Текст книги "Отступники (СИ)"

Автор книги: Дитятин Константинович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Вдруг снаружи кто-то постучал к нам в кабинку.

– Эй, есть там кто? – произнес потусторонний голос.

– А кто спрашивает? – спросил я замирающим голосом.

– Ну… Я не помню своего имени, – словно извиняясь, пробормотал голос. – Оно не имеет значения. Я лишь хотел поблагодарить того господина в черных латах. Если б не он, я просто раскромсал бы вас на части и продолжил угрюмо слоняться здесь. Это не тот образ жизни, который одобрила бы Кэс.

Рем одобрительно взглянул на Олечуча и толкнул меня плечом в бедро.

– Вот видишь?

– Убийца, – сказал вдруг Олечуч. – Проваливай, убийца.

– Теперь я могу уйти, – продолжал голос. – Я обещал Кэс вернуться, но, по-моему, сильно опаздываю. Надеюсь, она не будет сердиться. Наш парнишка, наверное, уже пасет коз…

Голос замолчал. Мне показалось, что призрак ушел, но тут он заговорил снова:

– Чуть не забыл. Сам я испытываю к вам только бескрайнюю благодарность. Но вот мои слова… Вы понимаете, я был очень зол, когда писал все это. Перечитываю и ужасаюсь: каким я был злобным дураком. И, что самое обидное, ничего уже не сотрешь. Вы знаете, но скорее всего мои слова убьют вас. Если вы, конечно, не поторопитесь. Спасибо еще раз. И прощайте.

Вот теперь он ушел окончательно.

А слова приближались.

– Вот видишь? – спросил я, толкнув Рема локтем в плечо.

И неодобрительно взглянул на Олечуча.

В ответ мне снова заскрежетал засов.

– Стой! – я подскочил к чучелу, схватил за плечо. Но только подался вперед, пальцы бессильно скользнули по наплечнику. Олечуч прошел с десяток шагов вперед и остановился. – Вернись внутрь! Это слишком опасно!

– И миллионной доли того времени, что я провел здесь, не изошло, пока мы идем вместе, – нервно прошелестел Олечуч. – А ты уже достал меня до последней песчинки в моей голове!

Больше он не сказал ничего. И не собирался. Он поставил перед собой меч, воткнув его в пепел острием вниз. Словно одинокий волнорез, стоял он теперь на пути неукротимой приливной волны. Его трясло. Но, вероятно, лишь от кровожадного предвкушения.

– Престон, – окликнул меня Рем. – Отстань от него. Каждый делает что может, так? Прикроем его отсюда, и все законы природы будут соблюдены. Запирай дверь, и посмотрим, как этот кусок козлиного войлока выкрутиться на этот раз! Snaka dam…

Я с трудом сдвинул перегородку, наваливаясь на нее всем телом. Рем смотрел на меня с неодобрением. Этот взгляд я хорошо знал. Он преследовал все мои благородные порывы, как воздушный змей, привязанный к шее буйвола. «Ты слишком мягок» – говорил он мне обычно. «Когда-нибудь тебе придется убить. Придется. Кто-нибудь приставит тебе нож к причиндалам, или нанесет оскорбление, которое можно будет смыть только кровью. Посмотри на себя, snaka dam, ты вонючий уголовник, тебе на роду написано занозить задницу Первого. Что с того, что ты только калечишь своих противников или убегаешь? Убить можно и косвенно. Вот ты спер золотые подвески у какой-нибудь тэнихи, а ее муженек после этого перерезает ей глотку в запале ревности, думая, что она потеряла их, кувыркаясь с любовничком. Или стянул у сайского купчины отцовские часы, а он от этого вскрывает себе нутро, ибо так им положено по чести. Всякое зло – зло! Ты преступник, Престон. Так веди себя как надобно».

Да, так говорил Рем. Почти дословно ему вторила моя рудиментарная совесть. Она вставляла мне палки в колеса, заставляла совершать противоречивые поступки. Я понимал, что это обрывки старого плаща, которые трепыхались еще поверх нового, грязного заскорузлого покрывала, что выросло у меня на плечах. Спутавшиеся нити подавленных желаний, гибрид юношеской наивности и злой жизненной иронии.

Я задвинул засов.

Перед Олечучом слова остановились. Они мерно покачивались, как водоросли в теплом течении. Меж ними перемещалась, опадая и вспархивая, волна пронзительного визга.

– Убью, убью, убью! Умри-и-и! Убью!

– Когда лифт начнет подниматься, запрыгивай на крышу! – крикнул я.

Олечуч не ответил.

Он ждал.

Я целился в них из инфузера.

Слова тоже чего-то ждали.

Между нами росло напряжение, словно давление под крышкой котла. Но чего-то не хватало, чтобы варево закипело. И тут я решил чуть сменить неудобную позу, подогнул под себя затекшие ноги, и непроизвольно сжал курок влажными пальцами.

Свинцовый шарик с хлопком вырвался на волю, кто-то кувыркнулся, взвизгнул, нарушая общий свербящий шум, и затих. Слова замерли. Послышалось чавканье.

Олечуч, не оборачиваясь, показал мне кулак…

…и тут же он уже сдерживал хлынувшую на него армию, орудуя мечом как щитом. Рем трубкой поджег пупырек первого хлопыша, и рогаткой пустил ее далеко вперед в тылы стаи. Там ухнуло, взметнулись разорванные в буквы выражения, по крыше лифта застучало, зашлепало. Олечуч, держа меч за лезвие, крутился на месте, слова отскакивали от его локтей. Снова поднялась проклятая пыль, Олечуча скрыло, я лишь видел его смутный танцующий силуэт.

Платформу опять тряхнуло, раздался треск. Рем вытащил провалившуюся ногу и, невнятно бормоча, выстрелил из своего наручного самострела в словосочетание «поганый овцелюб» желающее протиснуться внутрь лифта через бойницу. Дротик с тихим свистом пробил «овцелюба» насквозь, и в освободившееся отверстие хлынуло облачко пыли. По крыше лифта щелкали маленькие петельки, скрежетали крохотные знаки препинания.

Лифт тряхнуло в третий раз, – он почти вертикально накренился на правый бок. Я повалился на стенку, кое-как принял устойчивое положение, расставив ноги рогатиной. Чуть позади меня соскользнул Рем, за ним шлепнулся Проглот.

У меня закончились патроны.

– Олечуч! – крикнул я. – Прыгай!

Лифт качнулся в сторону. Металл застучал о металл. Олечуч вскарабкался на задирающийся горб левой стороны. Я услышал, как он принялся счищать с лифта шевелящуюся шкуру, чтобы она не перегружала едва тянущий нас механизм. Слова пытались продраться сквозь хлипкие доски, вклиниваясь в зазоры, как клювицы. Судя по тому, что я начинал видеть в ширящихся щелях, под нами, визжа, колтыхаясь и неистовствуя, повисла гигантская гроздь. Сами того не понимая, слова выламывали из основания опору, за которую цеплялись. Я с нарастающим ужасом наблюдал за тем, как с треском проседают половицы, а из крепежных прослоек вылетают заклепки.

Сообразив, что произойдет дальше, я взял язык Проглота, беребросил его через поручень и крепко перевязал себя в поясе, и заставил Рема сделать то же самое.

Противоположная нам сторона пола ахнула, резко нырнула вниз, мелькнули гигантские рваные трещины и…

…Мы покачивались на весу, соударяясь боками. Я, Рем и Проглот. Слава Первому, вместе с сухолюдом мы весили почти столько же как великий пожиратель.

Он недовольно сучил лапами.

Наверху скрипела искалеченная платформа.

Внизу, в сгущающемся сумраке, верещало и потрескивало.

Рем мрачно курил трубку.

Я прикидывал контекст, в котором можно будет вставить это приключение в мой роман.

– Эй! – грянуло сверху.

– Оу! – откликнулся я.

– Ты еще жив, гуммозный комок? – искренне удивился Олечуч.

– Да!

– А твой друг-карлик?

– Он в порядке!

– А что с Проглотом?

– Болтается рядом!

Олечуч замолчал.

Я озирался по сторонам, разглядывая часть каменного балкона, с которого, похоже, должен был вестись огонь по противнику. Меня все больше занимало то, сколько все же редчайшего метеоритного камня было изведено на эту постройку. Речи нет, нерестов четыреста назад найти его было легче, чем сейчас. Но и добыть сложнее! Без современных механизмов… А ведь он залегает обычно в мрачных безднах ущелий и неодолимых провалах. Можно представить, во что обходиться разведка, не говоря уж о добыче. Во что это обходилось тогда.

Была здесь какая-то чрезмерность.

Люди ли вообще построили эту башню? И для чего она в действительности служила?

Олечуч сбросил цепь. Нам пришлось некоторое время раскачиваться, подобно маятнику, перед тем как я смог ухватить ее, и намотать вкруг левого запястья.

– Тащи! – крикнул я.

Олечуч сноровисто потащил нас наверх.

Он перетащил нас через край площадки, и отвязал Проглоту язык. Тот благодарно ткнулся ему в бок и принялся заглатывать цепь, довольно свистя и чмокая. В этот момент за стеной что-то со звоном лопнуло и лифт, качнувшись в нашу сторону, – мы едва успели отскочить, – упал. Скрежетнул по полу и завалился в дыру, повиснув на двух цепях. Раздался еще один хлопок, и платформа, шелестя обрывками цепей, ринулась вниз. Грохнуло так, что эхо долго еще повторяло нам его последнее слово.

– Было бы недурно, – сказал Рем, облизывая сухие губы, – если бы он кого-нибудь раздавил.

Не ответив, я огляделся вокруг. Первое что, бросилось мне в глаза, а точнее ослепило ярким светом сквозь очки… Лампа.

– Лампа, – вымолвил я, сдвинув очки на лоб.

Она была не одна. Светящиеся шары уходили вверх по столбу винтовой лестницы, светясь через каждые три шага. Кроме этого узкого, открытого всем опасностям пути атакующим больше некуда было идти.

– Сейчас бы грога горяченького с корицей, – сказал Рем.

Я хотел ему поддакнуть, но меня перебил тонкий визг времясчета, который я завел на четыре утра.

– Что это такое? – спросил Олечуч нервно. – Какой ужасный звук!

Он весь был покрыт остывающими отпечатками ругательств. Я с содроганием подумал о том, что могло бы стать с нами.

– Остался час до последних петухов, – сказал я напряженно. – После этого к Вохрасу вернуться силы и змея с два мы заставим его осушить подвал.

– Тогда нужно идти, а не в штаны тут потеть, – проворчал Рем. – Эй, а где Проглот?

Я посмотрел по сторонам. Мешка с листьями нигде не было.

– Ушел, – сказал Олечуч коротко. – Где-то над нами.

– Как это «ушел?» – хмыкнул Рем. – Опять пролез в потайную щель?

– Это сейчас неважно, – буркнул Олечуч, раздражаясь и начиная повизгивать.

– Да, вот именно, – я подбил лямки вещмешка и закинул его себе на плечи. – Олечуч – ты впереди, Рем – за ним, я – замыкаю. Пошли.

На середине пути мы остановились.

– Слова, – сказал Рем.

– Что? – я остановился, развернулся на одной ноге.

– Слова же, змея мне в портки! – повторил Рем.

Из провала, пузырясь согласными, хлынули надписи.

Я почувствовал свинцовую тучу над головой.

Олечуч, не говоря ни слова, оттеснил меня к стене, лязгая подошвами, пробежал последние пятнадцать хвостов.

Мы с Ремом, подгоняя друг друга пинками, догнали его, ворвались в округлый зал. В глаза нам ударил яркий свет, упавший откуда-то сверху, мгновенно залепив глаза уже привыкшие к сумраку.

– Тут есть ворота, – сказал сухолюд.

Прикрывая глаза козырьком ладони, я помог ему захлопнуть две взвизгнувшие створки. Из-за наростов и поплывших граней они не сомкнулись, как следует, но пока мы с Олечучом плотно прижимали их друг к другу, Рем туго стянул уключины цепью и вбил вместо засова свой кинжал. Точнее, один из них.

В оставшуюся узенькую щель тут же протиснулся маленький коготок.

Створки слегка дрогнули, послышалась отчаянная толчея, визг и шелест.

Я объявил пятиминутный привал, пытаясь проморгаться и осмотреть зал. Глаза понемногу привыкали к свету. Я подался вперед и тут же угодил в кучу какой-то сухоты.

– Клянусь Первым!

– Хватит, – сказал Рем. – Хватит всуе упоминать Имя Его.

– Моя индульгенция действует до конца нереста, – возразил я, отчаянно барахтаясь в этом необъяснимом кожистом тряпье. – Да что это такое, змей подери?!

– Сейчас он тебе и ответит, – оседающим голосом проговорил Рем, хватая меня за шкирку.

– Что?

Рем выволок меня на выстланный стеклянной мозаикой пол. Мужественно кряхтя, я поднялся и с достоинством одернул хлебнувший приключений жилет. Заметив, что мои спутники сосредоточенно смотрят куда-то вперед, я тоже невольно взглянул на…

…Него.

Это действительно был Он. Тот чьего Имени боится пропитанная религией губка в голове каждого смиренного служителя Первого. Чей вид вызывает у святых сынов одно лишь отвращение (и страх, я бы сказал праведный и бесполезный ужас), а у порочных (я бы уточнил – нормальных) людей – желание впасть в неудержимую содомию, чревоугодие, праздность и коррупцию. Низкое продолжение высокого образа Первого Зверя, собственно его недостающая часть, что-то вроде осадка скопившегося на фильтре после процеживания всех мелких религий и язычества в идеальную концепцию праведности.

Хладнокровный.

Гигантский двухголовый змей.

Символ всего того, что может принести тебе удовлетворение не связанное с радостью заучить еще парочку строф, изречений и стихов из Инкунабулы Зверя.

Никогда не имел ничего конкретного против этого парня.

Статуя была целиком вырезана из огромной глыбы голубоватого кристалла. Хладнокровный стоял пред нами в центре куполообразного зала. Вокруг мрачно мерцали вечные фонари, похожие на дремлющие истины. Ростовые свечи распространяли еще запах ароматического жира, который за время былых церемоний расплылся вокруг них толстой коркой наслоений. Колонны стремились в одну точку над статуей, образуя что-то вроде конуса. Они слабо, но заметно вибрировали, разгоняя по храму странное воздушное напряжение. Словно тысяча маленьких ростовщиков тыкала тебя крохотными сабельками за огромные долги.

С потолка свисали золотые клетки, внутри которых угадывались сухие желтоватые мощи животных и людей.

Жертвы.

Одна из клеток шумно раскачивалась. Мощи давно вылетели из нее и разметались по полу сыпучим прахом. Проглот глухо урчал и сучил лапами. Цепь была толстой, прочной, однако кольцо, ввинченное в камень, начало поддаваться. Язык и вечный голод победили. Клетка с грохотом канула на пол, и мешок с листьями проглотил ее как клецку.

– Привет Прголот, – сказал я.

– ..? – удивился Проглот.

– Давайте осмотримся, – предложил я.

– Чего? – переспросил Рем, выглянув из-за кроваво-красной колонны, стоящей в двадцати шагах от меня.

– Я сказал, что нет ничего лучше здоровой инициативы!

– Иди к зм… – Рем подавился тем, что хотел сказать и поправился, – то есть, никому не нужно твое ворчание!

– Олечуч… – я повернулся к нему.

– ..? – все так же искренне удивился Проглот.

– Да нет, ничего.

Тепер сбежал наш телохранитель. Мне тоже следовало чем-нибудь заняться. Я нахмурился как прожженный змеелюб-сектант саном не ниже Совратителя, и отправился прямиком к статуе.

Чтобы случайно не обделаться от собственной бескомпромиссности, я нашептывал парочку знакомых мне еретических литаний. Я был предельно сосредоточен и все равно, мне почудилось, что это не я приблизился к статуе, а она надвинулась на меня одним незаметным движением.

Головы смотрели на меня.

Ледяные выпученные глаза.

На меня…

Острые как колья в волчьей яме…

Только на меня…

Волчья яма, в которую Я падаю…

Только…

Содомия, чревоугодие, праздность?

На…

Нет. Не сейчас. Ярость. Ярость!

Меня!

– Отойди, – тихо сказал Олечуч, закрывая мне глаза и отводя в сторону.

Я взбрыкнул как истеричный старикашка, и в приступе накатившего бешенства ударил его кулаком не глядя, не попал, махнул снова, разбил кулак о черный доспех, заорал не своим голосом и уселся на пол. Олечуч немного помог мне в этом.

– Сосредоточься на боли…

– Что?

– Думай о боли.

Когтистые пальцы сдавили мое раненое плечо.

– Ах, об этой боли, – прошипел я.

– В тебе много корма для Правой Головы, распутник. Она поедает твое сладострастие. А Левая Голова отрыгивает злобу. То, чего ты так боишься. Желание убивать. Он не может навязать тебе грех. Не может создать его сам. Но прекрасно лепит из того что есть. Лепит то, что наиболее опасно.

– Откуда ты это знаешь, Олечуч?

– Для него это место опасней всего. Я уведу его. Покиньте и вы этот храм. Поднимайтесь выше. Покиньте немедленно.

Олечуч выпрямился и пошел легкой, необычной для него походкой, куда-то за статую.

Я почувствовал присутствие за спиной. И приглушенный запах бонгора.

– Нашел что-нибудь? – я поднялся, осторожно поглаживая плечо.

– Там книжные стеллажи, – пренебрежительно отозвался Рем. – Куча книг в дорогих переплетах. Все пустые.

– То есть?

– Страницы пусты, – Рем сунул мне зеленоватый, обитый медью том. – Я проверил десятка два. Ничего. Престон, они, что, действительно поклонялись змею?

– Кто «они»? – я открыл книгу. Страницы из кожи. Пустые. Все до одной.

– Вот именно, кто? – сплюнул Рем. – Ваши славные древние правители. Этот Вориан Диг, или как там его… Они приносили здесь жертвы!

– Это точно…

– Тут везде шкуры! – воскликнул сухолюд, глядя на мое каменное лицо. – Ты угодил в них и даже не заметил! Sopido dam! Звери и люди! Идем скорей из этого проклятого места! Где Олечуч?

– Ты заметил, что тут почти нет радиации?

Сухолюд закатил глаза.

– Ну и что? – спросил он, еле сдерживаясь.

– Что-то ее всасывает здесь. Накапливает. Эти колонны…

– Обычные колонны! Уходим.

– Да. Да, пойдем.

Мы отыскали лестницу.

– Разве статуя не должна была ожить и напасть на нас? – спросил Рем, поднимаясь следом за мной.

– Не задумываясь, поставил бы на это сотню профилей.

– Может быть не все еще потеряно, ведьмины сиськи.

Я промолчал.

Мы вышли на следующий этаж и закрыли за собой тяжелую дверь на два могучих засова.

– Надо найти Олечуча, – сказал я. – Им кто-то управляет…

– Безумные опилки в голове?

– Нет. Не только. Вероятно Вохрас.

– Змеева клоака! – сдавленно воскликнул Рем. – А разве не он должен был по нашему гениальному плану схватить колдуна за бороду и заставить вычерпать всю ту черную пакость?!

– По-моему с самого начало было очевидно, что мы можем лишь просить, а не требовать, Рем, – спокойно ответил я. – Вохрас тоже чего-то от нас хочет. Иначе мы давно бы уже резались в покер со змеятами, сам знаешь где. Может быть, нам удастся обменяться услугами.

Рем издал презрительный булькающий звук. Не стал бы биться об заклад, утверждая какой именно частью тела он его произвел, но в воздухе и без того уже чем-то крайне отчетливо пованивало.

– Он здесь четыреста нерестов наедине со своими инстинктами, – бормотал Рем насмешливо. – Услуги. Тоже мне. Ты ему понравишься Престон. Ты и твои манеры благородной девицы.

Я сделал вид, что не расслышал этого. Разглядывал почерневшие от времени нагромождения ящиков, груды каких-то закупоренных кувшинов и банок, амфор и сваленные в кучи бочонки. Валялись истлевшие тряпичные матрасы, черные слежавшиеся мешки, обломки мебели, осколки посуды, – все это было покрыто толстым слоем пыли и плесени. То тут, то там видны были черные язвы кострищ. То, что здесь не все еще выгорело дотла, можно было объяснить лишь повышенной влажностью и отвратительными пиротехническими свойствами гнилой картошки.

Ибо далеко, в центре, скрываясь за горами порченных запасов, мрачно гудела толстая, в четыре человечьих обхвата, цилиндрическая ось, уходящая куда-то выше, наверное, до самого пика. Когда мы добрались до нее, я увидел, что раньше цилиндр окружал каменный кожух из метеоритного камня, от которого теперь осталась только зубчатая кайма на полу и потолке.

Цилиндр был чем-то заряжен. Судя по всему по горлышко.

Я сразу вспомнил звенящие колонны внизу. Они вбирали радиацию и отправляли ее сюда, в этот центр, наполняя его загадочной и, несомненно, разрушительной силой. Невозможно было понять, из чего он был сделан. Материал напоминал ноздреватый песчаник. Но, клянусь Первым, если б весь песчаник мог вбирать и удерживать внутри себя радиацию, его изображение давно бы уже появилось на гербе гильдии Мудрейших!

Я отметил про себя, что пахнуть должно было надвигающейся грозой. Однако воняло так, словно кто-то выловил из нечистот утопшую крысу и бросил ее на солнцепек. Странно. Насколько я мог судить все, что могло здесь сгнить и протухнуть, должно было сделать это пару сотен нерестов назад.

      У меня по всему телу вытянулись волоски. Не только от неприятных предчувствий. Все-таки молний рассеянных в воздухе здесь тоже хватало. Они били прямо над нами, иногда обжигая макушки. Когда мы добрались до цилиндра, то спрятались за баррикадой сырых тюков.

– Видишь следы кладки вокруг столба? Похоже, это был защитный кожух. Из метеоритного камня. Ты представь только Рем, какая мощь нужна, чтобы разбить его.

– Большая?

– Э-э… Ты прав. Клянусь первым, вот почему она стреляет. Башня. Вот откуда эти столпы света каждый нерест. Энергия выходит.

– Выходит. Ну да. Как интересно. Может пойдем?

– Да. Вот змей, – я отпрянул от стрекочущего хлыста, разбившегося о стену фонтаном искр. – Надо сбросить кольчуги. И вообще все металлическое.

– Все? – переспросил Рем с сомнением.

– Даже пуговицы. Металл приманивает молнии.

Единственное что я оставил, так это мой старый медальон подаренный Дилой. Я положил его под язык.

Через несколько минут, мы, перетянув спадающие штаны шпагатом, виртуозно маневрировали меж смердящих сырых мешков и шатких бастионов ящиков помеченных выцветшими изображениями.

– Оп-па, – вдруг выдохнул Рем и остановился.

– Што? – осведомился я, чуть не перелетев через сгорбившегося сухолюда.

– Цыпленок.

– Што-о-о?

Я посмотрел через плечо Рема и увидел…

– Циф, – сказал цыпленок.

Он выглядел так, словно только что соскочил с лотка на деревенской ярмарке. Маленький, крепенький комочек желтого пуха, подозрительно меряющий нас черной блестящей бусинкой. Цыпленок.

– Циф-циф. Циф.

– Ну почему… – я схватился за голову. – Почему шипленок?

– Циф, – цыпленок запрыгнул на лежащий рядом черепок и закачался на нем, трепеща крылышками.

– Вот бойкая козявка, – ухмыльнулся Рем. – Сейчас я тебя, – и потянул к нему свою лапу.

Цыпленок моментально сфокусировался на приближающейся к нему грабле с грязными нестриженными ногтями. Он раззявил клювик и свирепо защемил им мизинец сухолюда.

– Ай!

– Циф!

Цыпленок ощерился и, быстро семеня лапками, убежал куда-то за мешки.

– Вот мерзость желтая! – возопил Рем.

– Не надо было…

Я не закончил. И сделать это, мне было не суждено.

Старуха глядела на нас как на все молодое поколение вместе взятое, завернутое в реформу о «придании немощных и дряхлых Зверю во святое насыщение Его». Это была, в общем-то, совершенно обычная старуха в старомодных этнических нарядах, одна из тех староверок, которые так любят толпиться на базарах и погостах. Единственным укором в ее сторону было необъяснимое появление из груды каких-то закопченных горшков.

Еще секунда и я бы подавился собственным медальоном. Меня спасло лишь то, что эта бабка бросила мне в живот горшок.

Старуха – самый опасный противник после некуморка. Она обладает фактически неисчерпаемым запасом неприкосновенности. Мало того, что она относиться к якобы беззащитному полу, так еще вас ожидает неотвратимая возможность обмануться маскировкой из фальшивой дряхлости и лицемерной немощности.

Мы с Ремом были не первыми и не последними, кто стоял, раззявив рты и не решаясь предпринять хоть что-то подобное контратаке. Лично я только и делал, что увертывался от горшков.

– Матушка! – Рем тем временем взялся за переговоры. – Кто вы, матушка? Да прекратите буянить, snaka dam! Мы можем вам помочь.

Старуха вдруг пала на четвереньки и свирепо зарычала. Блеснули трехсантиметровые клыки. Я мгновенно почувствовал себя говяжьей вырезкой и приготовился драться. Надо заметить, что оружия у нас не осталось.

Рем достал откуда-то из дебрей своего вихра шипованный кастет.

Ну, хорошо, у меня не осталось оружия.

– Я же тебе сказал выкинуть все металлическое!

– Вот и дерись сейчас языком, хмырь, – ответил Рем, обходя врага с фланга.

Та сразу разгадала его маневр и с визгом раненого леопарда бросилась на сухолюда. Тот увернулся, и старуха, влекомая инерцией, врезалась в ящики, которые поглотили ее лавиной трухи и пыли.

– Бежим! – крикнули мы по привычке одновременно.

Это было самое позорное из моих отступлений. Спадающие штаны и кровавые сопли под носом вселяли в меня уверенность, что мои прадедушки-полководцы сейчас продувают свои катакомбы.

Мы бежали, кувыркаясь в ветоши. Судя по звукам старуха нагоняла нас неотвратимо и яростно.

– Олечуч! – заорал Рем. – Где тебя носит, матрац соломенный?!

За нами рушилось, скрипело, гремело и обваливалось. Старуха выходила на расстояние прыжка.

– Ну, я тебя! – проворчал Рем и вдруг резко остановился, повернувшись лицом к погоне.

Вдохновленный его примером, и основательно запыхавшийся, я тоже повернулся и увидел, что позади нас никого нет.

– Ну и отлично, – пробормотал Рем. – Гляди-ка Престон. Уж не дверь ли это.

Это была она.

– А это цыпленок, – мстительно добавил Рем, глядя на нашего желтого дружка.

Это был он.

Дверь была одностворчатая, закрывающаяся по принципу замковых врат. То есть, стражник дергал за веревочку, и вниз падала монолитная пластина, выплавленная из чистого железа с примесью угодивших в плавильный чан рабов-сталеваров. Она была закрыта не полностью, потому что под нижнюю кромку попала клетка с толстыми, но уже порядком прогнувшимися прутьями. Между полом и верхней кромкой ворот оставался зазор, в который мы могли проскользнуть, даже не помянув змея.

Цыпленок заступал нам путь, агрессивно встопорщив крылышки и раскрыв клювик. «Ну, давайте», – говорила нам его поза и сверкающие черные глазки, – «суньтесь и будете ваши мизинцы в моем помете искать».

Вокруг нас вставали призраки. Это не были духи предков, мудрые и спокойные, не были духи войны, горластые и свирепые. Это даже не были призраки маггов, души которых легко прошли сквозь метеоритный камень. Это были их последние мысли. Перед кончиной, особенно перед такой мучительной, люди думают о разном. В основном тут присутствовала различная пища. В толпе окруживших нас видений я отчетливо видел палку грозящей нам чесночной колбасы и огромный насмехающийся пирог. Тут были незнакомые нам люди, предметы искусства, фрагменты жилых помещений.

Сходящие с ума магги так же оставили после себя множество галлюцинаций, которые я затруднялся описать. Это были кошмарные существа, неприятно удивляющие комбинациями нормального и шизоидного. Была там и наша старуха, покрывшаяся черной блестящей шерстью, и шепелявящая что-то сквозь частокол желтых клыков.

Их предводитель, Цыпленок, встрепенулся и сказал:

– Циф!

Воспоминания поклонились ему и образовали вокруг нас правильный круг, расчистив от хлама и мусора своеобразную арену.

– Циф, – надменно сказад Цыпленок, поглядев на нас.

– Быть того не может… – проговорил Рем, озираясь.

– Рем, успокойся, – отрезал я. – Видишь этого мелкого поганца?

– Ну и что? Ты только посмотри, это пирожные размером с сарай! А вон там, клянусь змеем, это же огромные женские…

– Рем! – прикрикнул я. – Если одолеем Цыпленка, сможем пройти дальше! Сосредоточься.

– Да ты шутишь!

– Не надо его недооценивать.

– Циф, – требовательно повторил Цыпленок.

– Он хочет, чтобы мы дрались с ним, – интуитивно перевел я.

Рем засучил рукава.

Я хрустнул пальцами и с силой сжал их в кулаки.

Призраки затянули утробную боевую песнь, выстукивая варварский ритм на бочонках.

«Хей-а-хо! Хей-а-хо! Хей-а-хей-а-хей-а-хо!»

– Просто смешно, – бормотал Рем. – Эпическая битва, quon tar. Эй, Рем, с кем ты сражался в Мирконе? Да так, схлестнулся со старухой и перегрыз горло цыпленку.

«Хей-а-хо! Хей-а-хо! Хей-а-хей-а-хей-а-хо! У-а-у-а-о!»

Призраки начали ускоряться, и тут Цыпленок ринулся в атаку. Он мгновенно появился возле моего лица и клюнул меня так, что я отлетел на зрителей. Мне повезло, я угодил в объятья нескольких обнаженных дам, но они вытолкнули меня на арену.

Я поднялся, отирая кулаком слюну с нижней челюсти.

– Престон! – окликнул меня Рем. Сделав это, он свалился мне под ноги с огромным синяком на лбу. Я помог ему подняться, и мы оба уставились на цыпленка, который стоял в трех шагах от нас.

– Циф, – усмехнулся Цыпленок.

– Нужен план, – сказал Рем, отплевываясь от попавшей в рот гнилой соломы. – Нам как никогда нужен план. Думай, Пэ!

«Хей-а-хо! Хей-а-хо! Хей-а-хей-а-хей-а-хо! У-а-у-а-о! Ам-га-ам-го-ам-га! О-о-о-о-о!»

Молнии били, вгрызаясь в стены. Когда порывистый свет падал на воспоминания, те пугливо меркли.

Цыпленок прыгнул, и Рем вдруг оттолкнул меня в сторону, а сам, крутанувшись вокруг себя, чтобы нагнать мощи, навскидку выбросил вперед кулак с кастетом. Что-то сверкнуло вокруг цыпленка, мигнул шарик чистой энергии, похожий на прозрачный пузырь.

Рема оттолкнуло назад, Цыпленок, кувыркаясь, шлепнулся на пол и взревел:

– Циф!

– Ах ты змеева колода! – орал Рем, сидя на полу. Его правая рука сияла как накаленный в горниле брусок железа. Расплавившийся кастет растекся по его руке. – Жжется!

Испуганный и взбудораженный этим зрелищем, я сделал то единственное, что в этой ситуации могло считаться верным решением. Я сорвал с шеи амулет Дилы и подбросил его над собой. Молния кинулась на него как барракуда на селедку, и яркий всполох неровного голубого света окатил арену. Воспоминания отпрянули назад, даже цыпленок болезненно пискнул и пропал…

– Бежим!

Рем заорал, подхваченный за пояс.

– Быстрее, быстрее, быстрее!

Воспоминания замерцали, готовые вернуться назад.

– Помоги нам Первый!

Рем полетел в зазор под вратами.

– Если поможешь…

Я нырнул головой вперед, и перекатился под вратами в тот момент, когда приобрела четкость последняя ресничка у огромной амебы.

– …положу тебе самый большой кусок мяса на алтарь!

Оставалось только выбить клетку. Я воспользовался ногой. А затем двумя. Клетка, злобно скрежетнув, полетела под коленки вареному лобстеру.

– Ха! – сказал я.

– .., – не поддержали меня ворота.

Пластина не шелохнулись ни на ноготь. Ее заклинило. В безобразно широкую щель на нас смотрели пустые глазницы печеного индюка.

– Циф! – приказал Цыпленок воспоминаниям.

Мы с Ремом, приняв друг от друга мысленный сигнал, бросились через четыре ступеньки, вверх, предпочитая неизвестность гурьбе рассвирепевших воспоминаний, рвущихся друг по другу за нашими мелькающими икрами.

Мы выскочили на следующий этаж, метнулись в узкий коридор, замечая койки в маленьких комнатках. Тут были какие-то тупички с дырами в полу, очевидно уборные, столы с книгами и настольными играми, все это сохранилось почти идеально, словно еще пять минут назад здесь ходили сонные сектанты, стражники натужно кряхтели над дырами и мрачно остря играли в «Кости Первого». Пахло пряностями и свежей соломой, приглушенно светились лампы, создавая иллюзию затопленного мира.

Это, несомненно, были жилые блоки.

Нас настигли в затхлом, провонявшим кислотными парами помещении, похожем на лабораторию. Мы опрокинули за собой несколько столов со сложными сооружениями из бурлящих склянок. Вокруг зашипело, заклокотало, потянуло столетней кислятиной.

Воспоминания заступили дорогу. Они обошли нас и растянулись цепочкой, отрезая дорогу. Сомкнулись сплошным кольцом.

Кольцо сужалось.

Мы с Ремом встали спиной к спине. Точнее затылком к заднице. Оружия у нас не было. Мешок сухолюд потерял в схватке с Цыпленком. У нас были только кулаки и зубы против мистической неуязвимой силы.