прильнул ухом к одной из надписей, и она заговорила громче и яростнее, ибо давно уже не могла найти своего слушателя. «Прости меня Кэс…».

– Прости меня Кэс, – сказал я.

– Ну что ты, – ответила она рассеянно.

Она сидела у игривого ручья, на теплом валуне, болтая ножками. Ее левая туфелька сползла с ноги, и держалась сейчас только на большом пальце. Кажется Кэс ждала, когда же она все-таки свалится.

– Нет, ты должна сказать, что не сердишься на меня, – потребовал я, присаживаясь рядом с ней, спиной к спине. – Это очень важно, я не хочу, чтобы ты думала, что я бросаю тебя.

– Я так не думаю, – она шевельнулась. Раздался всплеск. Я посмотрел через ее плечо: туфля, кувыркаясь и ныряя носом, уносилась вниз по течению.

– Это всего на один нерест, – сказал я, повернувшись к ней и обхватив за округлившийся животик.

– К тому времени он уже будет ползать вовсю, – печально произнесла Кэс.

– Тогда нам и понадобятся деньги и положение, которые я приобрету, пройдя этот ритуал, – я поцеловал ее в шею. – Всего один нерест в этой башне и все вернется на круги своя. Со мной ничего не случится, там будет еще девяносто девять таких же маггов как я. Все будет хорошо. Ты веришь мне?

– У меня такое чувство, что мы расстаемся навсегда, – горько прошептала девушка.

– Это ложное чувство, – возразил я мягко. – Я вернусь.

И тут случилось нечто противное богу. Голова Кэс вдруг с отчетливым хрустом повернулась вокруг своей оси и на меня уставились забитые желтой известью глазницы.

– Тогда захвати мне на обратном пути кремовых эклеров! – взвизгнула безгубая пасть.

Я заорал, столкнул чудовище в ручей, а сам бросился опрометью через лесной кустарник, рыдая и хохоча одновременно.

Когда я проморгался и различил свет факела, Рем уже вовсю тряс меня, ухватив за ворот.

– Достаточно, – я клацнул зубами.

– Точно? – спросил Рем. – Может пощечину?

– Нет, я держу себя в руках. Что я делал?

– Ты пытался меня облапать и поцеловать, – сдержано поведал Рем. – А потом обхватил коленки руками и начал ныть в голос.

– Тут везде воспоминания маггов, – сказал я, потирая виски. – Я видел кое-что…

– Интересное?

– Не особенно. От нее пахло луком. О, кости Первого, почему бы просто не наслать на нас орду нежити? Между прочим, внизу я насчитал девяносто восемь скелетов, а в легенде их было что-то около двадцати. Интересно, где еще один не считая Вохраса?

Скре-а-апсз-з-з-с-с, – сказала темнота совсем близко.

– Знаешь, что бывает, когда задаешь такие вопросы? – спросил Рем напряженным шепотом.

Скре-а-апсз-з-з-с-с, – уже за дверным косяком.

Я вскочил, и мы с сухолюдом заняли глухую оборону за какими-то обломками, гниющими на полу. Я присел на одно колено и натянул лук, стрела хищно стрекотала в моих руках.

– Внимание.

– Ага…

Скреап-с.

Оно появилось в проеме.

Обычно я начинаю издалека, что вызывает у некоторых сухолюдов желание пнуть мне под коленку или дать по печени. Поэтому здесь я скажу прямо: это был глобус мира. Каркас его был выполнен из толстых надежных брусьев. На него были набиты пластины искусно выкованных Зрачкового континента и многочисленных Капиллярных островов с мельчайшей резьбой топографических обозначений. Я уже видел такой глобус в Гротеске, в Акте Террагонии и всегда неприятно удивлялся тому, как люди умудряются совершать столь великие географические открытия и одновременно верить в то, что единственное настоящее знание – это Инкунабула Первого.

Я приспустил тетиву.

– Может он тоже говорящий? – предположил Рем. – Катается здесь и точит зубы на мух, которые на него гадили. «Мухи! Как же я ненавижу этих тварей! Я не могу их прихлопнуть, а они этим пользуются!

– Кстати, где Олечуч? – я усмехнулся. – И Проглота неслышно.

Скре-а-апсз-з-з-с-с, – ответила темнота.

Я не успел выпалить очевидное и бесполезное: «о, Первый, это не шар!». Что-то сильно толкнуло его, и он не спеша покатился дальше по коридору, как по колее, обдирая бока о стены.

Оно во второй раз появилось в проеме.

На этот раз я не буду вас баловать и начну издалека. Когда-то в детстве я любил рисовать природу. Особенно мне удавались бескрайние лесные массивы, о, живая шкура нашего мира, непознанная и могучая… В общем леса в моем исполнении очень напоминали щетинистые шипы, которые росли на хребте этого существа. Внешне оно напоминало двухметрового гуманоида, с толстым обрубленным рогом, который каким-то образом заменял ему голову. Шкуры у этого существа не было, когда оно двигалось, слышно было как слабо тренькают натянутые лиловые мышцы, словно кто-то быстро-быстро перебирает струны. А мышцы у него были будьте-нате! Мой поясной ремень вряд ли сошелся бы на его бицепсе. И – гвоздь программы – безобразная металлическая дубина. Существо волокло ее за собой, ухватив рукоять когтями.

Наверное, что-то все-таки лопнуло у меня в мозгу от перенапряжения и залило все целые механизмы отработанной мыслительной кашей. От этого они застопорились, и я не заметил, как наступил на заплесневелые обломки какого-то ящика.

Чудовище вздрогнуло и повернулось к нам.

– Ведь могло же мимо пройти, – обескуражено пробормотал Рем. – Ведь могло же мимо пройти.

Чудовище явно решало некую задачу. Оно, то поворачивалось к нам, то снова возвращалось в направление укатившегося шара. Похоже ему очень не хотелось бросать свою любимую забаву, но чудовище обнаружило лазутчиков! На это нужно было быстро и точно среагировать, иначе эти проклятые авантюристы потеряют всякий страх! Вынесут все добро, а потом, быть может, даже приватизируют помещения и начнут водить экскурсии! Ну уж змея с два, пора подновить кровищу на дубине. О да! И чудовище боком полезло в наш коридор, потому что пройти прямо ему мешали плечи.

– Внимание, – сказал я.

На этом движение в моей голове остановилось окончательно. Маленький Трусливый Престон носился в полной темноте. Воинственно вскричав, я выпустил четыре стрелы подряд, но они лишь застревали меж грубыми волокнами и беспомощно извивались.

– Ведь могло же мимо пройти, – доносилось до меня откуда-то слева.

Позади нас была стена. Справа от нас – стена. Слева от нас, что бы вы думали, – тоже стена. В этот момент мой шлем забил золотыми крыльями и сорвался прочь. Не обратив на это внимания, я медленно пересчитал стены, я снова сказал:

– Внимание.

И, со страшным усилием воли, добавил.

– Насчет три.

– Что? – выдохнул Рем.

Тупик был относительно широким и длинным, затхлый глухой прямоугольник. Монстр шел к нам, вздымая мощными трехпалыми ступнями облачка праха.

– Бросаешь фосфорные орехи.

– У него же нет глаз!

– За то острый слух!

– О, кости…

Рем бросился на землю. Я швырнул в рогоголового сулицу, чтобы отвлечь и едва успел извернуться сам – дубина скользнула по плечу, разорвав его гранями.

– Три!

Я настолько ошалел от возбуждения и страха, что заметил травму немногим позже, а сейчас пытался проглотить пучок гвоздей, застрявший у меня в горле. И, обмирая, смотрел, как Рем выхватывает из поясной разгрузки два фосфорных ореха. Как он бьет их друг от друга, чтобы запустить детонацию. Как два этих маленьких засушенных снаряда летят в грудь монстра. Отчего-то все это происходило так томительно медленно, что я хотел крикнуть «быстрее Рем!», но вместо этого издал только призывное бычье мычание.

Хлоп!

Шарики превратились в два испаряющихся комка лучащегося света. Они трещали, свистели и потрошили тишину на сотни крохотных клочков.

– Бежим! – вскрикнули мы почти одновременно.

Монстр топотал, стремительно теряя ориентацию и свирепея, щелканье струн не замолкало, я словно оказался в трактире «Тяжелая Громовая Лютня». Монстр метался, пытаясь не дать нам выбраться из комнаты, слепо рассекая воздух, тараня стены, поднимая удушающую бурю пыли и пепла, плотную как холодец. Дышать в ней было практически невозможно. В общем, благодаря нашему блестящему ходу стало еще опасней, чем было.

– По-моему, стало еще опасней, чем было! – крикнул сухолюд.

– Да, я тоже об это подумал! – приветливо отозвался я. – Рем, чего ты ждешь?

– А ты?

– Когда ты прошмыгнешь у него между ног!

Ну, Рема никогда не надо дважды просить проскользнуть между ног здоровенного змей-пойми-кого. Сухолюд, прикрыв глаза, сработал точно, как шар для игры в крокет.

Моя очередь, подумал я, следя за эволюциями дубины. Момент. Еще момент. Я дрогнул, набрал полную грудь пыли, посинел, и ринулся вдоль стены, почти вслепую. Согнувшись углом, я проскользнул под взвизгнувшим о стену ноздреватым железом. Я не поверил своей удаче, и, разумеется, не напрасно: чудовище резко развернулось и хлестнуло меня хвостом по голове, да так, что я на время забылся.

Я смутно ощущал вокруг себя беспорядочное движение, словно группа селян ловила разбежавшихся свиней. Что-то щекотало мне ребра, маленькие, но крепкие руки силились придать моему телу некое положение, от которого мой вчерашний обед шел горлом. Все мои пять чувств, будто слились в одно тупое и размытое впечатление. Это был крик, но я мог видеть его – раскаленный сверкающий клин; чувствовал его режущую кромку; на языке он отзывался металлическим привкусом кинжала и пах гарью спаленных дотла городов.

Так я осознал истинную ненависть.

Ее продемонстрировал мне Олечуч, который, жутко рокоча под звенящие аккорды мышц чудовища, напоминал малоизученный природный феномен. Достойный того, чтобы его прогнозировали магги в своих метеорологических башенках.

Чудовищу приходилось туго. Оно не сразу оценило открывшуюся перспективу, к тому же тяжело перенесло вспышки света и шум фосфорных бомб. Кроме того, оно привыкло к беззащитному глобусу.

Олечуч правильно подстроился под брутальную манеру чудовища. Он не парировал удары, которые наносились ему сверху или под большим углом, а смещался в сторону, как подлая дубовая чурка, выпадающая из-под удара колуна. Сам он бил снизу вверх, словно поднимал высокую волну, резко, мощно, визжа и раскачиваясь.

Сначала я не мог понять, удаются ли ему удары, но потом начал машинально отплевываться от липкого, холодного и мерзкого на вкус. Оно плюхалось на меня веерными брызгами, и являлось, по-видимому, тем, что ранее плескалось внутри чудовища.

– Во, дает, – одобрительно гудело у меня над головой. – Кровищи-то, кровищи… Как на ристалищах.

Я молча искал по карманам платок. Попадались только какие-то стеклянные осколки. Я понюхал пальцы. Так и есть, раздавил флакончики с благовониями и цедами.

– Остерегись! – Рем сноровисто оттащил меня от стены. Чудовище, отчаянно размахивая оставшейся левой рукой, неуклюже понеслось туда, где я только что лежал. Ударилось о стену, скользнуло по ней дальше, и, вертясь вокруг собственной оси, грохнулось на пол. Прах столбом ударил вверх, дышать стало совсем уж невозможно, я замотал нижнюю половину лица найденным платком. От него невыносимо разило коктейлем из масел.

– Валим отсюда! – сдавленно прогундосил Рем, и потащил меня к развилке, крепко удерживая при этом за ухо. Я решил не спотыкаться и не отставать, потому что Рем сейчас вряд ли сбавил бы ход и уж точно не выпустил бы мое ухо. Ведь он был истым моим товарищем. О да-а-а, кости Первого.

Мы выскочили в коридор, и я распластался на стене, выкашливая легкие. С ненавистью выбросил платок. Меня согнуло пополам. Потом еще раз пополам.

Наконец я смог вздохнуть, и заорал как новорожденный, потому что у меня, вы не поверите, уже минут десять было разорвано в клочья левое плечо. Его толстой коркой покрывал кровавый песок.

– Плечо? – кашлянул Рем, усаживая меня на пол. Он выглядел лучше меня, сказывалась врожденная привычка дышать всякой гадостью вроде бонгора. – А ну не двигайся! Сильно болит?

– Меньше чем ухо.

– Извини, схватил за первое, что подвернулось под руку, змей подери! – проворчал Рем. – Мог бы и за яйца ухватить, так что не жалуйся.

Он достал флягу и полил водой на рану, смывая песок.

– Вечно тебе достается, белоголовый.

– Что, сильно он меня? – спросил я, сглотнув всухую. – Дай-ка водички.

– А то как же, – Рем дал мне флягу. – Разодрал тебе плечико как праздничный окорок. Будешь теперь придерживать руку, чтобы не отвалилась.

– Кости Первого, – булькнул я, глотая воду.

В этот момент что-то, глухо стукнув, упало слева от нас, покатилось, очерчивая круг. Это был рог. Вырванный как гнилой зуб из челюсти нищего. Следом за ним появился Олечуч. Он брезгливо держал свой меч на вытянутых руках, словно дохлого опоссума. С меча обильно капало. С Олечуча тоже. Он мелко дрожал, зловеще хихикая и подергивая плечом.

Послышался знакомый уже шелест, топот и хруст, и Проглот явился из сумрака как вездесущий призрак. Он оббежал вокруг чучела и неподражаемым движением вывалил язык. Олечуч, не задумываясь, протер им доспехи и лезвие меча.

– Кровь чудовища может быть токсична, – сказал я. – Кости Первого…

Тут же в меня ударил язык Проглота. Ощущение было такое, словно меня лупила сухой тряпкой оскорбленная служанка. Рем каким-то образом умудрился почти не запачкаться (каким, каким, конечно же он прятался за мной, когда хлестала кровь!).

– Что это? – Олечуч присел рядом. – Человеческая кровь? Как она прекрасна. – Он залюбовался. На его плече я заметил наживленное на шип запястье монстра, взятое как трофей.

– Правда же скверная рана? – повернулся к нему Рем.

– Очень хорошо получилось, – прохрипел Олечуч. – Это красиво. Когда человек так умирает.

– Держу пари, что заражение уже пошло, – безнадежно покачал головой Рем. – Видал я такие дыры, они опасней удара ножом в брюхо. Там хоть понятно, что сейчас помрешь. А тут… То ли через час окочуриться, то ли через минуту. Может день протянет…

– Ну, хватит вам! – воскликнул я нервно.

Олечуч захохотал. Так, наверное, хохочет чума, разгоняя свое тлетворное поветрие по городам и странам.

Рем мазнул по ране какой-то зеленоватой мазью, – у меня глаза оборотились внутрь черепа, – и замотал почти чистым бинтом.

– Жить будешь, – сказал он злорадно щерясь. – Эти несколько грамм своего мяса посвяти Первому.

– Я бы предпочел поставить свечку, – проворчал я, поднимаясь. – Эй, Олечуч! Ты убил его! Да?

– Да. Я убил.

– Кретин соломенный!

– Что?

– Кре-тин со-ло-мен-ный!

Олечуч посмотрел на Рема, как бы прося у него объяснения. Сухолюд пожал плечами.

– Знаешь, что ты наделал? Змей бы тебя подрал.

Олечуч молчал.

– В этой башне все взаимосвязано! – проговорил я отчаянно. – Неужели первый этаж вас ничему не научил? Там были во-о-от такие мелкие вошки, но нам пришлось сорок раз пройтись туда и обратно, чтобы заслужить возможность действительно миновать их. И что теперь?! Ты его верно на куски распилил!

Олечуч не шевельнулся.

– Он был огромен, – добавил я. – И вызовет такой же резонанс.

Под забралом раздалось ворчание, словно где-то далеко грызлась свора собак.

– А, пропасть, сам же и виноват. Ладно, Олечуч, не бери в голову. Просто теперь нам нужно держать ухо востро и посматривать назад. И, знаешь что? Ты неплохо сработал. Ты всякого верно, навидался, будучи обычным чучелом?

– В совершенстве я заучил только один стиль боя, – откликнулся Олечуч. – Он называется «бей». Очень эффективно. Кия!

Рем довольно гоготнул.

Далее мы решили не расходиться, и принялись вместе прочесывать второй этаж в поисках лестницы. Рем осведомился, почему у меня, женоподобного умника родом из Мягкоперинии, нет карты, раз уж я такой ошеломительно умный. Я объяснил ему, что проект башни был настолько секретным, что схем планировки не сохранилось. Возможно даже, что они существовали лишь в уме архитектора Бенастиана Кэгоса, который пропал без вести почти сразу после того, как Дориан перерезал красную ленточку. Потом Олечуч потребовал рассказать ему всю предысторию башни и раскрыть ее мифологию. Ужав все прочитанные мной исторические талмуды до размеров затянутой байки про злого колдуна и доброго властелина, я сделал и это.

Так, за увлекательными беседами, мы обнаружили нашу «лестницу».

Платформа подъемника была широкой, рассчитанной на несколько десятков спасающихся гвардейцев и напоминала корзинку с двухметровыми железными стенами, довольно тонкими, чтобы не создавать лишний балласт. Пол был сколочен из легкой и прочной древесины, обитой полосками того же железа. Впрочем, говоря «легкой и прочной» я лишь цитировал строителей, которые работали здесь больше трехсот нерестов назад. В действительности же платформа изрядно прогнила, и доски сварливо трещали под ногами. Вся эта конструкция относительно легко перенесла облучение, если не считать светящихся пузырей и колыхающихся колосков какого-то странного растения.

– Да, – сказал я, осторожно перемещаясь по щелкающим перекладинам. – Тут уж точно обошлось без маггии. Не знаю даже, к счастью или… Эй, Олечуч, потяни-ка тот рычаг.

Чучело оглянулось.

– Камень, который торчит дальше других, – подсказал я.

Олечуч снаружи ударил кулаком. Кмень послушно ушел внутрь. Некоторое время ничего не происходило, но потом за стенами послышался тихий шелест, словно сеялись вниз тонкие струйки песка.

– Ага, – сказал я. – Начал наполнятся противовес. Все на борт.

Олечуч зашел на платформу и тут же провалился по щиколотку в крякнувшую от ужаса древесину.

– Держись ближе к бортам, – предупредил я.

Рем удобно устроился в углу, присев на вещмешок. Запыхтел трубкой.

Потом, откуда ни возьмись, прискакал Проглот. Он принялся возбужденно хлопать пастью и негромко булькать, словно сетуя на что-то.

– Что это с ним? – пыхнул Рем. – Будто приведение увидал.

– Скорей уж что-то, что не влезло ему в пасть, – усмехнулся я, почесав вспотевшие бока.

Собственно я действительно сопрел, и только сейчас обратил внимание на то, что воздух становиться горячим, спертым, а из лабиринта накатывают волны сухой удушливой жары, словно кто-то открывает и закрывает пасть огромной домны.

– Что-то, jaram, жарковато становиться, – завозился Рем.

– Ты тоже заметил? – спросил я.

– Заметил? – переспросил Рем, расстегивая сюртук. – Конечно, раз уж с меня течет в три ручья! Как на старой доброй Менаде.

– Тихо! – сказал Олечуч привычным тоном. – Слышите?

Я честно прислушался, высунув голову наружу. Рем прочистил ухо мизинцем и тоже навострился как охотничий пес. Сначала я слышал только, как сопит Рем, да еще что-то шумно переваривал Проглот. Понимание пришло с новой волной сухости и жара; что-то потрескивало там вдалеке, среди беспощадных к путнику пересечений камня. Потрескивало, вздыхало, словно занималось пламя лесного пожара… И тут я увидел его: огромный язык кроваво-красного пламени взметнулся над стенами лабиринта, ничего не осветив, будто взметнулся не огонь, а шелковый парус. Он истончился, рванулся прямо вверх и исчез, но потом, – я снова облился потом, но на этот раз не из-за жары, – по широкой дуге пролетел обратно и упал где-то в лабиринте.

– Кости Первого! – прошептал я, еле ворочая разбухшим языком.

Олечуч, не мешкая, взялся за края дверной перегородки и несколькими рывками поставил ее на место, закрыв вход на платформу. Потом заскрежетал засовом.

– Правильно, – сказал я, маленькими глоточками опустошая свою флягу. – Змеева пыль. Видал, Рем?

– Ага, jaram blos! – прогундосил сухолюд сквозь намотанную повязку.

– Оно идет, – гипнотически прошептал Олечуч. – Оно велико!

– Кости Первого! – воскликнул Рем, глядя на слабо натянувшиеся цепи подъемника. – Почему мы до сих пор не поднимаемся?!

– Песочные сифоны забило за столько нерестов, – отрывисто сказал я. – Ну, точно. Слышишь, еле сыплется. Но вроде бы поток крепнет. Гляди, цепи уже натянулись.

Рем посмотрел на меня глазами полными искренним пожеланием скорой смерти от перелома задницы. И его можно было понять. Да, цепи натянулись… Но только две с правой стороны. Похоже, лишь половина сифонов прочистилась, и противовес наполнялся неравномерно.

Я снова выглянул в бойницу. На мгновенье мне показалось, что из коридора, переливаясь через стены, бурля и посвистывая, на нас неотвратимо катиться какая-то густая жидкость, вроде засахарившегося меда. Присмотревшись, я убедился, что это ползли сорвавшиеся со стен надписи. Бесконечный поток злобных, постоянно переговаривающихся букв. Они менялись местами, выкрикивая оскорбления и угрозы.