Текст книги "Жрица моря"

Автор книги: Дион Форчун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

Глава 19

По мнению специалиста, из-за состояния моего сердца мне не следовало вставать в течение доброй недели – не прислушаться к этому совету из-за состояния данного органа, как и в именно физическом, так и в метафорическом понимании, я не мог и не хотел; так что эту неделю я провел совершенно замечательно. Я пролежал пластом всю неделю напролет; но все равно, это было восхитительно.

Первые пару дней я был просто счастлив оставаться в постели: я лежал и прислушивался к волнению моря, которое всегда следовало за большим штормом. Волны били и били в скалы, и гул от прибоя был подобен артиллерийской канонаде. Затем наступили очень приятные спокойные дни, которые, насколько я знал, часто следовали за ветреной погодой. Я нежился на солнышке во внутреннем дворике форта, прислушиваясь к крикам чаек, наслаждавшихся радостями жизни, копаясь в кучах принесенного штормовыми валами мусора. Среди выброшенных на берег остатков был кусок гигантской водоросли, чей росток толщиной с мою руку достигал в длину двадцати восьми футов; попадались и трагические обломки – куски голубых, красных и белых досок, – скорее всего, это было все, что осталось от спасательной шлюпки. Случались и замечательные закаты – как будто там, на западе, разгорались Костры Азраэля; никогда не забыть мне и лунного света, заливавшего неспокойное море.

И потом, Морган пела мне. Никогда не знал, что она умеет петь. Я не слышал ранее ничего подобного ее напоминавшему нечто среднее между народными мотивами и джазом пению, поднимавшемуся и опускавшемуся на четверть октавы и очень ритмичному. Ее песни не были похожи ни на что; это были гимны во славу древних богов и ритуальные песни жрецов. Ритмика ничем не напоминала принятую у современных певцов, и ее пение вначале казалось как бы не слишком мелодичным. Но стоило привыкнуть к ее странным интервалам, как становилось понятно: это была настоящая музыка в своем роде, обращавшаяся непосредственно к подсознанию.

И она пела – не хорошо поставленным, сильным голосом концертного исполнителя, и не так, как завывает эстрадная дива – это было мантрическое пение негромким, четко резонирующим голосом, звучавшим для меня просто райски, и ритм пения напоминал ритм морского прибоя. Иногда в ее голосе слышались странные, нечеловеческие металлические нотки – и тогда менялся настрой в подсознании, и она казалась совсем иной.

Затем я узнал кое-что о тайнах магических образов и о том, как их использовать; ведь, рожденная на крыльях ветра, она смогла стать такой, какой она себя представляла – творящей магические образы. И я видел перед собой жрицу Атлантиды, Морган Ле Фэй, приемную дочь Мерлина, которая обучила меня своему искусству.

Однажды вечером, после того как она спела мне свои песни, я сказал ей:

– Морган, вы стали той, о ком мечтали.

Улыбнувшись, она ответила:

– Этот путь ведет к власти.

Затем я рассказал ей о посетившем меня видении морской пещеры у Белл Ноул и спросил:

– А что, если я также сыграю в эту игру, Морган Ле Фэй? Обрету ли подобную власть и я?

Она вновь улыбнулась:

– Почему бы и нет?

Потом я рассказал ей, что в увиденном мною она была воплощением всех женщин, а я представлял всех мужчин. Я не мог объяснить это доходчивее, ибо сам не понимал до конца то, что чувствовал. Странно взглянув на меня, она сказала:

– Это и есть ключ к Белл Ноул.

– Что Вы имеете в виду, Морган? – спросил я.

– Помните, – ответила она, – жрецы и жрицы Атлантиды сочетались браком не по любви, а согласно канонам веры?

– В той пещере вы были для меня чем-то большим, чем жрицей, – ответил я. – Мне вы казались самой Афродитой.

– Я была больше, чем Афродита, – возразила она. – Я была Великой Матерью.

– Но Великая Мать принадлежит к сонму земных божеств, – заметил я. – Как вам удалось быть одновременно ее жрицей и жрицей моря?

– Разве вы не знаете, что Великое Таинство гласит: все боги суть один Бог, и все богини суть одна Богиня, и творец всего – един? Разве вам не ведомо, Уилфрид, что на заре сотворения боги протянули нити создания между взаимно противоположными полюсами – активным и пассивным, положительным и отрицательным, так что каждая тварь сочетает в себе эти две противоположности на различных уровнях – даже жрецы и жрицы?

– В таком случае, Морган Ле Фэй, – сказал я, – если вы не можете любить меня как мужчину, может быть, вы не откажетесь сотрудничать со мной как со жрецом?

И вновь она улыбнулась мне своей необычной улыбкой:

– Конечно, именно на это я и рассчитывала.

– Господи Боже! – воскликнул я. – Мне бы ваше терпение!

Тут Морган Ле Фэй начала рассказывать мне о себе и о том, каково было положение вещей согласно ее пониманию; это было поразительно, ибо я никогда и не думал, что кто-нибудь из людей мог иметь такие взгляды. Она поведала мне, что те, кто был избран богами, лишались человеческого звания и причислялись к сонму полубогов.

– За подобные откровения, – сказал я, – в прежние времена вас сожгли бы на костре – и вполне обоснованно.

– А кто суть боги? – спросила она.

– Не знаю, – признался я.

– Мое мнение, что они представляют собой персонификацию природных сил, – сказала она. – Так что дабы присоединиться к богам, необходимо стать каналом, проводящим эти силы. А это встречается не так редко, как вам кажется.

И она рассказала мне, что ревностные последователи различных религий пришли к одному и тому же: душу возможно свести в точечный фокус с помощью поклонения, медитации и преданности; когда же это удавалось, Бог спускался с небес и вселялся в верующего, и сила и слава Божья светились на обличье верующего, подобно тому как светится лампа. Она также рассказала мне, что древние знали многое из того, о чем современные люди имеют лишь неясные представления.

– Когда Лунный Жрец явился мне в Кристалле, – произнесла она5 – он спросил меня: не хочу ли я изучить все это, и я ответила, что хочу. Тогда он сказал мне, что для достижения цели я должна посвятить себя им; и я сказала, что готова и на это. Тогда он собрался учить меня, и понемногу научил меня всему.

Он объяснил мне, что существует лишь одна жреческая традиция, которая служит Единому – тому, кто дает жизнь всему и к которому все возвращается; он сказал, что Это есть Необъяснимое и что не было Человека в истории Земли этой, который познал бы или был в состоянии познать Его. Мы можем познать Его лишь через Его труды – отсюда же мы в состоянии судить о природе Его, которая есть сама Природа. Первобытный человек, одушевляя Его силу, назвал это богами; наш современник деперсонифицирует все это, называя силами и факторами. И оба правы, – заключила она, – но никто из них не знает всей правды – ибо боги суть силы, а силы разумны и целеустремленны, поскольку являются отражением природы Его, Единственного.

И сам процесс создания подобен Ему, ибо создание есть отражение Его природы. Как вещал Халдейский Оракул: «И вглядится мудрый в лицо Природы, и увидит там сияющую сущность Вечного». А человеческая природа, – резюмировала она, – часть Природы вообще, так что можно узнать многое о самой Природе и богах, изучая это.

Затем она рассказала, что древние представляли себе жреческое служение богу как медиумическое общение; но не персонифицированный бог вещал устами жреца или пифии, – ведь воплощенный бог является формой, в которой человек видит воплощение божьей мощи. Истинный бог – это нечто совершенно другое, благодаря ему осененный богом жрец осуществлял свою власть; благодаря Господу, силы, дремавшие в священнослужителе, высвобождались, и последний становился на некоторое время таким, каким мог бы быть совершенный человек.

– Пусть так, – сказал я, – но что же все-таки представляют из себя боги?

– Про то знают лишь небеса, – ответила она, – единственное, что мы знаем, – это то, что осуществляя определенные действия, мы получаем определенные результаты.

– В таком случае, что вы предлагаете? – поинтересовался я.

– Сейчас я вам расскажу.

И она рассказала, что по природе человеческой в каждом мужчине живут наклонности священнослужителя и каждая женщина может стать жрицей; ведь Источник Жизни создавал миры, разделяя Неопределенное Единство Его в определенную Двойственность, а мы, созданные Им, заключаем в себе проявление несотворенной Реальности. Каждая живая душа берет начало в Непознанном, она питается оттуда соками жизни, полноту которой мы ощущаем, возвращаясь назад к Непознанному.

Вследствие своей ограниченности и несовершенства мы не можем увидеть Бесконечное в Его целостности; а вследствие нашей привязанности к миру форм мы можем представлять Лишенное Формы лишь постольку, поскольку это в состоянии сделать разум, привыкший к форме как таковой.

– И это, – сказала Морган Ле Фэй, – еще далеко не все, ибо математикам удалось проникнуть гораздо дальше. Но мы – мужчины и женщины, Уилфрид, те, кто хочет познать Господа в Его проявлениях в природе, – мы заключаем о сияющем содержании Вечного по прекрасным формам богов. В этом смысле мы учимся большему, мы можем сделать больше, чем если бы стремились в погоню за избегающими нас абстрактными сущностями.

Она рассказала мне, как обучавший ее Лунный Жрец уговорил ее вернуться в Великое Непознанное, посвятив себя Ему и отбросив прочь все менее значимые проявления. Совершив это посвящение, эту реализацию, и найдя корни ее существа, Жрец убедил ее видеть во всем окружающем – даже в себе – лишь самопроявления Его жизни.

И он научил ее, что проявляющая себя Жизнь обладает двумя видами, или аспектами: активным, динамическим, стимулирующим – и скрытым, потенциальным, который, получая стимулы, реагирует на них. Он показал ей, как оба эти аспекта непрерывно меняются в бесконечном хороводе, отдавая – и получая взамен, накапливая силу – и высвобождая ее; они не знают покоя, равновесия, даже в состоянии наполнения и убыли – как это видно на примерах луны, моря и жизненных волн – они движутся, накатывая и отступая, появляясь и исчезая, выстраиваясь и разрушаясь, танцуя дивный танец жизни под музыку небесных сфер. И он показал ей также, как Солнце, проходя сквозь звездный пояс зодиакальных созвездий, создает наибольший из приливов.

– И эти зодиакальные приливы, – сказал он, – есть проявления веры. Сейчас Солнце входит в созвездие Водолея, Знака человека, – и старые боги возвращаются, и человек находит в своем собственном сердце Афродиту, Ареса и далее великого Зевса – таково открытие вечности. Морган Ле Фэй поведала мне, что избрала для себя культ Великой Богини, первородной Матери всего сущего. Символами этой богини были Космос, море и сердцевина Земли. Она была и Реей, и Геей, и Персефоной – но прежде всего она была нашей Владычицей Изидой, воплощавшей в себе всех вышеперечисленных – ведь Изида есть богиня плодородия и Жрица царства мертвых (и нерожденных), и лунный серп сияет во лбу у нее. С другой точки зрения, она представляла собой море – ибо море дало начало жизни – и поднялась Афродитой из морской пены, осуществляя свой динамический аспект.

И Морган Ле Фэй, желая овладеть всем этим, изучала символику одного культа за другим, ибо все преклонялись перед одним и тем же, существующим под различными именами в своих различных аспектах, пока наконец не нашла то, к чему стремилась по своей природе. Это была не аскетическая вера египтян, не лучистая вера в греческих богов, но зародившиеся в Атлантиде первобытные верования бретонцев, которые мрачные ионические кельты разделяют с басками и самими бретонцами.

– Ибо вера эта, – сказала она, – старше богов севера; в ней больше мудрости, ибо северные боги лишены разума, так как созданы лишь как воплощения представлений людей-воинов. Но Великая Богиня старше даже тех богов, которые создали теперешних богов, ибо человек гораздо раньше уразумел роль матери, чем роль отца; и люди боготворили Птицу Космоса, которая снесла Первоначальное Яйцо задолго до того, как человек начал славить Солнце-Прародителя.

Они верили, что все живое происходит из моря, – и они были правы, ибо было время, когда воды покрывали сушу, – об этом свидетельствуют Священное Писание и следы на скалах. Пришло время, и они осознали роль отца, и обратились к Природе, пытаясь отыскать Прародителя всего сущего, и поняли они, что Солнце – праотец всему. Тогда они начали боготворить Солнце так же, как и море; но культ моря все же древнее, ибо оно – Великая Мать всему.

– В моей преданности луне и морю, – сказала Морган Ле Фэй, – я избрала пассивную участь. Я жду появления прародителя, как и должна.

– Возможно ли, – спросил я, – что эту роль для вас сыграю я, Морган Ле Фэй, ибо я люблю вас?

– Вполне, – ответила она. – Во всяком случае, мы можем попытаться. Не важно, любите ли вы меня или нет, если вы в состоянии превозмочь эту силу.

– Напротив, для меня это очень важно, – возразил я.

– Это не имеет значения для меня, – подчеркнула она, – ибо я посвященная жрица; если же для вас это существенно, – что ж, преодолеть силу вам не удастся.

Лишь значительно позже я понял значение сказанного ею.

– Со сколькими мужчинами вы это пробовали до меня, Морган Ле Фэй? – спросил я.

– О, с очень и очень многими, Уилфрид Максвелл, – сказала она. – И от каждого из них я получала что-то, но никто не давал мне всего, так что я даже начала думать, что не смогу это получить – и тут я встретила вас.

– Очевидно, – сказал я, – я, со своим плохим здоровьем, смогу дать вам лишь меньше желаемого, но никак не больше.

– Напротив, – возразила она, – у вас есть такие возможности, о которых я ранее даже не подозревала.

И она рассказала мне, что в каждом живом существе есть два аспекта – положительный и отрицательный, динамический и восприимчивый, мужской и женский; и все они проявляются в рудиментарной форме даже физически. У нормального человека один из аспектов всегда доминирует, тогда как другой – рецессивен. Это и определяет пол; но, хотя рецессивный аспект скрыт в человеке, он все же присутствует в нем – это хорошо известно тем, кто исследует аномалии физического развития и болезни, а более всего – тем, кто изучает аномалии души.

Древние не обременяли себя рассуждениями об аномалиях; они говорили, что душа двуедина в рассуждении полов, так что, в противоположность одному из аспектов, проявившемуся в мире форм, обратный ему, скрытый аспект сосредоточен в мире духа; и посмотрев в собственное сердце, мы увидим, насколько это правда – ведь в каждом из нас живут две стороны натуры – одна, выступающая на поверхность вследствие врожденного динамизма, и вторая, скрытая глубоко внутри, терпеливо ожидающая вдохновения, не заявляющая о себе до тех пор, пока ее не призовут. – Последняя, – сказала она, – и является самой сильной стороной каждого из нас. В мужчине это его духовное начало, тогда как в женщине – ее динамическая воля.

Затем она поведала, что в некоторых людях обе стороны натуры находятся практически в равновесии – в смысле темперамента, а не физической, или связанной с инстинктами, аномалии, так как аномалия есть подавление доминирующего фактора, тогда как Морган имела в виду людей с двуединой душой, которая ищет выражения через свои высшие проявления – подобно инициации в прошедших жизнях.

– Я обучилась этому всему в Атлантиде – во время, когда я принадлежала священному клану, – сказала она. – Когда память возродилась во мне, эти знания были со мной опять. Но я не думаю, чтобы вы когда-нибудь принадлежали к посвященным в жреческий сан. Ваш трюк с Верховным Жрецом на холме Белл Ноул кое-что дал вам взамен – и это все еще чувствуется, хотя я не знаю, сколь много вы получили.

– По крайней мере, между нами возникла личная привязанность, – сказал я.

– У жриц не бывает личных привязанностей, – произнесла она.

– Так или иначе, это послужило нашему сближению, – настаивал я; она не ответила, и это разозлило меня.

– Можно посмотреть на все это с другой стороны, – предложил я, – может оказаться, что мои сны и видения происходят от одного и того же – сексуальной подавленности и стремления к исполнению желаний, ибо если Господу угодно, чтобы подсознание человека было заполнено фрустрациями, – то это относится как раз ко мне.

– Ну, это уже альтернативная теория, – равнодушно молвила Морган.

– А может ли статься, мисс Ле Фэй Морган, что весь ваш жреческий сан и то наследство, которое осталось у вас согласно завещанию нашего клиента, – все это лишь магические образы?

– «Что есть истина»? – спросил однажды Пилат.

– А я считаю, что вам лучше прекратить валять дурака, пока мы с моим партнером не затеяли хорошенькое судебное разбирательство в отношении вашего прошлого.

Морган расхохоталась:

– Независимо от того, является ли мой жреческий сан магическим образом или нет – он оказался весьма действенным и разбудил в вас мужчину, Уилфрид Максвелл!

Это был железный аргумент, с которым нельзя было не согласиться.

Затем она сказала такое, что, будь я в ином настроении, я бы с радостью отлупил ее.

– А вы представляете, Уилфрид, сколько в Вас женского?

– Ровно пятьдесят процентов, – быстро ответил я, – так же, как и у других. Моя мать была женщиной.

– Я имею в виду другое. Я говорю о вашем темпераменте.

– Да, – сказал я, – во мне много ласки. Но не стоит спорить со мной сразу после приступа астмы – нет повода выводить меня из себя.

– Опять же, я говорю о другом. Я имею в виду, что ваша натура в основном отрицательна.

– Не настолько отрицательна, как вы думаете, Морган Ле Фэй. Прожив всю жизнь в окружении женщин, я научился приобретать защитную окраску. Я могу избрать обходные пути, чтобы избегнуть неприятностей, но в конце концов я всегда достигаю желаемого результата. Кроме того, я живу и работаю в весьма обыкновенном городе; – так что, если бы меня заподозрили в чем-то необычном, – мне тут же пришлось бы закрыть свое дело. Поэтому, желая запутать следы – как это делаю сейчас, – я далеко выхожу за приделы трехмильной зоны, моя дорогая.

– И снова не то. Вы – животное, Уилфред. Я знаю, что вы далеко не такой мягкотелый, каким выглядите, и ваша скованность – это то, что меньше всего мне в Вас нравится. Я имею в виду, что вам не присущ позитивный и динамический тип, свойственный большинству мужчин.

– Да, моя дорогая девочка, для тяжелой работы моих физических данных маловато. Нет смысла корчить из себя работающего за десятерых здоровяка, если в результате работа тебя раздавит. А то, что вы пожелали назвать моей скованностью, – на самом деле такт и дипломатичность. Какой смысл искусственно создавать себе новые препятствия, если в жизни и без того хватает естественных?

– Если это ваши принципы – так отчего же вы не живете согласно им? Зачем вы уходите в сторону и затеваете ссору со мной?

– А зачем делаете это вы, Морган? Неужели вы надеетесь, что хотя бы одному мужчине понравится, когда ему говорят, что он – наполовину женщина? Чем больше это будет соответствовать действительности, тем меньше ему это понравится. А если мужчина спрашивает вас – играли ли вы ранее в эту игру, – вы, конечно, клянетесь, что нет. Разве не так?

– Я надеялась, что вы проявите больше понимания.

– В таком случае вы ошиблись. Я знаю – в старые добрые времена жрецы Великой Матери кастрировали себя в ее честь. Я этого делать не собираюсь. Подите к черту, Морган Ле Фэй.

– Существуют обыкновенные отношения, которые вы можете установить с любой представительницей женского пола; и есть также тонкая магическая связь, являющаяся большой редкостью. Что из этого вы предпочитаете?

– А разве у меня есть выбор? Разве я не должен быть доволен тем, что получил?

– Да, – сказала она, – боюсь, что должны. Но меня огорчает то, как вы это воспринимаете, – ведь я могла бы дать вам гораздо больше.

– К чему так беспокоиться обо мне, Морган Ле Фэй? Я больше чем уверен, что это не только ради меня, несмотря на ваши неоднократные уверения в том, что жрицы не имеют приоритетов в этих делах.

– Потому что, Уилфрид, если мы сможем сделать это – мы проложим дорогу тем, кто придет после нас, привнеся в современную жизнь нечто некогда утраченное и забытое, столь необходимое сейчас.

– То есть…

– То есть знание тонкой магнетической связи между мужчиной и женщиной, а также понимание того, что она есть часть большего целого. Помните, что вы чувствовали в пещере – что я была воплощением всех женщин, а вы являли собою всех мужчин? Вы помните, что наши личности не участвовали в этом, что мы были лишь каналами, проводящими силы – положительную и отрицательную, – из которых и складывается созидание? И как, уже по прошествии всего, сквозь наши тела пронеслись первобытные силы, явившиеся прямо из Непознанного? И как это было замечательно? Именно на это нацеливали воспитываемых при монастырях жриц и гетер, именно этого не хватает в современном понимании событий. Посмотрите – вокруг десятки браков; и в этих семьях есть годовалые дети, иногда даже двойняшки – и все же чего-то недостает. И вместе с тем можно увидеть странные содружества, сочетаться браком которые заставит лишь крайняя необходимость – при этом они далеко не всегда выезжают на уединенные воскресные пикники, Уилфрид. Люди считают, что секс есть нечто физическое, тогда как любовь – эмоциональное; им не понять, что между мужчиной и женщиной существует нечто магнетическое, подобное той силе, которая заставляет стрелку компаса стремиться на север. Эта сила не находится в людях, как и в стрелке компаса, – она лишь проходит сквозь них, использует их. Эта сила принадлежит Природе. Именно она подарила мне молодость, Уилфрид, тогда как на самом деле я должна была давно стать очень старой; и именно эта сила превращает вас, привыкшего всегда быть маменькиным сынком, в драчливого петуха на навозной куче.

– В таком случае мне определенно лучше покончить с этим – ведь до знакомства с вами я был порядочным молодым человеком.

– Вы станете лучше еще до того, как я закончу с вами, – сказала Морган Ле Фэй. – Вы ведь понимаете, Уилфрид, что я не выйду за вас замуж, не так ли? Физически я, вероятно, довольно молодая женщина – ведь говорят, что мужчина молод, пока молода его кровь, а я считаю, что женщина молода, пока в порядке ее эндокринные железы – но разумом я старая-престарая; то, что вам нужно, уже не имеет для меня значения, и я не хочу связывать себя узами брака – мне кажется, что в замужестве я действительно вдруг стану той старой каргой, каковой я являюсь на самом деле. Не в моих силах полюбить вас, Уилфрид, но вы мне чрезвычайно милы, и думаю, воспользовавшись полученными от меня знаниями, вы действительно сможете очень сильно полюбить какую-нибудь девушку.

– Морган Ле Фэй, неужели вы думаете, что, узнав вас, я смогу полюбить другую?

– Да, я надеюсь на это, Уилфрид. Если я хорошо сделаю свое дело, вам это определенно удастся – ибо я хочу изучить с вашей помощью, каким образом открываются магнетические каналы и как сквозь них проходит энергия.

– Довольно хладнокровное предложение, – сказал я, – но думаю, что мне следует быть благодарным за эти маленькие милости. Фактически, я должен был бы уже привыкнуть к ним, так как они – все, что я имею и когда-либо имел.

Теперь я понимал, какой именно золотой кинжал уготовила мне Морган Ле Фэй; история повторялась удивительным образом – подобно ацтекскому рабу, мне предстояло провести год в королевских покоях, а потом все должно было закончиться, медленно и болезненно.

На следующий день я приступил к работе над панелью, изображавшей штормовое море; поверх покрытых белой пеной гребней волн я изобразил воинственное сумасшествие галопировавших морских лошадей с сидящими на них всадниками, позади которых в провалах между волн, окрашенных в цвет темного индиго, проступали бледные, спокойные, неумолимые лица великих богов.