Текст книги "Отступники (СИ)"

Автор книги: Дитятин Константинович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Отступники

«…Вы не поверите, друг мой, но когда этот жадный чурбан полез в овраг за змеиным медом, то свалился прямо в эту сладкую пакость. Барахтался и верещал он, не описать, уморительно, и я велел не вытаскивать его. И пока этот дурак не утонул, я хохотал так, что рысак мой дрожал и пританцовывал».

Из письма, чей автор имел странное чувство юмора

Глава 1

Я люблю проблемы

Рем молчал.

Он сидел напротив меня, положив подбородок на столешницу, и молчал. Глаза его были закрыты. Желтоватое лицо обрюзгло. Прямо перед его носом остывал серый, как волосы самого Рема, окорок. Остывал и покрывался тоненькой пленкой жира. Рем, казалось, не дышал.

Мне становилось страшно.

Чтобы придать себе уверенности, я стал с фальшивой непринужденностью озираться по сторонам, наблюдая сегодняшний вечер трактира «Смеющаяся тень». Несмотря на то, что сегодня должна была быть облава со стороны городской стражи, в зале было не протолкнуться. Было даже веселее, чем обычно: завтра обещала прибыть торговая флотилия Империи Сай, что сулило нашему брату все что угодно, начиная от гарантированного профиля на все тот же пьяный вечер в этом трактире, и вплоть до состояния на четыре поколения вперед. Этот священный праздник, впрочем, я на этот раз пропускал, в то время как недалеко от нашего с Ремом столика уже несколько раз срывалось и начиналось заново экстренное собрание профсоюза мелких карманников. Они яростно и азартно делили доставшиеся им портовые районы, в то время как ордеры на купеческие кварталы и гостиницы уже лежали в карманах элиты.

Поэтому в самом центре зала сейчас было весело и беззаботно. Там пустели бутыли и не просыхали кружки, там сочинялись на ходу эпические саги, выращенные из провальных дел, танцевали и пели лучшие демоницы с ангельскими личиками, сыпались клятвы и ставки, проигрывались и выигрывались гигантские суммы. Я видел десятки знакомых лиц, видел лица мне приятные, видел лица мне полезные, замечал рожи, по которым следовало вдарить как следует или хотя бы ободрать в карты… Но и этого я сегодня не мог себе позволить.

Мне нужно было сохранять максимальную чистоту восприятия, чтобы успеть увернуться от кинжала Рема.

– Облава через двадцать минут, господа! – крикнул Каффа в зал. – Двадцать минут! Прошу сохранять бдительность и поглядывать на часы! Стражники в последнее время очень обозлены! Все это помнят?!

В самом плохо освещенном углу, за двумя сдвинутыми столиками зловеще перешептывались ассассины. На пять шагов от них пролегала зона карантина, границы которой не нарушали даже мухи. Ассассины по капельке цедили что-то из крохотных наперстков, и зеленоватыми кинжалами вырезали на столешницах некие планы и идеальные топографические карты с соблюдением высот рельефа. Хозяин трактира, достойнейший и преисполненный терпимости Каффа, материально страдал от этих ассассинских брифингов. Но, как и каждый женившийся недавно человек, хотел жить и здравствовать. У меня было, что ему посоветовать, однако пока он был в недосягаемости за стойкой, осажденной со всех сторон.

Собрание профсоюза за моей спиной вновь развалилось. Мимо пролетел деревянный протез. Вращаясь как метательный нож, он попал в карантин. Что-то шевельнулось в тенях, и деревяшка разлетелась в щепки.

Я сразу узнал этот протез: он принадлежал Старейшине карманников Полуногому Гасу. Замену правой ноги, он использовал как скипетр зыбкой власти. Я обернулся и посмотрел на полыхающие руины собрания. Там было жарко. Полуногий карал. И не просто карал, а со слезами священной ярости. Прыгая на одной ноге. Ворье ползало вокруг крепкого старца на коленях и умоляло пощадить их. У меня на этот счет были громаднейшие сомнения, но к эпицентру драки уже спешила прелестная Пеппи.

Покачивая своими знаменитыми бедрами.

Трижды эту девушку крали лихие заезжие головорезы и солдаты удачи. Трижды все мы, посетители «Смеющейся тени», сплачивали свои силы, находили ее, наказывали похитителя, и возвращали невесту нашему трогательному Каффе.

Пеппи мгновенно успокоила Полуногого, и усадила его обратно на тронную бочку. Полуногий жаловался ей как родной матери, и показывал пальцем в сторону ассассинов. Пеппи улыбнулась и ушла в подвал. Вернулась она с настоящим, мастерски выточенным из кости протезом. Полуногий долго придирался к нему, обнюхивал и оглядывал. Постучал по стене, чтобы проверить акустические свойства и примерил к культе. Протез был хорош, и Полуногий, со вздохом, протянул Пеппи десять профилей. Девушка забрала только пять, и пожелала всем хорошего вечера и целых зубов. Карманники смущенно заржали. Далее их собрание невозможно уже было отличить от политической процедуры Кабинета тэнов.

Я поскреб запущенный подбородок и взялся за кружку, стараясь не смотреть на Рема. Окорок уже не дымился. Черные глаза сухолюда были открыты, но он ничего не видел. На окорок села муха и осторожно принялась его исследовать. Рем не пошевелился. У меня не выдержали нервы.

– Рем, – позвал я неуверенно.

Серый сноп жестких волос неподвижно высился над столешницей.

– Я отдал свой ордер на гостиницу «Гнездо Величия» Геку, – сказал я с наигранным спокойствием, ожидая вызвать незамедлительную реакцию.

Рем закрыл глаза.

У мухи намечался отличный ужин.

С фальшивой же непринужденностью, я принялся глотать пиво, отчетливо стуча зубами о металл кружки.

– Пятнадцать минут, господа!

– Да-да!

– Каффа, хватит орать!

Рем был одним из тех самых «змеевых понаехавших сухолюдов!», которые вечно докучают доброму люду и занимают рабочие места коренных Гиганцев. А так же торгуют наркотиками и портят женщин.

Он был символом темных представлений Авторитета об этом маленьком народе, обитающем на небольшом скоплении капиллярных островов называемым Менада. Широко известно, что на этом архипелаге земля по каким-то неясным причинам испарялась жуткими травящими газами. Пионеров Авторитета эти края приняли лихорадками и отеками легких. Экспансия не задалась. Первооткрыватели лишь завязали несколько контактов с местным населением, которое с изумлением наблюдало за тем, как блевали на их родные берега могучие рыцари Автора. С тех пор низкорослые люди, названные менадинцами, составили предвзятое мнение о долговязых пришельцах.

У самих островитян с большой землей сложилось куда лучше. Климат материка открыл у менадинцев природные таланты, в которых отдельные люди видели воплощение шулерства. Менадинец здесь соображал гораздо быстрее, здоровье росло, отчего раны заживали на коротышках как на сырой глине. Они не были чувствительны к большинству ядов, острот и сарказмов. Не боялись расовых анекдотов и Пенной чумы, которая могла выкосить за неделю город и три деревни. Но пуще всего необъяснима была их способность переваривать и усваивать все, что хоть отдаленно напоминало пищу. На материке менадинцы могли выжить где угодно, лишь бы там обитало хоть что-нибудь кроме камней. Впрочем, лично я не стал бы спорить на то, что среди голых скал менадинец не сварит себе похлебку из собственных ногтей и пары свежих гранитных булыжничков.

Все эти природные козыри еще более усугубили их, кротко изъясняясь, снисходительное отношение к физическим возможностям континентальных людей и вообще всей Поздней расы. Проще же говоря, они ни в грош нас не ставили и не особо скрывали это. Но Рем…

Рем был «змеевым понаехавшим сухолюдом!».

До встречи со мной он сменил десяток банд, из каждой уходя со скандалом и разрушениями. Нигде он не приживался, постоянно бродил из конца в конец Авторитета. Потом догадался работать один и стал обносить ни что-нибудь, но сокровищницы гильдий. С заметными… э-э-э, катаклизмами.

Но все это его быстро утомило, потому что гильдии, оказывается, имели протекторат Кабинета тэнов, а Рем, к тому же, постоянно забывал надеть маску. Когда за ним начал охотиться весь Авторитет, Рем понял, что ему нужно менять тактику. Понизить ставки и быть поскромнее. После того, как ему довелось пережить камеры Гротеска, Рем чуть подразжал кулаки.

Так он оказался на нашем пороге.

Я взял над ним шефство. О, Первый, с каким мучением принял я тогда это поручение от Председателя. А как же. Я искренне считал себя на тот момент приемным сыном Вельда, членом его маленького избранного круга. Манкировал ордерами, скрывал собственные доходы от нашей налоговой, не стесняясь шел по головам. Более того, я ведь был не просто парнишкой с улицы, я был и остаюсь по крови родовитым аристократом, и пришел в гильдию не новичком, и даже не любителем, а почти профессионалом.

Рем немедленно отменил всякую иерархию между нами и подавил бунт. А когда я, молодой, самовлюбленный и яростный ворвался в кабинет Председателя, тот дал мне оздоровительную пощечину, и очень доступно объяснил мне всю ничтожность карьерных представлений моих. Ни с того ни сего мне был поставлен ультиматум на таких жестких условиях, что я, поджавши сбитый хвост, вернулся к Рему и протянул ему руку.

Ну и не зря, как предвидел мудрый Вельд. Его, Рема, сила, моя выучка, его хитрость, моя выучка, его несгибаемость и моя выучка: все это сделало наш тандем неожиданно рентабельным. Нет, я признаюсь: много было наломано дров, испорчено бессчетное количество планов, искалечено немало охранников, но Рем хватал каждую брошенную мной мысль налету. Я понимал Председателя. Менадинцы самой природой были созданы для воровства.

Была у Рема Тан’Тарена еще и почти мистическая сила. Он был идеальным анархистом. Говоря иначе, он редко подчинялся законам, иногда даже природным. Да что там природным, иногда этот сероволосый негодяй и ренегат игнорировал даже законы логики! Как объяснить то, что Рем мог винной бутылкой разбить стальной шлем на голове стражника?

Это было выше моего понимания.

Так или иначе, мы с Ремом давно уже спасали друг другу жизнь за кружку пива в этом трактире. Иногда сухолюд требовал окорок. Но он мог пожирать их в неограниченных количествах, что подталкивало меня на ответную любезность. Когда жизнь ему спасал я, то требовал немного-немало одного маленького рассказика Рема о его прошлом. И как же пыжился, как мучился этот метровый коренастый человечек, когда выдавливал из себя отдельные образы своей жизни. Образы были, как ни странно, совершенно безобидные, но чрезвычайно для меня интересные, потому что я ни разу не был на Менаде и не особенно надеялся посетить…

Я еще раз огляделся.

Толчея постепенно исчезала, растворяясь в сумраке зала и тумане всевозможных испарений. Вот уже утомленные девочки-официантки взялись за метлы и тряпки, вылез откуда-то Каффов ручной мот Бормотун и вразвалочку пошел на кухню орать и тереться о ноги хозяев.

Хорошо и необыкновенно уютно было в это время в трактире. Поскрипывали еще теплые половицы, приглушенно сплетничали и мило хохотали служанки, трещал засыпающий огонь в большом камине из неотесанных самородков велгодского мрамора. Оргия цеплялась еще за раскачивающиеся люстры, опрокинутые стулья, пузырящиеся лужи на полу.

Я сидел, глядя на высыхающее дно моей единственной за сегодня кружки, и старался не шевелиться.

В центре безобразного массива сдвинутых вместе стульев и столов, еще держалось некое оживление. Это доигрывали тройную карточную партию Гек, Вальтер и Мэр. Вокруг толпилось с десяток любопытных, уже опасающихся давать советы, и только отирающих преющие шеи.

Выиграл Гек. Он залез на стол и принялся на нем жонглировать утварью, постоянно требуя, чтобы ему подбросили чего-нибудь еще. Вальтер запустил в него своим проигранным золоченым кушаком и посмотрел на меня. Я сочувственно улыбнулся. Вальтер жестами предложил мне подкараулить Гека в подворотне и выпотрошить его. Я вежливо и с сожалением отказался. Вальтер понимающе покивал и, забрав уничтоженного Мэра с собой, ушел. Тогда к нам подошел Гек.

– Здорово, – сказал он.

– Не сомневаюсь, – кивнул я. – Много сорвал?

Гек, осклабившись, предъявил кушак, который он завязал в узел на манер мешочка. В мешочке гремело и перекатывалось.

– Не понимаю, – сказал он, искренне не понимая. – Что с вами двумя сегодня происходит? Зачем ты отдал мне ордер? Вы что, на пенсию уходите?

– Отличная выпивка сегодня была, правда Гек? – выразительно сказал я.

– Ну да… – Гек понимающе посмотрел на окоченевший окорок и неподвижного Рема. – Я все понял. Вы, ребята, хотите убить Председателя и узурпировать власть. Пойду, сдам вас за второй такой же кушак. Хотя нет. Второго такого не найдешь. Ладно, если передумаете убивать нашего старика, просто найдите меня. А меня вы найдете легко. Идите на свет, шум и веселье… – бормотал он уходя.

Зеваки последовали за ним как алчная стайка рыбок-паразитов. Все было ясно. И когда сгорбленная спина последнего свидетеля великого Гекова триумфа скрылась в дверях, это произошло.

Я вздрогнул и выронил кружку. Она почему-то бесшумно ахнула об пол, и покатилась, описывая круг.

Рем хохотал.

Он хохотал так, что содрогался столик и раскачивался висящий над нами канделябр, он хохотал так, что Бормотун, паникуя, схватил недоеденное цыплячье крылышко в зубы, и пятнистым ядром вылетел на улицу. Рем хохотал так, что служаночки зажали приоткрытые от удивления рты ладошками.

И когда последний звонкий выдох вырвался из твердой груди, Рем набросился на остывший окорок. Морщась, поминутно подкладывая себе в тарелку слипшиеся закуски, он сосал вино прямо из горлышка, отрыгиваясь и отдуваясь в кратких промежутках между глотками.

– Каффа! – крикнул он, плюясь жилами и костями. – Каффа! Тащи все, что осталось на кухне!

– Рем… – сказал я негромко.

– Престон, – он посмотрел на меня сияющими глазами. – Ты знаешь, как я ценю твои шутки, Престон. Я посмеялся. А теперь заткнись и дай мне пожрать! Признаюсь, ты меня подловил на этот раз, – он с сожалением потряс пустой бутылкой и поставил ее под стол. – Я чуть было не купился. Но, Престон, мне так иногда трудно уследить за твоей мимикой и жестами. Невозможно понять шутишь ты или нет. Ладно… Змей с тобой, – он с наслаждением откинулся на спинку кресла и воинственно рыгнул. – Эх, ты молодец. Я тоже отдам свой ордер, и рвану на Песчаное Солнце. Ты знаешь, я слышал, что там еще не изобрели нижнего белья, но уже есть свое ученье о любви. Вот это я называю местом, которое боженька приберег для себя. Поедем вместе или ты решил отдохнуть со своим сраным вкусом и со своим сраным достоинством? Наденешь вечерний костюм…

– Рем, – сказал я.

– …сделаешь укладку волос…

– Рем.

– …возьмешь трость…

– Рем.

– …наймешь кортеж…

– Рем!

– …а потом просто как обычно нажрешься на этом светском рауте и утром проснешься со свиньей под боком и неприятным ощущением греха в штанах…

– Рем!!! – я отобрал у него вторую бутылку. – Я не шутил. Я. Не. Шутил.

– Ну конечно, – покивал сухолюд, возвращая себе бутыль. – А я сегодня постираю флаг Авторитета на котором сплю. Слушай Престон, в чем змеева проблема?! Хохма второй раз – не хохма. Я понимаю, ты хотел произвести на меня впечатление. Я понимаю, как важна тебе, сопляку, моя похвала и одобрение, но я уже сказал все, что мог. Эй! Ты лучше отдай мне бутылку!

– А то что? – воскликнул я, хватая бутылку второй рукой. – Пнешь мне под коленку? Рем, я смею тебя заверить, что это не шутка!

– Если это не шутка, то тебе лучше прямо сейчас бежать и запереть себя в подполе! – С этими словами он запрыгнул на стол и ногой уперся мне в грудь. У меня перехватило дыхание, и пробилась слеза, но бутылку я не выпустил. – Не думал, Престон, что ты свихнешься от зависти к моему таланту!

– Полистайте словарь, сударь! – предложил я, выкручивая бутылку. – Слово талант означает некую полезную способность, а не красный атлас на заднице!

Это был удар ниже пояса, и я отдавал себе в этом отчет, но мне уже нечего было терять. Если что-то и могло задеть Рема, так это чечетка на его постыдной тяге к пижонским вещичкам, в то время как на его родине истинно мужским одеянием считался покрытый жиром наряд из звериной шкуры.

Я играл ва-банк.

Рем затрещал от негодования и, не в силах разжать челюсти, яростно замычал мне в лицо. Назревало страшное.

– Ваша еда, господин Тан’Тарен, – вежливо сказал Каффа. – Позвольте мне поставить ее на стол.

Еда для Рема была священна, и он на время прекратил эскалацию конфликта. Он медленно слез на свое место, и благосклонно принял дары Каффы. Потом избрал самый большой кусок мяса и с размаху вонзил в него кинжал, глядя, при этом, на мою шею. Через секунду рот его критически наполнился, и я, более не опасаясь, заговорил с трактирщиком.

– Еще два стола, любезный Каффа?

– Да, – простонал он, мгновенно наполнившись слезами. – Еще два, господин Престон!

– Воистину, это дело требует немедленного разрешения, – сочувственно кивнул я.

– Бесплатно! – Каффа тут же припал передо мной на одно колено. – Все это бесплатно господин Престон. Всего один совет, умоляю вас!

– Что ж, – я посмотрел на этого грандиозного и совершенно безобидного громилу, трясущего предо мной сцепленными пальцами, – у меня есть для вас кое-что. Вы слыхали о черном дереве?

– Черном дереве? – старательно повторил Каффа. – Нет. Нет. Никогда.

– Из этого дерева избранные Сайские воители с величайшим трудом вытесывают для себя нагрудные пластины, – объяснил я, протягивая ему конверт. – Вот, возьмите это и отправляйтесь завтра с утречка в порт. Там найдете Руда. Вы ведь знаете Руда?

– Конечно, господин Престон, – Каффа с благоговением принял от меня конверт. – Должен мне двадцать профилей.

– Отдайте ему этот конверт, и он выведет вас на нужного человека. Сайский торговец мебелью. Он продаст вам несколько столов из Черного дерева. Такие столы ассассины даже поцарапать не смогут.

Громила довольно долго рассыпался страстными благодарностями, благими посулами мне и угрожающими в адрес убийц.

– Ведь даже бумагу и перья им клал! – сетовал он, подливая Рему бульон из чугунного котелка. – Все напрасно! Портят подлецы столешницы. А что они пьют?! Постоянно просят подать яду. Причем такого, что я даже понюхать его боюсь. Недавно капелька попала служанке на руку, так она неделю без сознания провалялась! А едят только маринованных гадюк. Где я им добуду столько маринованных гадюк?! Вы не поверите, нанял на кухню змеелова, специально на эту их блажь… Эх, гусак я старый, – он спохватился. – Друзья, хочу напомнить, что через пять минут начнется облава.

– Да, Каффа, мы помним, – сказал я. – Вот только господин Рем пока не доел свою гордость, а потому мы еще чуть-чуть посидим.

– Как изволите, господа, – тряхнул кочаном трактирщик. – Оба выхода открыты, – он заговорщицки мне подмигнул и оставил котелок на столе.

Рем придвинул котел к себе и залез в него головой. Раздался сосущий звук, и я понял, что сухолюд дает мне время высказаться.

– Друг, – сказал я со вздохом. – Я знаю, что желание мое кажется тебе фарсом последней степени, пьяным авантюризмом, ребячеством, наконец, – котел забурлил утвердительно. – Но я вынашивал эту идею пять нерестов! Пять нерестов я видел ее перед собой, как тебя сейчас, и теперь мне кажется, что я потяну это дело.

– Кажется?! – Рем вынырнул из котла. – Ах, тебе, сукиному сыну, кажется?! Знаешь, что казалось Абраму Лысому, когда тот лез в логово некуморков?! Что это будет чертовски весело! А потом его кости на спор искали и находили по всему лесу! Я нашел почти целую бедренную кость и отхватил порядочный кусок банка!

– Рем, ты знаешь, что я вор по зову сердца, – сказал я терпеливо. – Ты знаешь, чем я пожертвовал, чтобы стать тем, кем я хочу быть и оставаться. Если у меня есть талант, то талант этот должен требовать шедевров, понимаешь? Если выдюжу, – стану настоящим художником.

– Ты станешь этим! – Рем подтолкнул ко мне блюдо с печеным цыпленком. – Жареным мясом! В любом случае! Даже если сойти с ума, и на секунду представить, что тебе это удалось, тебя все равно потом задушит Председатель! Ты знаешь, что он запретил, сталью и кровью запретил приближаться к Миркону. Если он узнает…

– Он узнает, что мы лучшие, Рем! – я схватил курицу и надел на ее обрубленную шею свой главный аргумент. – Вот! Только посмотри на это!

Рем навис над цыпленком и в его руке блеснуло увеличительное стеклышко. Он зажал его между век левого глаза и вгляделся в мой аргумент, попутно отрывая от цыпленка ножку. Его блестящие губы растянулись. Браслет и вправду был хорош. Мерцая ртутным блеском, украшенный черными, как пустота самоцветами, он казался чем-то потусторонним, почти невозможным. Словно порождением иного мира.

– Что это за металл? – удивленно спросил Рем. – Никогда такого не видел. И не серебро и не платина.

– Никто не знает, – ответил я, хитро поглядывая на него. – Нет, серьезно, я показал его всем видным ювелирам Гиганы. Нескольким кузнецам и паре алхимиков. Никто не смог сказать, что это за материал.

Я понял, что попал не целясь. Вода в моем прикормленном омуте взбурлила.

– Где ты это взял.

– Нашел рядом с башней, – ответил я, осторожно вываживая рыбу.

– Там еще такое есть?

– Снаружи – вряд ли. А вот внутри… – сказал я, медленно берясь за сачок.

– Что с информацией?

– Я задействовал старые связи, – сказал я, протягивая сачок к бурлению. – Сегодня мы будем знать о Мирконе ровно столько же, сколько знает об этом Незримый легион Авторитета. Мы – герои, Рем.

– Ты говоришь так, словно я уже трепыхаюсь в твоей лодчонке, Престон, – сказал Рем, грозя мне пальцем. – Еще ничего не решено, понял, ты, дешевый искуситель? Теперь иди к змею, и надейся, что я не всажу тебе арбалетный болт в спину, когда ты решишь, что обманул меня…

– Через неделю, в полночь, в точке номер два, – сказал я невозмутимо, прислушиваясь к звукам, доносящимся с улицы. Там, невыносимо гремя металлом, подкрадывались к дверям удальцы из городской стражи. – Все необходимое возьмешь в тайнике на крыше. Там есть ритуальная бижутерия, которой отгоняют нечисть.

Рем ухмыльнулся, пригладил вздыбленную копну, взял с собой недоеденного цыпленка, и пошел к подземному ходу.

– Господин Престон! – взволнованно крикнул Каффа.

– Я знаю, знаю, – я поднялся, пряча браслет в скрытую пазуху моего камзола. – Честное слово, Каффа, мне иногда кажется, что они устраивают эти идиотские набеги, только для того, чтобы конфисковать ваше прекрасное вино и поглазеть на Пеппи и служанок.

Каффа восторженно оскалился и помахал мне моим конвертом. Я подошел к лестнице на второй этаж и быстро по ней взобрался. В этот момент стражники собственными лбами вынесли парадное, и одновременно, судя по визгу на кухне, набежали с черного хода. С глубоких тылов, с улицы, залаял сержант, призывая пустой зал не препятствовать действиям властей. Зал не препятствовал. Стражники, гремя и лязгая, бегали по нему, заглядывая под столы, и простукивая половицы наконечниками копий.

Я стоял на крыше, глядя на затаившийся во тьме город, следящий за мной желтыми глазками освещенных окон. Я чувствовал, что, возможно, я ошибся. Я ошибся в первый раз, когда позволил себе поверить в это. Я ошибся во второй раз, когда не позволил себе разувериться. Город наблюдал за мной, зная, что когда-нибудь, – через минуту, – я сорвусь с этой крыши и побегу. Побегу во тьму. В любом случае. Так не все ли равно насколько глубока она будет?

В глубинах Пустого океана едва зримо мерцали светозвери.

Порой даже во тьму приходят через испытания воли, оставляя на колючках лоскуты чести, отваги, веры… Любви. Хотя, казалось бы, спускаться гораздо проще, чем карабкаться вверх. Достаточно лишь бездействовать.

Однако есть избранные неудачники, вроде меня, которые даже в клоаку бесчестия и безнадежности попадают только изрядно попотев и измаявшись.

«Было это в непечатные времена, лихие и свободные, не желающие объясняться перед нынешней историей. Великие герои голыми руками ковали настоящее, определяли будущее и оставляли за собой прошлое. Человек, о котором пойдет речь в этой главе, не из их числа. Это гнусный предатель и лжец, который…».

из литературно-исторического труда Октавиуса Меба

Глава 2

Белые волосы

Отец мой нечасто бывал в той части резиденции, где обитал я с матерью. Поэтому я делал все возможное, чтобы попасться ему на глаза. Разумеется, я хотел не просто влезть в поле его зрения, но бросить ему определенный вызов, доказать свои немногие таланты и вызвать в нем восхищение мною… Все это чушь между пальцев, как любит говаривать Рем.

В общем, я предпринял множество сомнительных ходов и закончил великолепнейшим провалом, украв уродливую сайскую статуэтку из коллекции отца. И тут же выронил ее, перелезая через оконную раму. Я еще помню гаснущие глаза родителя, которые провожали взглядом падающую фигуру. Это был лот, на который он потратил четыре года поисков и уйму профилей. Это был его триумф и часть его мужского либидо.

Бренц!

Той ночью я плохо спал. И вовсе не потому, что мне мешал отбитый зад. Отец пальцем меня не тронул, и это было хуже всего. Всю ночь в его кабинете горел свет. Я отчетливо представлял себе как он, склонившись над аккуратно рассортированными осколками, пытается склеить из них свою окончательно утраченную веру в меня. А служанка промокает ему лоб столовой салфеткой.

Утром он отослал куда-то гонца, который вернулся уже к полудню с отличной новостью для остальных отцовых статуэток. Я больше не мог угрожать их безопасности, ибо меня без вступительных испытаний принимал в ученичество Акт Незримой армии Авторитета. В Общей Номенклатуре Авторитета сказано: «Незримая армия, или же Акт Незримых, основывается на людях, исполняющих тонкие и особо сложные миссии, связанные со сбором информации и устранением отдельных субъектов, угрожающих благополучию Авторитета и Автора».

Такие люди есть у каждого государства. Даже у варваров есть нечто подобное.

Решение отца меня не удивило. Меня удивило то, что он сам пришел ко мне сообщить о нем, перед тем как явился представитель Акта. Отец был предусмотрительно немногословен. Я понял, что статуэтку склеить не удалось, и поэтому, молча, не собираясь пререкаться, собирал вещи в свой тончайшей работы вещевой мешок. Собирал всякую дребедень, не задумываясь, просто толкал все, что попадалось под руку. Я впервые понял, что со мной не собираются шутить, стращать и показательно лишать сладкого. Отец говорил об ответственности, и это была хорошо продуманная, тщательно выверенная речь. По этому, я понял еще и то, что отец давно все обдумал и утраченный идол только подтолкнул его вспомнить, что сыну уже достаточно нерестов для определения рентабельности.

В общем это была обычная судьба. Кого-то отдавали в офицерскую школу, кого-то в Акт Торговли, кто-то находил себя в искусстве. Но только Акт Незримых никогда не давал своим ученикам возможности увидеться с родными до конца обучения. Я не пререкался, ведь со мной не шутили, но я и не подал отцу руки на прощание, когда явился за мной посланник Акта. Убогий символ, но это единственное на что хватило тогда моей фантазии и выдержки. Довольно и того, что обошлось без истерик и бледнеющих в ярости лиц. Отец грустно покивал, как бы признавая часть своей вины, и умыл руки.

Штаб-квартира Акта Незримых располагалась, естественно, при Гротеске.

Гротеск – колоссальная твердыня, которая ведет собственную внутреннюю летопись, налоговую политику и учет населения. Он виден из любой точки города, в любую погоду и время суток.

Готеск был построен внутри остатков яйца, из которого по легенде вылупился Первый – зверь-прародитель всего сущего. Обычно его изображают как болезненно раздобревшего льва с человеческим лицом. От Первого пошли все разумные и неразумные животные виды, и даже сам его великий Враг – Хладнокровный. Хладнокровный родился змеем с двумя головами, венчающими оба конца чешуйчатого тела, и уже сам этот факт сильно настроил его против родителя. К тому же Хладнокровный был чем-то вроде естественного противовеса Первому: злой, скрытной и изощренной силой, которая научила зверей поедать друг друга, а людей грешить и плевать мимо урны.

По легенде Первый порождал только травоядных животных и праведных людей, но Хладнокровный как-то раз искусил одного из зверей отведать сырого мяса, а человека легко научил лгать. В результате появились хищники и сволочи. Хладнокровный рассчитывал добраться и до Ранней расы, но Первый вцепился в него и втоптал глубоко в землю, где Великий Змей и остался. Однако злодей успел укусить отца ядовитыми клыками, и тот потерял физическую оболочку, став бессмертным, всевидящим духом.

От самого яйца осталось немного. Выступающая из земли неровная стена скорлупы и ее осколков. Эта скорлупа насыщенного желтого оттенка, толщиною в несколько локтей и пахнет она как… легенда. Да, не стоит сравнивать столь значимую реликвию с гнилым зубом. Говорят, когда наши предки только нашли это место после воцарения религии Зверя, скорлупа в иных местах возвышалась скалами на многие локти ввысь. Но время сточило ее и выветрило прах.

Предки почему-то ни секунды не сомневались, где именно должна вырасти столица Авторитета и где должна быть заложена цитадель.

Гротеск, это не просто дворец, резиденция Автора и донжон нашей обороны. Это маленькое независимое государство, в котором есть свои княжества, уделы, области, разъезды и прочая геополитическая муть. У тэнов есть известные амбиции, которые разделяют Гротеск пунктирными линиями. Через них переходят только послы, вассалы и гвардия Автора. И почти никогда люди, отмеченные различными геральдиками тэнов. У каждого тэна в Гротеске есть своя дружина, свой неофициальный свод законов и своя, в широком смысле, атмосфера за пунктирной линией. Среди десяти этих мужей, управляющих промышленными и социальными отраслями Автортета, есть парочка таких, от которых так и ждешь гильотины за разбитый бокал. Есть несколько вполне объяснимых предпринимателей, один доброхот, один профессиональный интриган и троица действительной компетентных людей.

Я не любил Гротеск даже за его название. Хоть и облазил его в свое время вдоль и поперек.

Акт Незримых находился в обустроенном северо-западном крыле на нейтральной территории. Однако, слова «нейтральный» хватало лишь на то, что бы не опасаясь носить при себе короткий ученический меч, который нам строго-настрого запрещалось вынимать из ножен. Это было бы очень трудно сделать. Был замок, были две хитроумно спрятанные скобы, которые позволяли поднять клинок из ножен всего на три сантиметра. Далее он застревал. Эти три сантиметра дорогой блестящей стали должны были символизировать наше положение начинающих разведчиков, которым не помешало бы почаще утирать сопли.

Курсанты постарше, уже прошедшие практику, имели право обнажать сталь в исключительных случаях, когда задевалась честь Акта. Честь Акта задеть было трудно: язык не слушался, он ползал по зубам, и человек мог разве что недоброжелательно хмыкнуть в адрес Незримых. Так что мы постоянно теряли наши точильные камни, забрасывали их на шкафы, меняли на хлеб, яростно пожиравшийся по ночам.